Текст книги "Собрание сочинений. Том 2"

Писал Досифею благодарственные за его службу грамоты и сам государь. Так, в ноябре 1704 года из Нарвы государь пишет Досифею: «Граматы вашея святости, писанныя к нам из Ясс и присланныя чрез гетмана нашего, мы восприяли в целости и выслушали оных любовно», и затем просит Досифея: «Подобное и впреть чинити изволите, мы же никохта, яко доброму нашему о Святом Дусе отцу и ревнителю Православия, милостивно воспоминати присно не отрицаемся», и в заключение просит еще присылать «подлинно» вести о всем, что узнает относительно вооружения турок. От 28 февраля 1705 года из Москвы государь пишет Досифею: «Блаженнейший и премудрейший владыко, господине, господине Досифее, Святаго Града Иерусалима и всея Палестины патриархо! Писание вашего блаженства, писанное в Генваре 1705 году, принял любезно, видя в нем исполненно доброжелание нам и православным… Желаем и паки тожде попечение имейте о делах наших. При сем да даст Всемогущий блаженству вашему лета многа и спасительна. Сый по духу сын ваш Петр»[137]137
  См.: Каптерев. Сношения Иерусалимского патриарха Досифея с русским правительством. С. 262–280.


[Закрыть].

[С. 347] Служа верой и правдой, не жалея живота своего, русскому царю и правительству, как самый доверенный и ревностный политический агент, Досифей в то же время не забывал внимательно следить по-прежнему и за ходом русских церковных дел, чтобы преподать, где нужно, советы, указания, наставления. Когда в июле 1700 года наш константинопольский посол Украинцев при возвращении в Москву был на прощании у патриарха, тот между прочим говорил послу, «чтоб для дальняго расстояния от царствующаго града Москвы поставлен был епископ в Азов того ради, чтоб христианство распространялось и восприимали от того епископа христианское научение и имели в сердцах своих страх Божий. А епископ бы тот, живучи там, ни в какие роскоши не вдавался и служителей у себя многих не имел, а поступал так, как подобает епископу, и, ревнуя апостольским следованием, паче же распростирался учением своим и смиренномудрием». Но этим словесным наказом послу Досифей не удовольствовался. Отправляя в том же 1700 году в Москву своего племянника архимандрита Хрисанфа, он писал с ним государю: «Уповаем слышати и уже слышали, что в Азов святое и благомудрое царство ваше повелел быти митрополиту; а ведется быти и епископом по городам, потому что много епископов бывает причина, чтоб были добрые и богомудрые, и дабы не учинили тягости царской казны, житие их чтобы было по древнему обычаю Кафолической Церкви, сиречь, смиренные, а наипаче понеже суть соседи наши, чтобы было и житие их, якоже наше, – патриархи и здесь в Цареграде наипаче пеши ходят. Архиереи суть нищие и преж сего были, как познается от историях и от собрания Вселенских [С. 348] Соборов, что так нищие были, что цари их кормили, платья дорогие духовным людям не пристойно, а носили такие платья иконоборцы. И буде изволить, прочтите правило шестое на десять Вселенскаго Седьмаго Собора, которое весьма низвергает. Тем же кратчайший и Богом почтенный святый самодержче, место, которое взял мечем своим, почти апостольски, чтобы были и архиерей много и чтобы были нищие, якоже и апостоли, для правления добраго тамошних христиан». Это предложение Досифея было принято государем, который писал ему: «Вашего блаженства по предложению требуем того, чтоб был в том нашем граде Азове престол митрополитанский и к тому подвластные епископии из области вашего архипастырства из архиереев или священномонахов, которые б словенскаго языка и речения знали, и могли бы тамошней стране не только что живущих христиан ко спасению приводить, но и пограничных бы народов из поганства в благочестивую православную кафолическую веру греческаго закона навращать и в оной утверждати были довольни суть, и под властью своего по градом, где належати будет с нашего повеления, те епископии учением утверждати. И сего бы ради ваше блаженство, восприяв сего нашего царскаго величества грамотою известие, в тамошних ваших странах избрав житием искусных и в свободных науках ученых и в словенском речении знаемых, из архиереев, или архимандритов, или из священномонахов, епископскаго сана достойных, на тую именованную азовскую митрополию и для иных епископий российских к нам великому государю, к нашему царскому величеству, отпустили б двух или трех человек; а мы, великий государь, наше царское [С. 349] величество, таких архиереев или архиерейскаго сана достойных особ и постояннаго жития всеисполненных, когда присланы будут, с премногою нашею милостью восприяти и по достоинству удоволити их будем». На это предложение государя вызвать с православного Востока образованных, знающих славянский язык лиц для занятия архиерейских кафедр в России Досифей отвечал: «В еллинских местах таковых нет: в Сербии, и Булгарин, и в окрестных местах сербы много зла терпят от иезуитов, и здесь в Ерделии называемый кесарь и Август дает указы и повелевает православным христианам свободным быти, но является лживым и лицемерным, ибо иное говорит и иное творит; и сие так должно быть везде, где Рим и где тот ложный царь римский, имеющий титло от лживаго епископа римскаго без всякой благословной вины и так он иное пишет и повелевает для православных, а иезуиты иное творят, однако все с его изволения. Сербы же, в Ипеки находящиеся, от нищеты, от войн, от податей как бы не существуют. Только в римлянах (т. е. греках) обретаются мудрые и истинно добродетельные люди, и из них попечемся послать некиих учителей младых возрастом школы ради и места. Когда они туда придут и у слышится, что обрели милость вашего величества, приидут после них и другие и научатся удобно словенскому диалекту и употребит их ваша боговенчанная и богоутвержденная держава, где и как укажет»[138]138
  Турецкие статейные списки № 27, л. 1252; Греческие дела 1700 г. № 1; 1702 г. № 1.


