Текст книги "Бенвенуто Челлини"

Часть IV. На пути во Францию

Бенвенуто выехал из Рима 22 марта 1540 года, а приехал к месту назначения только в октябре – полгода добирался, не торопились в те времена художники. Но это не его вина. Благодетель кардинал Феррарский тоже не торопился. Двор его был огромен, ехали двумя самостоятельными группами. Сам кардинал с ближайшим окружением, куда и Бенвенуто пригласили из соображений его безопасности, собирался посетить святыню – Лоретскую Мадонну, а оттуда поехать к себе домой в Феррару.

Другая группа ехала через Флоренцию. К ней Бенвенуто и примкнул. Пора было повидать близких. С собой во Францию Бенвенуто взял слугу, а также двух подмастерьев – Асканио и Паголо. Этой компанией они и направились вначале в Витебро в монастырь, там жили двоюродные сестры Бенвенуто, одна была аббатисой, другая ключницей. «Молитвами этих бедных девушек снискал я у Бога милость моего спасения», – пишет он. Надо ли говорить, как приняли монашки Бенвенуто и его компанию с восторгом. Во Флоренции он пробыл четыре дня, семья сестры тоже была счастлива, увидев брата и дядю «живым и невредимым».

В Сиене, как ни грустно об этом писать, Бенвенуто убил человека. Почтовый смотритель сам напросился, он был несправедлив, вел себя грубо, хам, что и говорить, но и он Божья душа. Хорошо романистам, они не пересчитывают убитых мерзавцев. Вот, скажем, роман всех веков и народов – «Три мушкетера». Моя подруга, она единственная из всех, кого я знаю, не любит этот роман, а в оправдание себе принялась считать всех «плохих», оставленных трупами на этих страницах, – цифра зашкаливает. Но те убитые словно и не люди, они картонные марионетки, их назначение – оттенять доблесть главных героев. В книге Бенвенуто – это ему удалось – все люди совершенно реальны, и от таких «подвигов» героя читатель удивляется и содрогается.

Вот как было дело. Часть пути до Сиены Бенвенуто в одиночку предпринял на почтовой лошади, так сложились обстоятельства. Приехав в город, он отвел кобылу на почту, но забыл снять собственные стремена и подушку. На следующий день он вспомнил о своей оплошности и послал слугу требовать назад свое имущество. Слуга вернулся ни с чем. Почтовый смотритель сказал, что знать ничего не знает, что Бенвенуто загнал его лошадь, а потому ничего не получит. Хозяин гостиницы предупредил, что почтовый смотритель человек тяжелый – чистый зверь, у него двое таких же лютых сыновей, оба военные и отменной храбрости, так что лучше купить новые стремена и забыть о старых. Но такой совет явно не устраивал Бенвенуто. Он облачился в кольчугу и наручи, впрочем, он снимал их только на ночь, приторочил к луке «чудеснейшую аркебузу» и поехал со своей командой искать справедливости.

– Почтовый смотритель, вы ошибаетесь, что я загнал вашу лошадь. Я ее не гнал, поэтому не надо в Страстную пятницу срамить себя и меня. Верните мои стремена и подушку, и на этом расстанемся, – вежливо начал Бенвенуто разговор, на что хам-смотритель ответил:

– А мне все равно, Страстная пятница или чертова пятница. Если ты не уберешься отсюда, то я копьем сброшу тебя с коня.

Тут некстати остановился прохожий, сиенец, который стал ругать смотрителя: он-де не исполняет долга перед проезжими иностранцами, а это позор городу. Слово за слово, тут смотритель «вдруг с постыдными богохульствами» направил копье в сторону Бенвенуто, тот в свою очередь «сделал вид», что направил в сторону смотрителя дуло аркебузы. Одно неловкое движение… Бенвенуто не хотел стрелять, аркебуза сама выстрелила вверх, «пуля ударилась о свод двери и, отскочив назад, попала в горло сказанному (смотрителю), каковой и упал наземь мертвым».

