Текст книги "Наши за границей. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно"

– Эх, жалко, что мы не можем с вами поужинать! – досадливо пробормотал Николай Иванович.

– Тогда завтра можем пообедать, – отвечал земляк. – Вы завтра будете на выставке? Вот назначим там какой-нибудь пункт и встретимся.

– Надоела уж выставка-то. Завтра мы думаем пошататься по магазинам. Она вон хочет себе что-нибудь в магазине де Лувр купить.

– И отлично. И я там буду. Вот там и встретимся. В котором часу?

– Часов в одиннадцать.

– Верно, уж будете шелковые материи для жены покупать? Так спросите шелковое отделение во втором этаже и будьте там.

В это время в фойе раздался звонок, возвещающий, что сейчас поднимут занавес.

– Звонят. Сейчас начнется акт. Пойдемте на места… – сказал земляк, пробираясь из фойе в коридор, и, раскланявшись с супругами, сказал: – Так завтра в магазине Лувр? До свидания.

Супруги также направились в театральную залу.

LII

Еще и одиннадцати часов не было, а спектакль в театре «Эден» кончился. Супруги отправились домой. Они хотели ехать, но у подъезда, к немалому их удивлению, не оказалось извозчиков, и вследствие этого пришлось отправиться пешком. Расстояние от театра до их квартиры было, впрочем, невелико. На этот раз Глафира Семеновна вела уже своего мужа домой с уверенностью в дороге. Вчерашнее ночное отыскивание гостиницы ознакомило ее с улицами, ведущими к этой гостинице. Площадь Большой Оперы была знакома, прилегающая к ней улица Лафайет была знакома, переулки, выводящие из улицы Лафайет к гостинице, были также узнаны ею. Вот и посудная лавка на углу переулка. Она не была еще закрыта. Супруги вспомнили, что они хотели купить себе спиртовой таган[377]377
  Спиртовой таган — подставка для спиртовки.


[Закрыть] и жестяные чайники для заварки чая, зашли в лавку и купили. Зашли также в съестную лавку и купили себе колбасы и сыру. В съестной лавке оказался и хлеб, который также был приобретен ими. Домой они возвращались с ужином, но вот беда: у них не было спирту для тагана, на котором бы они могли заварить чай. Где купить спирт – они не знали, не знали даже, как он называется по-французски, чтобы спросить его.

– Делать нечего, придется опять без чаю спать ложиться, – сказал Николай Иванович и, тяжело вздохнув, прибавил: – Эх, жизнь парижская! А говорят еще, цивилизованная.

Подъезд гостиницы, как и вчера, был уже заперт. Они позвонили. Отворил им опять сам хозяин без сюртука, в одном жилете и в туфлях. На площадке около лестницы стояли две складные кровати, и на каждой из них из-под одеяла торчало по голове в белых спальных колпаках. В одной из голов супруги при свете привернутого, еле мерцающего рожка газа узнали голову слуги, прислуживавшего им в номере.

– А что, вен руж можно а презан получить? Он пе?[378]378
   А что, красного вина можно сейчас получить? Можно?


[Закрыть] – спросил Николай Иванович хозяина.

Тот поморщился, но все-таки ответил, что можно. Очевидно, всякая жизнь в этой маленькой гостинице совсем уже кончалась к одиннадцати часам вечера и постояльцы и прислуга после этого времени спали.

Когда они проходили мимо кровати слуги, тот поднял на своем ложе голову подобно сфинксу и произнес:

– La bougie et les allumettes sont près de la porte[379]379
   Свеча и спички возле двери.


[Закрыть].

– Что он такое бормочет нам? – спросил жену Николай Иванович.

– Что-то про свечку и про спички, – отвечала та.

Поднявшись по слабо освещенной лестнице к себе наверх, они действительно нашли на полу около двери медный подсвечник с огарком и грудку спичек, зажгли свечку и вошли в свою комнату. Вскоре явилось и вино. Его принес сам хозяин, поставил на стол и наставительно произнес:

– Je dois vous dire, monsieur, qu’à onze heures nous finissons déjà notre travail. Il faut se reposer, bonsoir, monsieur et madame[380]380
   Должен вам сказать, месье, что в 11 часов мы уже кончаем работать. Надо отдыхать, доброй ночи, месье и мадам.


[Закрыть], – раскланялся он и ушел.

– Что он сказал? – опять обратился к жене Николай Иванович.

– Решительно ничего не поняла, – отвечала та.

– Ах, француженка, француженка! Чему только вас в пансионе учили!

– Учили, но не этим словам. И наконец, в пансионе когда мы переводили что-нибудь с французского, то всегда со словарем.