[Закрыть].

Когда умер патриарх Адриан и местоблюстителем патриаршего престола сделался Стефан Яворский, Досифей отнесся к этому крайне подозрительно, опасаясь, [С. 350] как бы южнорусский Яворский не был поставлен в Московские патриархи, в чем он видел угрозу чистоте московского Православия, так как южноруссы, и между ними сам Яворский, были заражены, по его мнению, латинскими воззрениями, воспринятыми ими в латинских школах. Ввиду этого Досифей в 1702 году шлет царю очень настойчивый совет ни под каким видом не избирать в митрополиты, а тем более в патриархи из выходцев иностранцев, а только из природных москвичей. «Если придут отсюда, – пишет он царю, – сербы, или греки, или от инаго народа к вам, хотя бы случайно были мудрейшие и святейшие особы, ваше державное царствие никогда да не поставит митрополитом или патриархом грека, серба или русянина, но москвитян, и не просто москвитян, а природных многих и великих ради вин, хотя бы и не мудрые были: поелику если патриарх и митрополит добродетельны и мудры – великое добро; если же и не суть мудры, довлеет им добродетельными быть, и да имеют мудрых клириков и в иных чинах. Наипаче же москвитяне суть хранители и хвалители своих догматов, но грекам, и сербам, и русянам не подобает иметь власть в Московии, ибо могут быть они и добры, но может быть и противное. К тому же москвитяне хранят отеческую веру неизменно, будучи не любопытательны и не лукавы; но те странники, которые ходят здесь и там, могут привнести некия новости в Церковь, юже да сохраняя добре, знает великое ваше царствие, какие труды понес приснопамятный и присноблаженный, величайший автократор, государь Алексий Михаилович, отец вашего святаго царствия. Внемли убо святейший и божественнейший владыко, чтобы не возвести на великий [С. 351] архиерейский престол какого-либо страннаго; и многоразумно сотворило великое ваше царствие, что из Азова выслало онаго грека: да будет там митрополит москвитянин природный, не лукавый и не любопытательный, и да имеет русянов, греков и сербов учителями».