Из дома тут же выбежали два вооруженных сына, копьем ранили Паголо. По счастью, рана была незначительной, но вели себя эти двое очень воинственно и уже начали скликать народ. Бенвенуто ничего не оставалось, как вместе со своими людьми спасаться бегством. И ведь предупреждали! Я не знаю, может ли отскочившая рикошетом пуля убить человека, но надеюсь, что в этой истории Бенвенуто сгустил краски, то есть приврал ради красного словца, и почтовый смотритель очнется и со временем встанет на ноги.

Наконец прибыли в Феррару. Кардинал уже знал о подвигах ювелира и встретил Бенвенуто словами:

– Я молю Бога, чтобы Он даровал мне такую милость, чтобы я тебя довез живым к королю, как обещал.

Кардинал отвел Бенвенуто под жительство свой дворец Бельфиоре и велел оборудовать там мастерскую. В Париж он пока Бенвенуто с собой не взял. Видя его недовольство, он сказал:

«– Бенвенуто, все то, что я делаю, это для твоего же блага; потому что прежде, чем взять тебя из Италии, я хочу, чтобы ты в точности знал заранее, что ты едешь делать во Францию; тем временем торопи как только можешь этот мой таз и кувшинчик; и все то, что тебе требуется, я оставлю в распоряжение одному моему управляющему, чтобы он тебе давал».

Можно только удивляться долготерпению кардинала Феррарского. Этот таз и кувшинчик проходят красной нитью через все передряги Бенвенуто за последние три года. Их действительно давно пора было окончить, но Бенвенуто был верен себе. Он обиделся и уже раздумывал, куда бы убежать из Феррары, беда только, что бежать было некуда. И потом, не надо забывать, что «бестактному» кардиналу он как-никак обязан освобождением и защитой от длинных рук папы Павла III. «…Облекшись в ту благодарность, которой заслуживало полученное благодеяние, я расположился иметь терпение и посмотреть, какой будет конец этому предприятию; и, принявшись работать с этими моими двумя юношами, я подвинул весьма удивительно вперед этот таз и этот кувшин».

Развлечений, кроме работы, было мало, и все свободное время Бенвенуто отдавал охоте на местных птиц, которых Бенвенуто называл павлинами. Вряд ли эти чудо-птицы с их хвостами жили свободно на феррарских землях. Может быть, это были фазаны? Потом Бенвенуто приболел, потом выздоровел и познакомился поближе с герцогом Феррары Эрколе II д’Эсте. Герцог захотел, чтобы Бенвенуто сделал его портрет. Бенвенуто сделал его «на черном камне величиной со столовое блюдце». Для работы нужен был вначале рисунок, герцог много позировал, они вели беседы, иногда Бенвенуто оставался ужинать.

Через неделю Бенвенуто сделал «изображение головы», теперь герцог захотел, чтобы был сделан оборот. Оборот был сделан красивейший и носил политический характер. В 1539 году Феррара наконец договорилась с папой Павлом III о возвращении ей земель с городами, полученными в свое время в дар от папы Александра VI. Владения эти после войн опять перешли под власть папы, и теперь герцог выкупил их назад за 180 тысяч золотых дукатов. Правда, потом распри между Феррарой и Римом возникли вновь, но герцог Эрколе II об этом не знал и захотел увековечить в камне вновь обретенный мир.

На обороте «в виде Мира была изображена женщина с факельцем в руке, которым сжигала оружейный трофей; каковую я сделал, эту сказанную женщину, с радостной осанкой, в легчайших одеждах; прекраснейшего изящества; а под ногами у нее я изобразил, удрученным, и печальным, и связанным многими цепями, отчаявшийся Раздор… Подпись к обороту гласила: Pretiosa In conspectu Domini, что значит “Дорог в очах Господних…” Она показывала, что Мир продался ценой денег».

Между делом были окончены пресловутые таз, который был «составлен из круглых фигур и из рыб барельефом», и кувшинчик, где тоже было много «круглых фигурок», выглядели оба предмета замечательно.

