Текст книги "Бенвенуто Челлини"

Флоренция, Венеция и опять Флоренция

Бенвенуто явился во Флоренцию в разгар интриги. Папа Климент VII умер, а на помощь нового папы в той же мере Алессандро не мог рассчитывать. В своей «Жизни…» Бенвенуто и словом не обмолвился об этих передрягах. Встречу с герцогом устроил кум, ваятель Николло ди Раффаэлло по прозвищу Триболо, когда-то Бенвенуто крестил его сына.

Герцог Алессандро встретил Бенвенуто с распростертыми объятиями и предложил идти к нему на службу. Бенвенуто поблагодарил, но сказал, что примет предложение герцога несколько позднее, поскольку ему предстоит совершить некое путешествие. Дело в том, что Триболо собрался ехать в Венецию к своему учителю Сансовино, который обещал ему работу. Триболо позвал с собой Бенвенуто, тот никогда не был в Венеции и охотно согласился.

Алессандро принимал Бенвенуто во дворце Пацци, где тогда проживал мессир Лоренцо Чибо с семьей, весьма влиятельный человек. Он очень помог герцогу получить власть, а позднее тоже был изгнан из Флоренции. В этом же дворце Бенвенуто впервые повстречался с Козимо Медичи, впоследствии великим герцогом Тоскании Козимо I. Бенвенуто будет служить этому Медичи последние двадцать шесть лет своей жизни. В ту пору Козимо был совсем юнец. Он принес от герцога радостную весть – Бенвенуто давали 50 золотых скудо, «чтобы я на них гулял на здоровье, а потом возвращался к нему».

В Венецию отправились верхом. Вместе с ними ехал нарочный герцога – Ламентоне. Нарочный вез изгнанникам письма от их оставшихся во Флоренции семей, что-то он имел право передать на словах. По распоряжению герцога только его посыльный имел право разговаривать с изгнанниками, другие – ни-ни под угрозой опалы, то есть изгнания из Флоренции. Все это нарочный подробно объяснил Бенвенуто и Триболо.

Проехали Болонью, первая остановка была в Ферраре. Вечером наши путешественники пошли прогуляться по городу, а заодно посмотреть на пышную процессию – герцог Феррары Эрколе II возвращался с копейного турнира. Ламентоне разыскал указанных герцогом изгнанников, порученные для передачи письма были отданы, но, видно, изгнанников было гораздо больше, чем привезенных писем. На каждом шагу встречались опальные флорентийцы, «каковые глядели на нас в упор, как бы вынуждая нас заговорить с ними». За четыре года правления Алессандро не завоевал симпатий народа, а изгнанники его люто ненавидели.

– Не смотрите на них и молчите, если хотите вернуться во Флоренцию, – увещевал перепуганный Ламентоне.

Но роковой встречи не удалось избежать. Когда уже в полночь Бенвенуто и Триболо вернулись в гостиницу, они застали там большую компанию, была здесь и опальная молодежь, и серьезные люди. Они пришли в гостиницу, чтобы узнать у Ламентоне подробности о жизни их семей и всего города. Уже в дверях Бенвенуто понял, что его узнали. Здесь были Николло Бенинтенди – он входил в Совет восьми и командовал милицией, его брат Пьеро. Еще был старик Якопо Нарда – яростный ненавистник Медичи. Все они так и вперились в пришедших взглядом.

– Я этих двоих отлично знаю, – сказал Николло Бенинтенди. – Почему они молчат и не хотят с нами разговаривать?

Нарочный Ламентоне тут же объяснил подлинную причину – у этих двоих нет разрешения на разговор с изгнанниками.

– Ну и дурость! – воскликнул брат Пьеро, на этом он не остановился и принялся бранить пришедших.

В планы Бенвенуто никак не входило испортить отношения с герцогом Алессандро, поэтому он «кротко, с полным спокойствием», сказал:

– Любезные господа, вы нам можете очень повредить, а мы вам ничем не можем быть полезны. И хотя вы нам сказали кой-какие слова, каковые нам непригожи, но даже из-за этого мы не хотим с вами ссориться.

