Текст книги "Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея"

Глава XXII
В конторе банка

Был уже двенадцатый час дня, когда Игнатий Кирилыч Стукин явился для занятий в контору «Общества дешевого торгового кредита». Конторщики так и звякали на счетах, у решетки приемщиков стояли целые толпы публики, подававшей заявления, артельщики в кассах только успевали пересчитывать деньги. Стукин пробирался к своей конторке чрез отделение бухгалтерии и встретился там с тем помощником бухгалтера, жену которого он вчера так случайно увидал у Лавра Петровича Хрустальникова. Он вспомнил интимную сцену объятий и поцелуев между Хрустальниковым и женой помощника бухгалтера и невольно улыбнулся. Помощник же бухгалтера, обрусевший немец Фрош, нахмурился и начальственным тоном произнес:

– Помилуйте, что же это такое! Нам нужна справка в архиве, мы бегаем, мечемся как угорелые, а вас до сих пор нет! Разве можно являться в двенадцатом часу на службу?

– А вот если явился, значит, можно, – отвечал Стукин, даже подмигнув при этих словах, потом покосился на помощника бухгалтера, обдернул на себе новенькую пиджачную парочку, которую сегодня обновил в первый раз, и стал закуривать папироску.

– Что за странный ответ! – пробормотал помощник бухгалтера Фрош и посмотрел на Стукина во все глаза.

Стукин поднял голову и отвечал:

– Пожалуйста, не смотрите на меня такими выпученными глазами. Не люблю я этого.

Он проговорил эти слова и пустил прямо в лицо Фрошу целый клуб табачного дыма.

– Помилуйте, да ведь я к тому это, что вас даже сам управляющий искал. Он от нас требует справку, мы бежим к вам в архив, а вас нет, – понизил тон Фрош. – Управляющий ужасно сердится на вас.

– Посердится и перестанет, когда я ему расскажу, в чем дело. Я по делам Лавра Петровича Хрустальникова вчера и сегодня ездил.

– По делам Лавра Петровича? – переспросил Фрош и опять удивленно выпучил глаза.

– Чего вы опять глаза-то такие строите? Лавр Петрович меня любит и очень часто поручает свои дела. Ничего тут нет удивительного.

– Да я ничего, я так только… – смешался Фрош и прибавил: – Дайте же, пожалуйста, справку из архива. Я должен управляющему доложить.

– Ага! Теперь: дайте, пожалуйста. А вот хочу – дам, хочу – не дам.

– Да говорят вам, что управляющий требует.

– Слышу, слышу! Пусть у меня потребует, тогда я ему сам и дам. С сегодня я уже не в архиве, я переведен. С сегодня я инспектор и контролер иногородных отделений.

– Что такое? – произнес Фрош, выпучил глаза еще больше, вынул перо из-за уха и взял его в рот.

– Лавр Петрович Хрустальников назначил меня инспектором наших иногородных отделений, – повторил Стукин.

– Не может быть, – послышалось у Фроша, и он выронил изо рта перо.

– Ну, не верьте, коли не хотите, – улыбнулся Стукин.

– Да ведь у нас есть два инспектора.

– А я буду третьим. Не верите? Вот увидите.

Фрош поднял с пола перо и чесал им затылок.

– Послушайте, Стукин, да вы женаты? – спросил он.

– Что за странный вопрос! Разве только одни женатые могут занимать видные места?

– Нет, я так только, я так только… – забормотал Фрош, сконфузившись.

– Вот вы и женаты, да такого места до сих пор не получили, – дорезывал его Стукин.

– Да полноте… что вы! Я это спросил совсем с другой точки зрения. У нас есть масса женатых нуждающихся. Женатые больше нуждаются.

– Да ведь и я могу жениться…

– Нет, я про тех, у кого семьи, у кого дети есть.

– И у меня могут быть дети.

Стукин просто тешился над Фрошем. Сегодня он был неузнаваем. Куда делась согбенная, забитая фигурка Стукина в потертом пиджаке – Фрош и понять не мог. Сегодня Стукин как-то и голову держал особенно важно, как-то и курил особенно солидно. Так курят лакеи на дачах, стоя за воротами и ожидая своих господ к обеду.

– Д-да-с… Я теперь буду инспектором, – еще раз произнес Стукин и прищелкнул даже языком перед Фрошем.

