Текст книги "Спаситель Птолемей"

Глава четвертая
Гибель любимой Музы

Бог возмездия беспощаден. Исповедь Апамы – жены Селевка. Бунтарь Спитамен. Гибель неповторимого голоса Эллады. Нежная песнь красоте.

Апама, жена Селевка, прибывшая в Египет с мужем и маленьким Антиохом, вместе с сыном, Эвридикой и Птолемеем младшим, ровесником Антиоха, вышли в сад и оказались среди гранатовых деревьев, прекрасных смоковниц и финиковых пальм. На небольшой насыпи полускрытая деревьями виднелась изящно расписанная беседка, обращенная к морю. Рядом с беседкой раскинулся небольшой бассейн, в котором среди цветов лотоса плавала игрушечная деревянная триера, подаренная накануне сыну Птолемеем. Это был настоящий военный корабль. Палуба была заполнена игрушечными воинами, вооруженными крошечными луками и копьями. Это был прекрасный подарок к шестому дню рождения сына.

Мальчики с криками восторга поспешили к бассейну.

Женщины не спеша направились ко входу в беседку, который по обе стороны украшали красные колонны, открытой со стороны моря.

Это был изысканный уголок, откуда можно было наслаждаться созерцанием моря и красотами сада, вести беседы или просто отдыхать в одиночестве или вдвоем.

Белые стены были покрыты красочно-нарядными росписями, услаждающими взгляд: гирляндами из виноградных листьев, красного мака, цветов лотоса, вереницами белых гусей, зеленоглазой кошкой, затаившейся в зарослях камыша, танцующими журавлями.

Апама, любуясь росписями на стенах беседки, невольно улыбнувшись, воскликнула:

– Какая чудесная кошка!.. Как живая!.. А величавые журавли!.. Очень красиво!..

Женщины удобно расположились на изящной скамейке из черного дерева и слоновой кости, покрытой шкурами леопардов.

Апама и Эвридика некоторое время сидели молча, с наслаждением вдыхали изысканный аромат драгоценных благовоний, которые тлели в бронзовых курильницах, и наблюдали за играющими около бассейна сыновьями.

Дети сосредоточенно разглядывали с разных сторон триеру. Антиох нетерпеливо сказал:

– Птолемей, давай пустим её плавать!..

Не выпуская кораблик из рук, Птолемей опустил его в бассейн.

– А я отправлю корабль на войну. Разворачивайте парус! – приказал он игрушечным матросам повелительным тоном.

Маленький кораблик заскользил по поверхности бассейна. Дети завизжали от восторга.

Триера стремительно приближалась к противоположной стороне бассейна.

Антиох в тревоге закричал:

– Ей грозит кораблекрушение! Я спасу триеру!..

Сбросив с ног сандалии, Антиох прыгнул в воду, которая была ему по пояс, и поспешил спасать кораблик. Приблизившись к триере, он плавным движением направил её в середину бассейна.

– Корабль плывет ко мне! – закричал маленький Птолемей.

Триера подплыла прямо под его нетерпеливо вытянутые руки. Жадные маленькие ручки перетащили триеру через каменный парапет бассейна.

На одной из дорожек сада показались Птолемей и Селевк.

Но дети не обратили на них никакого внимания.

Антиох, выбравшись из бассейна, подбежал к Птолемею.

– Это я спас корабль от крушения!.. Давай снова играть!..

– Но Птолемей грубо оттолкнул его, прижал кораблик к груди.

– Не дам! Отойди! Это мой корабль!.. Это мои воины!..

– Отцы переглянулись.

Птолемей хотел вмешаться в спор детей, но Селевк остановил его:

– Не вмешивайся! Пусть сами разберутся!..

– Весь в своего дядю! Вылитый Кассандр! Такой же рыжий и властный! – с грустью сказал Птолемей Селевку. – Только Кассандр мог приказать убить невинного ребенка!..

– Значит, слухи об убийстве сына Александра подтвердились? – спросил Селевк. В его голосе звучали гнев и грусть одновременно.

