Текст книги "В тени первых Героев. Белые пятна челюскинской эпопеи"

Пароход «Челюскин» между 2 и 15 сентября

Итак, после 2 сентября все стало ясно: ледоколов нет, самолет остался один. Времени на разгрузку на острове Врангеля тоже нет. Наверное, в этих обстоятельствах «Челюскин» помчался на всех парах? Ничуть не бывало.

Геодезист Я. Гаккель: «В четыре часа дня первая продолжительная остановка в море Лаптевых для гидрологических наблюдений… Часа через полтора мы вновь шли полным ходом… Торосистые, сплоченные поля однолетнего льда протяжением в один-два километра попадались редко и продвижению судна не мешали. Лишь для гидрологических глубинных измерений каждую вахту делались остановки на 15–20 минут».

Каждую вахту – это каждые четыре часа, то есть за сутки время стоянки составляло минимум полтора часа. Море Лаптевых, впрочем, прошли сравнительно быстро, за пять суток. Движению мешала только сильная качка, крен судна достигал 45 градусов. 6 сентября подошли к Новосибирским островам, отделяющим море Лаптевых от Восточно-Сибирского моря. Тут экспедицию снова потянуло на исследования.

Шмидт: «Новосибирские острова мы прошли проливом Санникова, тогда как на “Сибирякове” шли более южным проливом Лаптева. Пролив Санникова, как и все Восточносибирское море, еще очень мало изучен, и наши промеры глубин могли бы иметь очень большое значение, так как этот участок является самым мелким на всем Северном морском пути. <…> В Восточносибирском море мы вновь взяли северный вариант – курс прямо на остров Врангеля. Помимо желания быстрее достигнуть ближайшей цели мы имели в виду при этом пересечь белое пятно карты, в котором, возможно, скрывается Земля Андреева».

Геодезист Я. Гаккель: «…”Челюскин” вступил в одно из интереснейших “белых пятен” Арктики, в район расположения предполагаемой Земли Андреева. Вопрос о существовании этой земли, якобы расположенной к западу от острова Врангеля, интересовал исследователей на протяжении двух столетий. Неоднократные попытки проникнуть в этот район “белого пятна” как на судах, так и на собаках с берега до сих пор ни к чему не привели. <…> Проникновению внутрь неисследованного района Восточносибирского моря всегда препятствовали льды. <…> Лишь вечером 9 сентября “Челюскин” вышел изо льдов и в густом тумане со снегом продолжал итти средним ходом, все далее врезаясь в “белое пятно”. Ночью скопления льда до восьми баллов заставили судно отклониться к югу от курса и сбавить ход».

Ну да, плавать по льдам в неизведанном районе на не приспособленном для этого судне, которое отстает от графика, так интересно!

Шмидт с сожалением отмечает: «Не имея летной разведки тяжелым самолетом и не зная, каковы в ледовом отношении подступы к острову Врангеля с запада, мы должны были повернуть на юг к берегу материка и продолжать путь по трассе прошлогоднего похода “Сибирякова”».

Делаем вывод: не имея нормальной воздушной разведки, они наугад попробовали пройти через ледяные поля, а потом отчаялись и вернулись на известную трассу.

Геодезист Я. Гаккель: «Мы вышли из пределов “белого пятна”, двое суток (выделено мной. – Н. В.) проблуждав в его льдах при сплошном тумане. Из-за отчаянно плохой видимости мы не могли не только совершать разведочные полеты в столь интересном загадочном пятне, но даже рассмотреть с мачты в бинокль окружавшие нас просторы. Все же наш рейс, в течение которого “Челюскин” углубился в “белое пятно” почти на 80 миль, имел большое значение, внеся некоторое представление о юго-западном районе таинственной Земли Андреева».

Ну если большое значение, то можно и не торопиться. Ничего, что на острове Врангеля люди смены ждут; закроем глаза и на то, что зима приближается.

Шмидт: «На меридиане мыса Шелагского мы встретили довольно серьезный лед, и дальнейшее продвижение шло медленно. Так мы приближались к мысу Северному».

