Текст книги "Лес простреленных касок"

Глава пятая
Севастополь останется русским!

В сентябре 1995 года, в разгар бархатного сезона, дрессировщица морских животных Ольга Викторовна Глазунова встречала на перроне севастопольского вокзала своих родителей. Папа, Виктор Иванович Глазунов, в свои весьма немолодые лета держался молодцом и с радостью двинулся в неблизкий путь. Ехали они с Галиной в плацкарте дребезжащего полуразвинченного вагона. Да и весь поезд Москва – Севастополь сплошь состоял из почти списанных вагонов, вытащенных, должно быть, из утиля по случаю курортного наплыва пассажиров.

Путь в Севастополь лежал через тесный затхлый коридор общего вагона – гибрида казармы и женской общаги, лагерного барака и многосемейной коммуналки. Чтобы броситься в прозрачную прохладу южного моря, нужно было сутки ходить по этому барачному проходу, скучать у немытых заляпанных окон, терпеть духоту, чей-то храп, чей-то мат…

Галина возмущалась, а Глазунов, не избалованный комфортом, взирал на всю эту разруху с философским спокойствием. Еще сутки, и он войдет в благословенные воды Голубой бухты…

Переночевали как смогли, а утром поезд уже продирался сквозь скальные прорубы. Состав въезжал в распадок древних гор, в слой времени чудовищной плотности, в котором пробиты путевые тоннели и врезаны штольни античных каменоломен, высечены подскальные храмы и пещерные кельи, противоатомные бункеры и винные погреба, ракетные хранилища и подземные госпитали. Севастополь по пояс втёсан в Крымские горы, в инкерманский ракушечник, в херсонесские кручи. Намертво. На века.

Севастополь – город, достойный поклонения.

* * *

Оля, теперь уже Ольга Викторовна, мать взрослого сына-курсанта, встретила их на перроне вместе с мужем, офицером российского Черноморского флота, капитаном 2‐го ранга из военного дельфинария.

Как всегда, Глазуновы бросили якорь в любимой гостинице «Севастополь» на Большой Морской. Отобедав у дочери, супруги отправились на Приморский бульвар пошуршать листьями. Сентябрь уже набирал свою осеннюю силу, катальпы на Примбуле роняли на асфальт длинные сухие стручки. Но первыми, как всегда, облетели каштаны. Жесткая, почти жестяная листва громко шуршала под ногами, из расколотых колючих скорлупок раскатывались по тротуарам коричневые маслянистые ядра. И запахи печеных баклажанов, слегка подгоревшего кофе, дымки новомодных кальянов проистекали из распахнутых кофеен.

С легкой руки Ольги, первой освоившей эти благодатные места, супруги Глазуновы приезжали в Севастополь почти каждый год и теперь уже не могли жить без него.

* * *

…Каждый вечер на Приморском бульваре появлялся старик с золотой оркестровой трубой. Всякий раз, когда бордовый буй солнца застывал на горизонте между мысом Хрустальным и Константиновской батареей, музыкант вскидывал трубу и играл старинный флотский сигнал «Захождение». А потом начинал импровизированный концерт, собирая вокруг великое множество слушателей.

Глазунов с Галиной старались не пропустить этот замечательный час и всегда аплодировали трубачу вместе с горожанами. Иногда он приходил с десятилетним внуком, и мальчишка звонко пел песню про Севастополь:

 
Пахнет дымом от павших знамен,
Мало проку от битвы жестокой.
Сдан последний вчера бастион,
И вступают враги в Севастополь.
 

Тонкий мальчишеский голос дрожал от напряжения, ему помогал мужественный глас дедовской трубы.

 
И израненный молвит солдат,
Спотыкаясь на каменном спуске:
– Этот город вернется назад,
Севастополь останется русским!
 

И вся площадь подпевала, повторяла, как заклинание, как клятву:

 
Этот город вернется назад!
Севастополь останется русским!
 

При этих словах у Глазунова невольно увлажнялись глаза. Рядом с ним стоял ветеран, такой же седой, как и он сам. Старик не прятал слез, катившихся по рябым щекам… Глазунов пригляделся – сработала цепкая память разведчика.

– Простите, капитан Неустроев?

– Полковник Неустроев, – поправил его невысокий щуплый дедок.

– Полковник Глазунов, – представился и Виктор Иванович. – Третья ударная армия.

– Сто пятидесятая Идрицкая стрелковая дивизия, – ответствовал Неустроев.

– А я вас сразу узнал! Столько раз на фотографиях видел! – обрадовался Глазунов.

– Да уж, поснимали немало…

– На отдых?

– Нет, я здесь живу. Намотался по всяким Сибирям, дай, думаю, на старости лет у моря поживу.

– От души завидую! У меня так не получилось. Вот только дочери удалось. Она у меня тут в дельфинарии работает… А приходите-ка завтра на ее выступление? И внуков берите!

– Спасибо, приду. Жену можно пригласить?

– Конечно! А вот, кстати, и моя боевая подруга! Галя, знакомься, легендарный человек – Степан Неустроев! Тот самый, что Рейхстаг брал и флаг водружал.