– Да. Сегодня утром я получил послание, в котором Кассандр оповестил меня об этом. Жаль, очень жаль юного царя!.. – голос Птолемея дрогнул.

Птолемей неожиданно вспомнил Леонтиска, своего первенца. Где-то он сейчас? Уже почти подросток… Леонтиск был полной противоположностью своему брату Птолемею – открытый, добрый, любознательный. До боли в сердце захотелось его увидеть!.. «При первой возможности пошлю за ним и Таидой в Афины, – решил для себя Птолемей. – Ведь в мире сейчас опять неспокойно!» Только что вернувшийся от берегов Финикии Селевк предупредил, что Антигон заканчивает строительство мощных военных кораблей. Войны с Антигоном не избежать!..

Мужчины удалились вглубь сада.

Женщины переглянулись. Сидя в беседке, они стали невольными свидетелями разговора своих мужей.

– Значит, твой брат Кассандр убил юного царя, сына Александра? – спросила Апама у Эвридики.

Только что услышанное трагическое известие явно обрадовало жену Селевка, и всё видящая Эвридика заметила это сразу же. Суровые черты лица Апамы смягчились, – на сомкнутых губах появилась улыбка, темные, почти черные глаза сверкали, излучая торжество.

– Ты не любила Роксану? – осторожно поинтересовалась Эвридика.

Апама пренебрежительно пожала плечами.

– Роксана, как и ты, родом из Согдианы. За что ты ненавидела её?

– За то, что она была женой моего злейшего врага – Александра, – и неожиданно откровенно призналась, как будто сбросив с души давящий тяжкий груз. – Я ненавидела Александра. В роду Антипатра, в твоем роду, его тоже не жаловали. Я преклоняюсь перед твоим братом! Его смелый и решительный поступок заслуживает уважения!.. Теперь сын великого завоевателя поплатился своей жизнью за злодеяния отца!..

– За что же ты ненавидела великого царя?

Апама, на которую Эвридика со дня её приезда в Александрию даже не обращала внимания, так как та была из рода варваров, а варвары вызывали и у неё, и у её любимого брата Кассандра ненависть и отвращение, невольно вызвала у Эвридики интерес и даже симпатию. Сидящая рядом с ней варварка была одной из немногих из девяносто одной азиатской невесты, которую не бросили сразу же после свадьбы в Сузах. Селевк любил Апаму, что вызывало недоумение даже у Птолемея, который никогда не вспоминал о своей персидской жене Артакаме. Массовые торжества в Сузах, о которых с издевкой в адрес Александра рассказывал ей Кассандр, вызывали у Эвридики смех. Женщин поверженных стран из знатных семей подводили к мужчинам-победителям будто кобыл к жеребцам. Только безумный Александр относился к свадьбе в Сузах очень серьезно. Этой свадьбой царь давал понять своим соратникам, что он не делает различия между македонянами и варварами. «Какая глупость!» – в который раз подумала Эвридика.

Она с любопытством разглядывала жену Селевка. Варварка была удивительно хороша собой. Смуглый оттенок кожи и ровный золотистый румянец украшали слегка надменное лицо восточной красавицы. Формы её прекрасно сложенной высокой и гибкой фигуры уже приобрели легкую округлость зрелой, уверенной в себе женщины. Благородство происхождения подчеркивал прямой нос, высокий лоб, точеные руки и ноги, украшенные браслетами. Вьющиеся волосы цвета воронова крыла были уложены в изящную прическу. Большие миндалевидные глаза сурово взирали на окружающий мир сквозь густые и длинные ресницы.

– Александр зверски убил моего отца, который защищал свободу Согдианы. Теперь мой отец Спитамен отомщен. Это возмездие, возможно, ужасно, но справедливо! – торжествовала Апама.

Лицо Апамы внезапно преобразилось. Глаза загорелись, спина невольно выпрямилась, а голос звучал ликующими звуками.

