Текст книги "В едином ритме. Три повести"

Глава 28

Болеет сын, самый младший, ему – девять. Температура 38.5, пытаемся сбить. То в жар, то в холод бросает, рвота, животик болит. А еще пару часов назад он был здоров, бегал с друзьями на улице. Врач сказал: отравился. Дали лекарство, ждём пока подействует. Сижу рядом с сыном, глажу его по голове, успокаиваю.

Детские болезни, даже несерьёзные, – это страшно. Страшно от бессилия: страдает ребёнок, твоя плоть и кровь, а тебе остаётся только сочувствовать ему. Он мучается, а ты не можешь сделать так, чтобы он не болел, не можешь устранить причину болезни. Ребёнок верит в твою силу, а видит как ты всего лишь смотришь на него сочувствующими глазами, подносишь чай и сидишь рядом – выжидаешь пока ему станет лучше. Это насмешка над родителями: подарить дитя, чудо природы, а потом тыкать бессильных мать и отца в его болезни. Не мог бог, или кто там ещё, сделать так, чтобы люди начинали болеть только после наступления совершеннолетия?

Дети – главное для меня. Я помню все их отравления, простуды, ветрянки, травмы.

До сих пор, как кошмарный сон, вспоминаю день, когда у старшего случился приступ. Он был ещё крохотным – 7 месяцев. Жена ненадолго ушла к родителям (они жили на соседней улице), а я остался с младенцем. И вот стою на веранде, держу его, а он вдруг начинает обмякать в моих руках. Голова запрокидывается назад – я еле успел поймать её и приподнять, а тут глаза начинают закатываться. Думал, всё – умирает. Ничего такого с ним раньше не было. Держу его, положить боюсь, как бы глаза не закатились или язык не запал, придерживаю голову. Другой рукой скорую набрал, обещали быть через три минуты. Позвонил жене, она испугалась, помчалась домой. Скорая приехала действительно через три минуты (в сопровождении полиции, чтобы быстрее), но мне эти три минуты показались вечностью – боялся, что опоздают. Послушали сердечко, пульс пощупали, глаза осмотрели. Сказали, всё в порядке. Дали ему немного воды, повезли проверять. Оказалось, все анализы хорошие, вообще ничего не выявили. Слава богу, подобные приступы больше не повторялись.

Средний, когда ему было 11, сломал руку – в футбол неудачно сыграл. Больно было сильно, но он держался.

Если бы мне сказали, что нужно отдать жизнь – и тогда мои дети не будут болеть, я отдал бы её без промедления.

Что было бы, если бы сыновья узнали, что ради собственного счастья я хотел уйти из семьи? Они бы не поняли. Их отец, который всегда рядом, который радуется их успехам и успокаивает после поражений, который сидит у постели во время болезней, вдруг возьмёт и исчезнет – скажет: «Буду заходить»? То есть станет гостем в их доме – тем, с кем допустимо говорить, играть в футбол, обсуждать планы на будущее только в строго определённое время? Нет, они не поймут…

А что если родится другой ребёнок – наша с ней дочь? Они решат, что я променял их на дочку и молодую любовницу.

Жена уснула. В кресле, возле кровати сына, отказалась идти наверх. Выглядит уставшей. Конечно, я её люблю. Столько всего пройдено вместе, столько пережито! Ссоримся иногда, что-то раздражает. Связи душевной нет – мы с женой точно не родственные души. Но она родная.

Я потерян, раздваиваюсь.

Наверное, я так никогда и не решусь уйти из семьи. Если бы только можно было меня клонировать. Один я остался бы с семьей. Другой – начал бы новую жизнь с той, которую люблю, и воспитывал бы с ней дочь.

Глава 29

Мой новый мужчина заботится обо мне. Следит, чтобы цветы в вазе не заканчивались. Носит мою дамскую сумочку, когда она слишком тяжёлая. Говорит, что любит. Иногда даже заикается про детей. Мне с ним часто хорошо, моментами спокойно. Бывает, я думаю о том, что он действительно мог бы стать хорошим отцом. Но когда я рядом с ним – я жду другого.

