Текст книги "Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея"

Глава XIX
Разговор с Матильдой Николаевной

Стукин позвонился у дверей Матильды Николаевны и перекрестился.

– С этой не так легко сладить, как с Елочкой. У этой матери нет, – проговорил он.

За дверями затявкали собачонки. Горничная отворила дверь.

– Дома Матильда Николаевна?

– Дома, но вас не приказано принимать.

– Меня-то? Жениха? Да что ты, душенька, ведь я жених Матильды Николаевны. Поди и доложи, миленькая.

– Не смею-с.

– Да ведь я жених. Я фрак себе даже заказал для свадьбы. Вот тебе, ангельчик, рубль на кофий, и скажи Матильде Николаевне, что я только на минуточку. Я от Лавра Петровича.

– Даша! Кто там? Что там? – послышался голос Матильды Николаевны.

Горничная юркнула за дверь.

– Кто там? – снова спросила Матильда Николаевна.

– Да этот самый… ерошка… не знаю, как его… – отвечала тихо горничная.

– Стукин? Гони его вон…

– Матильда Николаевна… Бога ради… Преложите гнев на милость. Я только на минуточку… Я от Лавра Петровича!.. – кричал из прихожей Стукин.

– Нет, нет, не желаю я видеть мерзавцев…

– Матильда Николаевна!

– Или вы хотите, чтоб я за дворником послала?

– Идите, барин… Что же, если они не желают, – проговорила горничная, снова появляясь в прихожей.

– Ты, душенька, снеси ей прежде вот этот футлярчик. Тут браслеточка от Лавра Петровича.

Стукин вынул из кармана футляр с браслетом и передал горничной. Та снова отправилась в комнаты. Стукин сбросил с себя шубенку и направился за ней. Около рояля стояла Матильда Николаевна. Стукин опустился на колени.

– Богиня моя! Только на минуточку… Только для объяснений… – шептал он. – Ведь и с врагами, с неприятелями на войне и то ведут переговоры, – говорил он.

Фигура его была до того комична, что Матильда Николаевна улыбнулась.

– Вот шут-то гороховый! – проговорила она. – Встаньте! Вспомните, что ведь у вас седина в волосах.

– Это от забот, Матильда Николаевна, от забот, а не от старости… – отвечал он, поднимаясь с колен. – Як вам от Лавра Петровича, Матильда Николаевна, и в доказательство того, что именно от него, – вот они и прислали со мной эту браслетку.

Матильда Николаевна открыла футляр и проговорила:

– Лучшего-то уж он ничего не мог прислать? У меня такой дряни и без того довольно.

– Это только предварительно, Матильда Николаевна, только предварительно, а потом будет и хороший подарок. Я их настрою на это.

– Вы? – удивилась Матильда Николаевна.

– А что ж такое? Лавр Петрович меня во всем слушаются.

– Отчего ж он сам сегодня не приехал?

– Боятся. Поезжай, говорит, ты и разъясни, что все это было только одно недоразумение.

– Хорошо недоразумение! Жить с женщиной десять лет и завести от нее другую любовницу! Мало того, тащить ее с собой в публичное место!

– Не его эта дама была, Матильда Николаевна… Смею вас заверить, что не его.

– Чья же?

Стукин потупился и отвечал:

– Моя-с… мой грех… Мне и простите… А Лавр Петрович тут ни при чем…

– Да что вы врете-то, что вы врете!

– Позвольте, Матильда Николаевна, присесть, и я вам все по порядку расскажу.

– Ну садитесь.

– Присядьте, ангел мой, и вы… Вам вредно даже в вашем положении стоять.

– Как вы смеете меня ангелом называть! – топнула она.

– Помилуйте, что ж тут такого? Вот если бы я каким-нибудь ругательным словом, а то ангелом…

– Я фамильярности с вами не желаю. Ну, что у вас там такое? Говорите… – сказала она и села несколько поодаль от него.

– Вот видите ли, Матильда Николаевна, – начал Стукин, для чего-то глубоко вздохнув. – Все мы люди и человеки, и все во грехах рождены. У всех человеков есть слабости, и у меня также, Матильда Николаевна. И вот эта самая моя слабость – Еликанида Андреевна и есть, то есть та дама, которую вы увидали с нами в кабинете «Аркадии».

