Текст книги "Бенвенуто Челлини"

Путешествие

Бенвенуто уехал из Рима 2 апреля 1537 года. Все свое хозяйство и скарб он оставил Феличе, сказав при этом, что если, не приведи бог, не вернется назад, то пусть Феличе всем этим и владеет. С собой Бенвенуто взял двух подмастерьев: перуджинца Джироламо Паскуччи, который позднее сыграл такую неблаговидную роль по отношению к своему хозяину, и некоего Асканио дей Мари, ставшего прообразом героя романа Дюма и приобретшем благодаря этому посмертную славу.

Считалось, что Бенвенуто едет во Францию, чтобы обрести в лице короля нового заказчика, но он явно не торопился в Париж. Вначале они втроем отправились во Флоренцию, оттуда в Болонью, далее в Венецию, потом в Падую. Здесь Бенвенуто задержался, вначале ради своего друга Альбертаччо Бене, а потом ради известного всей Италии старца Пьетро Бембо. Знаменитый венецианский патриций и литератор Бембо (1470—1547) жил в Падуе в роскошном дворце. Когда-то он был секретарем папы Льва X, потом в Венеции занимался творчеством, а также создал библиотеку Святого Марка, написал на латыни историю родного города, потом сам перевел ее на итальянский язык. В конце жизни он стал кардиналом. Пьетро Бембо не был великим писателем или поэтом, но он очень преуспел в теории литературы, став творцом современного литературного языка.

Бембо уговорил Бенвенуто остаться у него в доме со своими людьми, приглашение было принято. У хозяина была своя задумка, он хотел, чтобы Челлини сделал его изображение на медали, тот сразу согласился. Тут же был найден «белейший гипс в коробочке». «… первый день я работал два часа кряду и набросал эту замечательную голову настолько удачно, что его милость остался поражен; и так как тот, кто был превелик в своих науках и в поэзии в превосходной степени, но в этом моем художестве его милость не понимал ничего решительно, то поэтому ему казалось, что я ее кончил, в то время как я ее едва только начал, так что я никак не мог ему объяснить, что она требует много времени, чтобы быть сделанной хорошо». Это в воске делать два часа, а делать в стали и двести часов мало. Но и делая в воске, Бенвенуто очень долго возился с этой головой.

Он обещал окончить работу во Франции, а потом доставить ее сюда. Бембо взмолился: ну хоть оборот медали сделайте сейчас. Оборот? Пожалуйста: «конь Пегас посреди миртовой гирлянды» был сделан за три часа. Восторг Бембо был полный, хотя он искренне не понимал, почему Пегаса можно сделать быстро, а с портретом так много возни.

В Падуе надо было выкупить, а может, поменять трех коней. Бенвенуто приторговал их за 50 скудо, но торговец отказался брать деньги: я, мол, дарю их вам, талантливому человеку. Потом выяснилось, что за коней заплатил Пьетро Бембо, хотя сам он категорически это отрицал. Бенвенуто не обманул, он сделал обещанную медаль, только не совсем похожую на ту, что он описывает в книге. Сейчас эта медаль хранится в Санкт-Петербурге в Эрмитаже.

Теперь предстоял путь через Альпы. А.К. Дживелегов: «Челлини четыре раза побывал на альпийских перевалах. Он их не заметил. Его не тронула красота горный пейзажей. Как будто он ехал по пыльной дороге в Ареццо. В Средние века вообще не умели любоваться природой». Красот не заметил, природой не любовался, но опасные для жизни приключения описал очень подробно. Наши путешественники все время следовали за четырьмя немцами, которые вели себя совершенно бесстрашно и все время обгоняли итальянскую компанию. Бенвенуто это задевало.