Обращением к царю, чтобы в патриархи и митрополиты на Руси не избирались греки, сербы, русины и вообще иностранцы выходцы, а только одни природные москвичи, причем Досифей имел в виду главным образом подозрительного в его глазах Стефана Яворского, он, однако, не ограничился, а 15 ноября 1703 года он обратился с грамотой к самому Яворскому. В ней он укоряет Яворского в том, что он, «на некоторой трапезе со многими прохлаждаяся», причем присутствовали и некоторые греки, «опорочил Восточную Церковь о совершении святейшия тайны благодарения», что своим знанием латинского языка он пользуется не для обличения «латинских басней», а чтобы смело и дерзостно писать против Восточной Церкви, как это видно из его сочинений, которые теперь находятся в руках Досифея; что Яворский, еще будучи учителем в киевской школе, «положения общая издал еси, противныя явно совершению святыя тайны божественнаго благодарения и иных неких». Далее Досифей объясняет, что он писал уже государю, чтобы не ставил в Москве патриархом ни грека, ни кого-либо из Малой и Белой России, учившегося в странах и школах латинских, а только природного москвича. Грек не удобен для московского патриаршества уже по тому одному, что он иноязычен, а малороссы потому, что, живя с латинами, «приемлют многие нравы и догматы оных», чему живым примером [с. 352] служит сам Яворский. Поэтому Московский патриарх должен быть природным москвичом, так как патриархи Московские всегда были строго православны, никогда не уклонялись «ниже направо, ниже налево». Между тем с переходом церковного управления в руки Стефана в церквах уже объявились веяния, которые Восточная Церковь, сиречь Кафолическая Церковь, всегда отметала и отгоняла, а он, Стефан, боится обличать нововводителей, что смело делал патриарх Иоаким. Поэтому-то Московским патриархом и должен быть только москвич, «хотя бы и не мудрый в церковных делах, довольно есть и то, чтобы был разумный, и смиренный, и жития благочестиваго, и имея окрест себя мудрых, сиречь, ведомых церковных нравов и догматов». В заключение Досифей пишет Яворскому, что если он воистину исправится и докажет и словом, и делом свое строгое Православие, «будешь и от нас, и от прочих братий (признан как) искренний архиерей и превозлюбленнейший брат», но, прибавляет Досифей, под условием удовольствоваться «токмо тем чином, который ныне получил еси, не желая ничего болыпаго», т. е. патриаршества; в противном случае, т. е. если бы Стефан и сделался патриархом, «то, – говорит Досифей, – хотя бы и казался во всем православным, ниже мы, ниже прочие святейшие патриархи без церковнаго негодования и полезной епитемии будем терпети (тебя) во пристойном (до удобного) времени».

