Текст книги "Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея"

Глава LIV
В банке

Одиннадцатый час в начале был, когда Хрустальников приехал в правление «Общества дешевого торгового кредита».

– Иван Иванович здесь? – спросил он про кассира у швейцара.

– Никак нет-с… До сих пор еще не приезжали.

Хрустальников поднялся по лестнице во второй этаж, где помещались контора и правление. В первой же комнате ему встретилась плюгавенькая фигурка еврея Эйхенберга.

– Позвольте познакомиться, – ринулся Эйхенберг к Хрустальникову. – Новый член ревизионной комиссии… – Тут он назвал свою фамилию и, обеими руками схватя руку Хрустальникова, крепко пожал ее и прибавил: – Я нарочно пораньше… Кассира-с только вот нет. Пораньше произведем ревизию и, так сказать, очистим себя и вас… Подписано – и с плеч долой. Полагаю, что и вам-то будет приятнее. Не правда ли?

Хрустальников ничего не ответил и отошел от него. У решетки кассы стояла уже публика. Касса была заперта, так как кассир еще не приезжал, а ключи были у него, но помощник кассира кое-как изворачивался, уплачивая мелкие суммы из сегодняшних поступлений.

У приемщиков и контролеров господствовал какой-то беспорядок. Никто не сидел на своих местах, а все они, сгруппировавшись по двое и по трое, шушукались, размахивая руками при разговоре, и публике большого труда стоило обратить на себя их внимание. Какой-то господин в интендантском мундире даже уже горячился и громко кричал:

– Это просто невежество! Это наглость какая-то! Господа конторщики! Подойдете ли вы ко мне, наконец?

К нему подскочили сразу двое, а остальные продолжали шушукаться о вчерашних выборах, о том, что готовится впереди.

Хрустальников вошел в директорскую. Там уже сидели управляющий и директоры: князь Перелесский и Киршвассер. Хрустальников поздоровался с ними.

– А ведь Ивана-то Иваныча до сих пор нет. Я посылал за ним артельщика, но артельщик вернулся назад ни с чем. Ему сказали, что Иван Иваныч и дома не ночевал, – сказал управляющий.

– Странно… – покачал головой Хрустальников.

– Есть еще большая странность. В маленькой кассе, от которой имеется два ключа – один у самого Ивана Иваныча, а другой – у его помощника, не нашлось нисколько денег, кроме мелочи и медных. Обыкновенно Иван Иваныч всегда оставлял там пять-шесть тысяч на тот случай, чтобы помощник мог распорядиться этими деньгами до его прихода.

– Иван Алексеевич, съездили бы вы сейчас сами к Ивану Ивановичу, – обратился Хрустальников к управляющему. – Ведь должны же мы до приезда ревизионной комиссии хоть обозреть кассу. Один член ревизионной комиссии уж здесь.

– Да, да, Иван Алексеевич, съездите… – присоединили свои голоса князь Перелесский и Киршвассер.

– Пожалуй… – согласился управляющий и отправился сам к кассиру.

Князь Перелесский трясся как в лихорадке, нижняя губа у него дрожала. Он слезливо моргал глазами и спросил:

– Уж не задумал ли наш кассир бежать?..

– Знаете, князь, это даже лучше… – отвечал Хрустальников. – То есть, с одной стороны, нехорошо, а с другой лучше… Убежит он, тогда мы и свалим всю нашу вину на него одного.

– А разве за нами уж так много вины?

– Ах, бог мой! – пожал плечами Киршвассер. – Что вы! Что с вами! Неужели, князь, вы до сих пор не понимаете вашего настоящего положения?

– Господа! Заверяю вас, что, кроме каких-нибудь сорока – пятидесяти тысяч, я ничего не брал из кассы.

– Вы не брали, так другие брали, а вы подписывали ордер.

Князь затрясся еще более.

– Но ведь примется же в соображение, что я это делал по небрежности, по легкомыслию. И наконец, господа, те сорок – пятьдесят тысяч я взял только в долг, только в долг.