У меня так всегда: кто бы ни был рядом, я чувствую, что этот кто-то занимает место рядом со мной временно. Необъяснимое ощущение – просто сердце говорит, что это не мой человек. Поэтому я не могу воспринимать отношения серьезно. Время от времени меня даже охватывает паника – например, когда я всего лишь иду со своим молодым человеком в кинотеатр. Мы садимся смотреть кино, а меня не покидает ощущение, что кресло рядом со мной занято по ошибке. Тогда становится страшно и тревожно: пока место занято, ко мне не сможет подсесть он – мой единственный.

А мой единственный сейчас с семьёй. Мы не виделись уже больше двух лет. Иногда мне удаётся убедить себя, что я и не хочу видеть его. Но проблема в том, что только рядом с ним я не пребываю в ожидании кого-то другого.

Он пишет постоянно – что любит, что хочет быть только со мной, что мы будем вместе. Спрашивает где я и чем занимаюсь – такие вопросы раздражают. Какое право он, женатый мужчина, имеет допрашивать меня? Когда я кого-то встречаю и мои мысли частично занимает другой, он, видимо, чувствует это и начинает писать-звонить ещё чаще. Я пробую жить дальше без него, общаться с другими мужчинами, а он не даёт мне это сделать.

Думаю, мы должны перестать надеяться на то, что будем вместе. У него семья, дети, родственники, семейные циклы засосали его с руками и ногами. А у меня есть молодой человек, который проявляет свою любовь на деле – может быть, я смогу быть счастлива с ним? Но даже если не с ним, встретится другой, они постоянно встречаются – хорошие, заботливые, интересные.

Как же мне выбить его из своего сердца? Ведь мы с ним даже не похожи. Скорее, мы во многом очень разные: у нас кардинально разные взгляды на многие вещи, разное воспитание, даже разные языки, семнадцатилетняя разница в возрасте, наконец. Но с каждой очередной попыткой быть с кем-то другим я убеждаюсь, что именно он знает и понимает меня лучше, чем кто-либо другой. Я могу уверять себя, что мне и без него хорошо, но всегда мысленно к нему возвращаюсь.

Я как маятник, который периодически отклоняется в сторону, пытаясь найти временное сиюминутное счастье, – но всякий раз возвращается обратно, в свой центр. Центр моей собственной вселенной – он и наша дочь, которая позволила мне увидеть себя однажды, на берегу реки. Отклоняясь от них, я не нахожу счастье, а только покрываю пятнами свою мечту.

Глава 30

Неужели я потерял её?!

Она сделала всё, что было в её силах – чтобы соединиться со мной. Развелась. Ей пришлось уехать из-за этого в серый мегаполис, где она совсем одна. Покупала мне подарки, делала сюрпризы. Отдалась в машине. Привела в свой дом, когда муж был в командировке. Рисковала. Прилетела ко мне через полгода после отъезда, сняла номер в хорошей гостинице. А я даже не остался на ночь – бросил её там одну, а сам уехал к семье. И даже не отвел её в ресторан поужинать (наличных хватило только на два кофе и один сэндвич). Приглашала к себе, мне оставалось только сделать визу. Но я так и не получил визу, так и не приехал к ней, так и не вручил ей ни одного подарка, так и не принял решение.

За эти три с половиной года она повлияла на моё сознание сильнее, чем жена – за 24 года.

Встретив её, я, наконец, начал писать задуманную десятки лет назад книгу. Она уехала и теперь я сомневаюсь в каждой строчке. Я такой во всём: нерешительный, медлительный, скучный. Может, я просто подкаблучник? Привык, что за меня всё решает жена: как провести выходные (обычно она выбирает шоппинг, который я ненавижу), какие сериалы смотреть по вечерам, куда поехать в отпуск, о чем поговорить с детьми. Теперь, кстати, за меня решают ещё и дети.

