Текст книги "Тени скрытого города. Книга вторая. Башня"

– Я тоже открыто выражаю эмоции! – переключила Танино внимание девушка. – Мне кажется, этим женщины отличаются от мужчин. Женщина может заплакать, а мужчина не может. Помню, я сильно обиделась и ушла из дома на ночь глядя, потому что муж купил гранатовый сок вместо виноградного, а я ему сто раз говорила, что люблю виноградный или яблочный, но только не гранатовый: он горький!

– И где ночевала? – поинтересовалась Таня, недоумённо представляя ссору; новая знакомая показалась слишком капризной и взбалмошной: как мужчина её терпит?

– Дома, конечно! – вальяжно улыбнулась девушка. – Муж побежал за мной до остановки, мы помирились.

Внезапно она показала через дорогу и сообщила:

– Вон моя сестра! Мы вместе едем.

Таня увидела высокую угловатую девушку в неказистом сине-зелёном болоньевом пальто. Та подошла купить мороженое. Пальто похоже на то, которое было когда-то у Тани, – длинное, прямое, подпоясанное спереди на узелок. Таня надевала его считанные разы, потому что оно ей не нравилось. А потом пальто отдали беременной двоюродной сестре, относившей его вплоть до девятого месяца.

– Вы не похожи, – заметила Таня, имея в виду и комплекцию (девушка в синей дублёнке полнее и ниже), и (самое главное!) отношение к своему внешнему виду: новая знакомая куда более стильная и ухоженная.

– Мы троюродные, – пояснила собеседница и неожиданно спросила: – Ты думаешь, её можно назвать стройной?

Таня смутилась, а в голову вернулась мысль, что новая знакомая всё-таки не вполне нормальная.

– Она не толстая, – нехотя оценила Таня. – Правда, трудно судить издалека, тем более под пальто.

– Я полнее её. Лишний вес – моя проблема. Но мне никто никогда не говорил: «Чё пузо выпятила? Подбери!» А ей говорили.

Она так натурально изобразила резкий тон замечания, подражая кому-то, что Таня вздрогнула и испуганно покосилась. А собеседница направилась к сестре, которая махала ей рукой.

Водитель всё ещё не появлялся (обедает в кафе «У Ксюши»), а салон автобуса уже заполнен людьми, не желающими мёрзнуть на улице. Таня тоже вошла. Но отогреться никак не удаётся, зубы отбивают чечётку. Выкрик «Чё пузо выпятила?!» до сих пор звенит в ушах. Ведь именно эти слова и именно таким тоном произнесла давным-давно Танина мама!

…Они куда-то собирались, и Таня стояла в прихожей перед зеркалом, надевая шапку. На ней было сине-зелёное болоньевое пальто, подпоясанное спереди на узелок. Таня только что сильно наелась и, стесняясь выпирающего живота, сильно сутулилась. Отчётливо запомнила свою изогнутую фигуру в зеркале с поднятыми к голове руками. «Чего горбишься и пузо выпятила!» – рассердилась мама.

Мама нередко делала замечания, вызывающие стыд или побуждающие вести себя назло. «Не сутулься! Совсем осанку испортишь! Будешь всю жизнь ходить скрюченная!» – Таня лишь ниже опускала шею. «Выключи обогреватель! Он жжёт кислород!» – Таня лишь ближе пододвигала ноги к шумному горячему прибору на полу. Это была древняя железная штуковина с круглым решётчатым отверстием, за которым вертушка. От воздействия обогревателя кожа на ногах становилась сухой, похожей на корочку, зато было тепло. «И так больная! – свирепела мама. – Одеться теплее не можешь? Дышать тут нечем!» «Я не больная!» – спорила Таня. «А зачем к гинекологу ходила?» Таня покраснела: да, ходила, туда направили весь класс, и у Тани обнаружилось какое-то воспаление, назначили электрофорез. «Я не больная! – отвернувшись, настаивала она. – У меня очень даже здоровый организм по сравнению со многими!» При этом обогреватель продолжал шуметь: Таня и не думала его выключать. Мама окончательно теряла самообладание: «Вот дрянь!»

Как бы Таня, будучи подростком, ни сопротивлялась маминой позиции, всё же впустила её внутрь себя, и теперь образ мамы управляет Таней изнутри в виде стыдящего злого критика. Танино тело уродливое, неприятное и слабое – эти мысли ощущаются как тяжёлые камни под грудной клеткой, они не дают свободно дышать. Словно плотина, они разделили Таню на две части – плохую нижнюю и правильную верхнюю. Думать о смысле жизни, искать вселенскую Истину гораздо благороднее и красивее, чем вникать в потребности своего приземлённого тела. Разве не так?