Бенвенуто ранее был в Ферраре, и вряд ли этот город оставил хорошие воспоминания. Именно здесь произошла неприятная стычка с изгнанниками, повздорили в гостинице, а утром на выезде из города опять пришлось схватиться за оружие. И ведь не можешь развернуться в полную силу! Тебя осудят и герцог, и ссыльные, те и другие флорентийцы, а Бенвенуто никогда не вступал в драку по политическим соображениям. Словом, в своей книге ему даже в голову не приходит славословить этот город. А между тем он занимал в то время совершенно особое положение в Италии. Сошлюсь на П.П. Муратова, он опишет Феррару лучше, чем я.

«…унылая картина окружающих Феррару болот», – пишет он в «Образах Италии». – Город теряется в «мокрых равнинах, где бродят туманы и царствует малярия», но между тем «место Феррары в судьбу итальянской поэзии составляет ее справедливую гордость». Город стал прибежищем гуманистов, поэтов. трубадуров и философов. «Феррара стала первым городом в Европе, существовавшим от двора и для двора. Здесь было стотысячное население. Была промышленность, была торговля, но все это служило праздничной жизни д’Эсте. Герцоги строили дворцы, церкви, укрепления: они, что беспримерно в Италии, строили даже самый город, как впоследствии Людовики строили Версаль и как Петр строил Петербург. Проведенные ими широкие улицы заставили Буркхарда назвать Феррару первым европейским городом в современном смысле этого слова».

Там творили великолепные живописцы. Муратов пишет, что если бы от прежнего города уцелел лишь один дворец Скинафойя, то и тогда феррарские герцоги заслужили бы оправдание на самом строгом суде истории. На стенах этого дворца сохранились фрески блистательных художников Феррары – Франческо Косса (1436—1478) и Козимо Тура (1429—1495). Подобных фресок не было в «ни в Ломбардии, ни в Умбрии, ни даже в Тоскане». Художники находили свои сюжеты не в Библии, а в современной им жизни. Фрески были посвящены двенадцати месяцам года: сцены из жизни феррарской знати, праздники, охота, пиры соседствовали с картинами сельской жизни простых тружеников.

Позднее фрески были покрыты толстым слоем штукатурки, это и позволило им сохраниться. В первой половине XIX века штукатурка была снята, а искусствоведы принялись спорить об их авторстве. Во времена Бенвенуто в Ферраре он мог увидеть эти картины в их полной яркости и красоте, но ему и в голову не приходило туда съездить, он вообще был не высокого мнения о самом ремесле живописцев, а герцогу так же не пришло в голову похвастаться этими шедеврами. Да он, наверное, и не подозревал, каким богатством владеет, в Италии было очень много художников, как тут разобраться – где «нетленка», а где просто хорошая живопись.

Наконец пришло письмо из Парижа. Кардинал сообщал, чтобы Бенвенуто готовился к отъезду, потому что «король о нем спрашивал». Управляющий герцога решил, что ехать надо срочно, поэтому порекомендовал Бенвенуто «ехать на почтовых». Что? Он, Бенвенуто, великий мастер, на почтовых? Да вы с ума сошли! Лучше он вообще не поедет в Париж! За работу герцог заплатил ему до стыдного мало, всего лишь «перстенек с тоненьким алмазишком ценой в десять скудо», хотя сам он оценил работу в 200 скудо. Бенвенуто отказался от кольца, а герцогу Эркело II просил передать, что ценит знак внимания его сиятельства, но был бы более рад получить «кольцо против судорог, которые привозят англичане», он носил бы этот талисман не снимая.

В конце концов и алмаз поменяли на дорогой, и лошадей для поездки нашли, но в книге Бенвенуто написал: «…феррарцы народ жаднейший, и любо им чужое добро, каким бы способом им ни удалось его заполучить, все они такие». Я с прискорбием отмечаю, что и кардинала Феррарского Бенвенуто приравнял к его землякам.

Париж

«Королевский двор мы застали в Фонтано-Белио», – пишет Бенвенуто, переиначивая Фонтенбло. Он плохо знал французский, коверкал слова, имена и названия, французы отвечали ему тем же. Словно в отместку его звали Бенвенуто Селеньи.