В это самое время по дорожке ковра несся на всех парах управляющий конторой банка. Стукин еще издали увидал его через анфиладу комнат и спрятал за спину папироску. Управляющий тоже издали увидал Стукина и вынул из кармана свои часы.

– Двенадцать часов, а вы только еще на службу являетесь! – проговорил он, подходя к Стукину и показывая ему часы. – Сам управляющий здесь с десяти часов, а вы приходите в двенадцать.

– Я, Иван Алексеевич, по делам Лавра Петровича ездил, – отвечал Стукин.

– По делам Лавра Петровича могли бы и вечером…

– Как же я могу вечером, когда они приказывают утром…

– Ну уж вы теперь все будете валить на Лавра Петровича. Лавр Петрович вчера вас по своим делам посылал и заявил мне об этом, а про сегодня ничего не сказывал. Пожалуйста, чтоб это было в последний раз.

– Потрудитесь этот самый выговор сделать самому Лавру Петровичу, – отчеканил Стукин.

Управляющей весь вспыхнул, посмотрел по сторонам и, приблизясь к Стукину, прошептал:

– Что это у вас за тон, Стукин? Должен вам сказать, что я этого не потерплю.

– А не потерпите, так опять-таки жалуйтесь Лавру Петровичу, – громко отвечал Стукин. – Я не понимаю, чего вы ко мне привязываетесь! Высшее мое начальство посылает меня по делам, а вы привязываетесь. Спросите у самого Лавра Петровича, коли не верите, что он меня посылал.

– Я не не верю, а я не желаю слышать такой тон. Я ваш начальник. Вы можете бог знает какими щедротами и благодеяниями пользоваться от Лавра Петровича, но все-таки вы должны уважать меня, как начальника. Потрудитесь мне сделать справку. Господин Фрош! Вы ему передали насчет справки? – спросил он помощника бухгалтера.

– Передал, Иван Алексеевич, но он упрямится.

Управляющий нахмурился.

– Что это значит, господин Стукин? Вы уж, кажется, хотите и совсем перестать заниматься вашими служебными обязанностями? – спросил он.

– Нисколько-с… – отвечал Стукин. – Господин Фрош все это говорит неправду. Сегодня я дам справку с удовольствием, а только уж и сегодня же я попрошу вас назначить на мое место кого-нибудь другого.

– Разве вы оставляете службу?

– Нет, не оставляю, а Лавр Петрович делает меня инспектором. Ведь уж он говорил вам об этом.

– Да, говорил; но ведь вас тогда можно сделать инспектором, когда у нас будет вакансия.

– Лавр Петрович делает меня инспектором без вакансии.

– Без вакансии нельзя. У нас есть два инспектора. Не сгонять же их с места для вас!

– Лавр Петрович делает меня третьим инспектором.

– Не может этого быть.

– А вот сегодня Лавр Петрович приедут в заседание, так они вам скажут. Странно, что они вчера об этом вам не сказали.

– Вчера мне Лавр Петрович только и сказал, что вы висок себе разбили, клоунничая перед ним, и что он вас послал по своим делам. Впрочем, здесь не время и не место об этом разговаривать, – прибавил управляющий.

– Именно не место, Иван Алексеевич, и я попросил бы позволить мне переговорить с вами в вашем кабинете.

– Некогда мне с вами о пустяках разговаривать! Давайте скорее справку.

– Как о пустяках? Я не о пустяках, а о деле хочу… По поручению Лавра Петровича с вами поговорить хочу.

Управляющий задумался, пощипал бакенбарды и сказал:

– Ну пойдемте… Что у вас там такое?.. Посмотрим.

Управляющий привел Стукина в свой кабинет и сел.

– Во-первых-с, Иван Алексеевич, поставьте меня поскорей на место инспектора. Поставьте сегодня же, иначе я и на Матильде Николаевне жениться не могу, – начал Стукин.

– Приедет Лавр Петрович, и мы с ним об этом поговорим, – отвечал управляющий.

– Говорить тут нечего, если уж все переговорено.

– Пожалуйста, не возвышайте голос. Я этого не люблю.

– Я не возвышаю голоса, а говорю настоящим манером. Ну-с… А во-вторых, потрудитесь приказать вот под эти акции выдать Матильде Николаевне ссуду в четыре тысячи рублей.

Стукин вынул из бокового кармана пачку акций Балабаевского механического завода и показал управляющему.