Стоп-стоп! Куда это Таню сносит? Она ведь любит себя и своё тело! И, кстати, никогда не считала себя уродиной, что бы там мама ни внушала в юности! Или считала?.. В 12 лет беспокоилась, что бёдра слишком полные – 51 см в обхвате каждое. А в 20 казалось, что кожа не идеально гладкая и упругая, не идеально ровного цвета: «целлюлит», синяки, волоски, розовые капилляры. От злости лупила себя по ляжкам и животу!

Автобус едет. Тане хочется плакать. Чтобы спрятаться от пассажиров, она опустила голову, слегка повернувшись в сторону сидящей рядом попутчицы.

Что за странная девушка встретилась?! Общение с ней провоцирует воспоминания и будоражит, вытягивает из глубины скрытые чувства. Или Таня преувеличивает? Может, ей просто хочется пересмотреть прошлое, и только поэтому слова новой знакомой, сами по себе ни на что не намекающие, Таня воспринимает как сигнал. Значит, фраза про «пузо» – совпадение? И что сестра девушки носит то самое пальто – тоже совпадение? А Танино физическое состояние: дрожь, мурашки – не более чем реакция на холод?

Ну уж нет! На этот раз Таня не позволит себе заглушить мистические ощущения рационализаторством! Девушка в синей дублёнке непростая! И её сестра, конечно, тоже! В книгах Карлоса Кастанеды есть упоминание о людях, которые выглядят как люди, но таковыми не являются. Они ездят в транспорте, общаются с окружающими, и окружающие ничего не подозревают. А между тем у этих существ даже светимость другая: не похожа на кокон. Так может, Танина попутчица не человек?

В салоне холодно. Таня сжимает и разжимает ноющие пальцы в сапогах, но толку никакого. А ехать ещё долго!

И тут случилось непредвиденное: автобус сломался! Заглох мотор, потом ревел, пытаясь завестись, донёсся запах гари. Водитель открыл двери и объявил, что дальше не поедет, пусть люди выходят, скоро их подберут. Успокоил, что повторно платить не придётся.

Люди столпились на обочине, за их спинами были сугробы и деревья, через дорогу в отдалении – крыши деревянных домов и белый дым из тёплых труб.

Скакать с ноги на ногу пришлось недолго. Таня вдруг заметила стоящий у обочины «икарус». Некоторые из высаженных пассажиров уже топтались возле его двери. Таня растерялась: наверное, их должна подобрать другая машина? Да и многие не спешили к «икарусу», в том числе девушка в синей дублёнке. Всё-таки Таня подхватила сумку и побежала. Выяснилось, что автобус как раз до Томска и есть свободное место. Поехали… А большинство осталось на улице! Это беспокоило Таню: вдруг она поступила неправильно? Или приедет не туда (хотя вроде ей ясно сказали, что «туда»), или деньги потребуют (хотя билетик с предыдущего автобуса лежит в кармане, но вдруг здесь он силы не имеет?).

Ноги отогревались и ныли, даже кричать хотелось: так больно!

Прощай, девушка в синей дублёнке… Жаль, не спросила её имя.

Вот почему ей вздумалось нагло предположить, будто Танин мужчина не дарил подарков? Разве по Тане заметно? Ведь и правда не дарил! Коробка Raffaello и гвоздики по случаю праздников – это всё, что было за год общения.

Таня вспомнила, как в день рождения открыла дверь: на пороге стоял Женя с пакетом, из которого торчали цветы. «Поздравляю, желаю счастья-здоровья-успехов. Пух!» – протараторил он, изображая Винни Пуха, и вытащил из пакета три гвоздики в бесцветной плёнке. Таня скрыла разочарование, ни словом не намекнула, что в день рождения хотела более интересный подарок, чем бесполезные цветы, тем более гвоздики! Будто на 23 Февраля ветерану! Разочарование Таня постаралась скрыть не только от Жени, но и от самой себя, ведь она считала, что материальное неважно, главное – любовь. Она ведь любила Женю не за подарки!

Он, наверное, догадывался о Танином бескорыстии, поэтому без повода ни разу не подарил ни шоколадку, ни открытку, ни билет в кино. А ведь Таня дарила! Стесняясь, боясь оказаться лишней, приходила к Жене без предупреждения с милым сюрпризом. Однажды принесла алюминиевую баночку пива и фисташки. И сразу удалилась! Ведь Женя был с приятелем: зачем мешать? В другой раз принесла большую плитку белого пористого шоколада: передала на пороге, развернулась с весёлой улыбкой и убежала. Как будто просто проходила мимо. Как будто у неё много разных дел, а Женин дом как раз стоит на пути. Как будто это так естественно – заглянуть к своему парню и подарить шоколад, ничего не требуя взамен.