Всю жизнь я мечтал о другом: о настоящей любви, о жене, которая была бы честным сильным партнером, желанной любовницей, родственной душой. Она – как раз такой человек. Это счастье, что она тоже любит меня, готова закрыть глаза на мой возраст и на то, что у меня уже трое детей. Но я до сих пор ничего не сделал, чтобы быть с ней.

Она не дождётся или уже не дождалась. Встретит молодого и свободного, который будет делать реальные поступки ради неё – в отличие от меня. Она достойна, как никакая другая женщина, чтобы её носили на руках, каждую секунду любили и нежили. Когда думаю о том, что кто-то прикасается к моей девочке, трогает её восхитительную кожу, её упругое и одновременно нежное тело, кто-то занимается с ней любовью – хочу застрелиться.

Она написала на днях, что нам нужно прекратить общение. Устала от того, что всё это тянется так долго. Я ответил, что разведусь в этом году, – она попросила не бросаться словами. Я не бросаюсь: я люблю её уже годы, мой брак обречён, это дорога в никуда. Даже если она не дождётся меня, всё равно нужно разводиться. Потом я приеду. И если она не захочет быть со мной – что ж, я приму это, если так лучше для её счастья.

Глава 31

Устала от никчёмных отношений.

Пыталась найти счастье без него, но с другими мужчинами я – это не я. Другие принимают только части меня – те части, которые им подходят. А то, что им не нравится во мне, или то, что они не понимают, пытаются изменить. В итоге я с ними такая, какой они хотят меня видеть – но это не я. И это не приносит мне счастья.

То же было с мужем. За восемь лет он так и не узнал настоящую меня – не хотел узнавать. Он был знаком только с его милой забавной жёнушкой, смешливой и покладистой. А остальную меня он убивал – истериками, жалобами, обидами.

Люди – эгоисты, это естественно. Многие любят в отношениях не партнёра, а то, что получают, будучи с ним. Пытаются исправить в другом то, что им кажется недостатками, сгладить углы, стремятся стать одним целым. Но потом сами же страдают от этого: им становится скучно, так как партнёр уже не удивляет. Нет углов, уцепившись за которые можно было бы постоянно ощущать будоражащее биение жизни. Эти углы не исчезают (люди не меняются кардинально, даже если другому так хочется) – углы эти, отверженные, остаются внутри человека и, рождённые поддерживать, напротив, причиняют боль. Пытаясь соответствовать идеалу своей «половинки», мы заставляем себя забыть, кто мы есть на самом деле. Мы теряем себя в другом человеке.

А я не хочу потеряться – я хочу в полной мере обрести себя. И разве не тот, кого любишь и кто любит тебя, способен в этом помочь?

Только с ним я такая, какая есть на самом деле. Мы разные, но потому мы и полюбили. Во мне есть то, чего нет в нём. А в нём – то, что недоступно для меня. Он часто не согласен со мной. И я на многое смотрю по-другому. Иногда я не права. Бывает, не прав он. Но нам хватает любви и уважения, чтобы объяснить то, что мы чувствуем, чтобы принять друг друга абсолютно – и сильные стороны, и слабости. Мы удивляемся, восхищаемся, расстраиваемся, но всегда находим точки соприкосновения. Мы не стараемся изменить друг друга. Отсюда и возникает полное доверие. Поэтому из всех 7 миллиардов человек на Земле он для меня – самый важный и потому только со мной одной он может делиться самым сокровенным.

Глава 32

Однажды мы обсуждали с ней школьные танцы. Я рассказывал, что был очень стеснительным. Танцуя с девушками, всегда вставал настолько далеко от них, насколько это было возможно. Она сказала, что в их стране это называется танцевать на пионерском расстоянии и что обычно танец так только начинается, а потом парень постепенно приближается к девушке и к концу песни танцующие стоят вплотную друг к другу.

А я не сокращал дистанцию. Я вообще не понимал женщин, они казались мне странными. Я сторонился их. Боялся облажаться. Был крайне неуверен в себе.