– Сколько тут?

– Да по номинальной цене с лишком на пять тысяч.

– Только-то? И вы под них просите четыре тысячи! Да вы совсем с ума сошли! Ведь эти акции совсем упали.

– Лавр Петрович, верно, совсем с ума сошел, а не я-с.

– Вы забываете, что эти акции стоят теперь только в десяти процентах своей номинальной стоимости.

– Ничего не знаю, но Лавр Петрович приказали выдать четыре тысячи.

– Не мог этого Лавр Петрович приказать.

– А вот спросите. Да что, в самом деле, Иван Алексеевич, вы со мной так разговариваете! – поднял голос Стукин. – «Не мог да не мог, нельзя да нельзя!» Все можно, если начальник захочет. Ведь Матильда Николаевна не для того закладывает, чтобы банк ввести в убыток, она акции выкупит. А с другой стороны, если бы и не выкупила, так велика ли это сумма для банка – четыре тысячи! У нас и не такие суммы…

– Что «не такие суммы»? – грозно спросил управляющий.

– Конечно же, и не такие суммы… – уклончиво отвечал Стукин. – У нас и больше суммы пропадают. Да что… будем говорить прямо… Мне очень хорошо известно, что и вы, и наш кассир Карл Карлыч, и бухгалтер, и помощник…

– Что такое? – поднялся со стула управляющий.

– Пожалуйста, пожалуйста… Я все знаю… – попятился Стукин.

– Что вы знаете? Говорите! Что?

– Да все.

– Что все?

– Да про разные ссуды под черт знает какие бумаги. А если уж такие ссуды раньше были, так что значит еще четыре тысячи? Матильда Николаевна – свой человек. Она близкий человек к Лавру Петровичу… И наконец, Лавр Петрович приказывает.

Управляющий задумался.

– Хорошо… – произнес он. – Если Лавр Петрович этого желает, вы четыре тысячи получите.

– Давно бы так, Иван Алексеевич! – оживился Стукин.

Управляющий молчал.

– А насчет места инспектора, Иван Алексеевич, как же? – продолжал Стукин.

– Если Лавр Петрович желает этого, то и инспекторское место сегодня же получите. Я разделю обязанности двух инспекторов на троих инспекторов.

– Благодарю вас, Иван Алексеевич.

– Ну-с… можете идти.

– Пойду, Иван Алексеевич… Пойду и сейчас же доставлю вам справку из архива.

Стукин нырнул за дверь. Управляющий встал с места, оттопырил нижнюю губу и глубоко вздохнул.

– Вот нажил себе черта на шею! Ведь уж теперь сядет на меня, свесит ноги и поедет! – пробормотал он. – Ох уж мне эти директорские крестники!

Глава XXIII
Обновленный

Большая лампа под розовым абажуром приятным светом озаряла будуарчик Матильды Николаевны. Было тепло и уютно. На диванчике полулежа помещалась сама Матильда Николаевна с переводным романом Понсон дю Террайля в руках. Перед ней расшаркивался Стукин, расшаркался и как-то ухарски повернулся на каблуках. Матильда Николаевна улыбнулась.

– Что это вы сегодня какой-то особенный… – сказала она.

– Особенный и есть, Матильда Николаевна, – отвечал он. – Сегодня я какое-то совсем особенное вещество во всем своем внутреннем существе чувствую.

– Какое же это такое вещество? Что такое случилось?

– Сейчас все расскажу по порядку… Дайте только вздохнуть… Дайте в себя прийти.

Стукин был, действительно, несколько запыхавшись.

– Место инспектора получили, что ли? – спросила она.

– И место инспектора, и все прочее. Я, Матильда Николаевна, гений, я князь Бисмарк. Смею вас заверить, что я князь Бисмарк!

– Да вы никак с ума сошли от радости!

– Зачем с ума сходить, Матильда Николаевна? Теперь мне не с ума сходить, а ума набираться надо. Клюнуло, Матильда Николаевна, клюнуло!.. Матильда Николаевна! Позвольте послать за бутылкой шампанского.

– Ну вот… что за вздор такой… Кто же это в гостях за вином посылает!

– От глубины моей души хотел бы свое счастье спрыснуть. Впрочем, Матильда Николаевна, тут есть и ваше счастье. Мое счастье – ваше счастье.

– Что за вздор вы городите!

– Вовсе не вздор, а святую истину. Позвольте послать за бутылкой шампанского.

