Текст книги "Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея"

Глава XIII
Всё еще во втором гнезде

Хрустальников и Стукин сидели в будуарчике у танцовщицы Еликаниды Андреевны Битюговой и пили чай с коньяком. Тут же присутствовала и маменька Еликаниды Андреевны, громко схлебывая чай со своего блюдечка и держа за щекой кусок сахару, так как пила вприкуску.

– Вот уж ведь я теперь и в хорошем теле, дочка моя, кажется, слава тебе Господи, в люди вышла и меня в люди вывела, а не могу я никак привыкнуть, чтобы этот самый чай пить внакладку, – говорила она в свое оправдание.

– Вприкуску больше выпьешь-с, – поддакнул Стукин, сидевший в углу и державший в руках стакан чаю, куда ему Хрустальников обильно влил коньяку.

Еликанида Андреевна вскинула на Стукина глаза и сказала:

– Мосье… Как вас? Я все забываю… Зачем же это вы в угол-то забились? Садитесь сюда к нам поближе. Придвиньтесь к столу.

Стукин придвинулся к столу.

– Нет, в самом деле: как вас величать по имени и по отчеству? – спросила хозяйка.

– Игнатий Кирилыч.

– Прекрасное имечко. У нас во дворце камер-лакея одного Игнатьем Кирилычем звали, – вставила свое слово маменька. – Или нет, не Игнатий Кирилыч, а Панфил Кирилыч, – прибавила она.

Хрустальников взглянул на Стукина и засмеялся.

– Эдакая рожа! Ведь уродит же Бог эдакую рожу! – проговорил он. – Елочка, взгляните, ангел мой, на его нос. Не нос, а утюг. Две капли воды утюг. А глаза… точь-в-точь как у рака. Хоть бы ты очки, Стукин, носил, что ли. Все-таки был бы приличнее.

– Ежели вы желаете, Лавр Петрович, то я с удовольствием буду носить очки.

– Желаю, даже очень желаю. А то суди сам: ведь твоими глазами ты можешь пугать женщин. Вот, например, Елочка… Она беременная женщина… Ну что, если вдруг?.. Елочка, он вам не страшен?

– Нисколько. Они даже очень приятный мужчина. Мне вот страшно только одно, что вы много коньяку себе подливаете.

– Ах, Еликанидушка, что это ты все оговариваешь Лавра Петровича! – вступилась мать. – Да и пускай их пьют. При их богатстве пилось бы, да елось, да дело на ум не шло. Кроме того, когда они немножко выпивши, в сто раз добрее. Я люблю, когда они выпивши. Вот давеча мне на шубу сто рублей подарили. У вас где фабрика, Игнатий Кирилыч? – обратилась она к Стукину.

Стукин захихикал.

– Никакой у меня фабрики нет-с. Это Лавр Петрович все из головы сочиняют.

– Врет, врет… Есть… У него фабрика шелковых материй, и вы смело можете попросить у него атласу на покрышку вашей шубы.

– А что же? Я бы хоть за деньги у них купила с фабрики. Только бы они мне на мое сиротство подешевле отпустили, – отвечала маменька.

– Маменька! – остановила ее Еликанида Андреевна.

– Зачем за деньги? – продолжал Хрустальников. – Что ему стоит? Он просто-напросто вам подарит. Велит отрезать двадцать аршинов и подарит.

– А подарят, так тем для меня лучше, тем приятнее.

– Маменька! Да разве вы не видите, что Лавр Петрович шутит!.. – еще раз сказала Еликанида Андреевна.

– Я шучу? Нисколько, – сказал Хрустальников. – Что, брат, за причина, Стукин, что Елочка не хочет тебя признать за фабриканта и богатого человека? А между тем он не только богач, но и родовитый человек. Его род идет прямо от Адама. Его предков несколько раз драли в татарской Орде у Чингисхана, при царе Иване Грозном они были биты батогами нещадно, потом им были урезаны носы и уши. Как твоего предка-то звали, которого отодрали в Орде? – обратился он к Стукину.