8 мая двинулись через горы, «снег был превеликий». С трудом преодолели перевал и остановились в городке Валенштадт. Здесь их нагнал флорентийский гонец со странным именем Бузбакка. Бенвенуто знал его раньше, поэтому не удивился, когда гонец окликнул его и тут же стал просить денег, чтобы доехать до Лиона. При этом он твердил, что его поездка – дело секретное и государственное, что он везет письма Филиппо Строцци и что ему надо непременно помочь в столь важном деле. Судьба опять столкнула Бенвенуто с изгнанниками. Герцог Алессандро убит, но борьба за республику продолжается. Бенвенуто сказал, что денег не даст, но до Лиона довезет.

Благодарный гонец тут же разоткровенничался, показал кожаный чехол с серебряным стаканом и объяснил, что этот стакан полон драгоценных камней, которые принадлежат Филиппо Строцци. Практичный Бенвенуто тут же посоветовал вести драгоценности не в чехле, а на себе, а стакан продать ему. Стакан может стоить 10 скудо, он даст 25 – вот и деньги на дорогу. Но Бузбакка выбрал первый вариант, сказав, что продавать чужое добро ему мешает честь. Не в чести дело, просто он предпочитал преодолеть опасную дорогу в надежной компании.

Теперь на пути встала следующая преграда – озеро Валензее, длина пятнадцать миль, ширина около трех. Лодка не вызывала у Бенвенуто доверия: еловая, не очень большая, не толстая и даже не просмоленная. Собственно, это была не лодка в нашем понимании, а что-то вроде струга или небольшой галеры. На подобную лодку вошли четверо немцев с лошадьми и поплыли, весело о чем-то разговаривая. Спутники Бенвенуто очень боялись плыть, но он, увидев, «какое они (немцы. – Авт.) выделывают зверство», решил, что немецкие воды особенные, если не топят людей, как итальянские.

Поплыли, с одной стороны «превысокая и пещеристая гора», с другой —«плоско и травянисто». На середине озеро стало «бурлить», течение было сильным, и гребцы попросили помощи у пассажиров. Пришлось сесть на весла. Видя, что гребцы напуганы, Бенвенуто попросил, чтобы их высадили на ближайший берег.

– Нельзя, – сказал лодочник, – там мели. Разобьем лодку о камни и все потонем.

Тут большая волна накрыла лодку, кто стенал, кто молился. Бенвенуто решил, что, если придет беда, надо прыгать в воду вместе с лошадьми, лошади сами доплывут до берега и им жизнь спасут. Меж тем четверо немецких дворян благополучно достигли противоположного берега, вылезли «на маленькой равнинке» и уже собирались продолжить путь вверх по горному склону.

– Нам тоже туда, – сказал Бенвенуто лодочникам, те стали отказываться.

Пришлось взяться за шпаги. Покричали, поругались, но приплыли к означенной «равнинке». На этом приключения не кончились. Дорога наверх была крутой, как «приставная лестница». Бенвенуто был в кольчуге, с пищалью в руке, лошади не шли, его уставшие спутники ругались без перерыва, дождь лил, «сколько Бог умел послать». А что немцы? «Эти черти, немецкие дворяне, с этими своими лошадками в поводу, вытворяли чудеса, потому что наши лошади не годились на этот предмет, и мы околевали от усталости, заставляя их взбираться на эту трудную гору».

Лошадям повезло еще меньше, чем людям. Одна из лошадей из-за неловкости «этого мошенника гонца» напоролась на копье, и ей поранили шею, другая сорвалась в пропасть. К седлу ее были приторочены две сумы, а в них деньги, одежда и прочее. Хуже того, там же находился кожаный чехол с драгоценными камнями. Люди стояли и смотрели, как кувыркается несчастная лошадь, а Бенвенуто говорил:

– Не беспокойтесь ни о чем! Будем спасаться сами и возблагодарим Бога за все. Мне жаль только бедного Бузбакку, который привязал к луке этой лошади стакан и свои драгоценные камни. Он думал, что так надежнее. Они стоят тысячи скудо, а моих денег там всего несколько сот скудо. Я не боюсь ничего на свете, была бы только со мной милость Божия!