– Не надо. Выпейте лучше мадеры. Я вам сейчас велю подать.

– Мне хотелось бы, Матильда Николаевна, чтоб и вы выпили. Вы меня поздравили бы, а я вас!

– Я не могу пить без времени.

– Ну хоть пригубьте. Пригубьте и поздравьте меня. Так я пошлю, Матильда Николаевна?

– Нет, уж я лучше мадеры немного выпью. Даша! Дай сюда мадеры.

– Позвольте, Матильда Николаевна, ручку поцеловать.

Она протянула руку. Он взял руку и поцеловал ее трижды взасос.

– Каким вы сегодня франтом… – сказала она, рассматривая его новенькую пиджачную парочку.

– Отныне всегда таким ходить буду. Я, Матильда Николаевна, очень люблю чисто одеваться, но мне средства мои не позволяли. Судите сами, до сегодня я получал всего шестьдесят рублей в месяц.

– Ас сегодня?

– С сегодня двести пятьдесят. Позвольте, Матильда Николаевна, еще раз поцеловать вашу ручку. Я забыл поблагодарить вас за ваши хлопоты обо мне у Лавра Петровича. Только благодаря вам я получил новое место.

– Да, я просила вчера за вас Лавра Петровича. Он был у меня вечером.

– Мерси-с…

– И духами как от вас пахнет. Завились вы сегодня, что ли? – спросила она.

– С сегодняшнего дня каждый день буду и душиться, и завиваться. Я, Матильда Николаевна, уж и шубу себе новую сшил. Прекрасная шуба. Я показал бы вам ее, да внизу у швейцара оставил. Нарочно оставил у швейцара. Пусть полюбуется, а то он все косился на мою старую шубенку. Впрочем, ежели вы желаете, то я могу сбегать за шубой и принести ее?

– Не надо, не надо. Ну что мне ваша шуба?..

– Как что, Матильда Николаевна? Шуба отличная.

– Нет, уж вы лучше рассказывайте все, что с вами сегодня происходило.

– И фрак сшил, Матильда Николаевна. Портной Эрдман шил. Отличный портной. Теперь уж всегда у него буду себе платье шить.

– Ну его… платье!.. Что мне ваше платье? Платье меня не интересует.

– Нет, я к тому, что портной Эрдман и Лавру Петровичу шьет.

– Ну и прекрасно. А вы вот рассказывайте… Ах да… Вы взяли у меня тысячу рублей, чтобы купить акций и получить под них в банке ссуду. Получили?

– Все получил-с, Матильда Николаевна.

– Сколько?

– А вот сейчас все по порядку… Я и белье себе все новое купил, Матильда Николаевна. Сорочки голландского полотна по пяти рублей за штуку. Полдюжины купил. Вот одна из них на мне надета. Не угодно ли полотно посмотреть?

– Послушайте, Стукин, это, наконец, скучно! Ну что мне ваше полотно, что мне ваши сорочки? Помилуйте! После этого вы вздумаете, пожалуй, и носки свои мне показывать.

– Как вам угодно-с… – несколько смешался Стукин. – А только я от чистого сердца, Матильда Николаевна. Я, Матильда Николаевна, давно уже сбирался сделаться человеком настоящего тона.

– Скажете ли вы мне, наконец, сколько вы под акции получили в ссуду? – возвысила голос Матильда Николаевна, выйдя из терпения.

– Четыре тысячи, Матильда Николаевна. Не три, а четыре… – поспешно отвечал Стукин.

– Ну, вот за это умница… – проговорила она.

– Ручку, Матильда Николаевна. Это уж мне в награду… – И опять усердный чмок в руку. Стукин достал из кармана пачку сотенных бумажек и какие-то бланки. – Вот-с, Матильда Николаевна, четыре тысячи. Сейчас рассчитаемся и поделимся. Пожалуйте… – сказал он. – Только вам нужно кой-какие бумажонки, бланки подписать. Это пустые формальности. Во-первых, тут ваше заявление о желании получить ссуду. Я получил деньги вперед, но заявление-то все-таки надо сделать, чтобы в банке был документ. Потрудитесь вот тут расписаться: «Кронштадтская мещанка Матрена Николаевна Николаева». Остальное все уже оформлено. Чернила и перо?.. Вот чернила и перо.

Заявление подписано.