Несмотря на эти грамоты Досифея, Яворский по-прежнему оставался местоблюстителем патриаршего престола и казалось даже вероятным, что царь сделает его Московским патриархом. Ввиду этого Досифей в 1705 году снова обращается к государю [С. 353] с настойчивым требованием отрешить Яворского от занимаемой им должности местоблюстителя патриаршего престола. «Список послания, – пишет Досифей царю, – каково послали мы прежде к господину Стефану, наместнику патриаршего престола, да изволит пронести великое твое царствие, выразумев укорителя и хульника Восточныя, тажде рещи, Кафолическия Церкве, ругателя и хульника отцов и праотцев наших, ругателя и хульника святых, да сотворит отмщение блаженных отцов и праотцев ваших и всех православных, и да не донесет тое, еже оставити его в такой чести, хотя и вспокается и напишет противная в книгах хуления своего, в тех же да умолчает и от чести пречестныя да лишается. А какие суть хулы его, объем лет книга, которая напечатана в мултянской земле и написана на имя вашея великия и самодержавныя державы». Затем Досифей преподает царю советы, кого ему следует избрать в Московские патриархи. «Аще великое твое царствие, – пишет Досифей, – имеет намерение учинити избрание патриарха, да повелит, чтоб не учинилося избрание особы из казаков и (мало) россиян, и сербян, и греков, зане суть много смешени и сплетени с схизматиками и еретиками, тем же ниже имут нелестна и чиста во всем православнаго догмата, но да повелите быти избранию особы из самаго москвича; а чтоб был стар и добраго гражданства (жития), зане москвитяне патриархи покамест были, хранили целу Православия проповедь; и чтоб был такой человек, который смотрел бы одну токмо Церковь, а от политичных был бы отлучен и не писался бы господин и патриарх, но токмо архиепископ и патриарх; и хотя не будет философ, довольно ему знати церковная, и может [С. 354] имети архиереев или клириков мудрых, служащих ему. Есть и другое: что москвитяне-патриархи как Церкве, так и царства не бывают наветники и предатели. Есть и еще: да не явится в мире, что не осталося потребных людей из москвитян и возводятся странные на патриаршеской престол». После этого Досифей просит царя, чтобы он повелел патриарху: «Елика новоуставишася (после смерти царя Алексея Михайловича) в Церкви, яко же ваянная (шествие патриарха на осляти в Вербное воскресенье) и оныя комидии, которыя составлены от некоторых в праздники, игры папежския, от сердца дьявольскаго произведенныя, или что иное причинилося, хотя велико, хотя не велико, дабы имел власть и указ святейший патриарх истребить тая из Церкви, и токмо бы оставил оная, яже беша древняя и отечественная». В то же время Досифей преподает наставления и о том, как следует самому царю относиться к церковным делам и правильно вести их, именно он дает совет, «дабы имел великое и святое твое царствие попечение единаго токмо государства и Церковь бы всегда была мирна и безмятежна. Да повелит доблестно и твердо, зане, если случится какое взыскание церковное, да не будет решение в тамошних странах, чтоб не причинилися прения, и сумнительства, и главолюбия царей, но дабы писана была грамата к четырем святейшим патриархам, и потом да взыскуется решение. Сие, всеблагий государь, несть новое и новоуставленное, но древнее и отечественное, потому что тако творили блаженные и приснопамятные отцы и праотцы святаго твоего царствия». В заключение своей грамоты Досифей снова возвращается к вопросу, ранее им не раз уже предлагавшемуся вниманию русского правительства, [с. 355] именно к вопросу об увеличении в России количества архиерейских кафедр, причем он настаивает, чтобы в больших городах устроены были митрополитанские кафедры с зависящими от них кафедрами простых епископов. «Молим, – пишет Досифей, – понеже великое и святое твое царствие взял много мест у шведов, да не поставит архиерея тамо, но да поставит архиерея в Петрополе, а другаго в Нарве, чтобы было удобнейшее церковное поучение. Наипаче и сие полезнейше есть, дабы был митрополит в больших городах, а в иных епископы, подлежащие митрополиту, и тако да возрастает предание православный веры. И аще будет какое-нибудь препятие в тамошних странах – архиереев украшение и расходы многие, тогда сотворит власть вашего царскаго величества меныии, как имели то в Царьграде архиерее во время святых самодержцев, и яко же творим и мы, что расходы наши суть равны с единым игуменом наименыиаго монастыря, и на одежды наши все не изойдет пятисот копеек. При сем молим и просим о сих, – добавляет Досифей, – со всяким духовным дерзновением вашу почтеннейшую и божественнейшую державу, и тмищно молим, да не отлучимся от того, понеже взыскуются, яко же речеся, от страны Божия и ради Бога».

Незадолго до своей смерти, именно 15 ноября 1706 года, Досифей прислал государю грамоту, в которой заявляет, что он имеет в виду в будущем нарочно писать государю «многая и нуждная о церковных делех», но смерть помешала ему выполнить это намерение[139]139
  Греческие дела 1702 г. № 1; 1703 г. № 1; 1705 г. № 1; 1706 г. № 1.


