Текст книги "Лес простреленных касок"

Глава четвертая
Оберст[22]22
  Оберст (нем.) – полковник.


[Закрыть] Берест

До позднего вечера 1 мая в горящем Рейхстаге шел бой. Только в ночь на 2 мая одна из рот неустроевского батальона во главе с капитаном Яруновым атаковала фашистов с тыла. Не выдержав штыкового удара, немцы скрылись в подземелье. Но положение тех, кто был наверху, оставалось непредсказуемым. Пожар в Рейхстаге набирал силу. Пламя, вырывавшееся из разбитого купола, было видно из всех точек Берлина.

Обожженные, измученные жаждой бойцы в обгоревших гимнастерках приникали к окнам и жадно дышали. Стонали тяжелораненые и сильно обожженные. Но самое тревожное – почти у всех кончились боеприпасы. Автоматчики открывали диски и считали, на сколько выстрелов хватит у них патронов. Гранат уже не было ни у кого. Неустроев загнал последнюю обойму в ТТ: на одну драку хватит.

И вдруг пальба разом стихла. Все насторожились. Что еще выкинет обреченный противник? И, словно отвечая на этот общий застывший в воздухе вопрос, из-за угла лестницы, ведущей в подземелье, высунулся белый флаг. В первую минуту никто не поверил своим глазам: мало ли что могло померещиться в дымном полумраке. Белый флаг? Сдаются в плен?

– Прыгунов! – позвал Неустроев приземистого невзрачного солдатика. – Ты вроде бы по-немецки петришь? Иди узнай, чего хотят.

– Товарищ командир, да я на школьном уровне петрю… Так себе.

– Вот на школьном-то и узнай.

Прыгунов нехотя снял закопченную каску. Под ней у него оказалась примятая, но чистая пилотка. Нахлобучив головной убор, солдат отправился под лестницу. Все остальные взяли на прицел место, где он скрылся.

Ждали. Ждали очень долго и уже стали подумывать, уж не учинили ли фашисты парламентеру мучительную казнь. Впору было биться об заклад: вернется, не вернется? Но Прыгунов вернулся и принес важное известие: немцы предлагают начать переговоры. Стрельба прекратилась с обеих сторон. В здании наступила такая тишина, что слышно было, как потрескивает в дальних углах догорающая мебель.

– Товарищ капитан, они условие поставили: будут вести переговоры только с генералом или по меньшей мере с полковником.

КАПИТАН НЕУСТРОЕВ:

Где нам взять им генерала? Генерал-майор Шатилов, полковник Зинченко… Мог ли я просить их прибыть для этого в Рейхстаг, когда каждый метр Королевской площади простреливался из района Кроль-оперы?..

Я искал выход из положения и кое-что придумал.

– Кузьма, вызови сюда Береста.

Манера свободно, с достоинством держаться и богатырский рост всегда придавали лейтенанту Бересту внушительный вид. Оглядев еще раз с ног до головы нашего замполита, я подумал, что он вполне сойдет за полковника. Надо только заменить лейтенантские погоны.

– Леша, никогда не приходилось быть дипломатом? – спросил я его.

– На сцене? – задал он встречный вопрос, не понимая, о чем пойдет речь.

– На сей раз придется тебе быть дипломатом в жизни, да к тому же еще стать на время полковником – так сказать, комплекция позволяет.

Прокопьевич очень удивился. Он с любопытством посмотрел на меня, ожидая объяснений. Я открыл ему свой замысел.

– Раз надо, я готов идти, – ответил Берест.

Лейтенант не заставил себя долго ждать. Мигом достал из полевой сумки маленькое зеркальце, приготовил бритву, кисточку, вылил из фляги последние капли воды и через несколько минут доложил, что к переговорам готов.

– Ну как, пойдет? – повернулся он к нам.

Мы с Гусевым критическим взглядом окинули Алексея Прокопьевича.

– Брюки бы надо заменить – рваные, но ничего, война, после заменим, – пошутил Гусев.

– А вот шинель следует поменять сейчас. Фуражку возьмешь у капитана Матвеева, – подсказал я. Шинель он сбросил, надел трофейную кожаную куртку.

– Теперь, кажется, придраться не к чему, – похлопал я Береста по плечу…

Если немцы поверят в «полковника», оружие сдадут безоговорочно.

Наша делегация для переговоров состояла из трех человек: Берест в роли полковника, я – его адъютант и Прыгунов – переводчик.