– Теперь потрудитесь деньги получить. Вот вам тысяча рублей обратно. Их я брал на покупку акций. Три тысячи рублей барыша имеется, и этот барыш мы разделим пополам. Вам полторы тысячи и мне полторы. Так?

– Так. Вот за это спасибо.

– Ручку, Матильда Николаевна, позвольте и напредки вашим доверием не оставьте, – проговорил Стукин, чмокая руку Матильды Николаевны, и вдруг звонко захихикал.

– Что вы? – спросила она.

Стукин продолжал хихикать, и хихиканье его перешло уже в хохот.

– Что с вами? – повторила Матильда Николаевна.

– Своему и вашему счастью радуюсь, Матильда Николаевна, – ответил он. – Много мы с вами таким порядком можем денег набрать, много, только бы нам не выпустить из рук Лавра Петровича.

– Как выпустить из рук? – испуганно спросила она. – Разве эта мерзавка…

– Вы про Еликаниду Андреевну? – перебил ее Стукин. – Про ту даму, которая в «Аркадии» вам маленькое недоразумение сделала?.. Та дама, Матильда Николаевна, нам не опасна, та дама – мимолетное видение и больше ничего, у той дамы три штуки Лавров Петровичей есть. Лавр Петрович съездил туда, побывал там, сорвал цветок удовольствия, да и нет его. Нет, Матильда Николаевна, на Лавра Петровича с другой стороны облаву делают, и вот за эту-то облаву я, откровенно говоря, боюсь.

– Где? Кто такая? – спросила Матильда Николаевна.

– Даете слово, что пока никому ни гугу?..

– Вот моя рука.

– Только бога ради, Матильда Николаевна, а то я погиб.

– Говорите, говорите скорей!

– На Лавра Петровича делает облаву жена нашего помощника бухгалтера Фроша. Я, Матильда Николаевна, даже видел ее у Лавра Петровича, видел, как эта проклятая немка целовалась и обнималась с Лавром Петровичем. Случайно видел в дверную щелочку, но все-таки видел. Вот, Матильда Николаевна, кто наш истинный враг, вот кого нам сковырнуть надо, но надо сковырнуть умеючи. Об этом надо подумать, надо составить план, а пока до поры до времени молчок, молчок… Тсс…

Стукин зашипел и погрозил пальцем.

– Молода она, красива? – спросила Матильда Николаевна.

– Хоть и немка, но очень и очень аппетитна. Бабец не вредный, кусок не черствый.

– Это для меня новость, – проговорила Матильда Николаевна, покачала головой и прибавила: – Ах, какой развратный петушишка этот Хрустальников!

– Все они таковы, Матильда Николаевна. С жиру это, с жиру… Ну да мы как-нибудь…

– Спасибо вам, Игнатий Кирилыч, за сообщение. Вы истинный друг.

– Рад стараться, Матильда Николаевна, только и вы не оставляйте меня своими милостями. Вдвоем мы можем далеко пойти, очень далеко, только надо дружно действовать.

В это время раздался в прихожей звонок.

– Это Лавр Петрович, он обещался сегодня вечером сюда, – сказал Стукин. – Матильда Николаевна, только сегодня бога ради ни слова, ни полслова, ни четверть слова… Даже и виду не показывайте.

– Ну вот… За кого вы меня считаете? – отвечала Матильда Николаевна.

В дверях показался Лавр Петрович Хрустальников.

Глава XXIV
Предполагаемое брачное трио

– Что может быть приятнее, когда видишь сцену воркующих голубков! – проговорил Хрустальников, войдя в будуар Матильды Николаевны и посмотрев пристально на нее и на Стукина.

– Вовсе даже и не ворковали, а занимались прозаическими денежными расчетами, – отвечала Матильда Николаевна.

– Ах да… Передал он тебе четыре тысячи?

– Передал, передал. Мерси. Откуда это вы так поздно?

– Обедал у Бореля, а потом заехал в Купеческий клуб. Думал партию в винт найти и сыграть пару роберов, но не нашел никого из наших.

– В Купеческий ли клуб заезжали-то? Не у балетной ли бесстыдницы были?

– Опять? Ведь уж помирились, ну и будет. Кто старое вспомянет, тому глаз вон. Зачем вспоминать? Мало ли, какие у мужчины бывают мимолетные шалости! И наконец, за эту шалость я уже заплатил тебе вполне достойную контрибуцию. Под ничего не стоящие бумаги ты взяла у нас в банке четыре тысячи.