Хрустальников махнул рукой.

– Ах, князь… Все это я уже слышал от вас, – сказал он. – И зачем вы это передо мной оправдываетесь? Я не прокурор, я не судебный следователь. Вот перед прокурором и судебным следователем оправдывайтесь потом сколько угодно.

– Скажите, да неужели до этого может дойти? – спросил, чуть не плача, князь.

– Какой вы чудак! – вырвалось у Киршвассера, но он спохватился и прибавил: – Пардон, что я так…

– Господин Лисабончик просят позволения войти… – доложил артельщик.

Присутствующие переглянулись.

– Надо просить, – сказал Киршвассер.

– Проси, – кивнул артельщику Хрустальников и, обратясь к князю и Киршвассеру, прибавил: – Господа! Надо кому-нибудь одному с ним говорить, а так собьемся. Предоставьте это право мне, и я объяснюсь.

– Говорите, говорите.

– Я не могу сегодня сдавать Лисабончику дела. Надо повременить. У меня ничего не подготовлено.

– Конечно же, просите его повременить.

Вошел Лисабончик и старался как можно любезнее со всеми раскланяться, в особенности же с Хрустальниковым. Хрустальников предложил ему стул и начал:

– Уважаемый Аарон Моисеевич, вы приехали сегодня принимать от меня дела…

– Да. Ия попросил бы быть при приеме моему секретарю господину Эйхенберг. Он юрист, бывший присяжный поверенный, и мне его консультация очень важна. Я хотел бы, чтоб все это было на законном основании… – отвечал Лисабончик.

– Все это мы сделаем с удовольствием, вы можете иметь при себе хоть двух юристов, но сегодня я вам не могу сдавать дела и попрошу вас отложить сдачу их дня на два, на три. Согласитесь сами, что сегодня сдавать мне вам дела невозможно, вы только что сегодня предупредили меня об этом. Сегодня предупредили и сегодня же хотите дела принимать. Мне нужно приготовиться, а я не имел часу времени на это.

Лисабончик несколько опешил.

– В чем же вам приготовляться, господин Хрустальников? – спросил он.

– Как в чем? Что за странный вопрос!

– Позвольте… Дела должны быть всегда в порядке и всегда готовы к сдаче. Это даже по смыслу устава. Желаете, так я могу призвать сюда юриста, и он вам разъяснит это.

– У нас, уважаемый Аарон Моисеевич, есть тоже свой юрист, и он может объяснить вам, что нельзя сдать вам сегодня дел, если я только сегодня же предупрежден об этом.

– Так вы отказываетесь? – сказал Лисабончик, поднимаясь с места.

– Не отказываюсь, а просто не могу…

– Ну, если так, я должен составить с мой юрист протокол.

– Как вам угодно. Прошу прибавить в вашем протоколе, что у нас и кассира сегодня нет в правлении. Сегодня кассир болен и не явился до сих пор.

– Позвольте, господин Лисабончик! Что за протокол! Ну не все ли равно вам принять от господина Хрустальникова дела два дня раньше или два дня позже… – начал директор Киршвассер.

Лисабончик качал головой в знак отрицания.

Вошел управляющий, вернувшийся от кассира.

– Ну, что с Иваном Ивановичем? – обратились к нему директора. – Болен он?

– Болен, – процедил сквозь зубы управляющий, косясь на Лисабончика, отвел Хрустальникова в сторону и прошептал: – Кассира нет дома. Я даже не мог дозвониться у его квартиры. Дворник мне сказал, что час тому назад он был дома, приехал на минуту в карете, взял чемоданы и уехал в той же карете. Дворник объявил мне, что ему приказано отметить его в Гельсингфорс.

– Поздравляю. Значит, он удрал… – пробормотал Хрустальников.

– Удрал, – кивнул головой управляющий.

– А ключи? Вы взяли ключи от кассы?

– Откуда же я могу взять ключи от кассы, если я не мог дозвониться у квартиры?