Во время боя я надел поверх кителя телогрейку. Она сильно обгорела, из дыр торчали клочья ваты. Но под телогрейкой сохранился почти новый, с капитанскими погонами китель. На груди пять орденов. По внешнему виду я оказался для роли адъютанта вполне подходящим.

Можно было бы свой китель надеть на другого человека и послать его с Берестом. Но это шло уже против моей совести. Люди назовут меня трусом, а это страшно, когда подчиненные не видят в своем командире смелого и решительного человека. Скажу откровенно – идти на переговоры мне было страшно, но другого выхода не было…

* * *

Когда все трое ступили на лестничную площадку, навстречу им вышел немецкий офицер. Приложив руку к обгоревшей фуражке, он коротко предложил:

– Folgen Sie mir! За мной прошью…

Переговорщики не спеша спустились вниз и попали в тускло освещенную, похожую на каземат комнату. Здесь уже находились два подполковника и переводчик – представители командования немецкого гарнизона. За их спинами торчали нацеленные в парламентеров дула пулеметов и автоматов. От их взглядов, излучавших лютую ненависть, застывала в жилах кровь. Но только не у оберста Береста. Он первым нарушил мертвое молчание.

– Все выходы из подземелья блокированы, – твердо сказал «полковник». – Вы окружены. При попытке прорваться наверх каждый из вас будет уничтожен. Чтобы избежать напрасных жертв, предлагаю сложить оружие. При этом гарантирую жизнь всем вашим офицерам и солдатам.

Офицер, встречавший группу, заговорил на ломаном русском:

– Немецкое командование не против капитуляции, но при условии, что вы отведете своих солдат с огневых позиций. Они возбуждены боем и могут устроить самосуд. Мы поднимемся наверх, проверим, выполнено ли предъявленное условие, и только после этого гарнизон Рейхстага выйдет, чтобы сдаться в плен.

Рослый «оберст-полковник» категорически замотал головой: «Найн!» – и твердо сказал переводчику:

– Скажи, что у них нет другого выхода. Либо сложат оружие на наших условиях, либо будут уничтожены.

Прыгунов, как смог, перевел. Наступило общее молчание. Первым его нарушил немецкий подполковник в витых погонах с белым подбоем. Пехотинец.

– Ваши требования я доложу коменданту. Ответ дадим через двадцать минут.

Берест вошел в роль полковника. Резким командным голосом он отрубил:

– Если в указанное время вы не вывесите белый флаг, начнем штурм!

Переговорщики, не сговариваясь, сделали четкий поворот кругом, и это произвело должное впечатление. Берест, Неустроев, Прыгунов поднимались по лестнице, чуя лопатками, затылками, как уставились им в спины чужие глаза и автоматные стволы. Что, если у кого-то сдадут нервы? Но для того чтобы никто не психанул, надо было подниматься ровным, спокойным шагом, с достоинством, как подобает победителям. «Полковник» Берест задавал тон. Он шел первым, развернув широкие плечи. За ним следовали щупловатый «адъютант» и солдат-первогодок, юнец-переводчик рядовой Прыгунов.

Когда они наконец поднялись и скрылись за углом лестницы, адъютант, снова ставший комбатом, глянул на часы. Оказывается, переговоры длились всю ночь и закончились только сейчас – в четыре часа утра.

Стали ждать. Прошли оговоренные двадцать минут, но флага не было. Час прошел, полтора… Белый флаг не вывешивался. Стало ясно, что гитлеровцы затягивают время и всё еще на что-то надеются. На что?

Сидели, курили, ждали, приводили в порядок себя и обмундирование.

– Чем лучше ожоги лечить? – спрашивал Пустельга, осматривая обожженные руки.

– Моя бабка в таких случаях ожоги сметаной мазала.

– Да где же ее взять, эту сметану, в Берлине?

– В медсанбате всё есть…

Время тянулось медленно, но всё же работало на тех, кто штурмовал Рейхстаг. Сюда, к центру Берлина, непрерывно подтягивались советские войска, подавляя последние очаги сопротивления. Немецкое командование вынуждено было снять свою артиллерию из парка Тиргартен и перекатить орудия в другой район. Уцелевшие фашистские батареи покинули позиции, обстрел территории в районе Королевской площади почти прекратился. Новые подоспевшие батальоны снова выбили немцев из Королевской оперы…

Между тем гитлеровцы всё еще не дали ответа на ультиматум «полковника» Береста, и даже признаков не было, что они готовятся к капитуляции.