Но рядом с ней я ощущаю себя совсем другим: смелым, мужественным, независимым. Это она делает меня таким. Я не скрываю от неё свою неуверенность, стеснительность, нерешительность. Не притворяюсь. Не боюсь быть собой. Потому что знаю: она всегда поймёт. А в итоге, благодаря её поддержке, я действительно становлюсь сильнее и увереннее.

Но она уехала. С её отъездом я потерял цель. Теперь я просто механически прохожу сквозь дни. Иногда, когда еду куда-то на машине по делам, мне хочется остановиться, встать у дороги и больше не продолжать этот путь. Я потерян. Чувствую себя безумно одиноким без неё. Скучаю по моей девочке катастрофически.

Я знаю, что должен развестись. Это противоестественно: быть с кем-то вместе 26 лет, не зная друг друга. Мы с женой ужасно далеки друг от друга. Мы живём так, как должна жить нормальная семья, но мы притворяемся. Меня останавливают только дети – необходимость причинить им боль разрывает сердце.

Я стал ездить к её дому, вернее, это уже дом её мужа. Там она как будто становится ближе ко мне. Вспоминаю наш единственный вечер в этом месте. С улицы заглядываю в окна. Каждый раз удивляюсь тому, что в моей голове стены её дома светлее, чем в реальности.

Мне снятся сны. Мы просто едем с ней в машине, разговариваем, смеёмся. Просто сидим на песке у воды. Просто занимаемся любовью. Просто наслаждаемся друг другом. Это и должно быть просто. А не мучительно и нудно – как все эти годы без неё.

Глава 33

Девочкой я никогда не мечтала о том, чтобы за мной приехал принц на белом коне. Не представляла себя в подвенечном платье. Не верила в идею романтической любви.

Раньше я считала, что в семье есть только долг, а в начале отношений – только страсть. Мой брак в этом плане был вполне разумным выбором. Я мыслила «здраво», как мне тогда казалось.

Но, когда встретила его, я почувствовала то, что способно вывернуть степенный «здравый» мир наизнанку – абсолютную любовь. Высокое, чистое, без примесей чувство. Такая любовь слишком сильна для того, чтобы не оставить следов, и она изменила меня.

Полюбив, понимаешь, какой огромный потенциал чувствовать сокрыт в твоём сердце. Встретив человека, которого жаждешь осыпать любовью, нежностью, заботой, поддержкой, – осознаёшь, каким чёрствым был до этого. Когда любишь, даже пустая квартира, дырявые домашние штаны, старая пижама, глупые привычки, его несоответствие твоему «идеалу», тысячи километров между вами и ещё больше обстоятельств, – ничего не способно сломить вашу мечту быть вместе.

Сердце скулит от разлуки с ним. Разум в расстройстве из-за его нерешительности. Моментами обвинения сыпятся на саму любовь. Но любовь тут ни при чём. Она слишком возвышенна для того, чтобы распоряжаться обстоятельствами, у неё нет ни рук, ни ног. Любовь совершает главное – освещает путь изнутри, а пройти по этому пути человек всё-таки должен сам. Вернее, вдвоём – с любимым или любимой.

Теперь я знаю точно, что никогда моё сердце не станет пустым – в нём всегда будет наша любовь. Никогда я не потеряю веру в нас – способную, даже в моменты яростного отчаяния, воскресить меня к жизни. Никогда я не выпущу из памяти то, что чувствую, когда он берёт моё лицо в свои ладони – так, будто это главная драгоценность для него. Никогда не забуду тот день, когда, спустя годы разлуки, я оказалась, наконец, в его объятиях.

Глава 34

Моя жизнь была полна событий: запланированных и неожиданных, спокойных и бурных, радостных и печальных, реальных и вымышленных. Но когда оглядываюсь назад, я понимаю, что за эти 49 лет самым ярким событием стала встреча с ней.

Я всегда буду помнить всё, что связано с моей девочкой.

Я помню, как впервые увидел её: она шла по коридору с генеральным директором, а я завидовал ему – мечтал идти рядом с ней. Когда он представил нас друг другу, я покраснел, хотя никогда не краснею.