Отчаянная минута! И тут Бузбакка сознался, что никаких драгоценных камней у него нет, серебряный стакан полон икры. Все рассмеялись, а он один плакал от стыда. Но кончился восход на гору неожиданно хорошо. Падающей под откос лошади удалось встать на ноги, вторую смогли со временем вылечить. Четверо немецких дворян, видя беды итальянцев, выслали им подмогу. Вся компания достигла «дичайшего пристанища», наверное, какой-нибудь хижины в горах, где обсушились, отдохнули и поужинали.

Далее шли города Лахен, Цюрих, Лозанна, Женева. Они понравились Бенвенуто, но только о Цюрихе он написал любовно: «Сурик, город изумительный и чистенький, как ювелирное изделие». В Лионе отдыхали целых четыре дня. Бузбакка встретил тех, кому вез письма, а Бенвенуто заплатили все деньги, потраченные им на гонца. Теперь был прямой путь в Париж к королю.

Столица Франции встретила Бенвенуто холодно. Вначале он пошел к своему другу живописцу Россо, рассчитывая, что тот поможет ему попасть на прием к королю. У Россо был трудный характер, в Риме он со всеми перессорился, уехал во Францию и стал там придворным художником.

– Зря ты приехал в Париж, Бенвенуто, – холодно сказал Россо при встрече. – Сейчас идет война, и наши безделки никому не нужны.

Вот те раз… В Риме Бенвенуто оказывал Россо «величайшие одолжения, какие человек может делать человеку», когда Россо потерял все заказы, буквально спас его от голода, потом ссудил крупной суммой денег, а теперь вместо благодарности он корчит из себя важного барина. Встретиться с Франциском I помог другой художник. Бенвенуто зовет его Згуаццелла, на самом деле это Андреа Кьяцелла, ученик Андреа дель Сарто. Ждать аудиенции его с Франциском I пришлось долго, потому что Россо интриговал против своего бывшего друга, но Бенвенуто дождался своего часа.

Встреча с королем состоялась в его загородной резиденции Фонтенбло. Их величество был приветлив и милостив, проговорили почти час, но видно было, что Франциску сейчас и впрямь не до ювелирных заказов. Обещаний было много, но все «на потом, когда кончится война», а пока король собирался в Лион. Тем не менее он дал распоряжение своему казначею, чтобы Бенвенуто тоже взяли с собой.

Что делать – поехал в Лион. Это путешествие было не без пользы, потому что Бенвенуто снискал глубокую симпатию высокопреосвященства кардинала Ипполито, сына Альфонса I, герцога Феррарского. Кардинал проводил с Бенвенуто много времени и все уговаривал: мол, не огорчайся, умей ждать. Он предлагал ему пока пожить в аббатстве в Лионе, там будут все удобства. Кончится же когда-то эта проклятая война!

Но Бенвенуто не умел ждать, не умел жить без работы. Кроме того, он заболел «легонькой горячкой» (знать бы, что это такое) и еще страдал желудком, и вообще ему осточертели французы, их разговоры, их обещания. Он хотел назад, домой. Видя, что в Лионе Бенвенуто не удержать, кардинал Феррарский дал ему денег на изготовление в Риме серебряных кувшина и вазы. Вот и весь навар от такого сложного и мучительного путешествия.

Дома

16 декабря 1537 года Бенвенуто вернулся в Рим. К его удивлению, там его ждала масса заказов, верный Феличе постарался. Бенвенуто стремился работать на заказчиков высочайшего ранга – пап, королей и герцогов, клиентура Феличе была проще, зато многочисленнее. В отсутствие хозяина он открыл взамен старой новую мастерскую, она была просторной и более пригодной для работы. На короля Франциска Бенвенуто больше не рассчитывал, работы дома и так сверх головы, но вначале он принялся за обещанные кардиналу кувшин и таз.