– Что-то не больно они в плен торопятся… – поглядывал на часы Неустроев. – Пора бы их и поторопить.

Ночь взяла свое: измученные бойцы спали повсюду в любых позах, не выпуская из рук оружие.

– Как бы немцы очередной прорыв не удумали… – беспокоился Берест.

– Вот и я о том же говорю! – откликнулся Неустроев. – Затишье перед бурей… Батальон, подъем! Приготовиться к атаке.

В ротах зашевелились, заговорили. Кто-то спросил замполита:

– А что, если в подземелье сам Гитлер?

– Гитлер? Сейчас пойдем и посмотрим! – отшутился Берест.

Стрелки чудом уцелевших напольных часов в архиве показывали шесть часов утра второго мая. Густыми медными ударами они даже отбили эти шесть часов – последние часы Третьего рейха. Солдаты понимали: таяли не только последние часы империи Гитлера, но последние минуты войны, и каждый надеялся дожить до Победы. Хотя все знали: впереди бой, и кто-то будет убит… И это будет самое обидное, что только может случиться на войне.

В тот самый момент, когда капитан Неустроев, привстав на колено, собирался крикнуть «Вперед!», гитлеровцы выбросили белый флаг.

– Долго ж вы думали, гады! – радостно воскликнул Берест.

В седьмом часу утра из подвалов потянулись вереницы полуживых солдат и офицеров. Шли по три человека в ряд – бледные, обросшие, понурые, уткнув взгляды либо в спины передних «камрадов», либо просто в пол.

Неустроев насчитал человек сто – сто двадцать. Маловато будет. А где остальные, их ведь должно быть не меньше тысячи?

Возможно, часть гитлеровцев вышла через депутатский вход, о котором комбат узнал только после боев. Вышла и укрылась в развалинах за Рейхстагом. Но далеко из руин они не ушли…

* * *

ПИСЬМО СТЕПАНА НЕУСТРОЕВА РОДИТЕЛЯМ:

Привет из Рейхстага, Берлина. Сообщаю, дорогие родители, что мне со своим героическим батальоном пришлось штурмовать Рейхстаг – правительственный дом. Причем довольно удачно: мы водрузили над ним наше Красное знамя Победы. Сейчас ко мне идут корреспонденты, журналисты, кинооператоры. Фотографируют, снимают для кино. Можете гордиться мною, свое обещание, данное вам, я сдержал. Читайте центральные газеты – там обо мне пишут подробно. За бои, проведенные 1 марта, сегодня получил пятый орден – орден Александра Невского, и за Рейхстаг, говорят, что-нибудь будет. Вот так идет сейчас моя жизнь. До свидания. Жив, здоров, ваш сын Степан.

* * *

В середине дня 2 мая в центре Берлина наступила оглушительная тишина. Гарнизон фашистских войск капитулировал. И к Рейхстагу, к Бранденбургским воротам, к рейхсканцелярии валом повалил народ. Приходили пешком, приезжали на легковушках, казаки прибыли в конном строю… Толпились тут и летчики, и танкисты, и саперы, и связисты – всем хотелось увидеть поверженный Рейхстаг, расписаться на его стенах, сфотографироваться на фоне цитадели фашизма. Многие приносили с собой красные флаги и флажки, укрепляли их по всему зданию. Примчались корреспонденты и фоторепортеры дивизионных, армейских, фронтовых и центральных газет.

* * *

Секретно

ПРИКАЗ

войскам 1‐го Белорусского фронта 30 апреля 1945 года № 06. Действующая армия

1. Район рейхстага в городе Берлин обороняли отборные части «СС». Для усиления обороны этого района противник в ночь на 28 апреля 1945 г. выбросил на парашютах батальон морской пехоты. Противник в районе рейхстага оказывал ожесточенное сопротивление нашим наступающим войскам, превратив каждое здание, лестницу, комнату, подвал в опорные пункты и очаги обороны. Бои внутри главного здания рейхстага переходили в неоднократные рукопашные схватки.