– А мы – хотим. И вы сами, и ваш герцог у нас в заднице!

– Мы не вмешиваемся в ваши дела, вы не вмешивайтесь в наши, – все еще спокойно увещевал их Бенвенуто.

Ответ он получил в том же духе, так что пришлось выхватить шпагу. Бенвенуто не хотел никого убивать, более того, он боялся кого-нибудь ранить ненароком. Ему просто надо было подняться вверх по лестнице, чтобы пройти в свою комнату. Дальше сцена, которую обожают показывать наши кинематографисты, – враги бегут наверх за героем, он на мгновение останавливается и одним ударом толкает всех вниз. Такая же куча-мала произошла и на этот раз. Вопли, крики, ругань! Прибежал хозяин гостиницы.

– Можно поплатиться головой, если браться здесь за оружие, – крикнул он в ярости изгнанникам. – И если бы герцог узнал про ваши дерзости, он бы вас велел вздернуть за горло. Я не буду делать с вами то, чего вы заслуживаете, но чтоб ноги вашей не было в моей гостинице.

Бенвенуто хотел извиниться перед хозяином, но тот сказал, что сам все понял, что Бенвенуто тысячу раз прав и чтоб он остерегался в дороге этих господ. Ну и как можно отнестись к этой сцене? Дело не в том, как там все произошло, а как все это было описано. Бенвенуто пишет про этих отверженных – «они казались стадом свиней». Что уж так-то? А ведь это были защитники его родного города от чужеземцев. Бенвенуто и сам служил в милиции, готовясь биться за родной город. Но это было давно. Сейчас он служит Медичи, ему дела нет до того, что они тираны. В кошельке у него 50 золотых скудо, теперь он будет служить герцогу Алессандро, а республиканские лозунги ему не по карману. Патриотизм, совесть, свобода – эти слова не из его лексикона. Верой и правдой Бенвенуто служил только своему искусству.

– Погоди, мы еще встретимся в Венеции! – прокричал Пьеро Бенинтенди с угрозой вслед Бенвенуто.

Венеция в ту пору почитала себя центром мира. Город был сказочно богат. Ни по своему географическому расположению, ни по архитектуре и быту он не был похож на то, что видел Бенвенуто ранее. Ну, хоть удивись сказочному Дворцу дожей и церкви Святого Марка – чуду света, гондолам – чисто венецианскому способу передвижения, странному переплетению улочек, по которым ходишь не на прямую, а как шахматный конь! Правда, Бенвенуто в своей «Жизни…» не описывает ни Рим, ни Флоренцию, но там он житель, глаз давно привык к городскому пейзажу, замылился, а здесь он путешественник, турист!

Венеция была республикой, сюда стекались все изгнанники, жертвы войны и придворной интриги. «Бич герцогов» – сатирик Аретино, перессорившись со всей Италией, нашел здесь приют. Здесь была великолепная литература и живопись. Кроме того, в этом городе шумел вечный, неугомонный праздник. П.П. Муратов пишет: «В 1514 году венецианский сенат решил обложить налогом всех куртизанок. По переписи их оказалось около одиннадцати тысяч. Эта цифра сразу вводит нас в несколько головокружительный масштаб тогдашней венецианской жизни. Чтобы нарядить и убрать этих женщин и всех патрицианок, сколько нужно было золота, сколько излюбленного венецианками жемчуга, сколько зеркал, сколько мехов, кружев и драгоценных камней! Никогда и нигде не было такого богатства и разнообразия тканей, как в Венеции XVI века!»

Ничего этого Бенвенуто не заметил, не захотел видеть. Достойными упоминания в его «Жизни…» были только два момента. Во-первых, по приезде в город он тут же испросил позволения носить оружие, «худшее, что мне грозит, лишиться шпаги». И так случилось, что он действительно встретил на улице «Пьеро Бенинтенди, каковой был с некоторыми». На этот раз благоразумие взяло верх, Бенвенуто зашел в лавку к аптекарю, и Пьеро с товарищами прошел мимо.