– Подите вы! Ну что вы мне говорите! Разве можно этому поверить, что вы можете держать такую содержанку! Я знаю ее в лицо. Я несколько раз видала ее, когда она по Островам на отличных рысаках каталась. Стало быть, вы будете уверять, что и рысаки ваши?

– Рысаки не мои-с. За рысаков платит один старенький генерал. Я вовсе вас не уверяю, Матильда Николаевна, что я содержу эту даму. Содержит ее опять тот же старенький генерал.

– То есть Лавр Петрович?

– Нет, нет-с… что вы! Помилуйте. Военный генерал… Такой он из себя маленький и физиономия птичья…

– Как фамилия? Я всех генералов знаю.

– Коклюшкин, – не задумываясь, отвечал Стукин.

Матильда Николаевна покачала головой и проговорила:

– Нет такого генерала.

– Есть-с… У кого угодно справьтесь. Все скажут, что есть. Они на Пантелеймоновской улице живут и из себя очень строги. Так вот-с… Этот генерал ту даму содержит, а я друг этой дамы. Порядок известный.

– Хорош выбор для друга. Неужели уж она лучше-то ничего не нашла?

– Понравится иногда и сатана лучше ясного сокола. Да и не так же уж я дурен, Матильда Николаевна.

– Ну уж это предоставьте женщинам судить. Для меня вы хуже черта.

– Однако вот нашлась же женщина, которой я понравился.

– Вздор. И все это вы врете… Ну а как же Давр-то Петрович попал в кабинет?

– Очень просто-с. Вот я вам сейчас все по порядку расскажу. Как задумали Лавр Петрович сочетать меня с вами узами законного брака, я им сейчас и говорю: так и так, Лавр Петрович, на Матильде Николаевне я готов жениться в лучшем виде и рад свое благородство доказать, чтобы прикрыть именем будущего невинного младенца их… То есть вашего, Матильда Николаевна… Рад, говорю, дать имя будущему невинно падшему младенцу…

– Что вы городите! Боже мой, что вы городите! – всплеснула руками Матильда Николаевна. – Какому такому невинно падшему младенцу?

– Да вашему-то-с… Уж вы, Матильда Николаевна, меня не перебивайте. Может быть, я в поспешности что-нибудь и не так назову, так уж вы не всякое лыко в строку… Так вот-с я и говорю: имя невинному младенцу я дать готов, закрепив оное узами брака, но у меня, Лавр Петрович, своя мамзель есть, с которой надо развязаться. Удовлетворите, говорю, какой-нибудь тысячей рублей. Это то есть чтобы на моего-то ребенка он тысячу рублей положил… Да бог знает, еще мой ли это и ребенок-то будет! – воскликнул Стукин и прибавил: – Ну да уже там мой или не мой, а все-таки, когда с женщиной расстаешься, то ее чем-нибудь утешить надо… Вот-с я и пригласил в «Аркадию» и ее, и Лавра Петровича, чтобы Лавр Петрович уговорили ее оставить меня в покое.

– Очень неискусно врете, – опять покачала головой Матильда Николаевна и прибавила: – Ну да врите, врите, я слушаю.

Стукин продолжал:

– И только Лавр Петрович начал ее уговаривать – вдруг вы входите.

– Что вы за вздор городите! Я встретила Лавра Петровича в коридоре.

– Да-с… В коридоре… Они вышли в коридор посмотреть, не подслушивают ли их лакеи. Потом увидали вас и меня кликнули.

– Отчего же вы тогда эту даму рекомендовали мне своей сестрой?

– Стыдно было признаться, что она моя собственная дама. Судите сами: ведь вы все-таки моя невеста… разве можно невесте в таких вещах признаваться?

– Ну-ну-ну… Пожалуйста! Какая я вам невеста!

– Матильда Николаевна! Не лишайте своей милости. Ведь уж я теперь в вас ужасти как влюблен. За что же, помилуйте!.. Я ночей не сплю.

– Не играйте комедии, не играйте… Ну, дальше.

– Дальше вышло все в таком направлении, что я смешался и не знал, что говорить… И Лавр Петрович не знал, что говорить… Лавр Петрович бухнул, что вы моя невеста, а я поправил, что вы моя сестра. Судите сами: ведь она иначе могла мне глаза выцарапать. Да и подправила уже глаз… Вот он… Полюбуйтесь…

Стукин откинул прядь волос с виска и показал синяк.