– Не знаю, Лавр Петрович, не слыхал…

– Про Орду-то?

– Нет, не про Орду, а про то, что драли.

– Какой вздор! Ну, в Орде не драли, так где-нибудь на конюшне драли.

Хрустальников начал зевать и по временам клевал носом. Глаза его слипались. Разговор не вязался.

– Прилягте вы, Лавр Петрович, соснуть на часок, – начала маменька Еликаниды Андреевны. – Прилягте, а мы вас потом разбудим.

– Действительно, я прилягу… – согласился Хрустальников, поднимаясь с места. – А этот урод пусть посидит здесь и подождет меня. Я посплю, а потом мы пошлем за тройкой и поедем прокатиться в «Аркадию». Там и поужинаем. И мне надо проветриться, да и Елочке не худо погулять.

– Пойдемте, Лавр Петрович, я вас сведу в гостиную на диван и подушечку вам под голову положу, – сказала мать Еликаниды Андреевны и повела Хрустальникова под руку.

Хрустальников обернулся, покачнулся на ногах и послал Еликаниде Андреевне летучий поцелуй, сказав «оревуар», а Стукину погрозил пальцем и прибавил:

– Смотри, утюг, не отбей у меня Елочку!

Через две-три минуты из гостиной раздался храп Хрустальникова.

Стукин, Еликанида Андреевна и ее мамаша продолжали сидеть в будуарчике. Разговор сначала как-то плохо клеился.

– Нет, в самом деле: если вы действительно фабрикант, то подарите на покрышку шубы бархату-то… – начала маменька, обращаясь к Стукину.

– Маменька! Да как вам не стыдно? Что за нахальство такое! – оборвала ее снова Еликанида Андреевна.

– Чего ж тут стыдиться, если у них своя фабрика? Вон когда князь Карапузов к тебе ездил, так подарил же он мне ковер со своей фабрики. Еще и сейчас его за этот ковер добрым именем поминаю.

Стукин приложил руку к сердцу.

– Уверяю вас, сударыня, божусь вам, что никакой у меня фабрики нет, – сказал он. – Я просто секретарь Лавра Петровича – и ничего больше.

– Секретарь! – воскликнула маменька. – А я думала…

– Секретарь и, кроме того, служу вместе с Лавром Петровичем в «Обществе дешевого торгового кредита».

– А как же он сказал, что вы золотопромышленник, железнодорожник?

– Господи! Да ведь они шутят.

– Вы какую же должность занимаете в банке? Должность кассира? – спросила Еликанида Андреевна.

– Нет-с, не кассира. Я так… Но скоро, однако, буду назначен инспектором, сделаюсь служащим с отчетом.

– А сколько жалованья получаете?

Стукин маслено улыбнулся, покрутил головой и сказал со вздохом:

– На этом месте можно много денег взять-с, много.

– Скажите… А вы не знаете мосье Галактеева? – спрашивала старуха. – Он был тоже кассиром в каком-то банке, а теперь, говорят, будто в тюрьме сидит.

– Нет, не знаю-с.

– Тоже прекрасный человек… Ах, какой прекрасный человек! Когда он к Еликанидушке ездил, то мне вдруг ни с того ни с сего привез дюжину серебряных чайных ложек и подарил.

– Маменька! Да бросьте вы! Ну что вспоминать о тех, которые в тюрьме сидят… – проговорила Еликанида Андреевна.

– Да ведь, может быть, занапрасно сидит, – отвечала мать. – Интендантского генерала Карушеева не знаете? – не унималась она.

– Даже не слыхал.

– Нет, я к тому, что вот этого даже судили и в Сибирь уже услали, а все говорят, что позанапрасну. Тоже пре обходительный генерал. Раз приезжает к Еликанидушке и подносит мне в подарок…

– Маменька! Если вы не замолчите, то я уйду!.. – вспыхнула Еликанида Андреевна.