Подмастерье Джироламо Распуччи, который ездил с ним в Париж, тоже работал в мастерской. Поскольку за поездку он ничего не заработал, Бенвенуто выставил ему счет, вполне, кстати, справедливый. Подмастерье был должен хозяину 70 скудо. Договорились и подтвердили договор соответствующей бумагой, что Распуччи будет выплачивать Бенвенуто каждый месяц по 3 скудо, при заработке в 8 скудо. Все записи Распуччи вел сам. Я так подробно описываю денежные дела, потому что сам Бенвенуто в этом вопросе был очень дотошен. Работа и оплата за нее всегда рядом, как две лошади в упряжке. Два месяца Распуччи аккуратно платил, а потом ему это надоело, и он ушел из мастерской, бросив недоделанные заказы.

Бенвенуто пришел в ярость. Он не звал Распуччи в путешествие, подмастерье сам напросился, а теперь налицо такая неблагодарность! Вначале Бенвенуто решил сам наказать мерзавца и ни много ни мало «отрезать ему руку», и сделал бы это, но друзья отговорили. Понимаете, какие вокруг этого клубились страсти. Те же друзья посоветовали подать в суд, что и было сделано. Разбирательство продолжалось несколько месяцев, но суд Бенвенуто выиграл, и Распуччи пошел в тюрьму.

Ах, лучше бы Бенвенуто не был столь настойчив! Но если дело касалось справедливости, он был готов на все. Мастерская продолжала работать в полную силу, у Бенвенуто было восемь работников, деньги текли рекой. Поступил и очень ответственный и интересный заказ – сделать украшения из золота и драгоценных камней для важной дамы – супруги синьора Джероламо Орсини Браччано. Бенвенуто пишет об этом с придыханием, потому что сын этой пары – Паоло Браччано – стал со временем мужем Изабеллы, дочери герцога Козимо I, у которого Бенвенуто работал последние годы жизни. При написании этих строк Бенвенуто не подозревал, как ужасна будет судьба красавицы Изабеллы. Паоло удавит жену собственными руками в замке Черрето за прелюбодейство. Но все это имеет к нашему повествованию косвенное отношение.

В самый разгар работы Бенвенуто неожиданно получил письмо из Франции от кардинала Феррарского. «Бенвенуто, дорогой друг наш. В минувшие дни этот великий христианнейший король вспомнил о тебе, говоря, что желает иметь тебя на своей службе. На что я ответил, что ты мне обещал, что всякий раз, как я пошлю за тобой для службы его величеству, ты тотчас же приедешь. На эти слова его величество сказал: “Я хочу, чтобы ему было послано удобство, дабы он мог приехать, как того заслуживает такой человек, как он”, и тотчас приказал своему адмиралу, чтобы он велел казнохранителю выплатить мне тысячу золотых скудо». Судя по стилю, Бенвенуто цитирует письмо по памяти, поэтому не будет греха, если я расскажу концовку своими словами. При разговоре присутствовал кардинал де Гадди, который вылез вперед и заявил, что уже выслал Бенвенуто деньги и что он уже в пути. Если слова кардинала чистая выдумка, то напиши мне сразу, потому что «я свяжу нитку наново и устрою, чтобы тебе дали деньги, обещанные этим великодушным королем».

Как мог на такое послание отреагировать Бенвенуто? «Теперь пусть видит мир и кто в нем живет, – пишет он в своей книге, – сколько могут зловредные звезды с супротивной судьбой над нами смертными. Я и двух раз не говорил за все свои дни с этим дурачком кардиналишкой де’Гадди…» Это «глупое чучело» выступило перед королем с единственной целью, чтобы показать, что и он-де, Гадди, при никчемности своей тоже интересуется искусством». И так далее и тому подобное, в книге ругани Бенвенуто на целую страницу, однако ответ кардиналу Феррарскому был очень вежлив и сдержан. Бенвенуто написал, что про де Гадди ничего не знает, но если его высокопреосвященство призовет его в Париж, то он приедет не раздумывая.