Бенвенуто был принят королем, «поцеловал ему колена», после чего произнес речь благодарственную, искреннюю, горячую, очень длинную. Суть ее такова: обязанность всякого государя, если он добр и велик, освобождать людей из темницы, если они годны на дело и при этом невиновны, подобные деяния первыми заносятся в Божьи книги. По совету кардинала Бенвенуто прихватил с собой таз и кувшин. Король был в восторге от этой работы.

– Отдохните, повеселитесь несколько дней, – сказал он в заключение, – а мы подумаем, где вас разместить и создать условия для работы.

Двор меж тем направился в Париж. Расстояние в 55 километров преодолевали в несколько дней. Королевский поезд – это 12 тысяч лошадей, уйма придворных, еще больше обслуги, всех надо кормить и обустраивать на ночь. Ни о каких придорожных дворцах или гостиницах не было и речи. Иногда заезжали в чьи-то богатые имения, а чаще в чистом поле разбивали «полотняные палатки, как это делают цыгане», не торопились, иными словами.

Бенвенуто извелся от такой медлительности, кардинал сказал ему – терпи, но сам пошел к королю с просьбой: мол, отпустите Бенвенуто в Париж, он рвется к работе, и пусть присмотрит себе заодно жилье, грех отнимать у талантливого человека время. Король согласился, поручив при этом подумать о положении Бенвенуто – жалованье и прочем. Все это кардинал рассказал Бенвенуто, но при этом сказал:

– Мне кажется, что если его величество даст вам жалованья 300 скудо в год, то вы отлично можете устроиться. Предоставьте мне заботу о вас, я всегда помогу вам самым лучшим образом.

Бенвенуто смертельно обиделся. Здесь в Париже ему не нужен был посредник, он хотел общаться с королем напрямую, теперь сам Франциск I был его благодетелем. Приплюсовав сюда и феррарские обиды, Бенвенуто ответил кардиналу решительно и твердо:

– Вы оставили меня в Ферраре, обещая не звать из Италии до тех пор, пока я вполне не буду знать своего положения при его величестве короле. Вы не уведомили в письме о моем положении здесь, а велели гнать на почтовых. Да если бы я знал, что речь пойдет о 300 скудо, я бы вообще сюда не приехал. Но я за все благодарю Бога и ваше преосвященство также, потому что Бог употребил вас как орудие для освобождения меня из темницы.

Понятно, что кардинал рассердился:

– Ступай куда хочешь, насильно никому нельзя сделать добра.

Лучше всего суть этой истории передают слова красивого и умного писателя Луиджи Аламанни: «Король никогда не найдет ему (Бенвенуто) равного, а наш кардинал хочет торговать им, как вязанкой дров».

Бенвенуто пришел к своим подмастерьям и сказал, что завтра утром они уезжают из Франции, он даст им денег на обратную дорогу, а сам поедет отдельно «по одному важному делу, которое давно хотел совершить». Подмастерья подняли вой и плач, но Бенвенуто был неумолим. Он никому ничего не хотел объяснять. Он решил ехать на святую землю к Гробу Господню и создать «Христа величиной в три локтя», больше ни о чем думать он не мог и не хотел. В дорогу взял деньги и пару рубах, все остальное бросил на произвол судьбы.

Сказано – сделано. Бенвенуто скакал во всю прыть через лес, когда его нагнал посыльный короля вместе с Асканио.

– От имени короля приказываю ехать назад. Король требует вас к себе, – прокричал посыльный и, видя, что Бенвенуто артачится, добавил: – В противном случае я позову народ, и мы повезем вас как узника.

При слове «узник» Бенвенуто тут же подчинился приказанию, только французской тюрьмы ему не хватало. Прежде чем предстать перед королем, он встретился с кардиналом.

«– Наш христианнейший король сам от себя назначил вам такое же жалованье, какое его величество давал Леонардо да Винчи, живописцу, то есть 700 скудо в год; и, кроме того, оплачивает вам все работы, которые вы ему сделаете; и еще ради вашего приезда дает вам 500 золотых скудо, каковые он желает, чтобы были вам выплачены прежде, нежели вы уедете отсюда».