К мысу Северный пароход приблизился 15 сентября. До Берингова пролива оставалось более 500 км. Мыс Северный – это материковая точка, самая близкая к острову Врангеля, на котором располагалась полярная станция, куда шел «Челюскин», чтобы доставить груз и произвести смену зимовщиков. Пожалуй, стоит рассказать, что это была за станция.

Полярная станция на острове Врангеля

Остров Врангеля разделяет Восточно-Сибирское и Чукотское моря, от материка он отделен проливом Лонга шириной примерно 150 км. База на острове, основанная в 1926 г., стала самой первой советской полярной станцией. Причина ее возникновения была чисто политическая: в 1921 г. канадский полярник Вильялмур Стефансон[9]9
  Вильялмур Стефансон (1879–1962) – канадский полярный исследователь исландского происхождения, этнограф, писатель, организатор и участник трех канадских арктических экспедиций, одна из которых длилась пять лет (1913–1917). – Прим. ред.


[Закрыть] практически по собственной инициативе создал на острове поселение и объявил территорию собственностью Британской империи. Первая отправленная им группа колонистов из пяти человек вымерла от голода и плохого снаряжения, в живых осталась только эскимоска Ада Блэкджек, но в 1923 г. Стефансон завез на остров вторую партию из 30 аляскинских эскимосов под командой американца Уэльса. Наличие британского острова в 150 км от советского побережья было, разумеется, неприемлемым для советской власти, и летом 1924 г. из Владивостока было отправлено ледокольное судно «Красный Октябрь», которое ликвидировало поселение, а обитателей вывезло обратно на Аляску. («Красный Октябрь» иногда называют канонерской лодкой, иногда портовым ледоколом: суденышко было довольно маленькое и из Чукотского моря выбралось с большим трудом.)

Канадцы продолжали настаивать, что остров необитаем, и в 1925 г. стало известно, что они собираются предпринять новую попытку колонизации. Советский Союз решил сыграть на опережение и в 1926 г. создал свою станцию. На острове высадились 59 человек, в основном эскимосы, а также несколько русских «промышленников», то есть охотников. Руководителем экспедиции был назначен 25-летний Георгий Ушаков. Впоследствии он стал известным исследователем Арктики, но высадка в 1926 г. стала его полярным крещением. Собственно, экспедиция была не совсем научной, освоение острова преследовало скорее практические цели. На нем в изобилии водились моржи, песцы и белые медведи, а также можно было прямо с поверхности собирать бивни мамонтов. Предполагалось, что поселение будет приносить прибыль. Первый состав зимовщиков пробыл на станции до 1929 г., когда ледорез «Литке» произвел смену. Вторая партия состояла из 55 эскимосов и 10 русских.

И вот этому составу немного «не повезло». Началось освоение бассейна Колымы, ледоколы оказались заняты проводками судов, и вообще флота стало остро не хватать. В 1931 г. к врангелевцам отправили шхуну «Чукотка», но она по дороге затонула. На третье лето, в 1932 г., на остров снарядили пароход «Совет» с новым составом зимовщиков, углем, продовольствием, патронами и прочим необходимым хозяйством; соответственно, он должен был забрать с острова добытые трофеи и зимовщиков. Но пароход оказался неспособен пробиться сквозь окружающие остров льды. Колонисты, очевидно, должны были остаться на четвертую зимовку, не имея продовольствия и припасов. Положение было отчаянное, но их спасла первая чукотская экспедиция С. Обручева, точнее, приданный ей самолет «Н-1» под управлением Георгия Страубе. 5 сентября, уже под самый конец навигации, они долетели до острова. По свидетельству Обручева, эскимосы были вполне довольны жизнью, но большинство русских уже назимовались досыта и хотели на материк. Один (повар Петрик) натурально сошел с ума. Страубе вывез с острова восемь человек: шестерых русских плюс появившуюся у врача жену-эскимоску и их совместного ребенка. На острове вынуждены были остаться начальник станции Арефий Минеев и его жена Варвара Власова. Кроме них, согласились продлить пребывание на острове два промышленника, Павлов и Старцев, уже прожившие здесь шесть (!) зим с начала первой экспедиции, – так описывает ситуацию Обручев. Начальник же станции Минеев сообщает, что из «европейцев» остались только он с женой и Павлов, у которого была жена-эскимоска и двое детей. (Подробней о том, кто же остался на острове, см. главу «Как по острову Врангеля призрак бродил».)