Но не тут-то было, судьба уже ухватила Бенвенуто за полу – «Аннушка уже масло на рельсы пролила». Заключенный Распуччи придумал месть и сделал на Бенвенуто донос. Я не знаю, в письменной или устной форме, но он заявил, что его хозяин вор. Суть доноса такова: Распуччи работал с Бенвенуто много лет и знает, что он очень богатый человек. Состояние мастера оценивается в 80 тысяч дукатов, а большая часть богатства – это украденные у церкви драгоценные камни. Воровство произошло тогда, когда папа Климент VII прятал церковную казну в замке Святого Ангела в 1527 году.

Доказательств этому не было никаких, и, может быть, делу не дали бы ход, если бы не внебрачный сын папы Павла III – Пьеро Луиджи Фарнезе. Мы уже встречались с ним на этих страницах в истории со слугой, который хотел жениться на дочери убитого Помпео. Допрос Распуччи вел один из секретарей Пьеро Луиджи, он и сообщил об этом хозяину.

Бенвенуто арестовали 16 октября 1538 года. Он пошел прогуляться после работы, вышел на страда Юлиа, на углу Кьявики Креспино де,Бони со своей стражей подошел к нему и сказал:

– Бенвенуто, ты пленник папы.

Зловредные звезды посмеялись второй раз. Помня о мистических силах, которые руководят его судьбой, Бенвенуто пишет: «Арест произошел на том самом месте, где я убил Помпео».

Нравственность в эпоху Возрождения

После прочтения этой главы читателю надлежит определить, насколько справедливы потомки, обвиняя Бенвенуто Челлини в безнравственности. А.Ф. Лосев: «В этом бурном развитии индивидуалистических страстей и в этом стихийном самоутверждении человеческой личности в эпоху Ренессанса для нас чрезвычайно много близкого, симпатичного и даже родного». Гуманисты провозгласили гордого, умного, образованного человека, свободного от всяких пут, средневековых религиозных предрассудков и условностей. Ах, это сладкое слово «свобода»! Свобода от чего? Да от всего! В наше время свобода – это прежде всего возможность высказать свое мнение, это свобода поступка. От каких же пут и условностей освободили себя гуманисты? Здесь много можно говорить, но между делом они освободили себя от понятия «нравственность».

И опять вспомню Канта и звездное небо. Современная наука началась с Коперника, Джордано Бруно и Галилея. Что касается «нравственности внутри нас», то кажется, что про нее не просто забыли, а ее словно и не было никогда. Десять заповедей, семь смертных грехов – вот катехизис Средневековья. Все пошло прахом – убивали, воровали, грабили, желали жен ближнего своего, а также жилья этого ближнего и его рабов, и рабынь, пьянствовали и обжирались, были завистливы, гневливы и при этом необычайно горды, прямо как во всей известной цитате Горького: «Человек – это звучит гордо!» Поэтому писать об утерянной в Возрождение нравственности тяжело и горестно.

Понятно, что эпоха Возрождения, к которой мы все относимся с величайшим вниманием, почтением и любовью, разобрана теоретиками искусства и философами по нитке. Я думаю, что количество безобразий, учиненных «населением», более-менее постоянно во времени, за исключением войн, революций и «вдруг обретенной свободы».

Нельзя сказать, что падение нравов коснулось всего народа. Труженик занят по горло, ему бы деньги заработать и семью содержать. Как жил и развлекался средний класс – читай «Декамерон». Основой общества служила семья, во главе которой стоял отец – хозяин. До Фомы Аквинского женщина приравнивалась к «вещам, необходимым мужчине для продолжения рода», в эпоху Ренессанса она приобрела относительную свободу, но «установку» святого Иеронима помнили твердо, а он считал, что женщина суть «врата демона, путь вероломства, жало скорпиона».

Обычно состоятельные семьи имели большое количество обслуги, чаще всего это были женщины. С удивлением узнала, что в Италии в ту пору существовала работорговля. Рабов, в основном рабынь, привозили из Северной Африки, с Востока, из Крыма и Руси. Рабыня целиком зависела от воли хозяина, но и положение служанки из местных было не лучше. Помимо хозяйственных работ, они должны были удовлетворять сексуальные нужды и хозяина, и его сыновей. Естественно, появлялись внебрачные дети. Как ко всему этому относится хозяйка дома? Терпит.