Я помню её водолазку с жёлтыми и белыми полосками, которая была на ней в тот день, когда она подошла ко мне обсудить какой-то проект и села на обогреватель возле моего стола.

Я помню, как в выходные и праздничные дни скучал по её улыбке.

Я помню, как наши глаза первыми признались друг другу в любви. С того момента всё закрутилось.

Я помню, как впервые дотронулся до неё – под столом, в ресторане. Моя ладонь коснулась её колена. А потом я поцеловал её, хотя всегда был рьяным противником публичного проявления нежности.

Я помню все наши поцелуи: на лестнице возле запасного выхода; в Макдоналдсе; в Старбаксе; в том кафе, где нас, целующихся, застали коллеги; на улице под окнами чужих квартир… О как мы целовались!

Я помню, как утром каждого дня, перед тем как подойти к моей девочке, я наблюдал за ней, сидящей за «нашим» столиком в Макдоналдсе. Её пиджак был элегантно накинут на плечи. Помню, как иногда мы садились не рядом, а напротив друг друга, и разговаривали через стол – так было проще держать себя в руках. Сколько же мы выпили там кофе! Она выбирала сладкий капучино, а я каждый раз кривился и брал себе американо без сахара.

Я помню, как изо дня в день, по утрам, мы шли в офис и было ощущение, будто мы принадлежим друг другу уже годы. Я безумно хотел жить с ней.

Я помню, как заливалась лаем собака на парковке под открытым небом и как мне не верилось, что мы, наконец, настолько близки.

Я помню её зеленые глаза и то, как, задумавшись, она смотрит куда-то в сторону.

Я помню, как в свободные от работы минуты бежал на четвёртый этаж, чтобы поскорее обнять её. И как там, на лестничной площадке, нам нужно было сначала молча постоять, прислонившись друг к другу, чтобы отдышаться. А потом уже мы могли разговаривать и целоваться.

Я помню, каким был нервным, когда шёл в её дом, как она открыла мне дверь в своём коротком домашнем платьице и как я набросился на неё с порога.

Я помню, как в тот вечер она приготовила для меня ужин, а я почти ничего не съел. Я хотел каждую секунду чувствовать её нежное и тёплое тело, а потом ушёл, не оставшись на ночь.

Я помню её слёзы из-за меня.

Я помню, сколько времени заставлял её ждать и как долго не имел возможности заботиться о ней.

Я помню каждый день и каждую ночь, в течение которых я не мог обнять её и сказать, что всё будет хорошо.

Я помню, как она верила и верит в меня.

Я помню, как крепко она прижалась ко мне после мучительной разлуки.

Больше всего я всегда буду помнить то, как сильно я люблю её.

В едином ритме. Вслепую

Глава 1

Сегодня мамин день рождения. Был бы. Если б она жила.

Исполнилось бы… 41. Она родила меня в 19 лет. Мне же советовала не спешить с замужеством.

Мама очень переживала как бы мне не попался такой, как отец. А я не знала, что бывает по-другому и побаивалась, в принципе, всех мужчин.

Мама говорила, что я красивая и потому должна быть вдвойне осторожнее с мужчинами. Я же была запуганным ребёнком, думать о себе как о красавице мне и в голову не приходило. Для ребёнка красота – в доброте, а я получала дома одни пинки.

Я была крайне неуверенной в себе. Да я до сих пор такая.

Меня никогда не покидает ощущение, что в этом мире я оказалась по ошибке. Мой отец так и говорил. Вместо меня должен был родиться сын, которого он ждал. Но на свет появилась девочка – и над моим светом теперь всегда стояла тень недовольного отца. Он никогда не обнимал меня, не называл дочерью.

Даже мама опасалась проявлять ласку по отношению ко мне в присутствии отца. А когда мы оставались вдвоём, она не выпускала меня из рук. Мама ложилась ко мне и ласково обнимала. Я ощущала, как порывисто поднимается и опускается её грудь в сдавленных рыданиях, а мою шею смачивали мамины слёзы (хотя она всячески старалась скрыть их от меня).