– Да что ж тут такого! – недоумевала мать и разводила руками. – Право, я не понимаю…

– А если не понимаете, то подите в кухню…

– Это мать-то? Это родную мать-то? Отлично! – всплеснула руками старуха. – Я тебя родила, девять месяцев под сердцем носила, а ты…

На глазах ее показались слезы…

– Довольно, довольно! И так уж надоели… – фыркнула Еликанида Андреевна. – Мосье… Игнатий Кирилыч, кажется? – обратилась она к Стукину. – Будьте добры съездить за тройкой. Вы вернетесь, мы Лавра Петровича разбудим и поедем в «Аркадию».

– С удовольствием-с… Но только, Еликанида Андреевна… за тройкой я отправлюсь, но в «Аркадию» с вами не поеду. Поезжайте уж вы одни с Лавром Петровичем.

– Отчего? Вздор! Вздор! – вскрикнула она.

– Нет, не поеду-с… Вот видите… Я не захватил с собой денег, а на чужой счет я не желаю.

– Пустяки! Лавр Петрович заплатит.

– Нет-с, не могу… Вот если бы вы мне одолжили пятьдесят рублей взаймы до завтра, то я с удовольствием.

Стукин бросил взгляд на пачку денег, оставленных для Еликаниды Андреевны Хрустальниковым и все еще лежавших на подносе, под блюдечком с лимоном.

– С удовольствием, – отвечала она, подавая пятьдесят рублей.

– Ну, вот теперь и я поеду с удовольствием в «Аркадию», – сказал он.

Через полчаса тройка была приведена, Хрустальников разбужен, а через час Хрустальников, Еликанида Андреевна и Стукин неслись на тройке в «Аркадию».

Глава XIV
Встреча

Троечные сани так и мчались по Каменноостровскому проспекту. Дорога была прелестная. В санях сидели на первом месте Лавр Петрович Хрустальников и его «штучка», танцовщица Еликанида Андреевна Битюгова. Спиной к лошадям помещался Игнатий Кириллович Стукин. Стоял изрядный мороз. Хрустальников был в дорогой ильковой шубе, тепло укуталась в теплую песцовую ротонду Еликанида Андреевна, и жался в своей драной, отрепанной шубенке Стукин.

– Прекрасная прогулка, прекрасная… – бормотал все еще не отоспавшийся от возлияний за обедом и за чаем Хрустальников. – И так голова прелестно освежается на морозном воздухе. Пошел, ямщик! Хорошо на чай получишь! – крикнул он.

Гик ямщика, три взмаха кнутом – и кони заскакали во всю прыть. Вот и ресторан «Аркадия». Ярко освещен подъезд. К тройке ринулись со всех сторон посыльные, какие-то дворники, два швейцара, стоявшие у подъезда, и начали отстегивать полость саней.

– Отдельный кабинет… – проговорил Хрустальников, входя в подъезд и сбрасывая шубу на руки швейцару.

– Много кабинетов свободных… Пожалуйте… – отвечал швейцар.

– С фортепьянами прикажете? – подскочил к Хрустальникову лакей во фраке.

– Нет, можно и без фортепиано, но попросторнее, чтобы в случае можно было цыган пригласить. Цыгане тут?

– Свободны-с… Публики еще немного… У нас ведь больше часам к двум… Пожалуйте… Вот-с просторный кабинет.

Два лакея бросились зажигать канделябры, зажгли, и один из них остановился в почтительной позе с салфеткой под мышкой, ожидая приказаний.

– Лавр Петрович… Позвольте первым делом уж мне вас сегодня угостить… – начал Стукин. – Вас и Еликаниду Андреевну для первого знакомства.

– Ты? Ты будешь угощать меня и Елочку? Ах ты, эфиоп! Ах ты, крыса! – воскликнул Хрустальников, захохотав.

Стукина покоробило. Он кивнул украдкой на лакея и прошептал:

– Помилуйте, Лавр Петрович… Зачем же такие слова? Я от чистого сердца.

