Текст книги "Бенвенуто Челлини"

Дьявол кроется в деталях

С испанцами Франция замирилась, а с англичанами война продолжалась, и не было видно ей конца. По приказу короля Пьетро Строцци «повел наши галеры в эти английские моря». Редкий случай, когда Бенвенуто пишет о военных и политических событиях в стране, да еще называет ее «нашей».

Пьетро Строцци, сеньор д’Эперне (1510—1558), был известным флорентийским кондотьером, а затем маршалом на службе Франции. По матери он был потомком Лоренцо Великолепного и приходился двоюродным братом Екатерине Медичи, воспитывался с ней в одном доме, и будущая королева всегда видела в нем родного брата. Пьетро Строцци принимал участие во всех военных кампаниях, которые вела Франция в 1540—1550 годах. Был убит выстрелом из аркебузы в 1550 году при осаде.

Французские галеры на страницах книги появились для объяснения вынужденного безделья Бенвенуто. Заказов не было, денег не было, серебра на светильники тоже не было, от короля уже несколько месяцев не было никаких известий. Бенвенуто уволил всех своих работников, кроме Асканио и Паголо. Они-то и сделали под присмотром Бенвенуто две красивые серебряные вазы. Он подчеркивает, что вазы были сделаны из его собственного серебра. С этими вазами он и поехал в Нормандию в Аржантон в надежде встретиться там с королем.

Приехав в Аржантон, Бенвенуто тут же представился кардиналу Феррарскому и высказал просьбу о высочайшей аудиенции, но кардинал остудил его пыл: король болен – ждите. Ждать пришлось много дней, и все-таки Бенвенуто пробился к королю. Вазы их величеству понравились, наш проситель решил высказать свою просьбу.

– Соблаговолите сделать мне такую милость, отпустите на некоторое время в отечество. Вы удостоили этой милости Приматиччо, поэтому я и рискнул просить вас об этом. Сейчас время не ваять, а воевать. Я вернусь по первому вашему требованию. Здесь я оставляю невыплаченного мне за семь месяцев жалованья. Если будет на то возможность, вы соизволите приказать мне потом все оплатить, если деньги понадобятся мне для возвращения.

Король хмуро слушал эти речи, рассматривал вазы и время от времени «пронзал меня этим своим ужасным взглядом».

– Бенвенуто, вы великий чудак. Отвезите эти вазы в Париж. Я хочу иметь их позолоченными, – сказал он вдруг и с этими словами вышел.

Кардинал Феррарский во время разговора стоял рядом, Бенвенуто к нему бросился с мольбой:

– Раз уж вы спасли меня из замка Святого Ангела, а после не раз осыпали благодеяниями, сделайте еще одну милость – помогите получить разрешение съездить во Флоренцию.

Странно читать, что Бенвенуто ставит в один ряд два события – избавление от страшной темницы и отъезд из собственного замка. Видно, Бенвенуто действительно нужно было уехать из Франции. Кардинал на удивление быстро согласился: конечно, поезжайте с Богом, я «отлично поддержу вас перед королем». Договорились так: Бенвенуто сейчас возвращается в Париж и ждет там неделю. За эту неделю кардинал «испросит милости у короля». Если король не отпускает Бенвенуто, кардинал тут же напишет об этом, но если писем от кардинала не будет, значит, все хорошо – можно ехать.

Все это очень похоже на подставу, кардинал вместе с госпожой Тамп просто хотели любым способом избавиться от Бенвенуто. На «испрашивание милости» могут уйти месяцы, и куда естественней бы выглядел такой уговор: отпустят – тут же напишу, а пока сиди тихо и жди. Но очень может быть, что Бенвенуто описал все эти события так, как ему было выгодно. В Париже он сразу, не дожидаясь вестей, сделал «чудесные ящики» для трех серебряных ваз, подождал двадцать дней, потом навьючил свой скарб на мула и вместе с соотечественниками – сеньором Ипполитом Гонзаго и его свитой – уехал из Парижа. Это случилось в июле 1545 года.