[Закрыть].

Почти сорок лет патриарх Досифей находился [С. 356] в постоянных и непрерывных сношениях с Россией, принимая самое живое и деятельное участие в ее церковной, государственной и общественной жизни. Если он, как выдающийся борец за Православие, как выдающийся писатель и ученый, как правитель-иерарх, принадлежит православному Востоку, то в значительной степени он принадлежит и русской истории, как ее видный деятель.

Широки и постоянны были в XVII веке сношения России со всем православным Востоком: из разных его мест шли в Москву представители всех общественных положений и рангов – шли патриархи, архиепископы, митрополиты, епископы, настоятели знаменитых и незнаменитых на Востоке монастырей, шли простые иноки и разные бельцы; одни – чтобы испросить у русского царя милостыню на уплату долгов своей епархии или обители, другие – на выкуп своих родных, третьи – для получения милостыни на удовлетворение личных нужд; иные шли в Москву с торговыми целями, чтобы выгодно продать здесь привезенные ими по преимуществу «узорочные» товары, иные шли, чтобы временно пожить в Москве на даровых царских хлебах и питьях, иные навсегда оставались в Москве или в качестве царских богомольцев, или в качестве служилых людей. Многие из просителей милостыни старались стать к русскому правительству в возможно близкие отношения: они вызывались быть тайными русскими политическими агентами в Турции, обязуясь разузнавать обо всем, что в ней делается, и доносить об этом в Москву. Русское правительство, не имевшее тогда в Турции своих постоянных послов и, следовательно, не могшее получать прямых и постоянных сведений о происходящем в Турции, [С. 357] очень дорожило всеми вестями из Турции «о государевых делех» и потому охотно принимало к себе на службу разных «гречан» как тайных политических агентов. Последние по мере сил исполняли свою рискованную службу в видах получения за нее платы от московского правительства, а также и в видах послужить и своему угнетенному турками отечеству, так как на православном Востоке все более и более распространялась и укреплялась та мысль, что московский православный царь, единый теперь в целом мире, призван самим Промыслом освободить все православные народы от турецкого ига, почему служить московскому царю – значит служить делу освобождения всех православных народов. Но служба наших политических тайных агентов в Турции обыкновенно не шла далее пересылки разных случайных политических вестей, иногда очень мелочных, неважных или запоздалых и непроверенных. Кроме того, большинство агентов служило России по большей части очень недолго, прекращая все сношения с московским правительством при первой малейшей опасности.

Совершенно иное положение относительно русского правительства занял в этом отношении патриарх Досифей. Он также был, собственно, тайным русским политическим агентом в Турции, но был им непрерывно почти целые сорок лет и не просто, как другие агенты, только сообщал в Москву, что узнавал и слышал, был не простым передатчиком вестей, а всегда сопровождал, как русский государственный деятель, сообщаемое им своими разъяснениями и соображениями, давал нашему правительству свои советы и указания и иногда очень настойчиво [С. 358] и решительно стремился направить внешнюю политику русского правительства по тому пути, который он считал лучшим, стремился заставить его действовать теми способами и средствами, на которые он указывал, причем выражал очень мало охоты одобрять те шаги русской политики, которые расходились с его собственными планами и указаниями. Как политический агент Досифей представляет из себя редкий в православном мире тип верховного иерарха Церкви, погруженного в политические дела, ревностно и с увлечением служащего политическим интересам державы, подданным которой он не состоит, причем свою службу России ему приходилось нести крайне осторожно, при постоянном опасении потерять не только свое патриаршее достоинство и честь, но и самую жизнь, так как при малейшей оплошности с его стороны турецкое правительство предало бы его позорной казни как государственного изменника.