– Какое у тебя чистое сердце? Откуда у тебя чистота взялась?

– Лавр Петрович… При слуге и при посторонней даме…

– Елочка-то для меня посторонняя? Хорошо сказал!

– Для вас они не посторонние, но я их вижу сегодня в первый раз. Нет, уж позвольте, Лавр Петрович, хоть чем-нибудь… вас и их… Принесите сюда бутылку самого лучшего шампанского и фруктов, – обратился Стукин к лакею.

– Это вначале-то бутылку шампанского и фруктов! Хватил тоже… Понимаешь, как нужно пить и есть! – перебил его Хрустальников. – Подать сюда закуску поразнообразнее, бутылку хорошей мадеры и водок, – отдал он приказ.

– Шампанское прикажете заморозить? – спросил лакей.

– Само собой. Меню ужина составим потом. Пошел! Живо!

Лакей исчез.

– С чего это ты вдруг вздумал угощать? – обратился Хрустальников к Стукину. – Скажите, какой золотопромышленник выискался! Я тебя давеча у Елочки шутя золотопромышленником назвал, а ты уж и в самом деле вообразил, что ты золотопромышленник.

– Я, Лавр Петрович, в благодарность… Я хотел спрыснуть новое место…

– Какое новое место?

– А то, которое вы мне обещали, место служащего с отчетом, чтобы быть инспектором для разъездов… получать суточные и по первому классу… И я за все за это в благодарности, все чувствую. Помилуйте, разве я какой-нибудь скот бесчувственный?

– А разве я тебе обещал?

– А то как же-с… У Матильды Николаевны обещали. И Матильда Николаевна за меня просили, и вы им обещали.

– Какая Матильда Николаевна? Что ты брешешь! – нахмурился Хрустальников и покраснел.

Стукин спохватился и побледнел. Он замялся, бросил взгляд на Еликаниду Андреевну, но вдруг нашелся и проговорил:

– Матильда Николаевна… Жена нашего банкового управляющего.

– Ах да… Жена нашего управляющего… Ну, то-то… – вздохнул посвободнее Хрустальников. – А я уж думал: какая такая Матильда Николаевна? Да, да… – прибавил он. – Я действительно обещал, но как еще сам управляющий…

– Управляющему вам стоит только приказать… Разве он смеет против директора и председателя правления?

– Ах, бросьте, пожалуйста, эти разговоры! – перебила Еликанида Андреевна. – Привезли меня веселиться, а сами бог знает о чем разговариваете! Стукин! Не смейте делать серьезное лицо! Что это такое? – крикнула она на Стукина.

– Браво, браво, Елочка! Хорошенько его… Так его и надо… – захлопал в ладоши Хрустальников… – Стукин, покажи сейчас в лицах, как ты собаку на Фонтанке спасал и сам чуть не утонул. Ну, показывай, как она лапками дрыгалась… Показывай… Это ты должен за свою провинность сделать, за то, что навел скуку на Елочку.

– Покажите, как вы собаку спасали, мосье Стукин, – упрашивала Еликанида Андреевна.

Стукин начал показывать.

– Ты ляг на пол, ляг и изобрази собаку… Изобрази, как ты прежде показывал, – требовал Хрустальников.

Стукин лег и изобразил. Он даже тявкал по-собачьи. Еликанида Андреевна хохотала.

– Да вы презабавный! Послушайте, приходите ко мне почаще, запросто… Я очень люблю таких… А то такая скука, такая скука дома!..

Явилась закуска на трех подносах с целой батареей бутылочек и кувшинчиков. Компания выпила и развеселилась. Стукин начал показывать, как ходит гусем управляющий конторою по конторе банка. Еликанида Андреевна хохотала до упада.

– Елочка, Елочка, тебе вредно так хохотать в твоем положении. Ведь ты, так сказать, хоть и девица, но готовишься быть матерью, – останавливал ее Хрустальников. – Довольно, Стукин! Довольно! Пойдем лучше цыган позовем, – сказал он Стукину.