Замок маленький Нель оставался его собственностью, а весь оставленный скарб он оценил в полторы тысячи скудо. И все это богатство он оставлял на Асканио. В замке продолжали жить Гвидо Гвиди и епископ Джованни де Росси. На прощание Бенвенуто сказал Асканио:

– Ты уже не юноша, ты взрослый мужчина. Помни, какие благодеяния ты от меня имел, теперь ты мне можешь оказать услугу. Храни мое имущество и честь, а «если что-нибудь услышишь от этих скотов французов, тут же меня извести». Я сразу приеду. «Возьму почтовых и полечу, откуда бы я ни был, как ради обязательства перед этим добрым королем, так и ради моей чести».

Об этом внезапном и странном отъезде Бенвенуто пишет скороговоркой, что, мол, «уехал в добром согласии с сами собой», какое у него было настроение, он не пишет. Но можно предположить – очень неважное, если он опасался за свою честь. И не спроста, как показывают дальнейшие события. «Эти скоты французы» не заставили себя ждать. На следующий день после отъезда хозяина в замок явились «некие из этих казначеев, каковые отнюдь не были моими друзьями». «Эти негодные сволочи сказали», что Бенвенуто уехал с королевским серебром, его надо нагнать и заставить вернуть чужое, «не то плохо ему будет». Перепуганные Гвидо и де Росси немедленно послали вдогонку хозяину Асканио. Молодой человек удалось догнать хозяина. Он приехал в гостиницу в полночь.

Бенвенуто не спал, он переживал и томился: «Зачем я оставил свой замок? Что за проклятая у меня судьба, которая гонит меня в дорогу? Только бы кардинал не был заодно с госпожой Тамп, потому что из-за их козней я могу утратить милость этого доброго короля».

Асканио высыпал все новости разом. Бенвенуто тут же отдал ему вазы, «из которых две были мои, с серебром и всем остальным». В книге Бенвенуто так объясняет это событие: меня ославили зря, потому что всякий знает, что из Франции нельзя вывести ни золота, ни серебра без специального разрешения. Он вез вазы не в Италию, а в Лион, в аббатство кардинала Феррарского. А зачем он их вез в Лион? Потому что опасался смерти короля, вазы очень красивые, а если, не привели господь, король преставится, то Бенвенуто их не потеряет.

Аксанио с вазами отправился в Париж, а Бенвенуто продолжил свой путь в Италию. И всю-то дорогу он плакал и убивался. Положение его действительно было унизительным, а обида просто невыносимой. Он молился и просил справедливости: «Господи Боже, Ты ведаешь, что вся эта поездка только для того, чтобы свести благостыню бедным жалким девушкам и матери их, моей сестре, у них есть отец, но он стар и ничего не зарабатывает, а девушки легко бы могли пойти дурной дорогой».

Теперь перейдем к деталям. А правда жизни такова, что Бенвенуто «залез в государственный карман», то есть растратил казенные деньги. Для кого-то это никак не детали, а самая главная тема, а для самого Бенвенуто досадная мелочь, которая мешает жить. В своем бытописании он ни словом не обмолвился о растрате. И вообще, как считать, кто там кому должен? Но французский ученый Димье провел на этот счет почти бухгалтерскую работу, и, конечно, ученый прав. Сопоставляя трактаты Бенвенуто о ювелирном деле, скульптуре и «Жизнь…», легко найти разночтения. Кроме того, есть дневники короля Франциска I, в архивах по сей день хранятся подлинные документы. Понятно, почему король назвал Бенвенуто чудаком, с его точки зрения, наглость, а может, наивность мастера не знала границ.