Долгие годы жаждало мщения ее сердце и как возрадовалось оно сегодня, когда она узнала о гибели сына того, кто убил её мужественного отца. Проклятие, произнесенное её матерью, когда ей принесли отрубленную голову отца, исполнилось. И это проклятие отныне будет карать всех, всех из рода Александра. Теперь Апама была в этом уверена. Её глаза сверкали, как будто вдохновленные неземной силой, черты лица приняли зловещее, но в то же время просветленное выражение. Словно пророчица, она твердила:

– Я вижу кровавую тучу, нависшую над всем родом Александра. Бог возмездия беспощаден. Теперь мой гнев утолен.

Эвридика, заинтригованная услышанным, перебив Апаму, нетерпеливо спросила:

– И Селевк не догадывался о твоем отношении к великому царю, для которого тот был и есть бессмертный сын Зевса?

Скопившееся на протяжении многих лет в глубинах души горе вылилось наружу. Признание Апамы было чистосердечным. Сейчас как никогда прежде ей необходимо было выговориться.

– Нет, не догадывался. Все эти годы я лицемерила, льстила, притворялась, как делают, приближаясь на охоте к зверю, чтобы заманить его в расставленные сети. Я восхваляла мужу царя, улыбалась Александру и всем его друзьям и приближенным, хотя мое сердце разрывалось от скорби, потому что я задумала отомстить за отца, исполнить предсмертную волю своей матери. Но подступиться к царю было трудно, почти невозможно. Вскоре после свадеб в Сузах он отправился в царство Аида. Я не успела…

– За что же Александр покарал твоего отца? – исповедь Апамы всё больше и больше заинтересовывала Эвридику.

Апама сжалась от страшных воспоминаний детства, как бы просыпаясь, провела рукой по лицу и глухим голосом продолжила свой рассказ:

– Согды не желали терпеть чужеземцев на своей земле. Александр жестоко усмирял согдийские города, задумавшие сбросить его владычество, убивал мужчин, женщин и детей продавал в рабство. Дым пожаров был виден издалека. Однако наш народ невозможно было сломить. Не сражался только мертвый. Многие бежали в горы, чтобы продолжить борьбу. Мой отец тоже скрывался в горах со своим неуловимым отрядом, изматывал силы македонской армии.

Воспоминания захлестнули Апаму. Она вновь переживала давно прошедшие события, словно это было только вчера.

Эвридика не перебивала её. Она была удивлена силой характера этой женщины. «Апама жестока, но это справедливая жестокость!» – с восхищением думала Эвридика.

– Трудно было Спитамену противостоять такому сильному врагу. Ни один город, ни одна крепость, ни одно войско не могли устоять перед Александром. Всё гибло на его пути!.. Где он проходил со своим войском, там реками лилась кровь. Страшный Македонец топтал свободолюбивую Согдиану. В детстве я дрожала от страха при одном упоминании имени Александра и сейчас при воспоминании о тех днях сотрясаюсь от ужаса.

Голос Апамы дрогнул. Сердце её было измучено. Она замолчала, как бы собираясь с силами. После короткого молчания глаза её снова засверкали гневом.

– Вскоре согдийские войска, потеряв всякую надежду, сдались проклятому Македонцу. Отец остался один с небольшим отрядом. Он не опустил меч перед Александром, которого даже персидский царь не смог победить!.. Отец три года не давал спокойно жить Македонцу. Мы с матерью молили богов пощадить отца, не дать ему погибнуть. Мать перестала смеяться и даже улыбаться. Я и мои братья повсюду следовали за отцом в скифских повозках, питались грубой походной пищей, а ведь моя мать из семьи персидских царей. Отец очень любил её!..

Невольное чувство зависти кольнуло сердце Эвридики, ведь она так и не познала с Птолемеем этого сильного чувства. Всё свободное время Птолемей вместе с Менелаем и друзьями слушает божественное пение Агнессы!.. Надо бороться за свое счастье, как эти варварки. Надо завоевать любовь Птолемея любой ценой.

– Я слышала, что Селевк тоже очень любит тебя? – осторожно поинтересовалась Эвридика. – Ведь после свадьбы в Сузах все расстались со своими женами, кроме Селевка.

Апама внимательно посмотрела на Эвридику и почувствовала, что та очень одинока среди окружающей её роскоши.

– У тебя есть соперница? – спросила она.