Утром, когда супруги проснулись, первая мысль была о чае.

– Глаша! Как бы чайку-то заварить? – начал Николай Иванович, потягиваясь в постели. – Ведь ни разу еще за границей мы настоящим манером чаю не пили. Не знаю, как у тебя, но у меня просто тоска по чаю. Привык я по десять стаканов в день охолащивать – и вдруг такое умаление, что ни одного! Сейчас мы позовем коридорного, и растолкуй ты ему, Бога ради, чтобы он нам купил бутылку спирту для спиртовой лампы к тагану.

– А вот я сейчас в словаре посмотрю, как спирт по-французски, – сказала Глафира Семеновна, заглянула в книгу и отвечала: – Спирт – эспри… эспри де вен…[381]381
   Винный спирт.


[Закрыть]

Супруги оделись и позвонили слугу, который и явился в своем неизменном колпаке из писчей бумаги и в войлочных туфлях.

– Plaît-il, monsieur[382]382
   Пожалуйста, месье.


[Закрыть], – остановился он в выжидательной позе и глупо улыбаясь.

– Пуве ву зашете пур ну эн бутель эспри де вен?[383]383
   Можете вы купить для себя одну бутылку винного спирта?


[Закрыть] – задала ему вопрос Глафира Семеновна.

Тот улыбнулся еще глупее и отвечал:

– L’esprit de vin… C’est la boisson russe?.. Oui, madame…[384]384
   Винный спирт… Это русский напиток?.. Да, мадам…


[Закрыть]

Он побежал вниз и через четверть часа, весь запыхавшийся, вернулся с бутылкой спирту и двумя рюмками на подносе.

– Смотри, Николай Иваныч, он воображает, что этот спирт мы пить будем, – улыбаясь заметила Глафира Семеновна мужу. – Пуркуа ле вер? Иль не фо па ле вер[385]385
   Почему стакан? Не надо стакан…


[Закрыть], – обратилась она к слуге.

Тот опять глупо ухмыльнулся и спросил:

– Mais comment est-ce que vous prendrez, madame, sans verre?[386]386
   Но как вы будете пить, мадам, без стакана?


[Закрыть]

– Вот дурак-то! – вырвалось у Глафиры Семеновны. – Да это разве пить? Разве это пур буар? Се не па пур буар.

– Comment done pas boire? Et j’ai lu, madame, que les russes prennent tout ça avec grand plaisir. C’est l’eau de vin russe…[387]387
   Как не пить? Я читал, мадам, что русские пьют это с большим удовольствием. Это русская водка.


[Закрыть]

– Да это идиот какой-то! Алле, алле… Положительно он думает, что мы будем пить этот спирт… Се пур фер тэ… Компрене ву? Пур тэ[388]388
   Это чтобы делать чай… Понимаете? Для чая.


[Закрыть]. Вот.

И в доказательство Глафира Семеновна показала коридорному купленные ею накануне два жестяные чайника и таган.

– Ah! – ухмыльнулся коридорный, но не уходил. – Il faut voir, comment vous ferez le thé, ma-dame!..[389]389
   Надо посмотреть, как вы делаете чай, мадам…


[Закрыть]

– Алле, алле…

Но он стоял и продолжал улыбаться.

– Pardon, madame, il faut voir…[390]390
   Извините, мадам, надо посмотреть…


[Закрыть]

Глафира Семеновна налила спирту в лампочку тагана, зажгла светильню, вылила в чайник графин воды и поставила чайник кипятиться на тагане.

Коридорный покачивал головой и твердил:

– C’est curieux, c’est curieux… Le thé, а la russe… C’est curieux…[391]391
   Это любопытно… Чай по-русски… Это любопытно…


[Закрыть]

– А правда, мадам, что в Петербурге ходят по улицам медведи и никогда лета не бывает, а всегда снег? – спросил он по-французски, но Глафира Семеновна не поняла его вопроса и сказала:

– Разбери, что он бормочет! Николай Иваныч! Да выгони ты его, Бога ради. Я говорю – алле, алле, а он стоит и бормочет.

– Гарсон! Вон! Проваливай! – крикнул Николай Иванович и энергически указал на дверь.

Шаг за шагом, оглядываясь и покачивая головой, коридорный вышел за двери.

– Дикие, совсем дикие здесь люди, – сказала Глафира Семеновна. – А еще Париж! Про Париж-то ведь у нас говорят, что это высшая образованность.

Вскоре вода в тоненьком жестяном чайнике закипела, а Глафира Семеновна, насыпав чай в другой чайник, принялась его заваривать. Через минуту супруги наслаждались чаепитием.

– Соленого-то с вечера поевши, так наутро куда хорошо основательно чайком побаловаться, – говорил Николай Иванович, выпив стакан чаю и принимаясь за второй.