А.К. Дживелегов пишет: «А причины начинавшегося охлаждения между Челлини и Франциском, приведшие к отъезду его, были и совсем прозаические: Бенвенуто растратил казенные деньги и не мог в них отчитаться. Уезжая, он увез с собой три фигурные вазы, которые были сделаны из королевского серебра, так что пришлось посылать за ним погоню и отбирать не принадлежащее ему добро. И вернуться в Париж он не мог по той же, весьма не художественной причине. Во Флоренции ему жилось очень плохо, а в Париже у него был свой замок и средства настолько большие, что он месяцами мог оказывать гостеприимство своим друзьям, останавливавшимся у него с семьями и слугами. Естественно, что ему очень хотелось снова попасть в Париж. Он этим постоянно грозил герцогу Козимо. Но дальше угроз дело не шло. Бенвенуто продолжал оставаться во Флоренции, довольствуясь полуголодным существованием, и лишь вожделенно вспоминал о своем княжеском житье в Париже. Происходило это потому, что от него из Парижа требовали отчетов в израсходовании выданных ему денег и драгоценных металлов, а те широковещательные, на девяти листах, сочинения, которые он посылал в Париж под видом отчетов, никого не удовлетворяли. Пока шла эта дружеская переписка о растрате, Франциск умер, и Бенвенуто до конца своих дней остался на родине, изнемогая в борьбе со скаредностью Козимо».

В статье Димье полно цифр, он все чуть ли не с логарифмической линейкой просчитал, и на основании этих расчетов и документов Димье предлагает полностью пересмотреть картину отношений между королем и Бенвенуто. Ну и пересмотрите! Мы, русские, пересматриваем нашу историю чуть ли не каждый месяц. Вчера у нас Иван Грозный был зверь лютый, а сегодня великий законодатель, человек новой формации и почти гуманист, просто ему приходилось работать в трудных условиях. И от этого «пересмотра», между прочим, ничего не меняется.

У меня нет возможности заглянуть в дневники Франциска I, но и без этого ясно, что он сделал для Бенвенуто Челлини. Можно обозвать Бенвенуто лжецом, самонадеянным глупцом, но в отношении к королю нельзя усомниться в его искренности. Он верит в то, что пишет. И когда врет в угоду сюжету, тоже верит, что так правильно, потому что так должно было быть. Он может ругать человека, обзывая почти неприличными словами, это касалось и пап, и кардиналов, и герцогов, и их жен, но никогда, никогда он не позволил неуважительного слова по отношению к Франциску I.

А суть такова: он приехал во Францию ювелиром, прекрасным мастером украшений и утвари, а уехал еще и скульптором, пусть не великим, но достойным, то есть очень хорошим, а для пересчета великих, таких как Микеланджело или Донателло, хватит пальцев на одной руке. Король дал Бенвенуто возможность реализовать свой талант, свой великий дар, а все остальное – пыль, мелочь, «семачки», как говорят на Украине.

Бенвенуто со своими спутниками был уже в Италии, когда их настиг граф Галеото делла Мирандола, итальянец на службе у короля. Мирандола ехал по своим делам, но нашел время для важного разговора с Бенвенуто.

– Мой вам совет, – сказал он, – возвращайтесь. Вы оставили за спиной кучу врагов, и ваш отъезд развязал им руки. Даже ваших подмастерьев толкнули на интриги. Вернувшись, вы найдете способ все уладить.

Как тяжело бывает сделать выбор, не тот, когда ты сапоги покупаешь, а когда ясно, что от этого выбора может зависеть вся твоя дальнейшая судьба. Бенвенуто буквально извелся. Куда ехать – назад или вперед? Он поехал вперед. Нельзя угадать, что сыграло решающую роль в таком выборе. Соскучился по Флоренции, по сестре и племянницам? Очень вероятно, Париж ему опостылел. Может быть, просто трусил, тюрьмы в Риме было ему более чем достаточно, а скорей всего, он, как всегда, надеялся на благоприятный случай: подальше от французских интриг, а судьба сама выведет, и все рассосется.

Он поехал во Флоренцию на почтовых через Пьяченцу и здесь встретил человека, которого меньше всего хотел встретить, – герцога Пьеро Луиджи. Бенвенуто пишет об этой встрече много времени спустя, он знает, какая злая учесть вскоре постигнет герцога, поэтому в рассказе о нем нет той ярости и ненависти, которая всегда клокотала у него в сердце при упоминании от Пьеро Луиджи. Теперь в словах Бенвенуто больше усталости и озабоченности. Надо было подумать о собственной судьбе. Они столкнулись на улице нос к носу, и Луиджи его узнал. Бенвенуто был насторожен, мало ли что герцог захочет выкинуть на этот раз. Тем не менее он нанес Луиджи визит и был на удивление хорошо принят. Герцог только что отобедал, пребывал в хорошем настроении и с удовольствием объявил всем присутствующим, что Бенвенуто «первый человек на свете в своем художестве». Более того, он попытался объяснить, почему мастер был пленником замка Святого Ангела.