– Ах да… Так…

– Ключи, по всем вероятиям, он увез с собой.

– Что же нам делать теперь? – спросил Хрустальников.

– Тот же вопрос предложу и я вам. Что нам теперь делать?

Хрустальников и управляющий стояли и вопросительно смотрели друг другу в глаза.

Глава LV
Выясняется

Был первый час дня. Новоиспеченный директор «Общества дешевого торгового кредита» Лисабончик все еще не уходил из правления. Он призвал в директорскую комнату своего секретаря-юриста и потихоньку советовался с ним, можно ли составить акт об отказе Хрустальниковым сдать сегодня дела. Секретарь-юрист Эйхенберг размахивал руками, даже подпрыгивал перед своим патроном Лисабончиком, сыпал направо-налево статьями законов, стараясь похвастаться своими юридическими сведениями, но толку не говорил.

– Пхе… – крякнул Лисабончик, которому уже надоело слушать перечисление статей закона. – Вы мне скажите одново: можно составить акт?

– Можно, но ни к чему не поведет. Ну, составите вы акт – что из этого будет? А мы лучше вот начнем ревизию кассы… Члены ревизионной комиссии уж собрались.

– Пхе… И как вы будете делать ревизия, если здесь кассир нет?

– Как нет? Там в кассе сидит какой-то молодой человек.

– Это помощник кассира.

– А где же кассир?

– До сих пор не приезжал. Говорят, болен.

Эйхенберг припрыгнул, сделал гримасу и отвечал:

– Ну, это штука. Посылали за кассиром? – спросил он.

– И артельщика посылали, и сам управляющий ездил…

– Ну, это штука… – повторял Эйхенберг. – Как управляющего зовут?

– Господин Беспутнов.

– Господин Беспутнов! Господин кассир разве уж так болен, что решительно не может сегодня явиться? – отнесся Эйхенберг к управляющему.

– Не может.

– А ключи от кассы?

– Ключей не дает.

– Позвольте, как же мы начнем ревизию кассы?

– Ревизию кассы придется отложить до завтра, до послезавтра.

– Ну, это штука, совсем штука… – продолжал бормотать Эйхенберг. – Надо сказать другим членам ревизионной комиссии… Господа директора! Да не можете ли вы послать за кассиром карету и просить его, чтобы он хоть как-нибудь приехал ввиду экстренности случая?

– Он лежит, не встает с постели, – был ответ управляющего.

– Вчера был на выборах таким бодрым, а сегодня уж лежит и не встает с постели. Что же, его паралич расшиб, что ли?

– Не знаю, не говорит.

– Ах, господа… Да разве не может человек заболеть внезапно? – отозвался Хрустальников.

Он сидел, косился все время на Лисабончика и Эйхенберга, тяжело вздыхал и курил сигару, нервно затягиваясь ею. Князь Перелесский и Киршвассер молча группировались около него. Князя буквально трясла лихорадка.

– Я болен, я совсем болен, – шепнул он Хрустальникову. – Я поеду домой.

Он поднялся с кресла и вышел из директорской комнаты.

– Вот и князь заболел и уехал домой, – пояснил Хрустальников Лисабончику. – Да и немудрено заболеть. Тут можно заболеть от одной неприятности, от того недоверия, которое вы нам оказываете. Ну не все ли вам равно принять дела и обревизовать кассу через день, через два?

Ответа не последовало. Между тем в директорскую комнату входили и другие члены ревизионной комиссии, приехавшие на ревизию кассы. Все спрашивали, что с кассиром. Управляющий устал отвечать. Все ходили, шушукались и пожимали плечами, не зная, что предпринять.

В половине второго часа помощник кассира остановил выдачу по чекам текущих счетов. Денег в его распоряжении больше не было. У кассы произошел шум. Обстоятельство это живо облетело всю контору, достигло и до слуха членов ревизионной комиссии. Все шли к кассе.

– Банк лопнул, – слышалось у кассы.