– Конечно, уж в сто раз лучше, чем ихнее кофейное хлебово из суповых чашек суповыми ложками хлебать.

Пили они чай из стаканов, находившихся в их комнате при графинах с водой, без блюдечек и при одной чайной ложечке, захваченной для дороги из Петербурга. Дабы не распалять еще раз любопытство коридорного относительно питья спирта и приготовления чая, они не звали его вторично и не требовали чайной посуды.

LIII

Напившись в охотку чаю с бутербродами, супруги стали собираться в магазин де Лувр. Глафира Семеновна оделась уже скромно в простенькое шерстяное платье и в незатейливый ватерпруф из легонькой материи.

– Ей-ей, не стоит здесь хороших нарядов трепать, право, не для кого. Дамы все такая рвань, в отрепанных платьишках, – говорила она в свое оправдание, обращаясь к мужу.

Сойдя вниз, к бюро гостиницы, они справились у хозяйки, далеко ли отстоит Луврский магазин.

– Pas loin, madame, pas loin[392]392
   Недалеко, мадам, недалеко.


[Закрыть], – отвечала хозяйка и принялась с жестами рассказывать, как близко отстоит магазин, показывая дорогу по плану Парижа, висящему на стене около конторки бюро.

– Поняла ли что-нибудь? – спросил жену Николай Иванович.

– Ничего не поняла, кроме того, что магазин недалеко. Но ничего не значит, все-таки пойдем пешком. Язык до Киева доведет. Надо же посмотреть улицы.

Уличное движение было в полном разгаре, когда супруги вышли из гостиницы и, пройдя переулки, свернули в большую улицу Лафайет. Городские часы, выставленные на столбу на перекрестке улицы, показывали половину одиннадцатого. Громыхали громадные омнибусы, переполненные публикой, вереницей тянулись одноконные колясочки извозчиков, тащились парные ломовые телеги с лошадьми, запряженными в ряд и цугом, хлопали бичи подобно ружейным выстрелам, спешили, наталкиваясь друг на друга и извиняясь, пешеходы; у открытых лавок с выставками различных товаров на улице, около дверей, продавцы и продавщицы зазывали покупателей, выкрикивая цены товаров и даже потрясая самыми товарами.

– Tout en soie… Quatre-vingt centimes lemètre[393]393
   Чистый шелк… Восемьдесят сантимов за метр.


[Закрыть], – визгливым голосом кричала миловидная молодая девушка в черном платье и белом переднике, размахивая распущенным куском красной шелковой ленты.

– Aucune concurrence![394]394
   Вне конкуренции!


[Закрыть] – басил какой то рослый усатый приказчик в дверях лавки, показывая проходившей публике поярковую шляпу и в то же время доказывая, что шляпа не боится дождя, поливая ее из хрустального графина водой.

Около некоторых из этих товарных выставок с обозначением цен на каждом предмете толпилась и публика и рылась в товаре, торговалась, почти совершенно загораживая тротуар, так что нежелающим протискиваться сквозь толпу приходилось сходить на мостовую. А на мостовой, среди проезжавших извозчичьих экипажей, омнибусов и ломовых телег лавировали разносчики с лотками, корзинами и ручными тележками, продавая зелень, плоды, печенье и тому подобные предметы. Разносчики также выкрикивали:

– Vʼlà d’s artichauts! Ma botte d’asperges! Des choux des hariciots! des poireaux des carottes![395]395
   Вот артишоки! Пучок спаржи! Капуста с фасолью! лук-порей с морковью!


[Закрыть]

К этим крикам присоединились и крики блузников-мальчишек, сующих проходящим листки с рекламами и объявлениями от разных магазинов, крики продавцов газет, помахивающих листами нумеров и рассказывающих содержание этих нумеров.

Какой-то мальчишка-газетчик, махая руками, очень сильно толкнул Глафиру Семеновну, так что та даже соскочила с тротуара и сказала:

– Вот подлец-то! И чего это только полиция смотрит и не гоняет их с дороги!

– Действительно беспорядок, – отвечал Николай Иванович, замахиваясь на убегающего мальчишку зонтиком. – И ведь что обидно: не можешь даже обругать его, мерзавца, не зная по-французски ругательных слов. Глаша! – обратился он к жене. – Ты бы мне хоть три-четыре ругательных слова по-французски сказала, чтоб я мог выругаться при случае.

– Как я скажу, ежели я сама не знаю… Нас ругательным словам в пансионе не учили. У нас пансион был такой, что даже две генеральские дочки учились. Все было на деликатной ноге, так как же тут ругательствам-то учить!