– Мой Бенвенуто, я знал, что вы невиновны, – сказал он, – и очень вам сочувствовал. Но я ничем не мог вам помочь, потому что папа – мой отец – желал угодить вашим врагам и поэтому держал вас в темнице.

Можно представить, с каким настроением слушал Бенвенуто эту откровенную ложь. Но темны закоулки в душе человеческой, Луиджи говорил так, словно сам верил во все это. Далее разговор перешел на Париж и Франциска I, герцог был любопытен и выспросил все про службу там Бенвенуто и даже предложил ему работу в Пьяченце, но получил вежливый отказ. Бенвенуто целиком принадлежит этому добрейшему королю, он только навестит родных и тут же вернется во Францию. Тогда, видно, Бенвенуто действительно верил в это.

А вокруг герцога стояли «те самые люди из дома Ланди, которые потом были те, кто его убил». И еще пишет Бенвенуто: «Этот человек как будто прощения у меня просил в присутствии тех, кто вскоре после того за меня отомстил, а также за многих других, которые были им умерщвлены; потому ни один властитель, как бы велик он ни был, пусть не глумится над правосудием Божьим, как это делают некоторые из тех, кого я знаю… И всегда, хоть я и помогаю себе как могу, если я потом сплошаю, там, где слабых сил моих недостаточно, тотчас же мне являет себя эта великая сила Божия, каковая приходит неожиданно для тех, кто несправедливо обижает других, и для тех, кто мало заботится о великом и почетном бремени, которое дал нам Бог». Великолепно написано!

С Генрихом VIII Английским Франция заключила мирный договор только в январе 1546 года.

Часть V. На родине

Бенвенуто радостно встретила сестра, его приезд был для семьи спасением: больной, фактически безработный муж и шесть дочерей, старшая на выданье, младшая у кормилицы. За пять лет пребывания во Франции Бенвенуто щедро помогал им, но семья большая, жизнь дорогая, еще болезни – понятно, одним словом.

Герцог Козимо находился в своей роскошной загородной вилле Поджо-а-Кайано. Бенвенуто ничего не ждал от этого визита, он поехал к герцогу как флорентийский гражданин, желающий засвидетельствовать почтение семейству Медичи, которое всегда ему благоволило.

Бенвенуто принял не только герцог, но и супруга его – герцогиня Элеонора Толедская. Разговор был долгий. Бенвенуто, как и в Пьяценце, забросали вопросами. Он по порядку рассказал о работах, которые делал для короля Франциска.

– Я все это слышал, – сказал герцог, – «стало быть, это правда, – и затем добавил с сочувственным видом: – О, малая награда за столь прекрасные и великие труды!»

Бенвенуто обиделся за Франциска I, он тут же рассказал, как король «извлек его из темницы», а потом дал возможность сделать «такие изумительные работы, как ни одному другому подобному мне художнику». Козимо I слушать это было явно неприятно, он все время неодобрительно поджимал губы. Потом сказал:

– Бенвенуто, если ты захочешь что-нибудь сделать для меня, я тебе заплачу такие деньги, что ты будешь изумлен.

– О, ваша светлость, но я должен объяснить, что во Франции я трудился в другом художестве и теперь охотно сделаю для вас что-нибудь в бронзе или в мраморе.

– В бронзе, – сказал герцог. – Персея.

Конечно, Бенвенуто не устоял перед таким заказом, он твердо сказал: согласен – и тут же с жаром принялся за работу. Герцог давно был одержим идеей заказать достойному ваятели фигуру юноши-победителя. Отрубленная голова Медузы горгоны должна была воплощать в себе республиканскую нечисть – врагов Медичи, с которыми ему удалось справиться. Напомним читателю историю Персея, прекрасного сына Зевса и Данаи, той, на которую бог пролился золотым дождем. Отец Данаи знал, что будет убит внуком, поэтому он запер дочь в медный терем. Но Зевс всесилен, Даная родила сына, нарекли его Персеем. Мальчик подрос и совершил массу подвигов. Один из них – убийство страшной Медузы горгоны.