Эвридика невольно вздрогнула и неожиданно спросила:

– А если бы у тебя появилась соперница, как бы поступила ты?

– Никто не посмеет встать на моем пути!.. А если…

Улыбка торжества промелькнула на лице Эвридики. Она воскликнула:

– Благодарю тебя, Апама!.. Ты подтвердила правильность моего решения.

Эвридика почувствовала, что сердце её наполняется неведомой прежде решимостью, желанием свершить невозможное. Сегодня же она напомнит Анувию о своем приказе убрать с её пути Агнессу. Хитрый старик слишком медлит…

И снова вернулась к прерванному рассказу о судьбе Спитамена.

– Как же погиб твой отец, Апама?

На истомленном воспоминаниями детства лице Апамы появились слезы.

– Смерть гналась за отцом по пятам. Скифы предали его и принесли царю голову моего отца. А Александр приказал своим воинам отнести голову отца моей матери. Я как сейчас помню этот страшный день!.. С тех пор ненависть к Александру поселилась в моем сердце. Я только сожалею, что не мне довелось совершить возмездие. Так рассудили боги!..

«Моего брата теперь будут называть „кровавый Кассандр“, – подумала Эвридика. – Ну и что? Зато его теперь все боятся. Пусть и меня станут бояться, как и Кассандра.»

Она внезапно почувствовала, что разрушение может доставлять не меньшую радость, чем созидание.

У бассейна раздался крик маленького Антиоха:

– Птолемей, зачем ты разрушил такой красивый кораблик?

– Чтобы он никому не достался, – повелительным тоном завоевателя ответил маленький Птолемей. – А я захвачу много новых кораблей.

Эвридика повернула голову и встретилась взглядом с глазами Апамы.

Ночная тишина водворилась во дворце Птолемея, лишь изредка нарушаемая криком проснувшихся птиц. В покоях Агнессы повеяло прохладой ночи. Ярко горели светильники, освещая две изящные фигуры.

Агнесса внимательно слушала любимое стихотворение Сапфо, легкое, как само дыхание, которое читала рабыня, и подбирала на кифаре новую мелодию. Рабыня влагала в чтение всю звучность своего мелодичного низкого голоса.

 
Жребий мой – быть
В солнечный свет
И в красоту
Влюбленной.
 

– Калиса, – прервала Агнесса рабыню, – прощу тебя! Дай мне немного подумать.

Она закрыла глаза и вспомнила нежный взгляд Менелая и его пылкие объятия. «Скорей бы, скорей бы уплыть с Менелаем на Кипр от завистливых глаз Эвридики!..» Она тронула струны кифары. Мелодия родилась внезапно, нежная, трепетная. Музыка каждый день в какой-то неожиданный миг начинала взволнованно и отчетливо звучать в глубинах её души и вырываться наружу.

– Ещё раз, Калиса, – попросила она, – прочти мне еще раз!

Калиса повиновалась. Агнесса слушала, устремив пристальный взгляд на взволнованное лицо девушки.

И снова, подобно неземной музыке, прозвучали слова:

 
И в красоту
Влюбленной.
 

Вдруг послышались поспешные шаги, приглушенный разговор и легкое бряцанье оружия, как будто вооруженные люди осторожно, на цыпочках приближались к её покоям.

Агнесса вскочила, подбежала к выходу и на пороге столкнулась с двумя вооруженными гигантами, в которых она узнала телохранителей Эвридики, и трусливо прячущимся за их мощными спинами Анувием.

Представившееся ей зрелище было более чем красноречиво. Довольно было одного Анувия с его старческим злобным лицом палача.

Но хрупкая Агнесса обладала мужеством древних героинь Эллады.

В глазах её вспыхнул гнев.

– Что вам нужно в моих покоях в столь поздний час? – решительно спросила она.

– Тебя, афинская блудница! – трусливо вскричал Анувий.

Агнесса зашаталась. Она внезапно вспомнила вчерашний разговор с Калисой. Рабыня поведала ей о случайно услышанном разговоре Эвридики с Анувием. Эвридика была взбешена тем, что скульптор Бриаксий решил создать статую Афродиты. И моделью была выбрана Птолемеем Агнесса. «Немедленно, слышишь немедленно, убери афинянку с моего пути!» – в гневе кричала Эвридика.