Женя и Таня старательно подчёркивали независимость друг от друга, считая привязанность проявлением заурядности и недостатком личной силы (оба в то время увлекались книгами Карлоса Кастанеды).

Вероятно, как раз для утверждения этих жизненных принципов (или из обычного эгоизма и лени) Женя ни разу не пригласил Таню погулять: побродить по лесу, покататься на качелях в горсаду. Они встречались почти по расписанию. В первые месяцы знакомства он приходил три раза в неделю на вечерний чай. Таня возвращалась домой после лекций и терпеливо ждала, не переодеваясь и не ужиная, чтобы не торчал живот. Иногда Женя так и не появлялся, и Таня бегала на улицу звонить из автомата, чтобы выяснить причину. Потом, когда познакомились ближе, встречались по субботам у него дома.

Пару раз график был нарушен. Вышла Таня из аудитории с последнего занятия, как вдруг – Женя окликает! Стоит возле чёрного мерцающего окна. Внезапное счастье! Они вдвоём покинули университет и шагали за ручку по вечерней улице, полной огней, вели философские беседы. Огни длинными полосами стекали в мокрый асфальт, звонко стучали каблучки Таниных сапог. Таня забегала вперёд, перескакивая через лужи, радуясь своей ловкости и лёгкости в глазах любимого мужчины. То, что он по собственному желанию пришёл к ней в университет, дождался, когда она отзанимается, вероятно, говорило… если не о любви, то о большой симпатии, и Таня всё-таки что-то значила для него, хоть он и утверждал, что ни в ком не нуждается.

Правда, после счастливых минут наступали тягостные дни сомнений: ах, ничего особенного Женя к Тане не испытывает! Она для него просто хорошая знакомая – не более. И потребность в общении с ним у неё сильнее, а у него, наверное, вовсе нет никакой потребности. «Зачем? Глупо привязываться», – говорил он. «А зачем ревновать? Глупо», —отвечал на новый вопрос. Вероятно, так и чувствовал, как говорил. Не подарил открытку в День всех влюблённых. Даже по телефону не поздравил, когда Таня разбудила его звонком из университетского автомата. А Таня поздравила.

Впрочем, Женя не единственный парень в Таниной жизни. Так, может, тот, кто был до него, осыпа́л Таню подарками и ухаживал, как за принцессой?

Его имя Слава. Утончённая натура, сочинял музыку и песни. Обоим было по шестнадцать.

Слава появился внезапно. Таня лежала животом на кровати и читала газету. Вдруг заглянул папа и сообщил, что к ней какой-то парень. Слава узнал Танин адрес через женщину-скрипачку, с которой Таня познакомилась через газетную рубрику «Адреса для переписки». «Почему ты пришёл?» – удивилась девушка, стоя на пороге. «Поговорить о музыке… о поэзии», – пробормотал Слава. Что делать? То ли пригласить в дом, то ли «поговорить о музыке» в подъезде… Пригласила. Мама в это время занималась стиркой: шумно карябала по доске и плескала водой в ванной возле Таниной комнаты. У стены в прихожей валялась гора белья. Девушка проводила Славу через этот «домашний быт».

«У тебя уютно», – проговорил Слава, оглядывая маленькую Танину комнату. А Таня покосилась на вывернутые капроновые колготки, висевшие на стуле. Как же скованно чувствовала она себя в тесном пространстве наедине с парнем! Невозможно было свободно двигать руками: вдруг заметит небритые подмышки? И халат старый, нижняя пуговица вырвана «с мясом».

Слава приходил снова и снова – наверное, для того, чтобы воспользоваться старой печатной машинкой. Машинка была папина. Вооружившись лезвием, корректором и терпением, папа печатал на ней документы: платёжки, акты, договоры. А Слава набирал тексты своих длинных песен. Всякий раз, подложив между листами копирку и усевшись за стол, он громко тюкал по заедающим клавишам. Таня смотрела на его профиль, однажды даже зарисовала в блокнот.

Потом Слава перебирал струны на гитаре брата. Правда, не пел: стеснялся, наверное. Много рассуждал о музыке. Приносил кассеты с песнями зарубежных исполнителей. Включали Танин магнитофон «Романтик», выигранный на конкурсе рисунков, и слушали. Время от времени кассета застревала, доносились натужные скрипы. Таня подходила и со знанием дела мощно ударяла по магнитофону. Помогало.