2. Войска 3 Ударной армии генерал-полковника Кузнецова, продолжая наступление, сломили сопротивление врага, заняли главное здание рейхстага и сегодня, 30 апреля 1945 г., в 14 час. 25 мин. подняли на нем наш Советский флаг. В боях за район и главное здание рейхстага отличился 79 стрелковый корпус генерал-майора ПЕРЕВЕРТКИНА, его 171 стр. дивизия полковника НЕГОДЫ и 150 стр. дивизия генерал-майора ШАТИЛОВА.

3. Поздравляю с одержанной победой.

За проявленную храбрость, умелое и успешное выполнение боевой задачи всем бойцам, сержантам, офицерам и генералам 171 и 150 сд и непосредственно руководившему боем командиру 79 стр. корпуса генерал-майору ПЕРЕВЕРТКИНУ – ОБЪЯВЛЯЮ БЛАГОДАРНОСТЬ.

Военному совету 3 Ударной армии наиболее отличившихся в боях за рейхстаг бойцов, сержантов, офицеров и генералов представить к правительственным наградам.

4. Близится час окончательной победы над врагом. Наш советский флаг уже развевается над главным зданием рейхстага в центре гор. Берлин.

Товарищи бойцы, сержанты, офицеры и генералы 1‐го Белорусского фронта.

Вперед на врага.

Последним стремительным ударом добьем фашистского зверя в его логове и ускорим приближение часа окончательной полной победы над фашистской Германией.

Приказ объявить во всех ротах, эскадронах и батареях войск фронта.

Командующий войсками 1 БФ Маршал Советского Союза ЖУКОВ

Член военного совета 1 БФ генерал-лейтенант ТЕЛЕГИН

Начальник штаба 1 БФ генерал-полковник МАЛИНИН

* * *

 
                        Вдыхал победный дух под флагом
                        Страны великой гражданин.
                        Смеялся радостно и плакал
                        Узбек, татарин и мордвин.
                        Стреляли танки и пехота,
                        И, раздирая криком рот,
                        Впервые за четыре года
                        Палил из вальтера начпрод.
 

КАПИТАН НЕУСТРОЕВ:

Я построил батальон. Сильно поредели его ряды. Многие стояли с повязками, пропитанными кровью. Закопченные, грязные, в порванной одежде. Но в глазах этих людей светилось большое человеческое счастье.

В Рейхстаг, как в редкостный музей, непрерывно прибывали представители всех родов войск. Приехал Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков (я первый раз видел его так близко). С ним член Военного совета фронта генерал-лейтенант Константин Федорович Телегин. Мы с полковником Зинченко сделали попытку доложить Жукову о взятии Рейхстага, но нас до маршала не допустила его личная охрана…

В тот же день началось нашествие корреспондентов всех мастей и рангов. Адъютант доложил генерал-полковнику Кузнецову, что к нему прибыл известный писатель Константин Симонов и просит принять его по газетному делу.

– Добро! – кивнул командарм, не отрываясь от бумаг. В кабинет вошел подтянутый бравый подполковник.

– Здравия желаю, товарищ командующий! Подполковник Симонов. – И добавил: – Если помните такого. Лес между Могилевом и Рогачевом, сорок первый год.

– Помню, помню! – пожал ему руку Кузнецов. – Только из этих дебрей вышли, а тут на тебе – свежие газеты! Читайте на здоровье! Нет чтобы свежий кофе поднести с булочками…

– Кофе с булочками здесь поднесут. В Берлине!

– Как же, дождешься… Читал я ваши статьи, товарищ Симонов, и стихи читал. Спасибо! Всё, что у меня на душе, – всё у вас на кончике пера. Жаль, что вы в нашу газету тогда не доехали!

– Считайте, что уже доехал. Где вы, там и газета! Но я всегда буду помнить, товарищ командующий: первый пункт моего первого назначения – Гродно, Третья армия. А сейчас у меня новое задание – сделать с вами беседу для «Красной звезды». А может, и для «Правды».

– Ну тогда и делай беседу.

– Вопрос. Вот вы шли к Берлину, к нашей Победе почти четыре года…

– Сразу уточню: к Берлину я шел не четыре года, а много больше. К Берлину я шел с одна тысяча девятьсот четырнадцатого года.

– С Первой мировой?

– Так точно. С Первой… Только тогда нам не дали дойти до Берлина англичане, союзнички наши нынешние. Тогда они тоже были союзниками, но весьма себе на уме. Как только стало ясно, что кайзеру капут, что Антанта вместе с Россией войдут в Берлин – что там в семнадцатом году до Берлина оставалось? – тут они нам крылышки и подрезали: устроили Февральский переворот. Несговорчивого царя на сговорчивого Керенского поменяли. А знаете, почему они это сделали? Нет? Тогда знайте!