– Да, это действительно. Но должна же ты знать, как мерзавец по-французски.

– Не знаю.

– А подлец?

– Тоже не знаю. Говорю тебе, что все было на деликатной ноге.

– По-русски его ругать – никакого толку не будет, потому он все равно не поймет, – рассуждал Николай Иванович. – Ты не знаешь, как и дубина по-французски?

– Не знаю. Дерево – арбр, а как дубина – не знаю. Да отругивайся покуда словами: кошон и лянь, что значит осел и свинья.

– Что эдакому оболтусу, который тебя толкнул, свинья и осел? Надо как-нибудь похлеще его обремизить[396]396
  Обремизить – здесь: поставить в затруднительное положение, урезонить.


[Закрыть], чтобы чувствовал.

– Да ведь это покуда. Ну а насчет хлестких слов я дома в словаре справлюсь. Кошон – очень действительное слово.

Случай обругать сейчас же и представился. Из-за угла выскочил блузник с корзиной, наполненной рыбой. С криком: «Il arrive, il arrive l’marquereau!»[397]397
   Привезли, привезли скумбрию!


[Закрыть] – он наткнулся на Николая Ивановича и хотя тотчас же извинился, сказав: «pardon, monsieur», но Николай Иванович все-таки послал ему вдогонку слово «кошон». Услыхав это слово, блузник издалека иронически крикнул ему:

– Merci, monsieur, pour l’amabilité[398]398
   Благодарю за учтивость, месье.


[Закрыть].

– Не унялся, подлец? – грозно обернулся Николай Иванович к блузнику и спросил жену, что такое сказал блузник.

– За любезность тебя благодарит, – отвечала Глафира Семеновна.

– За какую любезность?

– А вот что ты его кошоном назвал. Учтивости тебя учит. Он тебя хоть и толкнул, но извинился, а ты ему все-таки: «Кошон».

– Ах он, подлец!

Николай Иванович обернулся к блузнику и издали погрозил ему кулаком. Блузник улыбнулся и, в свою очередь, погрозил Николаю Ивановичу кулаком.

– Скажите на милость, еще смеет в ответ кулаком грозиться! – воскликнул Николай Иванович и хотел броситься к блузнику, но Глафира Семеновна удержала его за рукав.

– Оставь… Ну что затевать скандал!.. Брось. Ведь может выйти драка. Плюнь… – сказала она.

Супруги выходили на площадь Большой Оперы.

LIV

На площади Большой Оперы супругов осадили со всех сторон барышники, предлагающие билеты на вечерний оперный спектакль. Барышники осаждали супругов даже и тогда, когда эти последние подошли к городовому и стали его расспрашивать, как пройти в Луврский магазин, – и городовой нисколько не препятствовал этой осаде, что несказанно удивило их.

– Смотри: стало быть, здесь дозволено барышничать театральными билетами, – заметила Глафира Семеновна мужу. – Ведь прямо в глазах городового предлагают, даже около него – и городовой хоть бы что!

Городовой очень любезно указал дорогу в Луврский магазин, и супруги опять отправились. Но тут случилось маленькое обстоятельство. Супруги, выслушав объяснение дороги, позабыли сказать городовому «спасибо». Городовой очевидно этим обиделся, окликнул супругов и, когда те обернулись, издали откозырял им и, кивнув головой, крикнул по-французски:

– Благодарю за учтивость!

Глафира Семеновна поняла, в чем дело, и тот час же сообщила об этом мужу.

– Дурак, совсем дурак. За что же тут благодарить, коли он для того и поставлен, чтоб указывать дорогу, – отвечал Николай Иванович.

– Нет, уж, должно быть, здесь такой щепетильный народ, что все на тонкой деликатности.

– Хороша тонкая деликатность, коли со всех сторон тебя на улицах толкают, извозчики на твои вопросы ничего не отвечают, а только отвертываются, ежели заняты или не хотят ехать, торговцы всякую дрянь в нос суют. Давеча вон один приказчик чуть не в нос ткнул мне резиновыми калошами, предлагая их купить, да еще ударил подошву о подошву перед самым лицом. Нет, на наших рыночных приказчиков-то, хватающих покупателей за рукава, только слава, а в сущности здесь еще хуже.

Расспрашивая дорогу, супруги добрались наконец до Луврского магазина и вошли в одну из распахнутых широких дверей его. Уже на подъезде их поразила толпа покупателей, остановившихся около сделанной в дверях выставки товаров с крупной вывеской над выставкой «Occasion», то есть – по случаю. Мужчины и дамы рылись в набросанном без системы товаре, состоящем из лент, косыночек, кружев, платочков, и читали нашпиленные на них цены. Приказчик с карандашом за ухом только наблюдал за роющейся публикой и ежеминутно выкрикивал по-французски:

– Цены написаны… Выбирайте сами!.. Цены решительные!..