Обручев приводит результаты промысла: за три года было убито порядка 200 медведей и больше 1000 песцов, моржей без счета. Мех, особенно песцовый, составлял важный экспортный товар, его тоже решили отправить вместе с людьми, забив самолет под завязку. Людей и пушнину самолетом доставили на пароход «Совет», стоявший у кромки льдов. На борту «радостные встречи – к одному из промышленников приехали жена и дочь, которые уже перестали надеяться в этом году увидеть его». Кстати, интересная подробность: в доме начальника станции Минеева был организован целый живой уголок. Обручев упоминает ручных сов и леммингов; во дворе находились вольеры с медвежатами, приготовленными для отправки в зоопарки.

Обратным рейсом самолет забрасывает на остров необходимые для следующей зимовки продовольствие и припасы – в том объеме (не очень большом), который позволяла грузоподъемность. После единственного рейса экспедиция улетает на материк – на большее у нее не было ни времени, ни бензина, ни моторесурса.

Пароход «Совет» мужественно простаивает у края льдов до 12 сентября, ожидая, не создаст ли погода проход, и уже под самый конец навигации уходит в Берингов пролив. Смены зимовщиков не происходит, новую партию отвозят обратно, начальник Минеев с женой остаются на четвертую зимовку. Жизненных припасов у них остается буквально в обрез.

Обручев оставил описание их жизненных условий: «Прощание с колонистами: они все собираются на берегу и я снимаю всех ручной кинокамерой. После нашего отлета сразу станет на острове тихо и пусто – особенно для четырех русских. Завезти с „Совета“ новых русских колонистов было нельзя – ведь для каждого на год нужно больше полутонны продуктов. А кроме того, для отопления домов нужен уголь, на острове его почти не осталось, и если старым врангельцам, проведшим здесь от трех до шести лет, не трудно будет прожить зиму в ярангах, в пологах, отапливаясь тюленьим жиром, то для новых колонистов это было бы тяжелым испытанием. Из-за недостатка угля пришлось закрыть и радиостанцию – нечем было отапливать здание. Но существование колонии зимой 1932–1933 г. не должно было быть тяжелым: за исключением необходимости зимовки в ярангах, колонисты ни в чем не могли испытывать нужды. Мы завезли дополнительное продовольствие, патроны, соль – в количестве достаточном для остающихся зимовщиков. И мы покидаем остров с сознанием, что до будущего года он обеспечен и что все, бывшее в силах для нашего самолета, исполнено».

На следующий, 1933 год, как мы уже знаем, Главсевморпуть составил большие планы: «Челюскин» везет два десятка новых врангелевцев, дома для них, оборудование и все-все, что нужно для их счастливой жизни. Старые полярники после зимовки – для кого-то четырех-, а кого и семилетней, рассчитывают попасть на Большую землю. Житье в ярангах, как можно легко представить, им порядком осточертело. Да и соль с патронами заканчиваются. Но сентябрь приближается к середине, вот уже близко 15-е, а «Челюскин» все еще в пути. И идет все медленнее и медленнее. И надо бы уже задуматься: а что же делать?

На острове Врангеля почему-то быстро поняли, что парохода со сменой в этом году они вряд ли дождутся. Начальник станции Минеев пишет, что догадался об этом еще 31 августа, до того, как Шмидт провел морской парад в проливе Вилькицкого. Наверное, жизнь в экстремальных условиях развивает проницательность. Одновременно пришло и понимание, что делать: нужно просто выжить. Но как?