Второе достойное описания в Венеции – это обед у великого архитектора и скульптора Якопо Сансовино. Бенвенуто мог знать Сансовино по Риму, который там начинал свою карьеру, а после разгрома города в 1527 году уехал в Венецию. Обед был роскошный, но Триболо посмел заикнуться о работе, ради которой учитель и позвал его в Венецию.

– Не будем сейчас говорить на эту тему. Зайди в другой раз, – важно сказал Сансовино.

Триболо скис и присмирел.

– Слишком уж далек ваш дом от его дома, чтобы заходить еще раз, – сказал со смехом Бенвенуто, заступаясь за товарища.

На это великий ваятель, встав в позу, заявил, что таким людям, как он, почтенным и даровитым, недосуг думать о подобных мелочах. Далее он стал расхваливать искусство, превознося себя сверх меры, а других ругая, и даже Микеланджело задел ненароком. Тут уж Бенвенуто не выдержал, приосанился и дал Сансовино отповедь по всем правилам истинно скромного человека:

«– Мессер Якопо, люди даровитые, которые создают и добрые произведения, познаются много лучше, когда их хвалят другие, чем когда они столь уверенно хвалят самих себя».

Чистый, как горный ручей, Бенвенуто, да таких хвастунов, как он сам, свет не видел! Правда, он не был завистлив и уважал чужой труд, так что это идет ему в зачет. А что Венецией не восхитился, так и это можно понять. Книга написана под диктовку много лет спустя, так чего ради он будет заливаться соловьем о красотах Венеции или Парижа, если каждый желающий может сам туда поехать и посмотреть. А вот то, что он видел и делал сам, может описать только он, и никто другой.

И все-таки видно, что не понравилась ему Венеция. Главным в этом путешествии была встреча с изгнанниками, она ему покоя не давала, а приключившаяся с ним на обратной дороге развязка – смешная, нелепая и уж совсем недостойная гениального ювелира.

На обратном пути во Флоренцию Бенвенуто с Триболо (осталось неизвестным, получил он заказ или нет) остановились в маленькой гостинице. Хозяин сказал, что желает получить деньги за ночлег вперед.

– Но это не принято, – возразил Бенвенуто, – деньги платят после постоя!

– А я хочу получить их по моему способу, – нагло ответил хозяин. – И не морочьте мне голову.

Постели, однако, были хорошими, новыми, белье чистым, но Бенвенуто долго не мог уснуть, томимый одной мыслью – как отомстить сквалыге и мерзавцу хозяину. Идеи были одна другой краше: поджечь дом или зарезать четырех хозяйских лошадей, которых он заприметил в конюшне. Идеи хорошие, но опасные, можно не успеть ноги унести. Наконец он придумал план мести и с чистой совестью заснул.

Утром, когда пожитки были уже перенесены в лодку, а лошади, которым предстояло тянуть эту лодку с берега, привязаны к бечеве, Бенвенуто сказал, что забыл в гостинице туфли. «Подождите меня, я мигом!» Он вернулся в гостиницу, хозяину было не до него, как сказал слуга, он был занял любовью «с одной лентяйкой, которую всегда жаждал». «Поднявшись наверх, я взял ножик, который был как бритва; и четыре постели, которые там были, я все их искрошил этим ножом; так что я убедился, что нанес убытку на пятьдесят с лишним скудо».

Вернувшись, он не преминул похвастаться своим подвигом Триболо, и бедный ваятель всю дорогу умирал от страха, что их догонят и прибьют. А Бенвенуто остался собой чрезвычайно доволен. Вот так… А ведь не мальчишка уже, тридцать пять на подходе, более чем солидный возраст для мужчины.