– Не лопнул, но главная касса заперта. Кассир болен и не прислал ключа, – оправдывался помощник кассира.

– Тогда пошлите за кассиром… Пошлите за ключом. Где директора? Есть кто-нибудь из директоров в правлении?

– Господин Хрустальников здесь, господин Киршвассер здесь.

– Попросите сюда господина Хрустальникова! – требовала публика.

Бросились за Хрустальниковым, но ни его, ни Киршвассера не нашли в правлении: они под шумок уехали домой… Начались угрозы, ругательства, проклятия. Скандал вышел полный.

– Управляющего сюда, управляющего! – кричала публика.

Явился управляющий.

– Господа! Повремените получением денег до завтра, – просил он. – Завтра явится кассир и начнет выдачу. Сегодня он очень болен.

– Вздор! Он и завтра может быть болен. Наконец, если он болен, то он мог прислать ключи. Ну а если он и завтра будет болен и тоже не пришлет ключей?

– Мы съездим к нему и возьмем от него ключи, – заявлял управляющий.

– Нет, тут что-то не так. Давно уж ходят слухи о беспорядках в здешней кассе! – кричала публика. – Послушайте… Пошлите за директорами, и пусть они едут к кассиру и отберут ключи.

– За Хрустальниковым пошлите, за Хрустальниковым!

– Послано, господа, послано… – заявил управляющий.

Толпа около кассы все увеличивалась. Слышались возгласы про Хрустальникова:

– Знает кошка, чье мясо съела, и спряталась.

– Новый директор здесь, господин Лисабончик здесь! – заявил кто-то.

– Попросите сюда Лисабончика! Господина Лисабончика сюда!

– Я здесь, господа… Но что я могу делать, если я не вступил еще в должность и не принял дел от Хрустальникова? – оправдывался Лисабончик.

– Вы не вступили в должность, но вы все-таки выбраны директором! Полномочие вам дано. Поезжайте сейчас к кассиру и требуйте от него ключи от кассы.

Лисабончик бросился к Эйхенбергу и начал с ним шептаться. Опять послышались ни для чего не нужные и не идущие к делу статьи закона. Эйхенберг так и сыпал цифрами.

– Вот оно что значит, когда директоры банков держат у себя целые гаремы! – слышалось в толпе. – Все деньги на гаремы и растратили.

– Вы это про кого?

– Про Хрустальникова. Известно, про кого… У человека во всех частях города по содержанке… И русские, и немки, и француженки. Понятное дело, что на яму не напасешься хламу. Вот теперь банк и лопнул. Ведь это все подстроено. Больной кассир, поди, сидит где-нибудь у Бореля или в загородном ресторане, обнявшись с цыганкой.

– Послушайте! Если не явится сейчас сюда Хрустальников с ключами и не произведет выдачу денег по чекам, мы призовем полицию и составим протокол.

– Протокол! Протокол! Посылайте за полицией!

– Ясное дело, что банк разворован! – кричал кто-то. – Зовите полицию!

В толпе раздались всхлипывания. Какая-то женщина плакала и причитала:

– Пропали мои денежки, пропали!

– Двух-трех директоров повесили бы за такое дело, так, поверьте, банки перестали бы лопаться! – слышался возглас.

– Не приехал еще Хрустальников?

– Послано за Хрустальниковым, послано. Он сейчас тут был, но уехал. Послано за ним вдогонку.

– Отчего же Лисабончик не едет к кассиру за ключами? Пусть Лисабончик едет.

Лисабончик снова бросился шептаться к Эйхенбергу.

– Поезжайте, – решил Эйхенберг. – И я с вами поеду. Отберем еще одного депутата от членов ревизионной комиссии и поедем.

Члены ревизионной комиссии засуетились. Был выбран еще депутат кроме Эйхенберга, и они во главе с Лисабончиком отправились к кассиру.

Был третий час в исходе, а Хрустальников все еще не приезжал. Наконец явился артельщик и объявил, что Хрустальникова он дома не нашел. Опять крики, ругательства, угрозы, проклятия. Толпа около кассы возросла до громадных размеров. Все комнаты конторы были наполнены публикой. Все ждали результата.