– Это я вам, кажется, тарелкой… – сказала Матильда Николаевна.

– Вы уж потом-с, вы прибавили. А сначала они… подсвечником… Ну да это все пустяки! Только бы мне с вами и для меня, и для Лавра Петровича мир заключить.

– Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, – отвечала Матильда Николаевна. – Тут нужны большие разъяснения.

– Какие же, Матильда Николаевна?

– Если это ваша дама и ждет от вас ребенка, то с какой же стати она мне любовницей Лавра Петровича отрекомендовалась и сказала, что она мать будущего его ребенка?

– Ах, это-то!.. Это очень просто… – отвечал Стукин и замялся.

– То есть что просто?

– Да вот это самое…

– Ну? Ну, говорите же… Ну, объясняйте…

– Ах, какие вы Фома неверный! Ну, извольте… Еликанида Андреевна были очень обижены на Лавра Петровича, что они вдруг стали им предлагать наплевать на меня и пренебречь мной за тысячу рублей, – вот в отместку за все за это Еликанида Андреевна и брякнули вам, что они живут с Лавром Петровичем и ждут от них ребенка.

Стукин сказал и глубоко вздохнул. Он думал, что он нашелся, что Матильда Николаевна так и поверит его объяснению, но не так это вышло на деле. Она только покачала головой и сказала:

– Странно, что вы меня за дуру какую-то считаете! Неужели вы думаете, что я поверю всему этому? Жестоко ошибаетесь. Нет, господин Стукин, так со мной мириться нельзя. Если вы хотите, чтобы я помирилась и с вами, и с Лавром Петровичем, и чтобы все пошло по-старому, то вы должны мне всю правду сказать, ни крошки не утаивать.

Она говорила строго и смотрела в глаза Стукину. Стукин покраснел.

– Да я, Матильда Николаевна, наисущую… – начал было он, но она перебила его.

– Врете, врете… – заговорила она. – Идите сейчас ко мне в столовую, там Даша подаст вам водки и закуски, вы выпьете, закусите, подумаете и расскажете мне всю правду. Передо мной нечего хитрить. Не будете хитрить, тогда и мир заключен будет. Поняли?

– Понял-с, – отвечал Стукин, почесал затылок, вздохнул и поплелся в столовую.

Глава XX
Все еще у матильды николаевны

Стукин сидел в столовой у Матильды Николаевны. Перед ним на столе стоял судочек с двумя гранеными графинчиками водки. Горничная подала на закуску кусок икры, кусок сыру, коробку сардин. Стукин выпил рябиновой водки и стал закусывать. Невдалеке от него сидела Матильда Николаевна.

– Пейте еще, пейте еще… Я хочу, чтоб у вас язык развязало, – сказала она.

– Да он у меня и так будет развязан-с, – отвечал Стукин.

– Развязан, да не на правду, а я хочу, чтоб правда была. Ведь вы хитрец.

– Хе-хе-хе… Вас не перехитришь, Матильда Николаевна. Вы сами хитрее всякого.

– Все-таки пейте. Актер Бабковский, мой учитель декламации, говорит: в вине есть правда. Знаете, ведь я в актрисы хочу идти, для того и учусь у него.

– Вот и насчет актера Бабковского будет разговор… Лавр Петрович очень сомневаются насчет того, как вдруг тот актер Бабковский появился тогда с вами в «Аркадии».

– Пусть сомневается. Со мной актер Бабковский точно так же тогда появился, как и та дама… как ее?.. Как и та дама с Лавром Петровичем, – улыбнулась Матильда Николаевна. – Впрочем, какая это дама! Просто дрянь.

– Не дрянь-с, а танцовщица.

– Он с танцовщицей, а я с актером… Что мне перед вами хитрить-то! Я говорю прямо.

– Однако Лавр Петрович не подрались с этим актером, тогда как вы…

– Уж не учить ли вы меня вздумали? Пожалуйста… Я этого не люблю. Вы выпили вторую рюмку?

– Выпил-с.

– Ну и начинайте теперь сызнова говорить, зачем вы пришли.

Стукин помолчал и начал:

– Мой вам совет, Матильда Николаевна, не ссориться с Лавром Петровичем.