Она поняла, что ей грозит неминуемая гибель. Она вгляделась в суровые лица мужчин и мужество покинуло её.

Только что она думала о красоте, о музыке, о любви, ведь совсем скоро она собиралась с Менелаем навсегда покинуть Александрию. «Не успела!» – с тоской подумала Агнесса.

Теперь же она была похожа на прекрасную сладкоголосую птицу, внезапно попавшуюся в расставленные сети, невинным взором смотрящую на безжалостных хищников.

Наконец она осознала всю грозящую ей опасность, вспомнив полный ненависти взгляд Эвридики во время последнего пения на пиру перед Птолемеем и его друзьями, и громкий крик отчаяния вырвался из её груди.

– Менелай, на помощь!

Но её никто не услышал.

С жаркими слезами отчаяния обратилась Агнесса к богам, умоляя не лишать её жизни.

– Сжальтесь, всемогущие боги! Сжальтесь! Я еще так молода. Завтра же я с Менелаем убегу отсюда далеко-далеко. Я хочу видеть солнце, дышать божественным воздухом и петь для людей, дарить им радость!.. Сжальтесь!..

Воинам тяжело было превращаться в палачей этого прелестного творения природы. Они колебались.

Анувий шепнул неподвижно стоявшему рядом с ним гиганту:

– Покончи быстрее с ней! Смотри, не промахнись!

Страх перед безжалостной Эвридикой и забота о собственной безопасности взяли верх. Воин выхватил меч, но уронил его при виде душераздирающего ужаса на юном лице Агнессы и услышав пронзительный крик рабыни.

– Не медлите! Эвридика приказывает! И вы обязаны повиноваться! – скомандовал Анувий второму телохранителю. – Подойди к ней и убей! Убей!..

Но и тот отказался нанести смертельный удар.

Тогда Анувий сам приблизился и полубесчувственной Агнессе и острым кинжалом вскрыл ей вены, тихо успокаивая свою жертву:

– Ты скоро заснешь!.. Совсем скоро!.. Потерпи немного!..

Но юная жизнь отчаянно боролась с вечной ночью, в которой она должна была преждевременно угаснуть, вопреки законам природы. Из полуоткрытых губ вырвался вопль невыразимой муки.

– Эвридика, за что? Боги отомстят за меня!.. Менелай!.. Птолемей!.. Услышьте меня!..

Ужас овладел Анувием. Он страшился кары Птолемея. Надо торопиться!.. Собрав все силы, старик вонзил кинжал в грудь своей жертвы.

– Эвридика умеет наносить смертельные раны!.. Она из рода Антипатра!..

Через несколько мгновений всё было кончено.

Затем один из телохранителей по приказу Анувия пронзил мечом молодую рабыню.

Ранним утром, едва забрезжил рассвет, рыбаки нашли на берегу моря выброшенные на берег тела Агнессы и Калисы.

Во дворце Птолемея Филокл первым узнал о гибели Агнессы, когда шел на утреннюю беседу с Птолемеем. Когда он вошел, смятение на его лице было красноречивее всяких слов.

– Филокл, что случилось? – с тревогой в голосе спросил Птолемей.

По тому, как его ближайший соратник осторожно двигался, как понурил плечи и голову, Птолемей понял, что он принес плохое известие. То есть страшное известие.

Филокл остановился. Глянул исподлобья.

– Что случилось? Да не молчи же! – потребовал нетерпеливо Птолемей.

– Агнесса убита!..

– Агнесса? Такая красавица… Мы же недавно слушали её пение… Как?… Когда?.. Не может быть!..

– Утром рыбаки нашли её тело на берегу моря…

Кровь бурной волной прилила к лицу Птолемея. Ему стало душно. Он задыхался.

– Филокл, пожалуйста, дай глоток воды.

Но и холодная вода, поданная в чаше верным другом, не охладила Птолемея.

Птолемей словно превратился в раскаленный камень. Он тер глаза, но слезы не текли.