В городах процветала проституция. Во времена Данте проституткам предписывали селиться в пригородах, на удалении от храмов и монастырей. Если проституцией занимались внутри города, девиц по закону могли наказать плетью или выжечь каленым железом клеймо на правой щеке. Но после 1350 года уже строили коммунальные бордели, с которых брали налог. Потом наступила «сексуальная революция», когда жены почтенных горожан занимались проституцией в домах терпимости – и заработок, и удовольствие.

Свобода от правил морали коснулась в основном богатой и образованной части общества во главе с папой и верховной властью городов. Подлинная жизнь этой части общества отражена в документах, хрониках, опросных и пыточных листах, а также в литературе, легендах и мифах. Миф сродни сплетне, было не было, но на пустом месте он не возникает, нужна предыстория. Пример горожанам давала церковь, начисто забыв, что ее первостепенная забота печься о нравственности прихожан.

Самой мне трудно осилить эту тему, мне могут просто не поверить, поэтому я буду все время ссылаться на безусловного авторитета в этом вопросе – А.Ф. Лосева: «Всякого рода разгул страстей, своеволия и распущенности достигает в возрожденческой Италии невероятных размеров. Священнослужители содержат мясные лавки, кабаки, игорные и публичные дома, так что приходится неоднократно издавать декреты, запрещающие священникам “ради денег делаться сводниками проституток”, но все напрасно. Монахини читают “Декамерон” и предаются оргиям, а в грязных стоках находят детские скелеты как последствия этих оргий. Тогдашние писатели сравнивают монастыри то с разбойничьими вертепами, то с непотребными домами. Тысячи монахов и монахинь живут вне монастырских стен. В Комо вследствие раздоров происходят настоящие битвы между францисканскими монахами и монахинями, причем последние храбро сопротивляются нападениям вооруженных монахов. В церквах пьянствуют и пируют, перед чудотворными иконами развешаны по обету изображения половых органов исцеленных этими иконами. Францисканские монахи изгоняются из города Реджио за грубые и скандальные нарушения общественной нравственности, позднее за то же из этого же города изгоняются и доминиканские монахи». Страшновато, прямо скажем.

Рыба, как известно, портится с головы. Папы не только смотрели на эти безобразия сквозь пальцы, но и сами развлекались «по полной».

«Папский двор стал одним из наиболее притягательных центров для гуманистов», – пишет энциклопедия, но каждый из пап относился к движению по-своему. Например, при Николае V почти все представители гуманизма находились у него на службе, этой же линии придерживался его преемник Пий II. Не так себя вел папа Павел II: он не признавал республиканский способ правления, при нем некоторые представители Возрождения попали в руки инквизиции и были подвергнуты пытке. Но уже при Сиксте IV, Александре VI, Юлии II и Льве X «расцвели все цветы» и в живописи, и в скульптуре, и в литературе, и в философской мысли. Именно в этот время нравственность опустилась до нуля.