– А кто вам сказал, что я с ним хочу поссориться? – спросила она. – Я просто хочу отчитать его за ложь. Неужели вы думаете, я не знаю, что он развратный старичишка? Но будь развратен и не придумывай каких-то там сестер. С какой вдруг стати он эту дрянь стал мне за вашу сестру выдавать? Говорил бы прямо: так, мол, и так… А то вдруг: сестра Стукина. И наконец, разве можно позволять всякой шлюхе драться?

– Да ведь вы сами начали, Матильда Николаевна.

– Врете, врете… Она начала…

– Однако у ней лицо расцарапано, а у вас нет.

– Так ей и надо. Мало еще ей этого. Жалею, что я ей глаза не выцарапала. Давно она живет с Лавром Петровичем?

– Не знаю-с. Я ведь недавно с Лавром Петровичем запутался.

– Много ли он ей дает в месяц?

– Тоже не знаю-c… При мне только один раз пятьсот рублей дали. Видите, Матильда Николаевна, я перед вами наисущую правду…

– Ведь она прежде с графом Блуждаловым жила. Теперь я ее вспомнила.

– И об этом ничего не слыхал, но, кажется, там всяких графов и не графов много перебывало. Туда и банкиры, и интенданты, и железнодорожники ездили.

– Видите, какая она дрянь, а Лавр Петрович с ней путается! А тут обзаведешься каким-нибудь актером, так и то целые разговоры.

– Лавр Петрович тут как-то вспомнили и об вашем юнкере…

– О каком юнкере? – спросила Матильда Николаевна, но тотчас же спохватилась и прибавила: – Ах да… знаю… Ну что такое юнкер? Молоденький мальчик – и больше ничего. К тому же он мне даже и родственник.

– Потом еще они вспомнили…

– Верно, о флотском офицере? Ну что такое флотский офицер… Он так…

– Так вот видите… Стало быть, и к Лавру Петровичу надо быть снисходительным. Их надо беречь. Они столб незыблемый. Хотите – меня слушайте, хотите – нет, а я вам советовал бы всю эту драку в «Аркадии» пренебречь и даже не упоминать об ней Лавру Петровичу, когда они к вам с повинной приедут.

– Нет, уж этого-то нельзя оставить.

– Ну так как-нибудь полегче, как-нибудь поосторожнее. А то начнете вы их Еликанидой Андреевной попрекать…

– А эту шлюху Еликанидой зовут?

– Еликанидой. Госпожа Битюгова она. А то, говорю, начнете вы его Еликанидой Андреевной попрекать, а они вас актером Бабковским, да юнкером, да флотским офицером, так что хорошего? – уговаривал Матильду Николаевну Стукин, помолчал и прибавил: – Еще они там об одном человеке упоминали.

– Верно, о певце Калинникове? – перебила его Матильда Николаевна. – Ну что… это так… Это только тогда на даче… А теперь он ко мне вовсе не ездит. Нет, однако, скажите, какой памятливый старичишка! – воскликнула Матильда Николаевна. – Ну а горничную мою, Густю, чухонку, он не помнит? Не помнит он, как он ее от меня переманил, на Петербургской стороне ее в Бармалеевской улице поселил и к ней ездил? Не помнит он этого?

– Это все Лавр Петрович?

– Он. А то кто же больше? Нет, уж если ты сам чист, как голубь, то дело другое, а если сам хуже всякого дворового петушишки, то…

– Оставьте все это, Матильда Николаевна, пренебрегите и дозвольте Лавру Петровичу приехать бестрепетно и безбоязненно…

– Пускай приезжает. Кто ж ему мешает?

– Нет, я к тому, что вы давеча даже меня гнать начали, когда я от Лавра Петровича с переговорами приехал.

– Так ведь это вас… Вы – и он!

– Матильда Николаевна, да ведь я жених.

– Ну, об этом еще подумать надо.

– Как подумать? Да ведь вы слово дали выйти за меня замуж.

– Никогда я вам слова не давала, а просто так сказала.

Стукин покачал головой:

– Вот уж это, Матильда Николаевна, нехорошо, совсем нехорошо. Я даже вам вот что скажу: вы своих выгод не понимаете, если от меня отказываетесь.

– Какие это такие выгоды в вас могут быть? – спросила Матильда Николаевна и расхохоталась.