В начале войны Британии пришлось туго, и, как всегда, попросили Россию помочь, ускорить наступление на всех фронтах, чтобы германскую армию с западных фронтов оттянуть. За это пообещали Николаю Второму передать России проливы в Средиземное море, Босфор и Дарданеллы. А когда стало ясно, что обещание выполнять надо и проливы реально могут стать российскими, устроили бучу в феврале семнадцатого с отречением императора и всем прочим. А Керенский, их ставленник, от проливов отказался. Вот вам и вся мировая политика. Вот вам и вся любовь между Россией и Англией. Это я к тому, что и сейчас они могут выкинуть подобный фортель. Как говорится, следите за руками.

Ну, я увлекся. Могу сейчас одно сказать: я счастлив, что вошел в Берлин как победитель. Я счастлив, что мы достойно закончили обе войны: и первую Германскую, и вторую. И свой вклад в победу внесли и поручик Кузнецов, и генерал-полковник Кузнецов…

* * *

Спустя несколько лет корреспондент журнала «Советский воин» майор Иван Стаднюк, будучи в Севастополе, узнал, что в радиоцентре узла связи Черноморского флота служит замполитом легендарный человек – старший лейтенант Алексей Берест. Тот самый, что участвовал в водружении Знамени Победы над Рейхстагом. Отыскать Береста не составило особого труда, и вот они уже сидели за столиком кафе на Приморском бульваре. Стаднюк, одетый в гражданское платье, расспрашивал офицера в темно-синем флотском кителе о делах всего лишь трехлетней давности – о битве за Рейхстаг.

– Боюсь, мои ответы вас огорчат, – усмехнулся Берест. – Всё было не столь пафосно, как сейчас об этом пишут.

– Вот именно это мне и надо. Я хочу знать всё как было.

– Не напишете вы ничего. Не дадут. Вот комбат мой, капитан Неустроев, тоже на эту тему писал, и, по-моему, в ваш журнал, но вернули обратно.

– Не может быть!

– Вот он мне копию прислал. Посмотрите, может пригодиться.

По старой армейской привычке Берест ходил с планшеткой, только теперь она была окрашена в черный цвет, чтобы сочеталась с морской формой. Он достал бумажную папку, а из нее три машинописных листа с довольно бледным шрифтом второго, а то и третьего экземпляра.

Статья называлась «Путь русского солдата к Рейхстагу».

…Командир полка полковник Зинченко временно обосновался на КП моего батальона.

«Где знамя?!» – закричал он в трубку полевого телефона. – «Да вот тут вместе с полковым стоит…» – «Срочно сюда!» Минут через 15–20 прибежали со знаменем два солдатика, маленькие, в телогрейках. Зинченко им командует: «Наверх, на крышу! Водрузить знамя на самом видном месте!» Ушли они, минут через двадцать возвращаются – подавленные и растерянные: «Там темно, а у нас нет фонарика. Мы не нашли выхода на крышу…» Зинченко матом: «Родина ждет! Весь мир ждет! Исторический момент, а вы – фонарика нет… выхода не нашли!» Полковник меня обычно Степаном звал, а тут жестко: «Товарищ комбат! Примите все меры!» Я подозвал своего замполита лейтенанта Береста. Этому парню можно было поручить любое дело. И он блестяще выполнил то, что ему сейчас было приказано, – подняться на крышу Рейхстага и водрузить знамя.

– Ну и чего же здесь крамольного? То, что знамя забыли взять? И не такое бывает.

– Ну да, главное – Рейхстаг взяли. А знамя потом принесли… Рассказываю всё как было: взял я человек десять автоматчиков и повел их на крышу Рейхстага. На втором этаже завязался бой. Из-за артиллерийского обстрела лестница в отдельных местах была разрушена, мы образовали живую лестницу. Я, как котят, подсаживал и вытягивал солдат со знаменем… Вот что пишет дальше капитан Неустроев:

Берест, воин-богатырь, вынес их на своих плечах. Как руководитель и ответственный за операцию, лейтенант и на крышу высунулся первым. Выбравшись на разрушенный каркас крыши Рейхстага, Берест вывел туда и солдат, которым было поручено водрузить знамя. Вернувшись на КП батальона, он доложил, что знамя установлено на самом видном месте – на бронзовой конной скульптуре кайзера Вильгельма на фронтоне главного входа Рейхстага.