Тон в порочном поведении задавал сам папский двор. Имя папы Александра VI (1492—1503) в миру – Борджиа. Его незаконный сын Чезаре Борджиа, отважный воин, дипломат, интриган и убийца, послужил для Макиавелли прообразом героя его «Государя». Сам папенка был крайне неразборчив в средствах, с помощью которых устранял соперников и увеличивал богатство папского дома. В дело шли яд, наемные убийцы, конфискация имущества, оговоры, доносы. Развлечения папского двора приводят в оторопь. При дворе папы Александра VI жил немец Иоганн Бухард, который вел «Дневник». В «Дневнике» Бухард не давал оценок, он просто добросовестно, изо дня в день, записывал все, что представало его взору. «Дневник» первый раз был издан в 1803 году, некоторые особенно пикантные места были вымараны цензурой. Но, как известно, «рукописи не горят», запрещенный текст все-таки со временем попал в печать. Вот некоторые выдержки: «В последнее воскресенье октября месяца, вечером, ужинали с герцогом Валантинуа (так Бухард называет Чезаре Борджиа – по имени его герцогства). В его покоях апостольского дворца находились пятьдесят добропорядочных блудниц, именуемых куртизанками, которые после ужина плясали со слугами и другими, там находившимися, сперва в одеждах, а потом обнаженные. После ужина поставили на пол обыкновенные настольные канделябры с зажженными свечами, а перед канделябрами разбросали по полу каштаны, и куртизанки собирали их, шагая через канделябры, с голыми ногами и руками. Папа, герцог и Лукреция присутствовали и наблюдали это. Наконец, были выставлены подарки, шелковые плащи, башмаки, шляпы и прочее для тех, кто согласно приговору присутствующих больше познает вышеозначенных куртизанок, что было произведено тут же во дворце, и победителям розданы были награды».

«Во второе воскресенье Адвента некий замаскированный человек поносил в городе герцога Валантинуа бесчестными словами. Узнав это, герцог велел поймать его; ему отрезали кисть руки и переднюю часть языка, которую привязали к меньшему пальцу отрезанной руки».

«…в первый день февраля не были допущены к кардиналу Орсини Антонио де Писторио люди, которые ежедневно приносили ему еду и питье, посылаемые ему матерью. Рассказывали, что папа требовал у кардинала Орсини 2000 дукатов, которые дал ему один из его родственников Орсини, и какую-то большую жемчужину, которую сам кардинал купил у некоего Вирджинио Орсини, своего родственника, за 2000 дукатов. Мать кардинала, узнав об этом, чтобы выручить сына, дала папе 2000 дукатов; а жемчужина была у наложницы кардинала. Переодетая мужчиной, она явилась к папе и вручила ему вышеназванную жемчужину. После этого он разрешил, как и прежде, передавать пищу кардиналу, который уже выпил, как полагали, предназначенную чашу, приготовленную для него по приказанию папы».

Все это звучит как зловещий роман, но ведь документ! Сын папы Чезаре Борджиа был прямо-таки сатанинским злодеем. Он убил своего брата герцога Гандиа, труп бросили в Тибр. Все это видел паромщик, его призвали к ответу – почему не доложил губернатору? Тот ответил: «С тех пор как я занимаюсь перевозом, я видел, как более 100 трупов было брошено в этом месте реки, и об них еще ни разу не производилось следствия. Поэтому я думал, что этому случаю не будут придавать значения больше, чем предыдущим». В Риме каждую ночь находили убитыми не менее пяти человек, чаще всего это были прелаты или епископы. Виновных в смерти не искали, потому что все знали, что это сделано по приказу Чезаре Борджиа. Чаще всего причиной убийства было желание завладеть состоянием жертв. Именно с этой же целью Цезарь вместе с папой Александром VI отравили трех кардиналов – Орсини, Феррари и Микаэли. А.К. Лосев: «Этот самый Цезарь Борджиа был для Макиавелли образцом идеального государя. Макиавелли восхищался его политической логикой, последовательностью и энергией, беспощадностью и самообладанием, умением молчать и железной волей; он оплакивал в нем великого государственного деятеля, который мог бы объединить Италию».

А.К. Лосев: «В Италии той эпохи нет никакой разницы между честными женщинами и куртизанками, а также между законными и незаконными детьми. Незаконных детей имели все: гуманисты, духовные лица, папы, князья. У Поджо Браччолини – дюжина внебрачных детей, у Никколо д’Эсте – около 300. Папа Александр VI, будучи кардиналом, имел четырех незаконных детей от римлянки Ваноцци, а за год до своего вступления на папский престол, уже будучи 60 лет, вступил в сожительство с 17 летней Джулией Фарнезе, от которой вскоре имел дочь Лауру, а уже пожилую свою Ваноццу выдал замуж за Карло Канале, ученого из Мантуи. Имели незаконных детей также и папа Пий II, и папа Иннокентий VIII, и папа Юлий II, и папа Павел III; все они – папы-гуманисты, известные покровители возрожденческих искусств и наук. Папа Климент VII сам был незаконным сыном Джулиано Медичи. Кардинал Алидозио, пользовавшийся особым благоволением папы Юлия II, похитил жену почтенного и родовитого флорентийца и увез ее в Болонью, где был тогда папским легатом. Кардинал Биббиена, друг папы-гуманиста Льва X, открыто сожительствовал с Альдой Бойарда».