Пришлось протискаться сквозь толпу.

В самом магазине было также тесно. В нескольких местах высились вывески, гласящие: касса № 1-й, касса № 2-й и так далее. Товары были выложены на прилавках, громадными штабелями стояли на полу, лежали на этажерках, висели на стенах. И чего-чего тут не было! Куски всевозможных материй, целые ворохи перчаток, женских корсетов, готового платья, лент, обуви. Около всего этого толпились покупатели. Дамы, разумеется, преобладали. Приказчики и приказчицы, облеченные исключительно во все черное, с неизменным карандашом за ухом, еле успевали отвечать на вопросы. Один приказчик продавал сразу двум-трем покупателям. Невзирая на громадное помещение, было жарко, душно; воздух был сперт.

– Эка махина магазин-то! – невольно вырвалось у Николая Ивановича, когда супруги прошли два десятка шагов.

– Я читала в описании, что здесь больше тысячи приказчиков и приказчиц, – отвечала Глафира Семеновна, у которой глаза так и разбегались по выставленным товарам.

– Ну покупай, что тебе требуется. За поднятие на Эйфелеву башню тебе ассигновано на покупки четыреста французских четвертаков.

– Пятьсот же ведь ты ассигновал. Ну скажите на милость, вот уж утягивать начинает. Пятьсот, пятьсот. Я очень хорошо помню, что пятьсот. Даже еще шестьсот.

– Да уж покупай, покупай. Вон приказчик-замухрышка освободился, у него и спроси, что тебе нужно.

– Да все нужно. А только дай прежде оглядеться. Боже мой, как дешевы эти носовые платки с Эйфелевой башней! По шестидесяти сантимов за штуку. Ведь это на наши деньги… Сколько на наши деньги?

– Двадцать две, двадцать три копейки. А только ведь это дрянь.

– Как дрянь? Для подарков отлично. Приедем из-за границы, надо что-нибудь подарить на память родным и знакомым.

– Ты платье-то прежде себе купи. Тебе ведь я платье обещал.

– Платье потом. Антанде, монсье, комбьян кут се мушуар?[399]399
   Послушайте, месье, сколько стоят эти платки?


[Закрыть] – спросила Глафира Семеновна пробегавшего мимо приказчика с ворохом товара, указывая на платочки.

– Les priz sont écrits, madame[400]400
   Цены написаны, мадам.


[Закрыть], – отвечал тот не останавливаясь.

– Монсье, монсье! Венэ зиси. Же ве зашете!..[401]401
   Идите сюда. Я хочу купить!..


[Закрыть] – обратилась она к другому приказчику, завязывавшему что-то в бумагу.

– Tout est écrit, madame. Il faut choisir seulement… Ayez la bonté…[402]402
   Все написано, мадам. Надо только выбирать. Пожалуйста.


[Закрыть] – дал этот ответ и не двинулся с места…

– Что за невежи здешние приказчики! Ни один не трогается! Послушайте, кто же здесь продает? – крикнула Глафира Семеновна уже по-русски.

Ответа не последовало. Приказчики продолжали заниматься своим делом: что-то увязывали, что-то писали на бумажках, куда-то бежали.

– Да отбери, что тебе надо, а потом и будем торговаться, – сказал Николай Иванович.

– Да как же без приказчика-то отбирать? Воображаю я, сколько здесь воруют при таких порядках, – сказала Глафира Семеновна и принялась рыться в разном мелочном товаре, то и дело восклицая: – Боже мой, как это дешево! Ведь вот за эти косыночки надо у нас прямо вдвое заплатить. По франку только… Ведь это по сорока копеек. У нас за рубль не купишь. Николай Иваныч, я возьму шесть штук.

– Да куда тебе? Ведь это дрянь.

– Дрянь-то дрянь, но ты посмотри… как дешево. Ведь это чуть не даром.

– Да на что такие косынки? Ведь ты их не будешь носить.

– Буду, буду. Да, наконец, и другие сносят. Тебе даже отлично надевать на шею, когда ты в баню идешь. Вот я эту шляпчонку возьму. Смотри: всего только два франка. Положим, она жиденькая, из бумажных кружев, но…

– Сама ведь не станешь носить такую дрянь.

– Ах, Боже мой! Да кому-нибудь подарю. Ах, какие дешевые перчатки! У нас втрое дороже… Перчаток надо купить побольше. Мой номер шесть с четвертью.