Патриарх Досифей служил русскому правительству потому, что видел в русском царе преемника и продолжателя деятельности прежних греческих благочестивых царей, единственного теперь в целом мире защитника и поборника вселенского Православия, которое не имеет, помимо русского царя, другой опоры и другого покровителя, который бы мог стоять на страже его интересов. Служить русскому царю, не щадя даже живота своего, служить ему беззаветно, даже до последнего дыхания своей жизни, значило, по мнению Досифея, служить вселенскому Православию, значило содействовать его преуспеянию и процветанию – это обязанность, так сказать, религиозная, которая лежит на всяком православном человеке, от выполнения которой никто не может уклониться, даже [С. 359] самые верховные представители Церкви – патриархи. Кроме того, Досифей был горячий патриот, видевший в России орудие для освобождения греков от турецкого ига, так что служить России, содействовать развитию и укреплению ее могущества, так или иначе помогать ей преодолевать своих врагов значило, по мнению Досифея, подготовлять и содействовать освобождению своего народа. Этими воззрениями Досифея на призвание русского царя и России и объясняется, почему Досифей так горячо и деятельно занимался всеми политическими делами России, почему он желал иногда дать им тот, а не другой ход и направление, почему он преподавал русскому правительству советы не только в церковной и дипломатической сферах, но и поучал царя, как ему следует относиться к казакам, давал советы относительно обучения войска, порицал воеводу Голицына за его военную бездеятельность в Польше против шведов, презрительно отзывался о тех, которые боятся бедствий войны, советуя таким надеть на себя монашеские камилавки и заниматься перевертыванием четок. И чем долее Досифей служил России, чем глубже проникался он русскими интересами, теснее сливался с ними, тем шире, разнообразнее и влиятельнее по отношению к России становилась его деятельность, тем большее значение она получала в глазах русского правительства. В Москве не только дорожили теми вестями, которые сообщал Досифей, но и внимательно прислушивались к его политическим советам и указаниям; все наши послы, бывшие в Турции во время патриаршества Досифея, такие государственные мужи, как канцлеры Головин и Головкин, высоко ценили политические услуги Досифея, [С. 360] считали его своим благодетелем, всегда выражали ему свое глубокое уважение и почтение. Но этого мало. Сам государь, Великий Петр, признавал Досифея большим знатоком турецких дел, умеющим и получить о них верные сведения, и хорошо понять их смысл и значение в приложении к отношениям Турции к России; видел в нем человека, тонко знавшего политические приемы и тактику турецкого двора, почему он и приказывал своим послам в Турции находиться в постоянных сношениях с Досифеем и обо всем с ним советоваться, а Досифея просил во всем помогать нашим послам, подавать им свои советы и руководить ими в затруднительных случаях. В то же время царь просил Досифея неопустительно писать к нему в Москву обо всем, что делается в Турции, причем на грамоты Досифея отвечал ему посланиями, в которых заявлял Досифею, что имеет его «паче прочих всех о Христе возлюбленнаго отца и пастыря и великодушнаго мужа», заявлял, «что его блаженство прославляется паче всех иных архипастырей православных». Эти царские послания, которыми так дорожил Досифей, побуждали его еще ревностнее и беззаветнее предаться службе русскому царю, слово которого он принимал как слово самого Бога.