– Прикажите только, Лавр Петрович, я и один распоряжусь, – отвечал Стукин и бросился к дверям кабинета.

– Нет, зачем же? Мы вместе… Я знаком с цыганами и скажу, чтобы они полным хором… Елочка здесь посидит, а мы сходим и приведем. Пойдем.

Хрустальников отворил дверь в коридор и остолбенел, остановившись на пороге. По коридору шла закутанная в шубку Матильда Николаевна. Она шла под руку с гладко бритым молодым человеком в бобровой шапке и в пальто с бобровым воротником. Впереди их бежал лакей-татарин с зажженной канделяброй и говорил:

– Пожалуйте, ваше сиятельство… Пожалуйте вот в этот кабинет. Тут с фортепьянами.

Увидев Хрустальникова, Матильда Николаевна остановилась.

– Вы как здесь? Ведь вы хотели со мной… – заговорила она. – Вы хотели выспаться дома, приехать ко мне, когда я вернусь из оперы, и везти меня сюда…

– Я… я… Матильдочка… я хотел, действительно хотел, но потом расхотел, – бормотал Хрустальников.

Гладко бритый молодой человек отдернул руку от Матильды Николаевны и, тоже смутившись, отошел в сторону.

– Расхотели, а сами здесь. С кем вы здесь? – продолжала Матильда Николаевна.

– Со Стукиным… С Игнатием Кирилычем Стукиным… Нельзя… Нужно было его прокатить. Он так просил.

Хрустальников проскользнул в коридор и притворил за собой дверь кабинета.

– Со Стукиным? Что вы врете! – прошептала Матильда Николаевна. – Там у вас женщина. Я сейчас видела женщину.

– Никакой там женщины нет… Говорю тебе, что там Стукин. Хочешь, так я его сейчас вызову.

– Пустите меня в кабинет.

– Нельзя этого, Матильда Николаевна, – загородил ей Хрустальников дверь в кабинет. – Нельзя.

– Что вы мне говорите, что нельзя! Там женщина, и я хочу ее видеть.

– Потом, душечка, потом… Это не женщина. Это сестра Стукина… – дрожал Хрустальников как осиновый лист.

– Врете вы! Стукин рассказывал, что у него сестра – старуха, а это молоденькая женщина.

– Душечка! Тебе это так показалось. Уверяю тебя, что это сестра Стукина… Стукин! Поди сюда… – вызвал Хрустальников Стукина в коридор. – Подтверди, Стукин, что эта женщина, которая сидит в кабинете, твоя сестра. Ведь это твоя сестра?

– Ах, это вы, Матильда Николаевна! Доброго здоровья… – раскланивался Стукин.

– После раскланяешься. Тебя не раскланиваться сюда звали, – оборвал его Хрустальников. – Ты подтверди, что в кабинете твоя сестра сидит. Вот Матильда Николаевна сомневается и ревнует. Ведь сестра?

– Сестра-с…

– Ну так представьте меня вашей сестре, мосье Стукин, – сказала Матильда Николаевна.

– Душечка, этого нельзя… Так вдруг нельзя… – заговорил Хрустальников. – Ты посиди прежде в кабинетике с мосье Бабковским. Ведь это с тобой мосье… актер Бабковский приехал.

– Во-первых, со мной мосье Бабковский не приехал. Я одна сюда приехала. Приехала, чтобы вас искать, встретила в прихожей мосье Бабковского и просила, чтобы он проводил меня до кабинета, так как здесь в коридорах часто попадается много нахалов… Мерси, мосье Бабковский, можете идти, благодарю вас за услугу, – обратилась Матильда Николаевна к гладко бритому молодому человеку и, поклонясь, подала ему руку. – Ну-с, что же вы мне двери-то загораживаете! – крикнула она на Хрустальникова. – Пустите же… Я хочу познакомиться с сестрой мосье Стукина.