Мало-помалу был отобран целый ворох всякой дряни. Глафира Семеновна указала на него приказчику и сказала:

– Пейэ. Иль фо пейэ. Комбьян?[403]403
   Платить. Надо платить. Сколько?


[Закрыть]

Приказчик стал разбирать товар и считал его стоимость на бумажке. Вышло сорок два франка с сантимами, и он объявил сумму.

– Сорок довольно, – сказал ему Николай Иванович. – Карант. Ассе карант, а остальное в скидку. Ведь это дрянь.

– Nous avons des priz fixes, monsieur…[404]404
   У нас твердые цены, месье.


[Закрыть]

– Знаем мы эти прификсы-то! Везде и с прификсами скидывают. Карант, а больше не дам. Карант.

– Oh, non, monsieur.

И приказчик, начавший уже было завязывать товар в бумагу, снова развернул его.

– Ну пренон, ну пренон. Карант де е сантим оси…[405]405
   Мы берем, мы берем. Сорок два с сантимами.


[Закрыть] – кивнула ему Глафира Семеновна и заметила мужу: – Здесь не торгуются.

– Вздор. На том свете и то торгуются.

Приказчик пригласил их для расчета в кассу.

LV

Супруги поднялись по чугунной лестнице на второй этаж Луврского магазина. Второй этаж был занят преимущественно готовыми нарядами, мужскими и женскими. Здесь уже не было так называемых «occasion’ов», то есть выставок товаров, продающихся по случаю, с уступкой, а потому той толпы, которая стояла и двигалась внизу, не было. В отделении дамских нарядов приказчики и приказчицы были уже более прифранченные, более элегантные, чем внизу. На большинстве приказчиков виднелись черные фраки, самые лица приказчиков были как-то особенно вылощены, бороды и усы приглажены и прилажены волосок к волоску, и от них отдавало тонкими духами. Приказчики эти очень напоминали танцмейстеров. Они становились то и дело в красивые заученные позы перед покупательницами; при ответах как-то особенно наклоняли головы, подобно манежным лошадям. Приказчицы также резко отличались от приказчиц нижнего этажа. Они все на подбор были одеты хоть и в черные, но в самые новомодные платья различных последних фасонов. На головах некоторых из них красовались элегантные кружевные наколки. Очевидно, что они были одеты в модели магазина и служили вывесками.

Супруги прошли по всему этажу, пока дошли до отделения дамских платьев и «confections»[406]406
   Пошив платья.


[Закрыть]. Глафира Семеновна восторгалась на каждом шагу, поминутно останавливалась и покупала разной ненужной дряни. Николай Иванович, таскавший сзади покупки, превратился уже совсем в вьючное животное, когда они прибыли в отделение готовых дамских платьев.

– Сесть бы где-нибудь, – проговорил он, увидя стулья и отдуваясь. – Скверная здесь манера, в Париже, за посиденья на стульях платить, но я бы, уж черт с ними, пожалуй бы, заплатил.

– Садись, садись здесь, теперь можешь и отдохнуть, потому мы именно туда и пришли, куда нам надо, – сказала Глафира Семеновна. – Ведь это-то и есть отделение готовых платьев. Видишь, готовые платья в витринах висят. Смотри, смотри, какая прелесть! – воскликнула она, приходя в восторг и указывая на бальное платье.

В этот момент перед ней как из земли выросла рослая продавальщица в черном шелковом платье с громадными буфами на плечах, доходящими до ушей, и с большим воротником а-ля Мария-Антуанетта[407]407
  …большим воротником а-ля Мария-Антуанетта. – Скорее всего, имеется в виду воротник-стойка на каркасе, который обычно называют воротником а-ля Мария Стюарт.


[Закрыть]. Ежели бы не желтый кожаный сантиметр, перекинутый через шею, то ее можно бы было принять за королеву из трагедии.

– Модель этого платья, мадам, получила на нынешней выставке большую золотую медаль, – заговорила она по-французски. – C’est le dernier mot de la mode…[408]408
   Это последне слово моды.


[Закрыть]

– Же ве эн роб де суа нуар[409]409
   Я хочу платье из черного шелка.


[Закрыть], – обратилась Глафира Семеновна к продавальщице. – Черное шелковое платье думаю я себе купить, – сказала она мужу.

– Гм… – пробормотал Николай Иванович и, сложив пакеты с покупками на стол, стал отирать лоб и лицо носовым платком.

Пот с него лил градом.

– Je vous montrerai, madame, quelque chose d’extraordinaire[410]410
   Я вам покажу, мадам, нечто необычайное.


[Закрыть], – заговорила продавальщица и крикнула: – Мадемуазель Элиз! Мадам Перокэ!