Но политическая деятельность не заслоняла собою в Досифее верховного иерарха Церкви. Он, как один из Вселенских патриархов, постоянно стоял на страже всего вселенского Православия, везде и всюду наблюдая за его состоянием, за отношением к нему иноверцев, за грозящими ему напастями и бедами, всем и всюду готовый помочь и словом, и делом. По мнению Досифея, «дело святых патриархов есть – [С. 361] иметь попечение о всех Церквах» и что, так как патриархи «господственная часть суще Соборныя Церкви», то и обязаны «говорить о Соборной Церкви на всяком месте и во всем мире». Особенно же к этому призваны патриархи Иерусалимские, которые ради сбора милостыни принуждены бывают посещать все православные страны и здесь лично знакомиться с положением Православия у разных народов. «Проповедь евангельская, научение христиан благим нравам, утверждение их в Православии, обличение еретиков и вообще труд для общего блага православной Церкви» составляют, по мнению Досифея, преимущественное призвание патриархов Иерусалимских, которые по преимуществу призваны быть стражами Православия повсюду, борцами с иноверием, учителями и наставниками всех православных, ревностными охранителями во всем православном мире древних церковных чинов и обычаев, так как, по заявлению Досифея, в Иерусалимской Церкви по преимуществу сохраняется доселе ненарушимо все каноническое и церковное право и содержится древний чин и обычай православной Церкви как неизменяемый образец. Но свою высокую миссию относительно всего вселенского Православия Иерусалимские патриархи могут выполнить только под условием тесного постоянного единения и общения между частными православными Церквами, когда их представители будут находиться между собою в непрерывных постоянных сношениях, когда все сколько-нибудь важные и значительные вопросы, возникающие в той или другой поместной Церкви, будут обсуждаться и решаться с согласия и голосом всех Вселенских православных патриархов, так как только под условием этого единения и постоянного [С. 362] взаимообщения разных поместных Церквей между ними сохранится «союз любви и единение в духе мира», а «достоинство апостольской кафолической веры останется не только не умаленным, но и обновленным и непоколебимым». Сам Досифей весь был проникнут этой идеей необходимости тесной связи и взаимообщения всех поместных православных Церквей, в этом духе он всегда и действовал. Почти все поместные православные Церкви испытали на себе архипастырскую заботливость Досифея, но Русская Церковь привлекала к себе его особенное внимание. Почти во всех более или менее крупных и заметных явлениях русской церковной жизни последней четверти XVII столетия и первых годов XVIII Досифей принимал более или менее живое и деятельное участие. Возник у нас вопрос о возвращении патриаршего достоинства Никону при посредстве восточных патриархов – Досифей является главным устроителем и решителем этого дела. Нужно было нашему правительству уладить с Константинопольским патриархом дело о подчинении Киевской митрополии Московскому патриарху – посредником и в этом деле является Досифей.

Пожелали в Москве открыть настоящую, правильно устроенную школу – к Досифею обращаются с просьбой подыскать для нее на Востоке подходящих учителей, что он и исполняет. Возникает у нас вопрос о времени пресуществления Святых Даров и возбуждает горячие споры – Досифей присылает в Москву некоторые произведения греческих церковных писателей, которые помогают Русской Церкви прочнее и строже утвердить православное учение о времени пресуществления Святых Даров. Доходят до Досифея вести, что в Южнорусскую Церковь вкрались [С. 363] некоторые непорядки под влиянием сожительства православных с латинами – он немедленно обращает внимание нашего правительства на эти непорядки и настаивает, чтобы предприняты были решительные меры к их искоренению. Слышит Досифей, что на Руси появились раскольники, возмущающие мир Церкви, стремящиеся порвать связи Русской Церкви с Греческой Вселенской – он обращается к государям (в 1686 г.) с наставлением, чтобы они по примеру своего отца «разрушили еретиков безграмотных и бездушных и даже убили их», так как, уверяет Досифей, «хотя древние и не убивали ересеначальников», но теперь другое время – «ныне сие подобает». Досифей не раз поучал наших государей, как они должны относиться к делам веры и Церкви, как и каким путем должны решать разные возникающие церковные вопросы, поучал, каких людей им следует избирать в патриархи, настаивал, чтобы они в интересах веры увеличили на Руси количество архиерейских кафедр и т. п. С Московскими патриархами Досифей желал поддерживать постоянную переписку, чтобы совместно обсуждать текущие церковные дела, улаживать возникающие церковные вопросы и недоумения, причем поучал их относительно надлежащего исполнения ими лежащих на них патриарших обязанностей, давал им некоторые частные советы и указания, так, например, советует патриарху Адриану усилить миссионерскую деятельность среди соседних неверных народов по примеру папежников, «монаси которых во всем мире обходят и превращают целые народы в папежство», советует позаботиться о защите православных в Польше, где их теснят латиняне и т. п. Вообще Досифей [С. 364] из своего далека внимательно наблюдал за всем ходом нашей церковной жизни, близко к сердцу принимал все происходившее у нас в Церкви, всегда готов был преподать полезный совет, сделать нужное указание, заметить неправильность и непорядок, при случае предостеречь, наставить и обличить. Он хотел, чтобы не только русское государство было сильным и могучим, но чтобы и Русская Церковь в учении, во всем своем строе и жизни до последних мелочей была верна учению и обычаям вселенского Православия, чтобы она ни в чем, даже самом малейшем, не изменила заветам своих отцов. Если по отношению к русскому государству Досифей является его ревностным слугою, готовым на всякую услугу и жертву ради его успехов и усиления среди других народов, то относительно Русской Церкви он является попечительным заботливым отцом, ревниво оберегающим свое любимое детище от всякой малейшей опасности, желающим, чтобы ее жизнь шла настоящим правильным путем в интересах славы и процветания всего вселенского Православия.