Горгоны – три чудовищные внучки земли Геи и моря Понта. Две первые – Сфено и Кето – бессмертны, третья Медуза смертная. Она ужасна, ни женщина, ни птица, тело ее покрыто чешуей, а вместо волос – змеи. Но самое ужасное в Медузе – ее взгляд, он обращает в камень все живое. Персей убил Медузу, когда она спала, при этом смотрел не на нее, а на отражение нечисти в своем медном щите.

Модель Персея из желтого воска в локоть величиной была сделана за несколько недель. В угоду красоте и новому движению в искусстве, которое позднее нарекли маньеризмом, Медуза была не чудовищем, а прекрасной женщиной, змеи на голове сплелись в живописную прическу. Бенвенуто выполнил модель и стал ждать приглашения, но от герцога, хоть тот давно вернулся во Флоренцию, не было никаких вестей. Он словно забыл про мастера. Какое разительное несходство между веселым, доброжелательным и щедрым Франциском I и подозрительным, недоверчивым соотечественником Козимо I! Но Бенвенуто все-таки удалось показать герцогу свою работу. «Как только он на нее взглянул, она ему понравилась, и хвалил он ее необычайно; чем подал мне надежды, что он кое-что в этом понимает».

– Если бы ты, мой Бенвенуто, сделал с этой модели большую фигуру, то это была бы самая красивая фигура на площади. – Герцог явно желал польстить скульптору.

Речь шла о площади Синьории, на которой стояли дивные творения Микеланджело и Донателло.

«– Ваша высокая светлость, своей похвалой вы придаете мне духа и силы». Я сделаю фигуру в три раза лучше, чем эта модель. Но для работы мне нужны соответствующие удобства. Нужен дом и помещение, где бы я поставил мои горны и все прочее.

– Подайте ходатайство, – сказал герцог доброжелательно. – Я удовлетворю все ваши нужды.

Ходатайство было подано, взамен он получил новые щедрые обещания, но, избалованный прежними заказчиками, Бенвенуто не догадался заключить договор, то есть обговорить условия работы, о чем потом очень пожалел. Вскоре он приискал себе дом с землей и огородом, где решил построить себе еще мастерскую. Предстоял разговор с герцогом. Бенвенуто для себя придумал такую установку: «Я сделаю, что обещал, а вы, ваша светлость, увидите мои работы и заплатите по совести». Основываясь на этой установке, он так повел разговор с герцогом:

– Ваша светлость, я принес вам две ювелирные вещицы моей работы и прошу вас на эти вещи купить мне дом.

При этом он добавил, что просит герцога сохранить их до тех пор, пока он «своими трудами и работами» этот дом не выслужит, то есть он отдавал ювелирные изделия в залог. Герцог внимательно осмотрел «вещицы», похвалил их, но взять отказался:

– Возьми, Бенвенуто, свои прекрасные работы назад, потому что мне нужен ты, а не они. Свой дом ты получишь и так.

Козимо тут же подписал ходатайство, в котором было написано: «Посмотреть сказанный дом, и от кого зависит, продать, и цену, которую за него спрашивают; потому что мы хотим пожаловать им Бенвенуто». А дальше начались неприятности. Бенвенуто не учел, что у Козимо были повадки не герцога, а купца, он во всем искал свою выгоду, в его поступках не было никакой «широкости» (любимое словечко Достоевского).