– А такие-с, что вдвоем-то нам тогда легче будет взять в руки Лавра Петровича… Да-с… говорю вам прямо, потому вижу, что вы женщина умная и с вами втемную играть нельзя-с. Во-первых, я за женитьбу с Лавра Петровича возьму, а вы за ребенка возьмете. Я укреплюсь на хорошем месте. Вам, как замужней женщине, цена будет уж не та, что теперь, а поднимай выше. Лавр Петрович все это очень хорошо понимать будет. Он будет понимать, а мы через него разные денежные операции в банке будем производить. Он сила. А я очень хорошо понимаю, как можно операции-то делать. Купил ничего не стоящих бумажонок, да и взял под них ссуду в банке через Лавра Петровича. Вы-то, как дама, этих делов не знаете, а я отлично знаю, да и вас научу. Лавр Петрович может для нас кладом быть, дойной коровой.

– Хорошо вы поете, да где-то сядете.

– Не бойтесь, Матильда Николаевна, между двух стульев не сяду, – отвечал Стукин и самодовольно крякнул. – Ну-с… А потом, если вы боитесь, что я, женясь на вас, буду что-нибудь насчет актера Бабковского звонить Лавру Петровичу, так вы это жестоко ошибаетесь. Вдвоем-то мы актера Бабковского еще лучше скрывать будем от Лавра Петровича.

Матильда Николаевна улыбнулась и покачала головой.

– Какой вы подлец, Стукин, посмотрю я на нас, – сказала она.

– Не подлец, Матильда Николаевна, а умный и практический человек в современном виде.

– Так когда же свадьба? – спросила она.

– А вот когда Лавр Петрович меня на инспекторское место посадят. Вы, Матильда Николаевна, вот что… Как к вам Лавр Петрович приедут, вы на мировую и требуйте для меня инспекторского места. Это тысячу раз лучше будет, чем попрекать его танцоркой Битюговой.

Матильда Николаевна подумала и отвечала:

– Ну хорошо.

Стукин приблизился к ней и поцеловал у ней руку.

– Да вот еще что… – начал он. – У вас есть хоть тысяча рублей свободных денег?

– Зачем вам?

– Хочу доказать мое искусство, хочу доказать, как через Лавра Петровича можно из этой тысячи три тысячи сделать. Только надо, чтобы вы в этом деле со мной в союзе были. На тысячу две тысячи наживем и поделимся. Вам тысячу и мне тысячу.

– Как же это так?

– Имейте только доверие ко мне и дайте тысячу рублей. Я на эти деньги куплю у банкиров бумажонок процентных плохоньких, а вы через Лавра Петровича их заложите в «Обществе дешевого торгового кредита» за три тысячи. Поняли?

Лицо Матильды Николаевны просияло.

– Сейчас давать? – спросила она.

– Сейчас давайте. Я поеду, куплю бумаг и привезу их вам. Только вы не говорите Лавру Петровичу, что это я вам купил.

– А вы не надуете меня?

– Господи! Желаю сочетать свою жизнь узами брака с вашей жизнью, да вдруг вас же и надувать! – воскликнул Стукин.

Матильда Николаевна отправилась в будуар, вынесла оттуда тысячу рублей и вручила их Стукину.

– В шесть часов бумаги у вас будут, а в семь часов вечера и сам Лавр Петрович к вам приедет. До свиданья… Надо торопиться. Прощайте, Матильда Николаевна, – проговорил Стукин, вставая, еще раз поцеловал у Матильды Николаевны руку и побежал в прихожую. – На, Даша… Получай еще рубль на кофий, – подал он горничной рублевую бумажку и бросился на лестницу.

Глава XXI
У Хрустальникова

Был час восьмой вечера. Лавр Петрович Хрустальников только что вернулся из Купеческого клуба, где он и пообедал. Он снял с себя сюртук и расстегнул жилет, надел какое-то домашнее фантази из легкого драпа с атласной оторочкой и, спросив себе сифон зельтерской воды, лег в кабинете отдохнуть на широком турецком диване из персидских ковров. В прихожей раздался электрический звонок, а за звонком послышался громкий говор. Хрустальников узнал голос Стукина. Стукин требовал, чтобы об нем доложили Хрустальникову. Лакей не пускал его. Хрустальников позвонил. Прибежал лакей.

– Кто там? Верно, Стукин?

– Да-с… Они самые… Секретарь, что ли… Я говорю, что хоть вы и дома, но не приказано принимать, а они лезут и говорят: доложи. К тому же – выпивши.