– Посылайте за другими директорами! Где управляющий? Пусть за другими директорами пошлет, – требовала публика.

– Милостивые государи! Я посылал и за князем Перелесским, и за Христианом Карловичем Киршвассер, но их дома не оказалось, – отвечал управляющий. – Погодите, сейчас вернутся от кассира новый директор Лисабончик и депутаты ревизионной комиссии. Может быть, вы совсем напрасно тревожитесь, может быть, они привезут от кассира ключ и выдача денег будет произведена из кассы безостановочно.

В половине четвертого часа ездившие к кассиру вернулись. Послышалось слово «удрал». Оно стало повторяться на все лады и загудело по всему правлению. Кассир удрал! Кассир скрылся! Женщины завыли. Публика бросилась с расспросами к Лисабончику и к депутатам от ревизионной комиссии. Лисабончик торжественно стал на стул и возгласил:

– Господа! Мы не только не нашли ключи, но даже не нашли и кассир. Квартира заперта, и кассир уехал по железной дорога в Финлянд. Господин кассир убежал.

Рядом с Лисабончиком стоял на другом стуле Эйхенберг и тоже возглашал:

– Кассир скрылся и увез с собой ключи, а потому мы на основании статей закона должны дать знать об этом полиции и прокурорскому надзору. Мы сейчас посылаем за полицией, а вас просим разойтись до завтрашнего дня.

Поднялся страшный шум, но публика не расходилась.

Глава LVI
Крах

Било четыре часа – время, когда присутствие в конторе «Общества дешевого торгового кредита» кончается, а конторщики еще и не думали расходиться. Толпилась все еще и публика в конторе, стараясь протискаться к решетке кассы. Угрозы кассиру и директорам так и сыпались со всех сторон, перечислялись все банковые крахи. Шел спор про крах «Дешевого кредита» – которым крахом он приходится по счету. Было послано за полицией и снова за директорами – Хрустальниковым, Киршвассером и князем Перелесским. Новоиспеченный директор Лисабончик, его правая рука отставной присяжный поверенный Эйхенберг и управляющий конторой Беспутнов стояли около запертых дверей кассы и внимательно осматривали замок. Лисабончик для чего-то заглядывал даже в скважину замка. Подвижной и весь как на шалнерах еврей Эйхенберг прыгал и болтал без умолка.

– Любопытно, что этот прохвост, сбежавший кассир, оставил нам в кассе, – вот что меня занимает. Я полагаю, что там ничего нет… Так-таки ничего. Не правда ли, Аарон Моисеич? – обращался он глубокомысленно к своему патрону Лисабончику, но тот в ответ на это только тяжело вздыхал и произносил «пхе». – Нет, как хотите, господа, а это курьезно, это достойно похождений Рокамболя! – продолжал Эйхенберг про кассира. – Вчера вечером быть на выборах, держать себя хладнокровно, а сегодня сбежать. Я имею основание думать, что тут подстроено, что о его бегстве знают директора, что это сделано даже по уговору. Не правда ли, Аарон Моисеич?

Опять глубокомысленное «пхе» со стороны Лисабончика.

– Нет, тут подстроено, и иначе быть не может. Не правда ли, господин Беспутнов? Впрочем, что я… Ведь вы сторонник той партии, – спохватился Эйхенберг.

– Я ничей не сторонник, милостивый государь! Я сторонник истины и справедливости! – вспыхнул управляющий. – Прошу вас до поры до времени удержать ваш язык.

– Ох, как строго! Скажите, как строго… И за кого вы заступаетесь? За беглеца, может быть, за будущего Рокамболя. Нет, когда-нибудь я всю эту историю сегодняшнего дня изображу в романе. Вы знаете, Аарон Моисеич, что я в последнее время стал заниматься изящной литературой?