В школе я была замкнутой. Думаю одноклассники, особенно мальчики, общались со мной исключительно из жалости. Хоть мама и не переставала говорить мне о моей красоте.

Знала бы мама какая я «красивая» теперь. Хорошо, что она этого не видит. А может быть видит? И может быть сегодня, в свой день рождения, она испекла торт – мой любимый медовик – где-то там на небесах и ждёт меня в гости?

Мамочка, я хочу к тебе! Ты оставила меня и жить стало ещё труднее. Я одна, в большом городе, и теперь ты ни в коем случае не назвала бы меня красивой.

Здесь же есть крыша! Мама, я сейчас. Я скоро приду к тебе! Разрезай торт. Только поднимусь на крышу.

Где же этот лифт?!

Глава 2

Появилось странное предчувствие.

Доиграл вальс. Гости начали аплодировать. Может быть, им действительно нравилась моя игра. Должен был продолжать развлекать их, но встал и вышел из концертного зала.

Сам не знаю почему, зашёл в лифт. Нажал на верхнюю в правом ряду кнопку (мне уже не нужно было шарить по кнопкам рукой, чтобы обнаружить нужную).

Лифт остановился, я вышел наружу – на крышу. Летом здесь работал ресторан, было не протолкнуться. А осенью постояльцев в гостинице становилось немного, крыша пустовала, вот тогда я и любил приходить сюда.

Крыши напоминали мне об отце. Он чинил антенны. Если у отца был поздний вызов, он заходил за мной в школу и брал меня с собой. Я любил моменты, когда, выходя с последнего урока, замечал сначала папин жёлтый чемоданчик с инструментами, а потом и его самого. Это означало, что я смогу увидеть город с неприступной для одноклассников высоты.

Я мечтал о такой же романтической работе – на высоте, в буквальном смысле. Но ремонтировать антенны мне не хотелось. Я не понимал, как может отец иногда даже не взглянуть вниз, а смотреть только на свои антенны. Я говорил ему об этом. Тогда он садился на бетонный выступ и мы вместе наблюдали за городом. Отец рассказывал истории про те места, которые лежали под нашими ногами. А бывало, мы просто молчали и я слушал музыку города.

Сейчас, оказавшись на крыше, я снова подумал об отце – он как будто был здесь, рядом.

Но сегодня меня привела сюда не тоска по родителям, а недоброе предчувствие. Я прислушался. Кто-то переминался с ноги на ногу слева от меня, было слышно неровное дыхание. Что-то защемило в сердце, я почему-то сразу подумал о ней.

Пошёл на шорох. Тот, кто этот шорох издавал, стал резко суетиться, я услышал как он быстро взбирается на перила. Моя рука поймала чью-то руку, я резко рванул человека к себе. Это было последнее мгновение. Не успей я схватить его руку, человек летел бы уже вниз с 24 этажа, мгновенно ударился бы об асфальт и планета лишилась бы одной несчастной, но от этого не менее ценной, души. Эти мысли пронеслись в голове как в тумане. А в реальности человек заплакал, стараясь вырваться из моих рук и повторить то, чему я помешал – убить себя.

«Пусти», – услышал я до боли знакомый голос. Это была она.

– Пусти, говорю!

– Чтобы ты опять пыталась покончить с собой?

– Даже если так, какое тебе дело?!

– Такое, что я люблю тебя, глупая…

Наступила тишина.

Всё-таки я сказал ей это, в такой странной ситуации. На крыше, крепко удерживая её от самоубийства. Давно пытался дать понять, что она любима, а в итоге сказал вот так – в лоб.

– Но ты ведь даже не видишь меня! Зачем врёшь?

– Ошибаешься. Вижу – сердцем.

– Вот! Только слепые могут меня любить, потому что не видят, какая я уродливая!

Я кричал ей в след, что это не так, что она прекрасна. Но она зашла в лифт и быстро уехала.