– Пусти. Все равно. Если понадобится, то я могу и прогнать его.

Вбежал Стукин. Он был запыхавшись и, действительно, несколько пьян.

– Все сделано, все состряпано, все сляпано! – кричал он, размахивая руками. – Здравствуйте, Лавр Петрович!

 
Все устроил я на диво.
Посмотрите, как красиво… —
 

запел он козлиным голоском и даже начал приплясывать на ковре.

– Что ты! Что ты! Шут гороховый! Чего ты? – расхохотался Хрустальников.

– Рад, что успел услужить своему начальнику, – отвечал Стукин и остановился.

– Да ты совсем пьян.

– Выпил на радости, Лавр Петрович, выпил и горжусь этим!

– Что за дурак! Чем же тут гордиться?

– А тем-с, что я пил по случаю успеха дела моего начальника. И у Еликаниды Андреевны попотчевали, и у Матильды Николаевны попотчевали, и сам себя попотчевал. Заехал в ваш любимый ресторан «Медведь» и выпил за ваше здоровье и за здоровье ваших дам. А только уж и дамы же, Лавр Петрович!..

– А что?

– Ой-ой-ой, какие прожженные! Я к ним деликатным манером, а они вон гонят. И та и другая кричат: «Вон!» Да и что ты хочешь…

– Однако же ведь все-таки приняли?

– Приняли, но чего мне это стоило! Еликанида Андреевна хотели даже меня бить.

– Ну, тебе ведь, я думаю, не впервые побои-то принимать. Били тебя и не дамы.

Стукин весь как-то съежился и обидчиво произнес:

– Зачем же такие слова, Лавр Петрович? Я к вам всей душой, а вы… Право, я этого не заслужил… Стараешься-стараешься, из кожи лезешь. Да вот хоть бы и сейчас… Лечу к вам на всех парах с доброю вестью, лихача даже на свои скудные средства нанял, чтобы поскорее к вам доехать, а тут не пускают, да еще ваш хам дерзничает.

– Чересчур уж обидчив некстати…

– Зачем же он меня не пускает и заграждение дороги делает?

– Я сам не велел никого принимать. Я жду одну даму…

– Третью? – воскликнул Стукин. – О господи! Да как вас хватает!

– Ну-ну-ну… Пожалуйста, без фамильярностей. Я этого не люблю. Всякий сверчок должен знать свой шесток, – остановил его Хрустальников. – Я сам никого не велел принимать, потому мне и в голову не могло прийти, что ты все это в один день устроишь.

– А вот устроил! Я гений насчет этих делов, Лавр Петрович.

– Пожалуйста, не хвастайся, а рассказывай скорее, как и что, потому что мне некогда. Я жду одну даму. Ну что? Подарки приняли?

– Приняли, но недовольны. Браслеты прелесть, но они называют их дрянью и говорят, зачем без бриллиантов.

Только маменька госпожи Битюговой и осталась довольна своим воротником, да и та в придачу муфту просит. Улажено дело, Лавр Петрович, улажено, будьте покойны. Не спрашивайте, чего я натерпелся там, но сегодня смело поезжайте и к Еликаниде Андреевне, и к Матильде Николаевне. Примут с распростертыми объятиями и только разве пожурят вас немного. А у Еликаниды Андреевны лицо-то сильно исцарапано, Лавр Петрович… Ужасти, как их Матильда Николаевна угораздили.

– Что ты?..

– В трех местах-с. А самое Матильду Николаевну Бог сохранил. Личико чистое и ни одной царапинки… Но зато Матильда Николаевна хоть и пошли на мировую, но не иначе, как с условием.

– С каким условием?..

– А вот-с… Желают непременно, чтобы можно было вот эти акции за три тысячи рублей в нашем банке заложить. И просят, чтобы вы под них приказали выдать ссуду в три тысячи рублей.

– Какие акции-то? Покажи-ка.

– А вот-с… Акции Балабаевского механического завода, – проговорил Стукин и вынул из кармана пачку акций.

– Балабаевского механического завода? Да что она, на смех, что ли? Ведь эти акции теперь до ликвидации завода ничего не стоят.

– Как не стоят, Лавр Петрович! Что вы? Правда, они упали, но потом поднимутся. Да ведь и ссуда-то невелика, всего только три тысячи. Что такое для нашего банка три тысячи? Плюнуть… А Матильде Николаевне это будет в утешение.