Да-с, начал заниматься… И вот мне материал. Я уже написал один роман… Там у меня выведено пари. Пожилой уже, интеллигентный богатый еврей держит пари с одной дамой-аристократкой, на крупную сумму, что он влюбит ее в себя, – ив конце концов влюбляет. Говорят, очень удачно вышло. Я читал мой роман в одном аристократическом еврейском семействе, присутствовали Гак, Таски, Мюнцбург, и всем очень понравилось, все отозвались с большой похвалой. Конечно, я пишу в часы досуга, но…

– Пристав… Господин участковый пристав… – послышалось в толпе.

Толпа расступилась. Показалась полиция. Приставу объяснили, в чем дело, и он, прежде всего, начал удалять публику. Толпа не расходилась.

– Наши деньги разворовали, а мы не смей тут оставаться! Да где ж это слыхано! – раздавался ропот.

– Господа! Сейчас приедет прокурор, и все, что есть ваше в кассе, будет цело и сохранно. Честью вас прошу разойтись! – еще раз возгласил пристав. – Неужели мне прибегать к насильственным мерам и посылать за командой!

Первые тронулись вон артельщики частных контор, за ними начала уходить публика поплоше. Явились городовые и стали уговаривать разойтись каждого отдельно из публики. Контора кое-как очистилась. Не ушел только какой-то генерал, интендантский полковник и гладко бритая физиономия в вицмундире и с Анной на шее. Ко входу были поставлены городовые.

– Позвольте, господа, чем подтверждается факт, что кассир убежал? – спросил пристав присутствующих в кассе.

– За ним ездил господин управляющий, ездил достоуважаемый директор Аарон Моисеич Лисабончик и депутация от ревизионной комиссии, но его не оказалось дома, – отвечал Эйхенберг и прибавил: – Позвольте отрекомендоваться: частный поверенный, юрист Эйхен-берг и вместе с тем член ревизионной комиссии. Я сам ездил на квартиру к кассиру, и его нет дома… так чего ж вам еще?

– Кассира нет дома, но это еще не значит, что он бежал.

– Позвольте-с… Бегать теперь никто не бегает, когда есть железные дороги. Понятно, что и кассир не убежал, а уехал по железной дороге; а что он уехал, так это значится по домовой книге того дома, где он жил. Понятно, что надо послать за прокурором.

– Я не хуже вас знаю, за кем надо послать, – несколько вспылил пристав. – Я и послал за прокурором, но смотрите, не преждевременно ли это будет!

В контору явился Хрустальников, бледный, расстроенный, и прошел в кассу.

– Скажите, пожалуйста, милейший, что это такое у вас за порядки? – встретил его Эйхенберг. – У вас кассир бежал.

– В первый раз слышу, – отвечал Хрустальников.

– Как это хорошо! Директор, председатель правления – и вдруг вы в первый раз слышите про то, что уже другим три часа тому назад было известно.

– Я не нянька кассира и около него не могу находиться неотлучно.

Приехал директор Киршвассер.

– Кассир Иван Иваныч убежал. По домовым книгам значится, что он отметился выбывшим в Финляндию, – сказали ему.

Киршвассер только оттопырил нижнюю губу и покачал головой.

Явился князь Перелесский. Он еле притащился и весь дрожал как в лихорадке. Ему объявили о бегстве кассира.

– Так это правда? – воскликнул он слезливым голосом. – Боже мой! Боже мой! Что же он с нами наделал! С ключами убежал?

– С ключами, с ключами.

– А деньги-то целы ли?

– А вот сейчас приедет прокурор, взломаем кассу и узнаем.

Через полчаса явился прокурор, молодой человек в золотом пенсне, с русыми холеными бакенбардами и с дорогим портфелем под мышкой. Опять расспросы. Эйхенберг начал было трещать и размахивать руками, но его отстранили.

– Позвольте, господа! Я законно избранный член ревизионной комиссии! – кричал он. – Я был в числе тех лиц, которые ездили к кассиру на квартиру и не застали его дома. Я сам видел домовую книгу, где значится, что он выбыл в Финляндию.