Для Франциска I Бенвенуто Челлини и Леонардо да Винчи были людьми одного порядка. Посмертная слава да Винчи несоизмерима с его славой при жизни. Он был велик, безусловно, но он не был «единственным». Леонардо много начал, но мало что довел до конца. Он был истинным человеком Возрождения, все виды его деятельности идут под грифом «гениально», но для Лодовико Моро он был живописцем, для Чезаре Борджиа – мастером оружия и ведения боя, для кого-то он был механиком, для другого безумцем, решившим лететь, а великий знаток искусств Лоренцо Великолепный больше всего ценил в Леонардо музыканта. Слава Бенвенуто долетела до ушей французского короля, и он приравнял его к «величайшему всех времен и народов». Удивительно другое, что и сам Бенвенуто принял жалованье Леонардо как должное.

На приеме Бенвенуто рассыпался в благодарностях. Король заказал ему двенадцать серебряных светильников, то есть подсвечников, которые стояли бы вокруг его стола. Светильники должны быть его роста, то есть около двух метров, и изображать шесть богов и шесть богинь. Бенвенуто выплатили 500 скудо, и он тут же отбыл в Париж.

Кардинал предоставил ему для проживания свой дом, Бенвенуто принял это как должное. Работу он начал с того, что быстро сделал четыре модельки высотой где-то по 20 сантиметров: Юпитер, Юнона, Аполлон и Вулкан. Когда король прибыл в Париж, он одобрил модельки. Видя полное расположение к нему короля, Бенвенуто сообщил, что присмотрел себе жилье, «каковое мне кажется весьма подходящим, чтобы делать там такие работы, и сказанное место – его величество собственное, называемое маленький Нель».

Интересно, каким представлялся Бенвенуто Париж того времени. Читали «Собор Парижской Богоматери»? Описанное там действо происходило в 1482 году, то есть задолго пять лет до того, как Челлини впервые прошелся по парижским улицам. В романе Гюго собор и город – главные действующие лица, вряд ли за сорок с лишком лет там произошли серьезные изменения. Вот как описывает Гюго столицу Франции: «Еще в XV веке Париж был разделен на три совершенно отдельных, отличающихся друг от друга города; каждый из этих городов имел “свою физиономию”, свою специальность, свои нравы, свои обычаи, свои привилегии, свою историю: то были Старый город, Квартал университетов и Новый город. Самый древний, самый меньший между ними был Старый город; он был расположен на острове и был окружен двумя другими городами, как старушка двумя прекрасными рослыми дочерьми. Университетский квартал занимал левый берег реки Сены от здания Ла Турнель и до башни Нель… Стена этого города врезывалась довольно глубоко в поля… Новый город занимал наибольшее пространство, был расположен на правом берегу Сены. Его набережная прерывалась в нескольких местах, шла вдоль берега реки Сены от башни Бельи и до башни Буа… Город еще глубже врезался в поля, чем университетский квартал. В Старом городе преобладали церкви, в Новом городе – дворцы, в Университетском квартале учебные заведения. Остров, т. е. Старый город, находился в ведении епископа, правый берег в ведении старшины купеческого сословия; левый берег – в ведении ректора; надо всем же был главным парижский прево, королевский, а не муниципальный чиновник». Лувр находился в Новом городе, маленький Нель, в котором разместился Бенвенуто, в Университетском квартале. Старинная Нельская башня, о которой трагически писали романисты, тоже входила в усадьбу замка Нель.

Русские обожают Париж: ах, Большие бульвары, ах, Елисейские Поля и прочее, прочее! Я тоже люблю Париж, но не могу простить парижанам, что они уничтожили свой средневековый город. Ну ладно, срыли башни и городские крепостные стены, но замок Тампль чем им помешал, сейчас там сквер, без него им не обойтись. У нас на месте Казанского собора, что на Красной площади, тоже был сквер с туалетом. В XIX веке барон Осман прошелся по городу, как наш сибирский цирюльник по тайге. Но это исключительно мое личное мнение, я люблю старые и очень старые постройки. Судя по Италии и Риму, итальянцы их тоже любят.