И вдруг он закричал.

– Она умерла!.. Её убили!.. Её уже не будет никогда! Никогда! Пусть боги покарают её убийц! Ненавижу гнусных убийц! Ненавижу!..

Глаза его налились кровью.

– Я не сумел спасти Агнессу! Не сумел!..

Страшная догадка больно пронзила его сердце.

– Это Эвридика!.. Она так же жестока, как Кассандр. С какой ненавистью она всегда смотрела на Агнессу, когда та пела. О боги, боги, мы потеряли Агнессу!.. Мы больше не услышим её божественного голоса.

– Успокойся, Птолемей!.. Успокойся!.. – уговаривал Филокл.

– Вошел Менелай. Он тяжело дышал. Пот скатывался по лицу, губы дрожали.

– За что? За что? Почему? – спрашивал он старшего брата.

– И, закрыв лицо ладонями, разрыдался.

– Я любил её… Понимаешь, Птолемей, любил!.. Это была моя первая любовь!..

Птолемей подошел к брату, крепко сжал его в своих объятиях, гладил по голове, вытирал слезы, рыдал сам.

Войдя на женскую половину дворца, Птолемей остановился у покоев Эвридики. Презирая варваров, Эвридика наслаждалась уютом и красотой своих убранных с восточной роскошью покоев. Тяжелый персидский занавес медленно заколыхался, пропуская Птолемея в ярко освещенную залу. С испытующим взглядом, словно ища следы недавно совершенного преступления, он замер у входа.

Эвридика поднялась с мягкого ложа навстречу мужу и только собралась приветствовать его, как Птолемей сурово вполголоса спросил:

– Эвридика, я уверен, что по твоему приказу этой ночью была убита Агнесса.

Суровый тон мужа заставил её побледнеть и ей понадобилось всё её самообладание, чтобы скрыть сильное волнение.

– Птолемей, я не понимаю тебя!

Она ждала этого разговора и была к нему готова, но решила сначала выждать удобный момент, чтобы отразить удар.

– Тебе придется научиться понимать меня, – жестко произнес он. – Не лги! Я возненавижу тебя и отправлю в Македонию к любимому брату, если ты не откроешь мне всю правду.

Эвридика взглянула на бледное лицо Птолемея и невольно отступила.

– Никогда!..

В темных глазах Эвридики сверкнула молния непримиримой ненависти. Но это была лишь молния. Мгновение спустя лицо её снова приняло невозмутимое выражение.

– Никогда? – Птолемей был потрясен. – Значит это действительно ты, ты убила её?..

Эвридика молчала.

– Ты должна и будешь мне отвечать. Берегись и обдумай всё.

– Хорошо! – согласилась она. – Ты угадал. Это я вынесла приговор афинской блуднице.

– Не смей порочить её имя!

– Я имею на это право!

Она приблизилась к нему. Её лицо исказилось от гнева.

– Зачем ты погубила Агнессу?

Схватив его за руку, она с бешенством менады вскричала:

– Если ко мне в дом забирается вор, чтобы украсть мои сокровища, я имею право убить его.

– Ты жестока! – Птолемей с силой вырвал свою руку из её цепких рук. На его лице выразилось безграничное негодование. – Благодари богов за то, что ты – мать моего сына и моего будущего ребенка. Только ради этого я всё переносил. Ты постоянно, как и твой брат Кассандр, носишь в сердце зло. Ты совершила гнусное убийство.

– Называй, как хочешь!

– Чьими руками ты убила Агнессу?..

– Этого ты не узнаешь никогда…

Неожиданно она громко рассмеялась и перешла в наступление.

– Значит, она была твоей любовницей, если ты так переживаешь её гибель? Теперь ты отвечай, Птолемей!..

– Она была моей любимой музой!.. Но тебе этого никогда не понять, – с тоской ответил Птолемей. – Агнесса умела то, что недоступно большинству людей.

– Что же? – с явным интересом спросила Эвридика.

– Она умела дарить счастье и радость людям. Если бы не ребенок, который скоро должен появиться на свет, я нашел бы способ заставить тебя признаться во всем!..