– Не оторвется? – спросил я у Береста.

– Сто лет простоит, – ответил тот, – мы его, знамя, ремнями к лошади притянули…

– А солдаты как?

– Ничего, – засмеялся Берест, – я их за шиворот, как котят, на крышу затащил…

А ведь всё так оно и было, как комбат написал. Потом другие переписывали эту историю в угоду начальству. Вот типичный ответ из редакции: «Уважаемый товарищ Неустроев! Ваша версия не совпадает с фактами, признанными советскими военными историками… Напечатать статью не сможем. Начальник отдела писем…» – Тут Стаднюк прочитал фамилию хорошо известного ему полковника-журналиста и покраснел.

В саду Приморского бульвара играл духовой оркестр. Официант принес заказанный Стаднюком коньяк. Выпили, закусывать не стали – выпили так, под молчаливую память о Берлине, о войне, о Победе. Медноголосые рулады духового оркестра плыли по Примбулю. Солнце прямо из зенита проливало на город потоки слепящего света. Мимо столика сновали празднично одетые люди, почти забывшие о голоде, промерзших комнатах и летящих из небесной глубины бомбах. Миру – мир! Войне – проклятье!

ВЕНОК ПАМЯТИ СТАРШЕГО ЛЕЙТЕНАНТА АЛЕКСЕЯ БЕРЕСТА

Этот символический венок вязали многие люди, которым Алексей Берест был дорог как офицер-фронтовик, как друг-приятель, как отец, как сосед, наконец. В нем вся его послевоенная жизнь и геройская смерть…

Героем Советского Союза Алексей Берест так и не стал. Его подчиненных, Егорова и Кантарию, увенчали геройскими звездами. А их командира, лейтенанта Береста, который шел вместе с ними, втягивал каждого на верхние ступени разбитых лестниц, привязывал древко знамени на крыше Рейхстага, рискуя, как и они, поймать шальную пулю или свалиться с карниза, геройской звезды не удостоили.

По непонятным причинам маршал Жуков вычеркнул Береста из представленного ему списка на звание Героя Советского Союза. В списке было четыре фамилии: капитан Неустроев, лейтенант Берест, сержант Егоров, младший сержант Кантария. Все в равной степени причастны к одному и тому же подвигу. Но Береста Жуков вычеркнул. Почему? Уж сколько лет на этот вопрос никто ответить не может. Фамилия не понравилась? Говорят, политработников Жуков недолюбливал. Возможно, решил, что комиссара пристегнули в духе времени, как это не раз бывало, дабы подчеркнуть «руководящую роль партии»… Но факт остается фактом: вычеркнул – и всё тут.

Ирина, дочь Алексея Береста: «После войны мы жили в большой коммунальной квартире. Неустроев приезжал к отцу в гости и всегда возмущался: “Что ж ты в коммуналке живешь, в таких скотских условиях? У тебя что же, даже телефона нет?” А как выпьют, снимал свою “Золотую Звезду” и протягивал отцу: “Лёша, на, она твоя”. Отец отвечает: “Ну хватит…” Отцу было неприятно и больно. Он до конца жизни страдал из-за жуткой несправедливости оценки его подвига советскими властями».

Журналист Андрей Будягин: «Перед штурмом Рейхстага у командира 1‐го батальона 756‐го стрелкового полка Степана Неустроева особую тревогу вызывала вторая рота лейтенанта Антонова, недавнего выпускника училища. И комбат решил поставить во главе этой роты своего замполита лейтенанта Береста. Алексей Берест, украинец с Сумщины, богатырского сложения и силы. Прямой и честный, храбрый и справедливый. Солдаты уважали замполита и шли за ним в огонь и воду. Комбат Степан Неустроев давал ему такую характеристику: “Этому парню можно было поручить всё”».

Писатель Иван Стаднюк: «Когда Берест с бойцами поднимался наверх, на одном из лестничных пролетов он увидел трех мальчишек и старика-фольксштурмовца. Они стояли возле груды фаустпатронов. Боец, шедший за спиной Береста, хотел дать по ним очередь, но лейтенант остановил его. Старый немец стал объяснять советским солдатам, что они не сделали ни одного выстрела. Он упал на колени и стал просить пощады. Берест отмахнулся и продолжил путь. Говорят, в Германии нашли этих выросших мальчишек. С какой благодарностью вспоминали они советского лейтенанта, подарившего им жизнь».