Хрустальников совсем растерялся.

– Нельзя, Матильдочка… Погоди немножко… – бормотал он. – Ты посиди. Погоди… Или вот что… Дай я предупрежу эту даму… Я ей представлю тебя как невесту Стукина. Только ты ей бога ради не намекай о моих к тебе отношениях… Право, нехорошо. Все-таки ведь нехорошо. Она сестра… Стукин, представь ты сам свою невесту своей сестре.

Хрустальников и сам не знал, что он такое бормочет. Стукин проскользнул в кабинет, подскочил к сидевшей на диване Еликаниде Андреевне и сказал:

– Какая сейчас странная встреча в коридоре… Сестра моя здесь. Сестра моя, Матильда Николаевна. Она хочет с вами познакомиться. Позвольте мне ее вам представить.

Стукин окончательно все перепутал, назвав Матильду Николаевну сестрой.

А Матильда Николаевна между тем входила уже в кабинет. Сзади нее шествовал, ни жив ни мертв, Хрустальников.

– Еликанида Андреевна, позвольте вам представить невесту мосье Стукина, Матильду Николаевну, – проговорил он.

– То есть как – невесту? Сестру? – вопросительно вскинула на Хрустальникова Еликанида Андреевна глаза.

– Ну да… сестру… – проговорил Стукин.

– Как – сестру? Невесту… – отвечал Хрустальников.

Матильда Николаевна и Еликанида Андреевна, вместо того чтобы подать друг другу руки, грозно смерили друг друга взором.

Глава XV
Стычка

Хрустальников, Стукин, Матильда Николаевна и Еликанида Андреевна сидели в кабинете ресторана «Аркадия». Хрустальников и Стукин были как на иголках. Стукин пристально смотрел в стену, рассматривая обои, Хрустальников ковырял вилкой сардины в жестяной коробке, помещавшейся на подносе. Матильда Николаевна, нахмурив брови, исподлобья косилась на Еликаниду Андреевну. Еликанида Андреевна держала в руке пустую рюмку и вертела ее. Длилось упорное молчание. За стеной кто-то играл на фортепиано и пел пьяным голосом «Стрелочка».

– Скажите же мне, пожалуйста, вы сестра мосье Стукина или невеста? – начала Еликанида Андреевна, обращаясь к Матильде Николаевне.

При этом вопросе Матильда Николаевна широко открыла глаза и хотела что-то сказать, но Хрустальников перебил ее.

– Невеста, невеста… – заговорил он. – Ведь ты… вы… Ведь очень хорошо знаете вашего брата, какой он чудак. Он все перепутывает… И наконец, тут он с радости… Увидал свою невесту Матильду Николаевну, обрадовался, ну и…

Матильда Николаевна сделала Хрустальникову жест и сказала:

– Молчите… Вы изолгались… Вы изолгались, как я не знаю кто… – Злоба душила ее. – И вы тоже хороши, милая моя… – обратилась она к Еликаниде Андреевне. – Сестра Стукина и спрашивает меня, сестра ли я ее брата!

– Я сестра? – удивилась Еликанида Андреевна.

Хрустальников усиленно мигал глазами Еликаниде Андреевне.

– Конечно же, сестра… – говорил он. – Сестра… но только двоюродная.

– Я двоюродная сестра? Двоюродная сестра мосье Стукина? Помилуйте, да я сегодня в первый раз его вижу! – отвечала Еликанида Андреевна. – Лавра Петровича я отлично знаю, а мосье Стукина…

У Хрустальникова и руки беспомощно опустились. Он попробовал оправдаться.

– Вот видите ли… – начал Хрустальников, но Матильда Николаевна перебила его и крикнула:

– Молчать! Теперь мне все ясно, я все поняла.

– Позвольте, Матильда Николаевна…

– Довольно. Ну-с, теперь давайте познакомимся по-настоящему… – обратилась она к Еликаниде Андреевне. – Я действительно Матильда Николаевна, но ни сестра, ни невеста этого клоуна Стукина.