Птолемей, почувствовав внезапно охватившую его усталость, неожиданно прервал разговор и стремительно, не прощаясь, покинул покои Эвридики.

– Я твоя жена!.. И я из знатного рода!.. Не забывай об этом!.. – крикнула она ему вслед.

Совершенно измученная, Эвридика тяжело опустилась в кресло.

– Он не любит меня, не любит нашего сына и не будет любить ребенка, который родится, – слезы душили её. – Какой гнев сверкал в его глазах, когда он угрожал мне. Какое мучение было слышатъ, как он допрашивал меня, пренебрегая мной, своей женой. В моем присутствии восхвалял афинянку.

Эвридику охватила ревность и ярая злоба к умершей Агнессе, гибель которой оплакивал Птолемей.

Вся Александрия пришла в ужас, узнав о смерти божественной Агнессы.

– Убита Агнесса! – шептались в городе.

– Преступление, не имеющее себе равного по жестокости! – кричали в отчаянии многочисленные поклонники певицы, а их было много.

– Замолк неповторимый голос Эллады! – рыдали женщины.

– Мы больше никогда не услышим прекрасную афинянку! – скорбел весь город.

Птолемей не шел, а почти бежал. Телохранители и слуги, встречающиеся на его пути, с удивлением взирали на развевающийся гиматий обычно спокойного и сдержанного сатрапа. На их вопросительные взгляды Филокл только махнул рукой – некогда.

Наконец они достигли мастерской Бриаксия, выстроенной для скульптора в парке рядом с дворцом Птолемея. Сегодня в тишине мастерской ваятеля Птолемей надеялся найти утешение своей истерзанной душе.

Переступив порог мастерской, Птолемей остановился.

Узкий луч полуденного солнца падал на скульптуру из чистого белого мрамора, отбрасывая на стоящего рядом с ней Бриаксия широкий луч света. Суровая серьезность и яркий свет на лице ваятеля придавали ему вид жреца, постигшего тайны бытия, знающего настоящую мудрость и цену жизни.

Скульптура была почти окончена. Художник вложил в нее столько труда, душевной теплоты и мастерства, что Афродита ожила, став просто юной обнаженной женщиной.

Агнесса в образе Афродиты была ослепительно красива. Она была вся – сияние юности.

«Агнессе отомстили за совершенную красоту, за необыкновенный талант, за гордость, – с грустью заметил про себя Птолемей. – Плохо идут дела в государстве, если в нем позволено истреблять красоту. В Александрию должно стекаться всё прекрасное!»

Любуясь скульптурой, он думал об Агнессе.

Роскошные волосы Агнессы были уложены скульптором на затылке в простой греческий узел, что придавало лицу выражение строгости, свойственное лишь богиням. Это была и Афродита, и Агнесса одновременно. Как действительно походила афинянка на богиню!..

На устах богини застыла на века улыбка.

Мастерство скульптора покорило Птолемея, но было в этом творении и другое – великий смысл, открытый человеку посредством искусства. «Эта скульптура не угождение преходящему вкусу поколения, – размышлял Птолемей, – а образец высокой красоты, необходимый для правильного понимания жизни.»

Бриаксий молча наблюдал за Птолемеем.

Птолемей по-своему выразил свое впечатление от скульптуры. Он глубоко вздохнул и лицо его просветлело, на душе впервые за эти трагические дни стало легко. «Только прекрасное дает силы и утешение, – подумал Птолемей. – Мы живем так коротко, а эта богиня будет пребывать на земле вечно, проходя через грядущие века.»

– Браво, Бриаксий! – наконец воскликнул Птолемей. – Теперь я понял, в чем состоит одна из тайн твоего мастерства. Твое творчество неповторимо! Трудно поверить, что руки смертного создали этот бессмертный шедевр!

Бриаксий, смущенный, прижал руки к сердцу, которое гулко билось, преисполненное благодарности.

– Я тронут твоей похвалой, Птолемей!

– Слава требовательна, ей нужны крылья! Ты спел нежную песнь красоте и дал Агнессе новую жизнь!