– Так это с банка взята контрибуция, а не с вас, – возразила Матильда Николаевна.

– С банка… Положим, что с банка, но я разрешил ссуду, я подписал выдачу, и если ты бумажонки не выкупишь, то мне, как директору, придется самому заплатить.

– Ну где ж это видано, чтоб директора платили? Полноте, полноте…

– Взыщут, очень просто взыщут. Положим, что срок выкупа мы можем отсрочивать бесконечно, но все-таки… Ну-с… Теперь ты должна быть довольна. Ты получила ссуду, а жених твой получил место инспектора.

– По гроб буду благодарен вам, Лавр Петрович, – проговорил Стукин, вскакивая с места и бросаясь к Хрустальникову.

– Сиди, сиди… – отстранил его от себя Хрустальников и сам сел. Он посмотрел на Стукина, всплеснул руками и воскликнул: – Этакий ерошка, этакий плюгавец, этакий замухнырка – и теперь инспектором! Ну на что это похоже!

– Не беспокойтесь, Лавр Петрович, вихра больше не будет. Я его буду теперь подвивать каждый день у парикмахера. Кроме того, одеваться буду чисто и по последней моде. Вот эту парочку мне уж портной Эрдман шил, и ее хоть в самом высшем кругу так не стыдно носить. Ведь все это от бедности происходило, Лавр Петрович. От бедности я и в затасканном пиджаке ходил, от бедности и замухныркой был. А теперь, когда вы простерли десницу благодеяний, у меня и новая шуба, и все… Я, Лавр Петрович, думаю бакенбарды длинные отрастить, как у нашего управляющего. Такие бакенбарды много солидного вида дадут. Сейчас важность…

Хрустальников засмеялся.

– Ты лысину себе выщипли или каким-нибудь составом намажь себе лоб, чтобы волосы вылезли, – сказал он. – Ты вот что… Ты кислотой попробуй…

– Что вы, Лавр Петрович! Больно будет.

– Ты с доктором посоветуйся. Он пропишет тебе такое средство, что будет не больно.

– Нет, уж я лучше длинные бакенбарды…

– С длинными бакенбардами ты будешь на обезьяну на шарманке смахивать. Ну, однако, когда же теперь свадьба?

– Когда угодно, Лавр Петрович… Я готов-с… – отвечал Стукин.

– Надо скорей… Ты знаешь, Матильдочке скоро уж и не совсем ловко будет венчаться… Для глаз нехорошо. Она ждет… А главная цель брака заключается в том, чтобы дать имя ничем не повинному будущему ее ребенку.

– С восторгом готов-с, Лавр Петрович… Приказывайте только.

– Я бы хотел, чтоб, по крайней мере, через две недели. Как ты думаешь, Матильд очка?

– Ах! Мне теперь решительно все равно! – раздраженно проговорила та.

– Для тебя же, мой друг, все это делается.

– Ну, через две недели так через две недели.

– Вы, Лавр Петрович, и посаженым отцом у нас будете?

– И посаженым отцом. Сестра твоя может быть посаженой матерью.

– Только уж, пожалуйста, не та названая его сестра, которую мы видели с вами в «Аркадии», – вставила свое слово Матильда Николаевна.

– Не язви, не язви… Я сказал: кто старое вспомянет, тому глаз вон.

– Не лучше ли жену помощника бухгалтера Фроша в посаженые матери пригласить? – спросила она.

Хрустальников вспыхнул.

– Фроша? Какого такого Фроша? Разве у нас есть такой помощник бухгалтера? – проговорил он и посмотрел на Стукина.

Стукин тоже смутился.

– Есть-с, Лавр Петрович… Сейчас я вот Матильде Николаевне рассказывал, что Фрош очень удивился, когда узнал, что я сделан инспектором, вот им этот Фрош и пришел на ум. Они шутят-с… – отвечал Стукин.

– Фрош, Фрош… Ах, этот Фрош… Теперь знаю. Да разве он женат?

– Сами к его жене ездите и спрашиваете, женат ли он! – брякнула Матильда Николаевна.

– Я езжу? Езжу к жене Фроша? – заговорил Хрустальников, растерявшись. – Да когда же это? Фрош, Фрош… – твердил он и спросил Стукина: – Где живет этот Фрош?