– Мы еще сегодня ночью имели случай подозревать, что кассир имеет намерение скрыться, – заявил управляющий. – В третьем часу ночи я заезжал к нему по делу, не застал его дома и видел у него упакованные чемоданы в передней.

Директор Хрустальников сказал, что он слышал от управляющего об упакованных чемоданах кассира, но не придал этому никакого значения, так как кассир иногда уезжал на день и на два на охоту.

– Может быть, и теперь он на охоте? – спросил прокурор.

– Прежде, когда он ездил на охоту, то он заявлял об этом директорам, поручал кассу и ключи от нее управляющему и помощнику своему, а нынче он о своем отъезде никому не сказал ни слова.

– Мне известно, что он сбирался проситься у правления в отпуск за границу и уже запасся заграничным паспортом, – заявил директор Киршвассер.

– Так он уже выправил себе заграничный паспорт! – воскликнул Эйхенберг. – Ну, поздравляю вас, господа! Ищите теперь его.

– Пхе… пхе… – произнес Лисабончик и покрутил головой.

Директор князь Перелесский на вопрос прокурора отвечал, что он ничего не знает, ничего не ведает.

– Я чувствую, что я жертва среди окружающих меня лиц, что я игралище судеб, – сказал он и заморгал глазами. – Прошу вас об одном… Откройте поскорей кассу, чтобы мы могли знать, в каком положении находятся наши суммы.

– Пошлите за слесарями и за понятыми! – отдал приказ прокурор.

Артельщики и городовые бросились исполнять требуемое.

– Карл Богданыч, вскройте кассовую книгу и сообразите, какие суммы у нас должны находиться в кассе в наличности, – сказал Хрустальников бухгалтеру.

Бухгалтер побежал в отделение бухгалтерии. В ожидании слесаря и понятых появился чай, разносимый артельщиками.

Вдруг явился посыльный.

– Господину Лавру Петровичу Хрустальникову, – сказал он и подал ему небольшую коробку.

На коробке были написаны имя, отчество и фамилия Хрустальникова и два адреса: адрес дома Хрустальникова и адрес банка. Коробка была обвязана розовой лентой, а концы ленты были припечатаны сургучом. Все обратили внимание на эту посылку. Хрустальников вскрыл коробку – там оказались ключи от кассы.

– Ключи! Ключи! Кассир прислал ключи! – послышалось со всех сторон.

– Кто подал коробку? – спросил посыльного прокурор.

– Какая-то женщина в синей кацавейке и сером платке.

– Когда?

– С час назад.

– Где?

– Около гостиницы «Москва», на углу Невского и Владимирской.

– Молодая или старая?

– Пожилая.

Посыльный был задержан.

Приступили к открытию кассы. Хрустальников вложил ключ в первый замок. Князь Перелесский стоял и крестился, делая это на виду у прокурора.

Касса была вскрыта… Но наличных денег в ней не оказалось, тогда как на самом деле должно быть свыше тридцати тысяч. Открыли сундук залогов. Там сверху лежала записка, написанная красным карандашом. Она была писана рукою кассира и гласила: «Бумаг взято на двести пятьдесят тысяч».

– Надул… Целую компанию надул… – шепнул бухгалтер управляющему.

Тот дернул его за полу сюртука и нахмурился.

Князь Перелесский вскрикнул, застонал и упал в близстоящее кресло. Его стали приводить в чувство.

Касса за поздним временем была вновь заперта, опечатана правленскими и казенными печатями. Прокурор составил акт и удалился «до завтра», как он заявил.

Хрустальников взглянул на Киршвассера, схватился за голову и воскликнул:

– Что же это такое?! Что же он с нами сделал?

Киршвассер улыбнулся и тихо отвечал:

– Умный человек.

– Однако, однако… Ведь это черт знает что такое!

– Полноте дурака-то строить!

Все стали разъезжаться. Артельщик повез домой в карете князя Перелесского.