– Как не невеста? Матильда Николаевна, голубушка, что вы! – вскинул на нее испуганные глаза Стукин. – Сами же вы согласились со мной венчаться, я вам сделал даже формальное предложение.

– Запретите этому уроду перебивать меня, – сказала Матильда Николаевна Хрустальникову, кивнув на Стукина.

– Матильда Николаевна, голубушка… – мог только выговорить Хрустальников.

– Молчите, старый плешивый пес, или я кину в вас вот этой бутылкой! – был ответ Матильды Николаевны. – Ну-с, сударыня… Так знайте же, что я ни сестра, ни невеста клоуна Стукина, а мать будущего ребенка этого развратного человека, который сидит перед вами и называется Лавром Петровичем Хрустальниковым.

Матильда Николаевна заморгала глазами. Показались слезы. Вспыхнула и Еликанида Андреевна. На глазах ее тоже были слезы.

– Если уж на то пошло, то позвольте и мне вам представиться по-настоящему. Я тоже мать будущего ребенка Лавра Петровича Хрустальникова.

– Понимаю-с… Понимаю-с… Я с первого раза поняла, кто вы и что вы… Но не думаете ли вы со мной равняться? Так уж это вы – ах, оставьте пожалуйста! Я порядочная женщина, которая увлеклась по своей неопытности льстивым человеком, и вот уже живу с ним седьмой год честно и верно, тогда как вы… Черт вас знает, что вы такое! Может быть, шлюха и ничего больше. Теперь мне остается только плюнуть тебе в морду и идти отсюда.

Матильда Николаевна быстро поднялась с места. Вскочила и Еликанида Андреевна.

– Что? Повтори, мерзкая! Повтори! – взвизгнула она.

– Нечего и повторять. Вот тебе… Получай…

Плевок полетел в Еликаниду Андреевну. Еликанида Андреевна схватила со стола рюмку и бросила в Матильду Николаевну. Минута – и они вцепились друг в дружку. Хрустальников и Стукин бросились разнимать. У женщин только и слышалось:

– Ах ты, мерзкая! Ах ты, подлая! Шлюха!

– Нет, врешь, ты шлюха, а не я!..

– Матильдочка, успокойся… Тебе вредно… Вспомни, что ты мать… мать будущего ребенка… Елочка… Еликанида Андреевна! Оставь хоть ты-то. Ты всегда отличалась кротким и веселым характером… – бормотал Хрустальников.

– Прочь! Или я в вас пущу бутылкой! – кричала Матильда Николаевна.

Дамы стащили друг с дружки шляпки и вцепились в волоса.

– Стукин! Да что ж ты стоишь истуканом! Бери Еликаниду Андреевну и посади ее в уголок! – кричал Хрустальников.

Стукин сунулся, но получил здоровенную плюху. Хрустальникову тоже попало по лицу. Дамы стащили со стола скатерть с закуской. Зазвенела посуда, бутылки… Раздался визг, и сами дамы упали на пол.

– Матильдочка! Елочка! – вопил Хрустальников. – Что же это такое? Зачем же делать скандал? Ведь вы срамитесь и меня срамите. Рядом в кабинете люди есть. Матильдочка!.. Елочка!

На шум сбежались лакеи, и с их помощью дам растащили. Через четверть часа Еликанида Андреевна, вся растрепанная, лежала на одном диване; на другом диване в том же кабинете лежала Матильда Николаевна. Стукин стоял с графином воды в руках. Хрустальников со стаканом, наполненным водой, в руках бегал от одного дивана к другому и бормотал:

– Елочка! Еликанида Андреевна! Ну выпей воды… Успокойся… Стоит ли из-за таких пустяков? Ведь все дело в недоразумении.

– Прочь! Или я вам выцарапаю глаза!