Ситуацию немного разрядила авиация. Она же и привезла информацию (радиста на острове не было уже год, и сообщения колонисты принимали только в пассивном режиме – а никто ничего им и не передавал, словно их не существует). Рассказывая по порядку и немного отматывая назад: сначала на остров прилетел самолет Леваневского – это произошло 12 августа. Согласно запискам Минеева, Леваневский прибыл налегке, никаких продуктов им не привез, и в целом начальник острова описывает это посещение довольно странно: чуть ли не Леваневский решил проведать зимовщиков по собственной инициативе, устав сидеть без дела на мысе Северный. По словам Леваневского, он должен был «обеспечивать разведкой суда колымской экспедиции», но, пока он возил на Аляску Маттерна, караваны уже прошли и делать ему было нечего.

Ф. Куканов (слева) с бортмехаником В. Шадриным (?)

Леваневский первым сообщил им, что к острову идет «Челюскин» с новой сменой, чем вселил в этот момент в островитян бодрость и уверенность. Но сам он в это время мало что знал: напоминаю, что на тот момент «Челюскин» только-только вышел из Мурманска и даже не достиг еще Карского моря. На следующий день, 13 августа, Леваневский улетел, и потом до конца месяца на острове не было никаких известий.

Следующий самолет на остров Врангеля прибыл 31 августа. Это был «Н-4» летчика Куканова. Ранее, в конце августа, Куканов закончил работу с экспедицией С. Обручева, отвез географов и своего напарника Г. Страубе в Анадырь, откуда они отбыли на пароходе на Большую землю, а сам с механиками Шадриным и Демидовым вернулся на арктическое побережье, на мыс Северный. Но сначала еще залетел в Уэлен, где провел караван судов. На мыс Северный Куканов прибыл вместе с временным вторым пилотом Чернявским и в сопровождении большого начальника – Георгия Давидовича Красинского, уполномоченного Главсевморпути в восточном секторе Арктики и руководителя Северо-Восточной летной группы, прибывшего в Арктику в короткую командировку. Несмотря на громкие титулы, под началом уполномоченного на тот момент находилось ровно два пилота, и оба летели с ним на одном самолете. А всего самолетов в восточном секторе было три, но два У-2 стояли в Уэлене, в сотнях километров к востоку, причем оба еще к тому времени находились в разобранном состоянии после транспортировки.

Красинский был человеком опытным, компетентным и здравомыслящим. Как только самолет оказался на мысе Северный, Красинский тут же направил его к зимовщикам, не сомневаясь в их бедственном положении. Также на борт летчики загрузили несколько сотен килограммов необходимых продуктов.

Красинский проинформировал Минеева, что «Челюскин» идет один, без сопровождения «Красина», – в отличие от Шмидта он не стал рассказывать сказок про сломанный винт, а прямо сообщил, что ледокол занят проводкой Ленского каравана. Где именно находится «Челюскин», Красинский не знал, но предполагал, что где-то в Карском море.

После короткого обсуждения летчики, полярники и местное начальство пришли к единому мнению, что «Челюскин» в ближайшее время на остров вряд ли попадет. Красинский предложил Минееву эвакуироваться с острова. Тот прямо спросил: а полномочен ли он делать такие предложения? Красинский так же прямо ответил, что нет. Начальник станции не решился покинуть свой пост и понял, что придется оставаться на пятую зимовку. Тем не менее они наметили план действий. Минеев попросил несколько рейсов. Красинский и Куканов ответили, что смогут прилететь еще только один раз, после этого будут заняты. Самолет привезет продукты, сколько сможет, и заберет больных эскимосов и всех «европейцев», кроме начальника и его жены. Взамен на острове будут оставлены радист и моторист для обслуживания рации.

Самолет улетел 1 сентября, Минеев вместе с ним отправил начальству полную отчаяния радиограмму, в которой просил срочно прислать хоть какое-то судно с углем. «Несмотря на заброску минимальных запасов самолетом “Н4” предстоит пятая зима в архитрудных условиях… Без доставки топлива не могу поручиться за благополучное проведение пятой зимовки». Из текста ясно, что иллюзий по поводу прихода «Челюскина» он не питал. Но в конце навигации никто, конечно же, не стал снаряжать никакое судно, и его запрос остался без ответа.