Две другие продавальщицы тотчас же откликнулись на ее призыв и вопросительно остановились. Первая продавальщица тотчас же поманила их. Они подошли и, встав перед Глафирой Семеновной в позу манекенов, начали вертеться.

– Выбирайте только фасон, мадам… Этот или вот этот, – продолжала по-французски первая продавальщица, указывая на двух других продавальщиц. – А вот и третий фасон, – прибавила она и сама медленно повернулась, показывая бока, зад и перед своего платья.

Глафира Семеновна поняла, что ей сказали по-французски, но не решалась указать на фасон.

– И сет бьен, и сет бьен… – отвечала она. – Сет оси бьен… Иль фо регардэ труа фасон.

– Tout de suite, madame… Voulez-vous vous assoir… C’est monsieur votre mari?[411]411
  – И эта хороша, и эта хороша… Эта тоже хороша… Надо посмотреть три фасона. – Сию минуту, мадам… Присаживайтесь, пожалуйста… Этот месье ваш муж?


[Закрыть] – указала она на Николая Ивановича.

– Вуй, мари.

Продавальщица предложила стул и Николаю Ивановичу.

– Prenez place, monsieur…[412]412
   Присядьте, месье.


[Закрыть] Придется вам подождать довольно долго. Дамы вообще не скоро решаются на выбор костюмов. А чтобы вам не скучать, вот вам и сегодняшний нумер «Фигаро». Пожалуйста.

– Мерси, – сказал Николай Иванович, грузно опустился на стул и, раскрывая поданный ему нумер французской газеты, стал его рассматривать, делая вид, что он что-нибудь понимает.

Продавальщица между тем вытаскивала из витрин платья, показывала их и тарантила без умолку перед Глафирой Семеновной. Глафире Семеновне все что-то не нравилось.

– Же ве с висюлечками… Компренэ? С висюлечками… Гарни авек висюлечки… – старалась она объяснить продавальщице. – Авек же и пасмантри[413]413
   Я хочу… Понимаете? Украшенный… И с отделкой бисером.


[Закрыть].

– О, мадам, да это нынче не носят!

– Нон, нон… Же вю о театр[414]414
   Нет-нет… Я видела в театре.


[Закрыть]. И много, много пасмантри. Боку…

– Мадемуазель Годен! – снова выкрикнула продавальщица четвертую толстенькую и невысокого роста продавальщицу и, указывая на ее платье Глафире Семеновне, прибавила по-французски: – Вот все, что дозволяет последнее слово моды по части отделки стеклярусом. Фигура мадемуазель Годен также вполне подходит к вашей фигуре. У мадемуазель Годен такая же прелестная грудь, как у вас, такой же полный стан. Дать больше отделки с сутажем[415]415
  Сутаж – тесьма из хлопка; нить, которая сплетается из нескольких шнуров.


[Закрыть] и стеклярусом значило бы выступить из пределов моды и компрометировать фирму. Надо вам примерить вот это платье. Voyons, madame… Ayez la bonte de venir ici[416]416
   Посмотрите, мадам… Пожалуйста, пройдите сюда.


[Закрыть].

И продавщица, перекинув на руку платье, пригласила Глафиру Семеновну за ширмы на примерку. Глафира Семеновна удалилась за ширмы вместе с продавальщицей, но продавальщица тот час же выскочила оттуда и сказала Николаю Ивановичу:

– Монсье, можете придвинуться к ширмам и переговариваться с мадам, дабы не очень скучать в разлуке.

Сказано это было, разумеется, по-французски. Николай Иванович ничего не понял и удивленно выпучил на продавальщицу глаза. Та, видя, что он не понимает ее, стала приглашать жестами и даже поставила для него другой стул около ширм. Николай Иванович покрутил головой и пересел. Продавальщица между тем опять удалилась за ширмы и без умолку заговорила.

– Глаша! Понимаешь ли ты хоть капельку, что она стрекочет? – крикнул жене Николай Иванович.

– В том-то и дело, что очень мало понимаю, но чувствую, что она хочет на меня напустить туман.

– Ну то-то… И мне кажется, что она тебе зубы заговаривает. Ты очень-то не поддавайся. Да вот еще что. Ведь это такой магазин, что здесь чего хочешь, того просишь. Тут всякие товары есть. Так ты спроси у ней, нельзя ли мне чего-нибудь выпить. Пить смерть хочется.

– Неловко, Николай Иваныч, – послышалось из-за ширм. – Ну суди сам: как же в модном-то магазине?..

– Да ведь здесь в отделениях вином торгуют. Правда, не распивочно, но все-таки торгуют. Так вот бы красненького бутылочку… Можно, я чай, это сделать для хорошего покупателя. Ведь мы не на грош купить пришли. Четвертаков-то этих французских ой-ой сколько отсчитаем. Так ты спроси.