– Матильдочка! Ангел мой! Матильда Николаевна… – бросался Хрустальников к другому дивану. – Ну полно, успокойся! Я тебя ни на кого не променяю… – прибавляет он шепотом. – Выпей стакан воды.

– Не стану я пить после нее, поганки! – отвечала Матильда Николаевна.

– Да она не пила, видит Бог, не пила! Стукин! Дай сюда чистой воды… Налей из графина.

Вода из стакана была выплеснута, Стукин налил свежей воды из графина. Хрустальников поднес стакан Матильде Николаевне, но она со всего размаха вышибла стакан из рук Хрустальникова, и стакан, упав на пол, разбился вдребезги.

– Вот наказание-то! – воскликнул Хрустальников, вынул из кармана платок и отирал крупный пот, катившийся со лба его.

Хмель давно уже прошел у Хрустальникова. Он стоял посреди комнаты и молча посматривал то на закуску и черепки посуды, валявшиеся посреди комнаты, то на один диван, где лежала Матильда Николаевна, то на другой диван, где лежала Еликанида Андреевна.

Первой поднялась со своего дивана Еликанида Андреевна, поправила перед зеркалом свой растрепавшийся костюм и прическу, подняла шляпку и стала разыскивать в груде шуб свою ротонду. Стукин помог ей одеться.

– Ну-с, я уезжаю на тройке и оставляю вас здесь с вашей прелестницей, – проговорила она. – Но уж смотрите же… После этого ко мне ни ногой.

И она, не простясь, вышла из кабинета.

Матильда Николаевна все еще продолжала лежать на диване и вдруг принялась рыдать.

– Хочешь воды? Хочешь? Если хочешь, то я велю подать стакан. Стакан ты разбила, а графин все еще цел, – приставал к ней Хрустальников.

Она не отвечала. Рыдания делались все слабже и слаб-же. Наконец она перестала рыдать и села на диван.

– Домой ехать хочешь? – спросил Хрустальников.

– Да, домой. Но только не с вами. Вы оставайтесь здесь.

– Зачем тебе со мной ехать! У тебя здесь актер Бабковский сидит. Ты с ним поедешь домой, – подставил шпильку Хрустальников.

– Ах вы, дрянной и плешивый старый пес! Выдьте на подъезд и посмотрите, с кем я поеду, – отвечала она, надевая шляпку и шубу. – Прощайте… Я с вами завтра поговорю, если вы соблаговолите ко мне приехать.

– Непременно, непременно, Матильдочка. А только ведь как со мной была сегодня здесь дама, так точно и ты приехала с кавалером. Я про Бабковского говорю.

– Теперь мне после всех ваших поступков остается не одного кавалера, а целых десять кавалеров завести. Вы не умели меня ценить, ну и казнитесь. Прощайте!

Матильда Николаевна вышла из кабинета.

– Стукин! Проводи Матильду Николаевну! – крикнул Хрустальников.

Стукин бросился за ней в коридор, но она отстранила его.

– Шпионов не надо… – сказала она.

Стукин вернулся. Хрустальников позвонил в колокольчик и рассчитался с лакеями и за закуску, и за разбитую посуду. Он щедро дал на чай и прибавил:

– Только не болтать о скандале! Чтобы никто не знал, что здесь происходило.

– Помилуйте, ваше сиятельство, да разве это наше дело – болтать? Мало ли мы что видим и слышим, когда господа веселятся, и обо всем – молчок, – отвечали лакеи.

Спустя некоторое время Хрустальников и Стукин ехали по Каменноостровскому проспекту в город на попавшемся легковом извозчике.

– Твое дело теперь – помирить меня, Стукин, – сказал Хрустальников.

– Готов, Лавр Петрович… – отвечал Стукин. – Только с которой прикажете: с Матильдой Николаевной или с Еликанидой Андреевной?

– С обеими. Мне и той и другой жалко, и ни с той ни с другой нежелательно быть в ссоре. Ты зайди ко мне завтра поутру на квартиру.