Второй раз самолет прилетел 3 сентября; сверх обещанного состоялся еще один рейс, 11 сентября, когда самолет выполнял разведку для «Челюскина». За три рейса с острова забрали 11 человек: шесть взрослых и пять детей, в том числе промышленника Павлова, пережившего семь зимовок. На остров были заброшены продукты: скорее всего, эти три рейса спасли станцию от вымирания. Как мы помним, Шмидт эти дни в книге «Поход “Челюскина”» описывает словами, полными энтузиазма: «Ближайшие два моря – море Лаптевых и Восточносибирское – не внушали опасений». А в «Восточносибирском море мы вновь взяли северный вариант – курс прямо на остров Врангеля». Затем у него идут два абзаца, в которых рассказывается об их интересных зигзагах в море, в «белом пятне карты». «Желание быстрее достигнуть ближайшей цели», то есть острова Врангеля, непринужденно сочетается с рассказами о блужданиях в тумане по неизведанным полям. Как у него это совмещается, не спрашивайте. Возможно, энтузиазм и бессвязность рассказа – это специальный прием, в котором читатель должен потеряться? В рассуждениях о неоткрытых островах у Шмидта вдруг совершенно пропадает цель всего похода – доставка груза и людей на остров Врангеля. Она заменяется совершенно другой – полярную станцию необходимо посетить самому Шмидту. Отто Юльевич делает эту подмену легко и непринужденно. Сначала он сообщает: «так мы приближались к мысу Северному», – а потом вдруг начинает рассказывать, какой там есть замечательный самолет.

«На Чукотке находился еще один мощный самолет с летчиком т. Кукановым. На нем работал известный деятель Севера т. Красинский. Самолет Куканова перед этим провел блестящую работу, облетев с экспедицией профессора Обручева весь Чукотский полуостров для составления первой карты его внутренних частей. Тов. Красинский успел также побывать на острове Врангеля, откуда он вывез группу зимовщиков (кроме начальника станции т. Минеева и его жены, решивших остаться до смены)».

Если называть вещи своими именами, то «т. Минеев» с женой не решили «остаться до смены», а не осмелились уехать, что совсем не одно и то же. И во власти Шмидта, как главного начальника, было освободить их от этого бремени. Но мы продолжим цитату:

«И этот самолет заканчивал допустимые часы полета своих моторов. Но мы условились с т. Красинским, что сделаем еще один полет на остров Врангеля, куда отправились я лично и т. Буйко, участник новой смены зимовщиков, ехавшей на “Челюскине”».

Сводку о состоянии льдов «мощный самолет» и станция «мыс Северный» начинают передавать «Челюскину» в начале сентября. 9 сентября Шмидт шлет благодарственную радиограмму:

«Мыс Северный, Красинскому. Горячо благодарю Вас, командира самолета, экипаж за разведку, имеющую большое значение для нас. Прошли мыс Шелагский, идем пока чистой водой в 20 милях от берега. “Челюскин”, Шмидт».

Вообще-то 9 сентября «Челюскин» находился на меридиане устья Индигирки, это километрах в 700 к западу от мыса Шелагский, и продолжал там блуждать в «белом пятне». До базы острова Врангеля оставалось не менее 1000 км. А мыса Шелагский он достигнет только 13 сентября, и там будет густой лед.

Да, но к 15 сентября стало совсем-совсем очевидно, что «Челюскин» подойти к острову Врангеля не успевает и не может. Заявленная транспортная цель похода оказывается сорванной. Остается только «политическая задача» – пройти Северный морской путь за одну навигацию. Не будем задавать дурацких вопросов: зачем нужно гонять по этому пути грузовые пароходы, если они не доставляют грузы, и доказательством чего все это является? Задачу поставили, надо выполнять. Тем более что ледовая обстановка стремительно осложняется, и речь уже идет только о том, как бы унести ноги из Ледовитого океана. (Или винты, если говорим о корабле.) Но Шмидту нужно хотя бы символически остров Врангеля посетить. Он вызывает самолет к себе, еще не дойдя до мыса Северный порядка 200 км. Останавливать пароход надолго больше никто не собирается.