Во Флоренции Бенвенуто тут же принялся за работу. Он опять делал чеканы для монет. Первой была серебряная монета в сорок сольди, с одной стороны на ней был изображен герцог Алессандро, с другой – святые Косьма и Дамиан. Герцог остался очень доволен. Далее последовал джулио, на котором был изображен святой Иоанн в профиль с книгой в руке, а с другой стороны герб герцога. Потом он сделал чекан для полуджулио «с головой святого Иоанна с лица». Были сделаны чеканы и для золотых скудо. Все складывалось как нельзя лучше, и Бенвенуто попросил назначить себе жалованье и дать при монетном дворе комнаты под жилье и мастерскую. Герцог горячо пообещал выполнить его просьбу, а на радостях подарил великолепную аркебузу.

Комнаты Бенвенуто так и не дали, но Алессандро сделал новый заказ – изготовить медаль с его изображением, как для папы Климента VII. Бенвенуто начал лепить модель в воске, а так как изображение было портретным, он лепил с натуры. Герцог принимал его в любое время. Рядом с Алессандро всегда находился его двоюродный брат Лоренцино, прозванный Лорензаччо, то есть «плохой Лоренцо». Установить точное родство этих двоих невозможно, одно точно – оба Медичи. Они были неразлучны, Лорензаччо слыл человеком тяжелого нрава, при этом философом и поэтом. Бенвенуто пишет, что Алессандро относился к брату с явным пренебрежением, считая его «когда придурковатым, а когда бездельником».

Все во Флоренции складывалось удачно, и твердое жалованье ему бы, конечно, назначили, но он и здесь умудрился обзавестись врагом, неким Оттавио Медичи. Этот господин интриговал против герцога, а заодно старался досадить и Бенвенуто, поэтому тот очень обрадовался, получив письмо из Рима. Папа велел ему возвращаться, к письму прилагался охранный лист. Приближался август, а с ним праздник святых Марий, после которого Бенвенуто должен был получить помилование за убийство Помпео.

Он отправился просить разрешение на отъезд. Герцог принял его в постели, «говорили, что он побеспутствовал», а раз так, то у него трещала голова с похмелья. Выслушав просьбу Бенвенуто, он с раздражением сказал: «Нет!» Потом смилостивился, стал говорить мягче и обещать золотые горы. В спальне находился Лоренцино, он тоже сказал Бенвенуто:

– Лучше бы ты остался.

Но Бенвенуто, когда надо, умел уговорить. Вот, смотрите, я уже сделал в воске ваш чудесный портрет. Работать с чеканами в мое отсутствие будет мой ученик, римлянин, прекрасный мастер, а я тем временем в Риме сделаю для вас медаль, которой еще не видел свет. А как только я получу помилование, я тут же вернусь во Флоренцию.

– Ваша светлость, я сделаю медаль лучше и красивее, чем у папы Климента, – сказал он в заключение, – а мессир Лоренцино пусть придумает оборот для вашей медали. Он человек ученый, он придумает то, что надо.

Лорензаччо оживился:

– Да, я сделаю оборот. Я только и думаю последнее время, как сделать прекрасный оборот, достойный вашей светлости. – Он поклонился в сторону герцога. – Этот оборот изумит мир.

Время покажет, какой «оборот» придумал Лорензаччо для своего брата. Бенвенуто же, не испрашивая повторно разрешения, оставил Флоренцию. Герцог послал ему вдогонку слугу, который вручил Бенвенуто 50 золотых дукатов: «Погуляй за мое здоровье и возвращайся быстрее!» Щедрый герцог, ничего не скажешь, но в книге Бенвенуто аккуратно подвел черту (двадцать пять лет прошло, а он помнил): «Монетный двор остался мне должен за работу, за мои чеканы больше 70 скудо».