– Пойми ты, что у нас уж и так там всякой дряни более чем на полмиллиона в залог принято.

– А если более полмиллиона, то три тысячи при них и не попахнут. Да и чего вам беречь чужое-то? Я на вашем месте даже бы геройство показал. Взял бы да и выдал Матильде Николаевне четыре тысячи вместо трех тысяч, и было бы это, так сказать, краеугольным камнем нашего будущего хозяйства. Судите сами, Лавр Петрович: одной ли Матильде Николаевне жить или со мной вместе, в замужнем виде!.. Разница большая.

– Ах, подлец, подлец! Чему ты меня учишь? Опомнись! Чему? – укоризненно покачал головой Хрустальников.

– Да ведь я с глазу на глаз, Лавр Петрович… Никто нас не слышит. Ну, я ничего не знаю. Я спрячу эти акции и буду ждать вашего решения. Как поедете к Матильде Николаевне, так она сама будет вас просить об этом. А только я советовал бы вам выдать ей в ссуду под эти акции не три тысячи, а четыре.

Хрустальников покачал головой:

– Однако баба за пустое столкновение слишком уж многого захотела.

– Ничего не поделаешь, Лавр Петрович, – отвечал Стукин. – И то уж я их актером Бабковским пугнул. «Так и так, – говорю, – Лавру Петровичу очень неприятно, что вы тогда в „Аркадии“ с актером Бабковским очутились. Они, – говорю, крепко подозревают и ревнуют».

– Сказал?

– Сказал.

– Ну, это хорошо, что сказал.

– Это-то только, Лавр Петрович, и помогло, а то, может статься, они с неделю капризились бы. Вы, Лавр Петрович, сейчас к Матильде Николаевне поедете?

– Завтра. Сегодня мне нельзя. Я дамочку одну жду.

– Счастливец! Все с дамочками… Ну а господину управляющему банком изволили сказать, что я сегодня проманкировал службу, занимаясь вашими делами?

– Сказал, сказал.

– А насчет места инспектора?

– Тоже сказал. С завтра ты уже можешь… У нас нет свободного инспекторства, но для тебя сделают.

– И жалованья уж три тысячи шестьсот в год?

– Ну, покуда еще ты будешь получать две тысячи четыреста.

– Ах, Лавр Петрович! – вздохнул Стукин. – Перспектива женатой жизни…

– Что «Лавр Петрович»! – перебил его Хрустальников. – Какая ты, посмотрю я на тебя, недовольная скотина!

– Молчу, молчу, Лавр Петрович… Очень вам благодарен. И за то спасибо… Позвольте ручку поцеловать…

– Не люблю я этого хамства… Оставь!

Хрустальников отдернул руку.

– Я, Лавр Петрович, не хамствую, а дарующую щедрую десницу хотел поцеловать, – отвечал Стукин и чмокнул Хрустальникова в плечо. – А насчет ссуды-то под акции Балабаевского горного и механического завода прикажете Матильду Николаевну обрадовать? Я сегодня вечером у них буду.

– Хорошо, хорошо. Я распоряжусь. Иди ты только скорей. Я даму жду, и такую даму, которой неловко с кем-нибудь встретиться здесь.

– Три или четыре тысячи велите выдать в ссуду, Лавр Петрович? – не унимался Стукин, пятясь к дверям кабинета.

– Четыре, четыре… Черт с тобой! Только провались ты скорее! – нетерпеливо говорил Хрустальников.

– Вот за это спасибо! Вот это истинный благодетель.

Стукин поклонился и хотел юркнуть за дверь, но в это время в прихожей зазвонил звонок.

– Она! – воскликнул Хрустальников, вскакивая с дивана. – Нельзя тебе теперь через парадный ход! Нельзя! – кричал он Стукину. – Иди через мою спальную. Туда тебе Степан вынесет твою шубу и проводит тебя через черный ход.

Стукин юркнул в спальню. Хрустальников притворил за ним дверь. В кабинете раздался женский говор. Стукин присел, посмотрел в замочную скважину и увидал перед собой молоденькую жену помощника бухгалтера того банка, в котором он служил. Хрустальников обнял ее одной рукой за талию, другой взял за руку и целовал в щечку.

– Третья, третья… – шептал Стукин. – Вот она кто, третья-то!