На станцию вместо продуктов привезли профессора

15 сентября гидросамолет Куканова приводняется возле «Челюскина». Высокое начальство – руководитель экспедиции О. Ю. Шмидт, его заместитель по хозяйственным вопросам И. А. Копусов и новый начальник полярной станции П. С. Буйко – садятся в самолет, чтобы лететь на остров Врангеля.

Геодезист Гаккель наблюдал с борта парохода, как пытался взлететь самолет. «Куканов на своем “Н-4”, пробежав все разводье, не смог оторваться от воды. Самолет медленно разворачивается и на полном газу снова бежит в другой конец разводья. Опять неудача. Снова разворот и снова разбег – и так несколько раз. Полный состав команды и три пассажира не под силу старому, давно уже отлетавшему свои часы самолету. Только через полтора часа, высадив в шлюпку Копусова и откачав из поплавков набравшуюся туда воду, самолет Куканова оторвался от воды и, набрав высоту, взял курс на остров Врангеля».

О том же сообщает Буйко, новый начальник станции: «произошел маленький инцидент: к трем прилетевшим на самолете прибавилось еще трое, и, когда пошли на взлет, не смогли оторваться. Моторы отработали свой срок и не давали должного количества оборотов. Минут 15–20 мы возились с выкачкой воды из поплавков, которые от ударов о льды кое-где протекали, но следующая попытка взлететь тоже не дала результатов.

Тогда Куканов остановил машину и сказал Отто Юльевичу: необходимо снять человека, ящик лимонов и банку бензина. Тогда Отто Юльевич предложил сойти Копусову… Копусов пересел на подплывшую моторку, захватив лишний груз, и мы взметнулись в воздух».

Свидетельства о посещении острова Шмидтом оставили три человека: начальник полярной станции Минеев, предполагаемый начальник Буйко и «начальник всей Арктики» Шмидт. Причем воспоминания Минеева издавались в Ленинграде спустя два года после событий и были малоизвестны, а записки Шмидта и Буйко были включены в официальный сборник «Поход “Челюскина”» и расходились огромными тиражами. У Шмидта и Буйко полно пафоса; мемуары Минеева более приземленны и прагматичны. Интересно сравнить эти три версии.

Буйко оставил интересные подробности посещения станции: «Удар о воду ощутим, как прыжок с крыши одноэтажного дома. И вот мы уже рулим к косе, на которой стоят станционные постройки, выстроившиеся в шеренгу. К самолету подбегают люди: т. Власова – жена начальника острова, радист, переброшенный сюда Кукановым, стройный латыш Страутман и двое эскимосов». (Настоящая фамилия «латыша» – Траутман, но простим ошибку мимолетному гостю.)

«Власова и Страутман ведут нас в дом станции. Красинский и Куканов как старые знакомые начинают хозяйничать и с помощью Власовой из яичного порошка готовят омлет. Мы с Отто Юльевичем выходим наружу и осматриваем постройки. <…> Сложенные пирамиды моржового клыка, мамонтовых перекрученных бивней, развешенные повсюду шкуры медведей, живые медвежата в специальном сарае – все это готово к погрузке на пароход. Песцы уже раньше были перевезены самолетом на факторию мыса Северного».

Схема полетов Ф. Куканова между мысом Северный, «Челюскиным» и островом Врангеля

Взлет самолета Ф. Куканова

Удивительно, но очень похоже, почти теми же словами описывал свое посещение профессор Обручев, прилетавший на остров годом ранее. Но в описании Буйко есть и нечто новое:

«На пригорке, повыше станции, стоят временные палатки эскимосов. Они прибыли сюда в ожидании парохода. Во всем видна подготовка к его приходу».

Похоже, что и эскимосам уже поднадоел северный остров, а у Обручева они были вполне довольны жизнью. Почему-то все поголовно – и Шмидт тоже – говорят, что Минееву и его жене предстоит четвертая зимовка. Хотя очевидно, что зимовка их ожидает пятая.

Шмидт: «Тов. Минеев сумел прекрасно организовать работу, несмотря на то, что смена его задерживалась и он уже четвертый год проводил на острове».