В Риме его тесной толпой окружили друзья. Много у него было врагов, много, но друзей неисчислимо больше, и всех он помнит по имени, и всё это люди почтенные и достойные. Отпраздновали встречу, повеселились, и в ту же ночь в дом явилась охрана. Бенвенуто не надеялся на охранный лист: вначале арестуют, а потом будут разбираться. Первая мысль была бежать, но дом окружен. Тогда Бенвенуто надел кольчугу, взял в правую руку шпагу, в левую охранный лист и крикнул мальчику слуге:

– Открывай!

В дом ворвались солдаты, но, увидев, что хозяин вооружен, остановились в дверях.

– Прочтите охранный лист! – крикнул Бенвенуто.

– Это мы сделаем потом. – Все шло именно так, как он предсказывал.

– Со мной правда! Или я уйду живым, или отдамся вам мертвым!

Позвали секретаря. Пока тот читал бумагу, солдаты несколько раз пытались схватить Бенвенуто, но тот увертывался, как угорь. Пришлось им уйти ни с чем. На следующий день Бенвенуто предстал перед папой. Павел III заказал ему кой-какие вещицы из золота.

– С превеликим удовольствием, ваше преосвященство, но окажите мне великую милость, – он встал на колени, – прикажите, чтобы меня не сажали в тюрьму.

– Но таков обычай, – сказал папа.

Именно так, и Бенвенуто знал об этом. Назначенный к помилованию, прежде чем идти в процессии на День святых Марий, должен отсидеть какой-то, пусть хоть самый малый, срок в тюрьме, в противном случае какое же это помилование?

Не вставая с колен, Бенвенуто продолжал канючить: мол, нет слов, как он благодарен его святейшеству за охранный лист, без него он бы пропал, но в тюрьму он не пойдет, лучше уж сразу без всякого помилования вернуться во Флоренцию на службу к герцогу Алессандро.

– Ладно. Пусть Бенвенуто получить помилование без темницы. Пусть выправят указ, чтобы все было в порядке, – приказал Павел III.

И ведь выправили, и папа опять поставил свою подпись, в День святых Марий Бенвенуто, как и было положено, шел в процессии. К торжественному дню он справил костюм из голубого шелка, своего слугу Ченцо, того самого, который присутствовал с ним в Колизее на некромантическом сеансе, он нарядил в камзол и штаны из белой тафты. Рядом с ними шли два дворянина. Он получил помилование. Но есть суд людской, а есть истинный суд Божий. Об этом в следующей главе.

Хвори Бенвенуто

Рассказывая о жизни Бенвенуто Челлини, я выбираю из множества лиц и событий только те, которые были поворотными в его судьбе, так сказать, находились в точке бифуркации, поэтому рассказ о болезнях нашего героя может показаться неуместным, но он пишет о них с таким смаком и азартом, что, право, их невозможно обойти молчанием. Наследственность Бенвенуто не подкачала, дед дожил до глубокой старости, отец, если бы не чума, тоже наверняка бы долго жил. Тем не менее Бенвенуто болел много и часто. На больничной койке он не корчил из себя героя, жаловался, стенал, отравлял жизнь окружающим и при этом умел придать своей хвори мистический или романтический характер.

О лекарях Бенвенуто отзывался крайне пренебрежительно. Традиция не любить врачей свойственна и более поздней литературе. Наш Лев Николаевич совершенно уверен, что «если натура не поможет, то никто не поможет» – не жаловал он врачей. А между тем врачи ведь только люди. Лев Толстой и «Иван некто Пупкин», ставший по недоразумению членом союза, носят одно и то же гордое имя – писатель. Так и у врачей. Они бывают никакими (не приведи господи попасть в их руки!), хорошими и гениальными. Среди лекарей, пользующих Бенвенуто, гениев не было, но и они часто помогали.