Наконец, нельзя не указать еще на одну характерную сторону в отношениях патриарха Досифея к России.

Досифей все время своего патриаршества провел в борьбе с иноверцами, и особенно с латинами, в которых он видел самых злейших и опаснейших врагов Православия. Свою вероисповедную ненависть к латинству и всему иноверному Западу Досифей перенес и на все западное: на науку, нравы, обычаи – не только западные вероучения, но и западная наука, нравы и обычаи, казалось ему, могут гибельно и развращающим образом действовать на православных. [С. 365] Ввиду этого Досифей напрягал все свои усилия оберечь Русскую Церковь, Русское государство и общество от всякого влияния злотворного Запада: не хотел, чтобы русские усвояли себе западную науку, чтобы они перенимали западные нравы и обычаи, чтобы они находились с западными народами в каких-либо близких и постоянных сношениях, так как все это, по его мнению, поведет в конце концов или к гибели Православия на Руси, или, по меньшей мере, к его искажению, особенно латинством. В своих грамотах к нашему правительству Досифей не раз настаивал на том, чтобы выходцев из Южной Руси, воспитанников латинских школ, в которых они, по его мнению, необходимо заразились латинством, не допускать в Московском царстве до занятия иерарших кафедр, а тем более кафедры патриаршей. Пусть патриарх Московский, поучал Досифей, будет всегда природный москвич и даже человек неученый, лишь бы только не выходец и воспитанник латинских школ, каков был, например, Стефан Яворский. Досифею казалось, что при Стефане Яворском, местоблюстителе Московского патриаршего престола, в Русскую Церковь будто бы уже проникли некоторые латинские новшества, каких в ней не было при прежних Московских патриархах. Но особенно Досифей боялся, чтобы в московскую Русь, когда там решено было устроить правильную постоянную школу, не проник латинский язык и вместе с ним еретические западные книги. Досифей крайне решительно и настойчиво восставал против преподавания в московской школе латинского языка, доказывая, что русским следует изучать только греческий язык, на котором писаны и Священное Писание, и постановления Соборов, и отеческие [С. 366] произведения, и пр. Когда он узнал, что посланные им в Москву для учительства в тамошней школе братья Лихуды преподают там и латинский язык, то настоял перед нашим правительством об устранении Лихудов от преподавания и об изгнании из московской школы латинского языка. Как сильно Досифей боялся за русских, если они будут знакомиться с западной литературой, видно из его наставлений патриарху Иоакиму, чтобы он ни под каким видом не дозволял своим пасомым иметь у себя и читать книги западных писателей, так как в них содержится «скверное и безбожное учение папиных поклонников, или безбожное и скверное учение лютеров и кальвинов, понеже наполнены суть лести и лукавства и в притворении благочестия имеют учение безбожества». Досифей даже прямо советует Иоакиму разыскивать, отбирать и сжигать латинские книги у всех, кто их имеет, а владельцев и чтецов этих книг – казнить.