Вернемся в XVI век. Итак, Бенвенуто выбрал Нель. Прямо скажем, губа не дура. Название замка произошло от имени первого владельца – господина Неля из Пикардии. Потом дом, вернее сказать, замок купил король Филипп Красивый (тот самый, что расправился с тамплиерами), и маленький Нель стал частным владением королей. Сейчас он принадлежал прево Парижа Жану д’Эстувилю. Замок не был подарком короля, видимо, его дали прево во временное пользование, и сейчас он пустовал. Король тут же согласился предоставить замок Бенвенуто, мы можем только предполагать, что по этому поводу думал сам прево.

А он ничего хорошего и не думал. Сам монсеньор д’Эстувиль не жил в маленьком Неле, но там жили его люди, поэтому замок пришлось занимать силой. Сопровождающий Бенвенуто лейтенант посоветовал: «Остерегайтесь, чтобы вас здесь не убили». Бенвенуто нанял слуг и накупил оружие, чтобы держать оборону. Парижское дворянство вело себя враждебно, оскорбительно, и в конце концов Бенвенуто пошел к королю с просьбой выделить ему под жилье другой дом. Франциск I был воин и ответил подобающе:

– Если вы тот Бенвенуто Челлини, о котором я слышал, то вы сумеете постоять за себя, а я вам даю на это полную волю.

Король назначил для охраны Бенвенуто дворянина Жана Лаллемана де Марманя, в его обязанность входило также обеспечивать Бенвенуто всем необходимым для работы и жизни. Первое, что сделал монсеньор де Мармань, – это занял лучшие комнаты и въехал туда со своими двумя слугами. Бенвенуто тут же заявил, что в этих комнатах он будет жить сам. Дальше было сказано много бранных слов на французском языке, ответом им служили вежливые, но язвительные слова на итальянском. Де Мармань был горд, горяч и смел, он взялся за кинжал. Перечисленные качества и у Бенвенуто были в избытке, он взялся за свой «большой кортик» и дал распоряжение двум своим слугам:

– Как только вы увидите, что я обнажу свой кортик, кидайтесь на обоих слуг и убейте их, если можете, потому что этого я убью сразу; потом мы уедем с Богом тотчас же.

Видимо, де Мармань понимал итальянский язык, он сунул кинжал в ножны и ушел с места предполагаемой битвы. О происшедшем Бенвенуто рассказал кардиналу, тот доложил королю. В Нель был прислан другой человек – виконт д’Орбек. Бенвенуто с ним отлично поладил, можно было начинать работать. Теперь Бенвенуто сделал три модели светильника в заказанную величину. Юпитер, Марс и Вулкан были сделаны из глины и укреплены железом, на работу над первым светильником король выдал 300 фунтов серебра.

Прежде чем окончить эта главу, пару слов о тазе и кувшинчике, которые теперь называются «вазочка и овальный таз». Может, я клевещу на Бенвенуто, и эта работа была новой, уже в Париже заказанной, но в сомнение меня ввели слова: «Я их отлично вызолотил». Неужели это наши старые знакомые? Он отнес таз и кувшин кардиналу, а тот подарил их королю. «Это показалось самой прекрасной работой, какую когда-либо видели во Франции», – пишет Бенвенуто в свойственной ему манере. Король на радостях пожаловал кардиналу аббатство с доходом в 7000 скудо.

Как это, удивитесь вы, король распоряжается церковными делами? Но у Франциска I были свои отношения с Римом. Еще в 1516 году в Болонье, нарушив Прагматическую санкцию от 1438 года, он заключил конкордат с папой Львом X. В соответствии с этим соглашением король, предоставив папе некоторые льготы, но ущемив положение французского священства, получил право самостоятельно назначать прелатов на высшие церковные должности. Часто это были светские люди, кроме того, король мог выбирать на одну должность несколько человек.

Франциск подарил кардиналу аббатство и захотел сделать подарок и Бенвенуто. Кардинал Феррарский его остановил. Не надо торопиться, ведь пока ювелир не сделал для Франции ни одной работы. Он сам сделает Бенвенуто подарок. Какой? Сразу же по вступлении во владение аббатством он назначит ему 300 скудо содержания. «Я их так никогда и не получил, – с обидой пишет Бенвенуто, – и слишком долго было бы рассказывать про этого чертового кардинала…» Вот так.