Интересно узнать, как лечили в XVI веке. Были там свои страшные и смешные способы, это точно. Например, от перхоти пытались избавиться с помощью голубиного помета, геморрой прижигали раскаленным железом, обезболивание заменяли опьянением и т. д. И тем не менее в поздние Средние века медицина знала куда больше, чем об этом принято думать. Существовали школы для медиков, наибольшим престижем пользовалось учебное заведение в Болонье. Врачи объединялись в один цех с аптекарями и торговцами галантереей. Медики делились на терапевтов, хирургов и «врачей полости рта», то есть дантистов. Существовали больницы, но о здоровье граждан заботилось не государство, а сами граждане и монахи, поэтому больницы строились на пожертвования горожан и монастырей. Устав средневековых больниц: «Принимай больных как самого Христа…»

Вернемся к Бенвенуто, он-то как лечился? Страшное заболевание с «двумя катарактами на глазах», которым он морочил голову папе Клименту VII, произошло вовсе не от хамства и свирепости кардинала Сальвиати, а оттого, что он переспал со своей служанкой – натурщицей в ночь ужасного воровства в мастерской. Сам Бенвенуто был уверен, что французская болезнь накрыла его второй раз, врачи были другого мнения и лечили по-своему. Тело несчастного покрыла сыпь с мерзкими пузырьками, глаза тоже болели. Умные люди посоветовали: «Пей дерево», то есть настойку гваякового дерева, которое привозили из тропических лесов Америки. Дерево помогало, но требовало строгой диеты. Другой умный человек посоветовал настой из васильков для лечения глаз, и настойка помогла.

Но это все цветочки, ягодками стала болезнь, которая свалилась на Бенвенуто после помилования. Началось все после его стычки с солдатами борджелло, которые хотели его арестовать. У него был нервный срыв, пульс зашкаливал. Явился «врачишка», ветрогон и насмешник. Бенвенуто сказал, что ему необходимо пустить кровь. Лекарь же объявил, что этого делать не надо, а бокал хорошего греческого вина все приведет в норму. Бокал вина и хороший обед с друзьями действительно помогли, но ненадолго. Потом Бенвенуто во всем винил этого недоумка – «врачишку».

Болезнь вернулась через четыре дня, сразу после процессии на День святых Марий[3]3
  Во Флоренции – праздник Успения; 15 августа.


[Закрыть]. Бенвенуто «схватила превеликая лихорадка с ознобом неописуемым», ему было настолько плохо, что он уже решил – все, конец! На этот раз был призван сам маэстро Франческо да Норча, личный врач пап Климента VII и Павла III. Да Норча с усердием принялся лечить Бенвенуто: курения, обтирания, припарки, но ничего не помогало, больному день ото дня становилось все хуже. «Природа была ослаблена и измождена совсем; и во мне не оставалось настолько силы, чтобы, испустив дыхание, снова его вобрать; но все же крепость мозга была сильна, как бывало, когда я не хворал». Относительно «крепости мозга» Бенвенуто ошибался, потому что в его комнате поселился мерзкий старик, который все время старался утащить его в свою лодку. Ухаживал за Бенвенуто Феличе, верный друг и ученик. Он только и делал, что отгонял по приказанию больного ужасного старика.

Приходили друзья, Джованни Гадди, который всегда помогал и выручал, присутствовал почти неотлучно. С ним приходил известный в Риме поэт Маттио Францези. Они ужасно раздражали Бенвенуто, потому что ходили по дому, осматривали оружие, а больному казалось, что им наплевать на него, а они только и ждут его смерти. А тут еще этот чертов старик!

– Бредит, бедняга, – говорил Джованни Гадди.

– Да, похоже, ему мало осталось. Видно, начитался Данте, если сюда явился сам Харон.

А Бенвенуто впал уже в полное беспамятство, метался на кровати, но ему казалось, что он уже в лодке, он ругал всех и вся, про мессира Джованни Гадди-благодетеля сказал, что тот пришел его ограбить. Потом он затих, казался совсем бездыханным, холодным, и все решили, что он умер. В сей же час поэт Маттио Францези написал во Флоренцию письмо Бенедетто Варки, известному писателю и близкому другу Бенвенуто, о его смерти. Потрясенный потерей близкого человека, Варки написал сонет на смерть Бенвенуто.