Хорошая формулировка – «его смена задерживалась»! И кто же ее, интересно, задержал? А насчет сроков – пятый год он проводил на острове, пятый. Причем уголь у него был только первые два года, а продукты ему завозили одним самолетом год назад и тремя рейсами только что.

Минеев же свое положение оценивал так: «Лишения в наступавшем году предстояли большие. Утешение было одно: при жесточайшей экономии, при установлении строгих норм на продукты питания, можно было… не умереть с голоду. И только. Скверно было с витаминозными продуктами».

Начальник станции, кстати, высокое руководство не встречал. Он уехал накануне визита.

Шмидт: «К сожалению, я не встретился с т. Минеевым, который в то время был с эскимосами на северной части острова».

Буйко: «Вечером, отведав омлет системы Красинского, за чаем Отто Юльевич расспросил у Власовой о положении на острове. Начальник станции Минеев вынужден был перебраться из-за отсутствия топлива на северное побережье, где есть плавник. Сейчас он там устраивает жилье. Эскимосы с нетерпеньем ждут парохода.

О себе Власова говорит, что они с мужем затосковали о материке и за четыре года пребывания здесь сильно устали. Запасы пищи и одежды есть. Больное место – отсутствие топлива.

– Последние ящики дожгу и поеду к мужу на север, – говорит Власова».

Не берусь судить, специально ли Минеев уклонился от встречи с высоким гостем, или просто Шмидт принял свое решение о посещении позже 12 сентября и начальник станции об этом не знал, но они не встретились. Впечатления о приезде Шмидта он приводит со слов жены: «В наше отсутствие 15 сентября на остров на самолете прилетел Отто Юльевич Шмидт с новым начальником острова Буйко… Будучи уверены, что “Челюскин” этим летом все же достигнет острова Врангеля, они ничего нам не привезли, кроме подарка лично мне и Власовой – двух бутылок “Боржома”, коробки шоколада и нескольких десятков луковиц. Они рассказывали, что хотели взять с собой ящик лимонов, но из-за перегрузки самолета лимоны пришлось выгрузить».

Помимо смехотворности «подарка», поражает неукротимый оптимизм главного начальника: 15 сентября, «Челюскин» уже еле плетется, а Шмидт уверен, что в это лето он острова все же достигнет.

В трехтомнике «Поход “Челюскина”» Шмидт заканчивает описание своей поездки на остров Врангеля какой-то совершеннейшей околесицей:

«Тем не менее мы условились о мероприятиях по подготовке выгрузки на случай, если “Челюскину” удастся приблизиться к острову, и о связи путем самолетов, если этой возможности не окажется».

Какие мероприятия? Какой случай? Какой там приблизиться к острову? «Челюскин» изо всех сил торопится к Берингову проливу и останавливаться не собирается. Каких таких самолетов, почему во множественном числе? Откуда они возьмутся? Самолет явно один, вот он, стоит рядом, они на нем прилетели, у него не работают приборы и не тянут моторы, он шесть человек в воздух поднять не может, для него ящик лимонов – критичный вес.

На следующее утро, 16 сентября, высокое начальство покидает полярную станцию. Новый начальник Буйко почему-то на станции не остался. В трехтомнике он патетически описывает свои впечатления при взлете: «Забилось сердце при мысли о том, что этот пограничный советский аванпост мы еще не освоили. Велики пространства нашей Страны советов!» Ну так осваивал бы. Почему упустил такую прекрасную возможность?

Шмидт и Буйко, вернувшись на мыс Северный, до вечера осматривают там новую, только что построенную полярную станцию; вечером к ней приближается «Челюскин». За два дня он преодолел 200 км. Буйко и Шмидт по льду добираются до него, и пароход отбывает. Что интересно – в сторону Берингова пролива, а отнюдь не в направлении острова Врангеля. Как, почему? Неужели «возможности» не оказалось? А как же оптимизм?

Мыс Северный. О. Ю. Шмидт (четвертый справа) с группой полярников.

Второй справа – Ф. Куканов

Пароход изо всех сил спешит к Берингову проливу, к чистой воде. Но не успевает: 23 сентября, через семь дней после посещения острова Врангеля, «Челюскин» окончательно зажимает льдами.