У герцога был майордом Пьер Франческо Риччи, популярная тогда во Флоренции личность. Когда-то он сподобился быть «учителишкой» отрока-герцога, а теперь стал его доверенным лицом. Вазари упоминает его в своих сочинениях, и часто неодобрительно. Этому Риччи герцог поручил устраивать дела Бенвенуто, и с первой же встречи началась у них вражда. Бенвенуто подробно объяснил майордому все про куплю дома и строительство мастерской, и тот прислал подрядчика Латтанцио Горини, «человечишка с паучьими ручонками и комариным голоском». Мало того что Латтанцио был неприятен на вид, он был еще крайне необязателен, медлителен и явно подворовывал на строительстве. Бенвенуто на свои деньги выкорчевал деревья и лозу, наметил план мастерской и все время «поддувал в задницу этому Латтанцио, чтоб дело шло», но рабочих не было, а кирпича и извести привезли столько, что этого строительного материала хватило бы разве что на голубятню. А меж тем друг Бенвенуто Тассо, архитектор и резчик по дереву, уже делал «некие деревянные остовы» для будущего Персея. С этим Тассо Бенвенуто в юности совершил побег в Рим, у Тассо был легкий характер, он, как мог, подбадривал Бенвенуто. А где им работать-то? Неизвестно.

Из Франции потоком шли письма верного Гвидо Гвиди. И вроде в тех письмах не было ничего плохого: мол, отдохни, Бенвенуто, но и хорошего ничего не было. Король, оказывается, интересовался: «Где Бенвенуто?», а негодники юноши, Асканио и Паголо, докладывали их величеству: «Бенвенуто теперь работает на флорентийского герцога и очень успешно, так что неизвестно, когда он вернется в Париж».

Из-за всех этих неприятностей Бенвенуто постоянно находился на взводе, и тут вдруг его вызвал к себе майордом Риччи для разговора. Бенвенуто подошел к нему «с величайшей почтительностью», на что тот ответил величайшей сухостью. И началось!

– По какому праву ты, Бенвенуто, стал строить мастерскую? Откуда у тебя такая самонадеянность? – Дальше шла куча бранных слов и эпитетов.

Бенвенуто удивился, но перечислил всех лиц, которые разрешили ему строительство, – герцога, самого Риччи и «улитку» Латтанцио Горини.

– Все это ложь!

«– О, майордом, пока ваша милость будет разговаривать со мной в соответствии с тем саном, каким она облечена, я буду говорить с ней почтительно», – бешенство в груди Бенвенуто так и клокотало, – в противном случае я забуду ваш сан и буду говорить с Пьер Франческо Риччи.

Бедный Пьер Франческо вначале онемел от негодования. Спустя семь лет этот бедный человек потеряет рассудок, и Бенвенуто пишет, что в этот момент ему показалось, что Риччи «упредил срок» и уже впал в состояние больного.

– Кто ты такой? – наконец завопил майордом. – Я сам себе удивляюсь, что удостоиваю тебя беседы!

Тут Бенвенуто «напустил на себя некоторую заносчивость»:

– Теперь я скажу, Пьер Франческо Ричии. «Такие, как я, достойны беседовать с папами, и с императорами, и с великими королями, таких, как я, ходит, может быть, один на свете, а таких, как вы, ходит по десять в каждую дверь». У меня нет теперь охоты служить герцогу, лучше я вернусь во Францию.

«Этот скотина остался ошарашен и земляного цвета, а я в бешенстве ушел, с намерением уехать себе с Богом…» Только надо было уладить кой-какие дела с сестрой и девочками, а дальше он упакует весь свой скарб и больше никогда не вернется в эту Флоренцию. Но прошло время, герцог прослышал про его обиду. Майордом вежливо и смиренно пригласил Бенвенуто на разговор, сказал, что в дальнейшем будет вести себя как добрый христианин и теперь от имени герцога спрашивает, какое Бенвенуто хочет иметь жалованье. Тот не торопился с ответом, потом сказал:

– Я хочу иметь такое жалованье, какое получают у его светлости достойные люди моего художества.

– Ваятель Бандинелли получает 200 скудо. Если ты этим довольствуешься, считай, что жалованье тебе назначено.

Вот и состоялся ожидаемый договор. Скульптор Бандинелли – вечный соперник Бенвенуто. Сейчас Бандинелли, или Банделло, пятьдесят восемь лет, он прославленный скульптор и художник, он служит верой и правдой семейству Медичи уже тридцать лет, сам император Карл посвятил его в рыцари Святого Яго. А кто так такой Бенвенуто – выскочка и скандалист. Мина между двумя скульпторами была заложена. Но об этом речь впереди.