Но Бенвенуто не умер. Пролежав несколько часов в беспамятстве, он стал подавать признаки жизни, и верный Феличе бросился к врачу, умоляя его прийти немедленно. Врач сказал:

«– Сынок, что, по-твоему, мне там делать, если я приду? Если он умер, мне его жаль еще больше, чем тебе; или ты думаешь, что, с моей медициной, если я приду, я могу дуть ему в задницу и оживить его?»

Но Феличе плакал и умолял помочь. Тогда врач дал масло в пузырьке и велел помазать выданным маслом пульсы и сердце, а также приказал, чтобы больному «стиснули как можно крепче мизинцы на руках и на ногах». Если оживет – зовите! Потом врач все-таки пришел. Когда Бенвенуто очнулся, он обнаружил себя «с двадцатью с лишним пиявками на заднице, исколотый, обмотанный и весь искрошенный». Старик Харон с яростью удалился.

Пришли друзья, их было много. Бенвенуто, все еще не веря, что останется жив, высказал им свою волю. Золото, деньги и драгоценные камни, которые у него есть, – все отдать любимой сестре Рипарате, а мастерская пусть останется Феличе. Тот залился слезами, говоря, что ему нужно единственное – чтобы хозяин был жив. Бенвенуто ожил, но ему не становилось легче. Мерзкий старик опять появился в доме, на этот раз с веревками, и все пытался связать больного, чтобы сподручнее было тащить его в лодку.

Излечение произошло странным образом, можно сказать – мистическим. Бенвенуто мучила страшная жажда. Оставшись как-то наедине со старой служанкой, ни Феличе, ни врача не было поблизости, он попросил у нее чистой, холодной воды, чтобы напиться вволю. Старуха служанка подворовывала в доме, боялась разоблачения, и смерть Бенвенуто была ей только на руку. Да пусть хоть обопьется водой со льда, может тогда и приберет его Всевышний – ведь всех уже замучил!

Бенвенуто выпил чуть ли не целую бутыль и уснул. Франческо да Норча вначале обеспокоился, больной сильно пропотел, но, видя, что ему стало лучше, сказал с восторгом:

– О, могущество природы! Она знает, что ей надо! Натура взяла столько воды, сколько ей надо. И если бы ты, – он обратился к врачишке-недоумку, который случился рядом, – вовремя пустил кровь, как о том просил пациент, не было бы этой страшной болезни.

А потом Бенвенуто начало страшно рвать, и с рвотой из желудка «вышел волосатый червь, величиной с четверть локтя; волосы были длинные, а червь мерзейший, в разноцветных пятнах, зеленых, черных и красных; его сохранили для врача, каковой сказал, что никогда не видел ничего подобного». Может, и вышла из Бенвенуто какая-то гадость типа глистов, но в его описании червь выглядит мифическим драконом, которого убил Георгий Победоносец.

Врач да Норча сказал Феличе:

– Теперь все наладится, но не давай твоему хозяину чинить беспутств. Сам знаешь, болезнь была такая жестокая, что соберись мы его соборовать, то могли бы и не поспеть. – А обращаясь к Бенвенуто, он попросил (у каждого своя забота!): – Когда поправишься, сотвори мне Богоматерь своей руки, я буду ей всегда молиться за твое здоровье.

Вот еще интересный способ лечения. Много позднее, когда Бенвенуто уже находился на службе у Козимо во Флоренции, ему попал в глаз «тончайший осколок стали». Он так глубоко вошел в зрачок, что его нельзя было вынуть, и Бенвенуто уже считал, что потеряет правый глаз. Но нашелся хороший хирург. Он положил Бенвенуто на стол, затем «взял двух голубей и ножичком вскрыл им жилку, которая у них имеется в крыльях». Кровь стекла в уголок глаза, что сразу принесло облегчение, а спустя два дня сам осколок вышел, а зрение не только не ухудшилось, но стало еще лучше.