– Язык не поворачивается. Помилуй, ведь здесь не выпивное заведение.

– Так что ж из этого? В Петербурге мне из парчового магазина за пивом посылали, когда рассчитывали, что я на сотню куплю.

– Потерпи немножко. Потом уж вдвое выпьешь. Я не буду препятствовать.

– Эх, тяжко! Наелись дома ветчины и сыру, и теперь во рту даже пена какая-то от жажды, – вздохнул Николай Иванович и, опять раскрыв нумер «Фигаро», уткнул в нее нос.

LVI

Прошло более получаса, а Глафира Семеновна все еще примеряла за ширмами платья. Николай Иванович, все еще сидевший около ширм, сначала начал зевать, а потом уже и клевать носом.

– Глаша! Скоро ты там?

– Как скоро! До сих пор я еще не могу выбрать фасона платья. Главное дело, что ни мадам меня не понимает, ни я ее не понимаю. Все слова по части дамских нарядов я очень хорошо знаю по-французски, но здесь, в Париже, какие-то особенные слова, каким нас никогда не учили, – послышался голос Глафиры Семеновны из-за ширм.

– Так этак ты, пожалуй, еще и через час не кончишь с выбором фасонов.

– Не знаю, право, не знаю. Выберу платье, и потом мне нужно будет выбирать накидку. Я накидку какую-нибудь хочу себе купить для театра. Потом мне нужно шляпку… Нельзя же быть в Париже да модной шляпки себе не купить.

Николай Иванович досадливо заскоблил затылок:

– Так я бы прошелся по магазину да поискал бы вчерашнего земляка. Наверное, он бродит по магазину и ищет нас. Я пойду и посмотрю его.

– Николай Иваныч, я боюсь одна.

– Да чего ж тебе бояться-то? Я приду к тебе. Все покупки я здесь оставлю. Возьми их к себе за ширму.

Николай Иванович встал со стула и отправился бродить по магазину. Не успел он пройти и трех отделений, как натолкнулся на земляка. Земляк стоял в отделении непромокаемых материй и выбирал себе пальто.

– А, почтеннейший! Где это вы пропадаете? А я вас искал, искал и найти не мог, – проговорил он при виде Николая Ивановича.

– Да ведь жена зашла в отделение дамских нарядов и застряла там. И посейчас там за ширмами сидит и фасоны себе выбирает. С бабами, сами знаете, беда… Земляк! Не сходим ли мы куда-нибудь выпить? Пить смерть хочется. А через полчасика вернемся…

– Сходим, сходим. Тут вот как раз против магазина есть кофейня.

Земляк, не найдя себе по вкусу непромокаемого пальто, отошел от прилавка и через несколько минут был вместе с Николаем Ивановичем в кофейне, находящейся против Луврского магазина.

– Пивка, что ли, хватим? – спрашивал Николай Иванович земляка.

– Зачем пивка? В Париже надо пить красное вино, – дал ответ земляк и приказал подать бутылку вина.

Они чокнулись. Зашел разговор, где сегодня обедать, где провести вечер.

– Вечером-то бы в какое-нибудь этакое заведеньице попикантнее, позанятнее, позабористее, в какой-нибудь кафешантанчик эдакий, где разные канашки черноглазые поют, – с улыбочкой и подмигнув глазом сказал Николай Иванович. – Ведь, верно, есть такие заведения.

– Как не быть! Таких заведений много, но с женой-то вам неудобно, жена-то вам помеха, – отвечал земляк.

– Так-то оно так, но жена моя баба походная.

– Какая бы походная ни была, а все уж не дозволит вам развернуться с какими-нибудь черноглазыми канашками, как вы выражаетесь.

– Это уж само собой.

– А в Париж-то ведь только и приезжают за этим. При жене вы, как там хотите, все вроде как бы на службе, все вроде как бы в подчинении, а без нее-то у вас душа бы раздалась. Погуляли бы вволю.

– Верно, верно.

– И угораздило это вас, батенька, в Тулу с своим самоваром приехать! – продолжал земляк.

– Как так? To есть это вы про что? – недоумевал Николай Иванович.

– Как в Тулу с своим самоваром не ездят, потому что там их много, так и в Париж с своей бабой не ездят, потому что баб здесь не оберешься.

– Ах вот вы про что. Да, да, это правильно. Ну, да уж обузу захватил, так делать нечего, от нее не отбояришься. Так где бы сегодня пообедать. Вы Париж знаете?

– Знаю. Бывал. Второй раз здесь.

– Так вот порекомендуйте, где бы посытнее. А то здешние обеды все какие-то жидкие.