– Наверное не знаю, Лавр Петрович, но, кажется, на Вознесенском… – отвечал Стукин и отвернулся.

– На Вознесенском? Ах, действительно, на Вознесенском проспекте я как-то крестил ребенка у одного из наших служащих! Но разве это была его жена? Я думал, что это его сестра. Такая белобрысенькая, кругленькая. Помню, помню.

Матильда Николаевна посмотрела на Хрустальникова и строго сказала:

– Полноте вам дурака-то строить! Бываете у нее каждую неделю и прикидываетесь, что не знаете, жена ли она Фроша или сестра.

– Я бываю каждую неделю? Да что ты!.. Всего только раза два и был.

– Врете вы. Я сама раза три видела вашего кучера Алексея, когда он там у подъезда стоял.

– Кучера Алексея? Ну что ж, что кучера Алексея? Кучер Алексей там действительно часто стоит, но я езжу туда вовсе не к ней, не к жене этого Фриша, или Фроша, или Гроша, а к своему доктору. Доктор там мой живет, а я лечусь у него от одышки. Вот ревность-то! – проговорил Хрустальников после некоторого молчания и прибавил: – Господи боже мой! Час от часу не легче! Теперь жену какого-то Фроша придумала.

– Перестаньте, довольно…

– Да уж именно, что довольно. Я не знаю, как тебе угодить, жениха тебе сыскал, дал этому жениху положение, подарил тебе ссуду в четыре тысячи, а ты!.. Какая неблагодарность!.. Нет, надо скорей свадьбу… И ведь что удивительно: не попрекаю же я тебя актером Бабковским.

– Еще бы вы-то смели попрекать! Вы… А за мадам Фрош я вам глаза выцарапаю.

– Вот положение-то! – вздохнул Хрустальников. – Но переменим, душечка, разговор. Ты Стукина в своей квартире думаешь поселить?

– Пускай живет. Я ему дам маленькую комнатку, – отвечала Матильда Николаевна.

– Я, Лавр Петрович, могу и на отдельной квартире, если вам угодно, – отвечал Стукин. – Для видимости я у Матильды Николаевны побуду денька три, даже пропишусь, а потом и перееду на отдельную квартирку. Квартирку устрою заранее. Две тысячки рублей вы мне на обстановочку перед свадьбой дайте.

– Какие две тысячи?

– А как же, Лавр Петрович? Обещали…

– Когда же я обещал? Пятьсот рублей я дам.

– Две тысячи, Лавр Петрович, обещали. И Иван Алексеевич, наш управляющий, две тысячи обещал, когда мне Матильду Николаевну от вашего имени сватал.

– Так ведь то Иван Алексеевич…

– И вы обещали. Вы забыли только. Помилуйте, Лавр Петрович, ведь ребенок-то будет носить мое имя, и я по закону должен иметь об нем попечение.

Хрустальников тяжело вздохнул:

– Господи! То есть что со мной делают, так это просто удивительно! – проговорил он и прибавил: – Тысячу рублей я тебе дам, а уж больше не дам. Ты место в три тысячи получил. С тебя и так довольно.

– Много вам благодарен, Лавр Петрович. Уповаю, что и наир едки своими милостями не оставите.

– Свадьбу мы сделаем тихую, скромную, – продолжал Хрустальников. – Так, Матильдочка?

– Как хотите, – отвечала Матильда Николаевна, надула губы и отвернулась.

– Опять? Ах ты господи! Да будет ли этому конец?

– Это у них нервы, Лавр Петрович, нервы… – говорил Стукин. – Сами знаете, дама в таком положении… Самое лучшее – уйти нам теперь, Лавр Петрович, и оставить Матильду Николаевну в покое.

– Уйти нам, Матильдочка?

– Проваливайте к вашей немке.

– К какой же немке-то? Ах, это просто удивительно!.. Это, это… Ну, вот я со Стукиным, с твоим женихом, вместе пойду. Он увидит, к какой я немке… Он меня до дому проводит. Прощай, друг мой, и успокойся.

– Не подходите ко мне… Можете отправляться и без нежностей…

Лавр Петрович пожал плечами и вышел из будуара. Стукин последовал за ним.

– Поедем к Борелю… Поговорить мне с тобой там надо, – сказал Лавр Петрович Стукину.

– Хоть на край света. Всюду за вами готов-с… – отвечал Стукин.