– Рейхстаг брал. А флаг мои бойцы поднимали, – уточнил отставной полковник.

– А не поднять ли нам за это дело наркомовскую норму?

– Не вижу причин для отказа!

Они заглянули в ближайший ресторан, заняли на веранде столик с панорамным видом на Артиллерийскую бухту, на широкий выход в море. Сквозь морскую дымку сияла белизна севастопольских фортеций. Белый яхтенный парус перечеркнул силуэт ракетного крейсера, стоявшего на внешнем рейде.

Красавица-официантка принесла холодный графинчик со «Столичной» и блюдо с красиво приправленной сельдью.

– За Победу! – провозгласил Глазунов.

– За Победу пил много раз. Сегодня – за Севастополь! – покачал головой Неустроев. – И пусть он навсегда останется русским.

Через три года Герой Советского Союза Степан Андреевич Неустроев на семьдесят пятом году жизни почил в Севастополе, так и не дождавшись, когда он снова станет русским. Прах его предали сухой и желтой севастопольской земле. Здесь, в инородном государстве, мало кто сокрушился о кончине российского героя. Подкосила его гибель сына со всей семьей в автокатастрофе. Умер он от горя, но успел прокричать свою правду о знамени над Рейхстагом, которая не совпадала с официальной версией.

Многие годы комбат победы вел свой бой против монолитной глыбы лжи, возведенной в ранг государственной истории, освященной научными авторитетами, подкрепленной генеральскими титулами. Подкрашенная история так же неприлична, как и размалеванная уличная девка. Но наша история, особенно история прошедшего столетия, увы, расцвечена во все приятные вождям колера. Наверное, легче было еще раз взять Рейхстаг, чем своротить эту сияющую пирамиду парадного мифа. Но Степан Неустроев сделал и то и другое. Один бог знает, чего ему это стоило, да еще жена, верная боевая подруга Лидия Филипповна.

Друзья-однополчане пустили по кругу фуражку и собрали деньги, чтобы издать мемуары Степана Неустроева «Путь к Рейхстагу русского солдата». Степан Андреевич успел подержать в руках эту книгу…

В киноэпопее «Освобождение» его роль, роль комбата Победы, сыграл актер из Севастополя Владимир Коренев, хорошо известный после роли Ихтиандра в фильме Владимира Чеботарева «Человек-амфибия». Такие странные сближенья…

Эпилог к роману в трех книгах

Три книги: «Брестские врата», «Бог не играет в кости» и «Лес простреленных касок». Три города: Брест, Белосток, Гродно. Три армии: Четвертая, Десятая и Третья. И еще множество героев, которые живут и действуют в этих трех романах, как жили и воевали они в реальной жизни. Некоторых из них можно увидеть на фотографиях, другие всё еще лежат в белорусских лесах, ожидая часа, когда к ним придут поисковики…

В Севастополе, в расположении 35‐й береговой бронебашенной батареи, ставшем теперь всероссийским музеем, подобным Брестской крепости, возведен пантеон – храм памяти.

Я вхожу под его купол… Медленно гаснет свет, и также медленно по всей огромной чаше открывается ночная панорама обширного поля только что отгремевшего боя. И вдруг на небосводе вспыхивает множество огненных точек, как будто сквозь ночь и мрак небытия проступили иероглифы созвездий. Точки растут, приближаются, и уже видно, что это не звезды, а лица людей, бойцов, которые из своего предвечного далека смотрят на нас, на наш мир, спасенный ими. Их множество, мириады. В пилотках, фуражках, бескозырках, кубанках, шлемофонах, ушанках, касках… Я узнаю их. Вот лик генерал-лейтенанта Дмитрия Карбышева, а вот лицо капитана Неустроева, рядом улыбается непризнанный герой Алексей Берест, чуть выше – строгий взгляд генерала Кузнецова, поодаль – горестно-пронзительный взор генерала Павлова. А те двое, они так похожи на Пустельгу и Нетопчипапаху, вон тот – вылитый Виктор Глазунов, и с ним Евгений Соколов, Антон Атабеков, Федор Шпаликов. А вот Галина Глазунова и рыжеволосая «санитарка из фольварка», обе в синих военных беретах. А вот и свислочский военком капитан-танкист Семенов, военюрист Иерархов, баба Клава, командир гаубичной батареи капитан Чеботарев, начальник шорной мастерской старшина Валько… Тихо наплывают из темноты портреты Константина Симонова, Ивана Стаднюка и Павла Васильева, «нечаянной радости русской поэзии». Ясно вижу комдива Александра Бондовского и лейтенанта-разведчика Владимира Богомолова, «полковника в квадрате» полковника Полковникова и инженер-генерала Васильева… Далее череда расплывчатых неузнаваемых лиц тех красноармейцев, что полегли в боях под Гродно, в Августовских лесах, под Зельвой, в прорыве под Слонимом… Здравия желаю, капитан Шибарский, вечная вам память! И вам поклон, товарищ старший политрук Ефремов. И всем тем, кто не вместился под купол этого пантеона, не оставил своих имен, но оставил Победу – нам всем.

Гродно – Волковыск – Зельва – Севастополь

2021 г.