Командующий 3‐й ударной армией генерал-полковник Кузнецов: «Отважные воины коммунист лейтенант Берест, комсомолец сержант Егоров и беспартийный младший сержант Кантария установили знамя над зданием германского парламента…»

* * *

После войны старший лейтенант Берест прослужил несколько лет в Севастополе, в береговом радиоцентре Черноморского флота, уволился на гражданку. Уехал на родину, в Донбасс, нашел себе место под солнцем – стал начальником кинофикации районного масштаба. Обосновался в родном Покровском.

Бывший старшина милиции Петр Цуканов: «У нас в селе умер мой сосед. Бересты в эту хатку и поселились, с детьми четверо. Пол земляной, стены саманные, крыша камышовая, оконца у земли. Приехали – чемоданчик и узел с бельем. А потом его начальник и бухгалтер в 1953 году, растратив 5865 рублей, обвинит в хищении Береста. Ревизор, не разобравшись, составит дело на него (деньги-то небольшие), но оскорбленный Берест выбросит ревизора за дверь. По амнистии 1953 года его можно было оправдать и отпустить, вступись за него Егоров и Кантария. Но никто не заступился, и ему только скостили по амнистии пять лет. Пять лет до 1958 года он просидел в лагерях. Тогда за Береста вступились солдаты его полка и его дивизии – стали писать во все инстанции, требуя справедливости…»

Не помогло. Подвиг признали, но «Золотую Звезду» не вручили. Чиновники объясняли так: «Два раза за один подвиг не награждаем. А он за Рейхстаг уже орден Отечественной войны получил». И пошла его жизнь наперекосяк…

После освобождения из тюрьмы Алексей Берест работал грузчиком на ростовском мельзаводе, завальщиком на заводе «Главпродмаш», пескоструйщиком в сталелитейном цехе на заводе «Ростсельмаш». Последнее место его работы – шофер на Ростовской кондитерской фабрике.

Журналист Андрей Будягин: «3 ноября 1970 года Алексей Прокопьевич Берест возвращался с работы с кондитерской фабрики. Забрал пятилетнего внука Алешу из детского садика. Чтобы сесть на автобус, надо было перейти железнодорожные пути на станции Сельмаш. Был конец смены. Из проходной завода повалили люди. К станции подходила электричка, и огромная толпа людей кинулась к платформе. Кто-то в толпе толкнул маленькую девочку, и она упала на рельсы. А по параллельному пути с яркими фарами мчался скорый поезд Москва – Баку. Первым отреагировал находящийся рядом Берест. Он оттолкнул внука в сторону, а сам бросился через рельсы и выхватил девочку чуть ли не из-под колес поезда. Ребенок был спасен. Алексею не хватило доли секунды, чтобы выскочить самому».

Ирина, дочь Алексея Береста: «Алеша плакал, кричал рядом: “Дедушка!” – потом один, сам, нашел автобусную остановку и приехал домой. Мы сидели, открылась дверь, Алеша: “Мама, а дедушку поезд переехал”. Мы с мамой кинулись в больницу, неотложку, на Кировском. Отец был еще жив, лежал распятый под двумя капельницами, сжав кулаки, весь белый. Даже пытался подняться. Если бы скорая приехала не через три часа, а раньше, его бы могли спасти. На наших глазах вынесли громадный таз крови. Он умер в четыре часа утра 4 ноября 1970 года. Валил снег. Он умер, а часы на руке громко тикали в тишине, отсчитывая чужое время. Отцу было сорок девять лет».

* * *

Береста не разрешили похоронить на братском кладбище в Ростове-на-Дону, и это решение принималось на самом высоком уровне, мол, слишком сомнительный тип, скандалист, судимый и все такое…

Тело Береста предали земле на окраине Ростова-на-Дону, в Александровке, на запущенном кладбище, где уже тогда почти никого не хоронили. Но люди его не забыли. Именем Алексея Береста названа улица в Первомайском районе Ростова; на здании заводоуправления «Ростсельмаша», где он работал, установлена мемориальная доска. А перед входом в сталелитейный цех завода руками рабочих отлит и поставлен скромный памятник Алексею Бересту, герою войны и герою по жизни.