При этом целибат (безбрачие) официально сохранялся. Папа Бонифаций VIII высказал суждение, что правило соблюдать целибат распространяется только на представителей трех высших рангов духовенства. Видимо, высокое духовенство решило, что сожительство вне брака не является грехом. Внебрачное сожительство (конкубинат) стало обычным делом. Италию звали «страной бастардов».

Но как относиться к внебрачным детям? Пьер Антонетти в своей книге «Флоренция во времена Данте» пишет: «Если флорентийское рабство возмущает нашу нравственность, то положение незаконнорожденных детей делает честь Флоренции времен Данте». И тут же ссылается на Дж. Пинто (G. Pinto): «Италия среди стран Европы, Тоскана среди итальянских регионов и Флоренция среди городов Тосканы имеет ту заслугу, что первой отказалась от предрассудка, согласно которому умаляется достоинство детей, родившихся от связи, не узаконенной надлежащим образом». Приходится согласиться, дети и вовсе безвинны и не должны отвечать за разврат родителей. Законное признание делало незаконных детей равными в правах с детьми, рожденными в браке П. Антонетти: «Это признание могло совершаться при рождении ребенка, при его вступлении в брак, по завещанию. Являясь исключительной привилегией пфальцграфа (императорского наместника), процедура признания стала настоящим коммерческим предприятием. Знатные фамилии по этому поводу обращались к папе римскому или императору и всегда получали положительный ответ, если речь шла о мальчике, но не всегда, если просили о девочке».

Но мир полон противоречий. Отношение к браку было очень строгим. Требовалось соблюсти три основных правила: девственность невесты, супружеская верность жены (не мужа) и невозможность развода. П. Антонетти: «В те времена, в отличие от наших дней, девушки не вызывали интереса мужчин. Сочинения куртуазных стихов воспевают только замужних женщин. Все они, подобно Данте и Беатриче, Петрарке и Лауре, Боккаччо и Фьяметте, пылают любовью к респектабельным замужним дамам, возможно, матерям семейства. Девственность – это табу, нарушение запрета чревато большим риском, девушка не может удовлетворить любовного пыла кавалера». Таков обычай, но обычай на то и придуман, чтобы его нарушать.

А.К. Лосев: «В Милане герцог Галеаццо Сфорца услаждает себя за столом сценами содомии». На словах церковь была категорически против содомии. По средневековым законам этот смертный грех карался конфискацией имущества, сожжением на костре участников и дома, где происходило действо, но со временем гомосексуализм стал столь популярен, что в Германии содомитов называли «флорентийцами». С содомией боролись, но бывали времена, когда проституцию начинали поощрять, потому что уж слишком расцветал «гнусный грех». Проституткам запрещали надевать мужскую одежду, чтобы они таким видом не старались прельщать мужчин.

Я могу еще рассказать, как герцог Козимо пытался изнасиловать собственную дочь, как брат брату из ревности выколол глаза… или рубил руки… или… Все, не хочу больше писать про ИХ пороки. Если начать подробно, внимательно, глядя как бы со стороны, писать о нравственности моего отечества в ХХ веке, а потом о последнем десятилетии этого века и, наконец, о начале XXI, то неприглядная, прямо скажем, страшная получится картина. А мы ведь тоже переживаем ренессанс, только технический и научный, высокого искусства у нас нет. Художник Кулик – наш Микеланджело. Так что же нам их, великих, судить?