Однажды Слава предложил Тане подержать её за ручку. Девушка заёрзала, сидя рядом с ним на кровати, заулыбалась, досадуя, что покраснела и это заметно. И дала свою руку. Его ладонь мягкая, большая и потная. Так сидели молча несколько секунд. Первая Танина близость с мужчиной!

А ещё гуляли по вечерам. Однажды в начале октября улицы были заполнены туманом, оранжевый свет фонарей расплывался в мутном воздухе. «Романтично! – сказал Слава. – И музыкально!» Он коснулся ладонью Таниной поясницы, как бы отстраняя от проезжающей машины. Девушка испуганно отпрянула. Слава предложил идти под руку. Таня категорически отказалась, пошутила: «Я вроде не старенькая, в поддержке не нуждаюсь!» Потом рассуждали, что если держаться за ручку, то похожи на детей, а если идти под руку, то неудобно двигаться и будут похожи на супружескую пару.

Таня вернулась домой после прогулки в тумане взбудораженная и счастливая. Позвала маму, чтобы та послушала песню со Славиной кассеты. Полилось мелодичное звучание, мягко запел мужской баритон: «Let me stay, Angelic». Пока длилась песня, Тане уже хотелось её выключить: неловко было перед мамой. А потом мама сказала: «Ты смотри… сильно не увлекайся! А то знаешь, как бывает, – мама помялась. – Нежелательная беременность… и последствия…» Таня рассердилась: «При чём тут беременность! Ты что, совсем меня не знаешь?!» И решила больше никогда не делиться с мамой интимной стороной своей жизни.

Нет, Слава не был галантным ухажёром. И подарков не дарил – вообще никаких, – если не считать множества распечатанных на машинке листов с его песнями. Более того, однажды Таня дала ему чистую кассету и попросила, чтобы переписал на неё песни «Let me stay, Angelic» и последнюю из его сборника – весёлую, заводную, в которой раздаётся собачий лай. «Мне эти две так нравятся!» – восторгалась Таня. И Слава переписал… Тупо нажал Rec и дождался, когда закончится лента. В результате на Таниной кассете оказались все песни со Славиной, кроме… последней, где собачий лай: просто Танина лента короче и песня не вошла, оборвалась на первых звуках. А Славе было по-барабану, он и не проследил, что записалось, а что нет, да и наверняка пропустил мимо ушей, на какие песни указывала ему Таня.

Девушка пыталась разобраться в своём отношении к Славе. Иногда ей казалось, что это любовь, потому что, когда не виделись, её сердце охватывала тоска, в моросящем дожде, смешанном со снежинками, чудился ласковый шёпот, заледеневшая земля казалась неведомой планетой, а порывы серого ветра пахли ностальгией – ностальгией по кому-то родному… из далёкого прошлого, которое нельзя вспомнить. И хотелось сказать: «Милый Слава!» Хотелось сочинять стихи. Правда, стоило парню в очередной раз прийти, как очарование рушилось! Какой-то он некрасивый, какой-то самовлюблённый. Значит, не любовь.

Когда расстались, Таня испытала облегчение. Не только потому, что Слава, чем дальше, тем всё больше не нравился, но ещё потому, что тяжело было находиться рядом с парнем и при этом чувствовать себя неповоротливой, потеющей, краснеющей, у которой нет ни одной красивой кофточки или платья.

Так в Таниных мыслях-воспоминаниях соединились недовольство собственным телом и эгоизм близких мужчин, не считающих её достойной подарков и ухаживания. «Как было бы здорово принять себя такой, какая я есть, и наконец-то вздохнуть свободно! Никого не бояться: ни мужчин… Никого! Жить в своё удовольствие!» Таня всхлипывала, глядя в сумерки сквозь перечёркнутое снежинками и льдинками окно.

Знакомые здания, знакомая площадь перед вокзалом. Таня вышла в темноту вместе с остальными пассажирами. В ожидании маршрутного автобуса она удивлённо смотрела по сторонам, вбирая всем телом и быстро вспоминая всё то, что когда-то было её привычной и незыблемой средой обитания. «Здравствуй, Томск!» – «Здравствуй, здравствуй!» – «А я в Отоке жила…» – «Каком ещё Отоке? Не отвлекайся, родная, здесь твой дом!» Таня поднялась в маршрутку, постаралась поставить сумку так, чтобы не мешать пассажирам, ухватилась за поручень. Эти люди не знают, что Таня прибыла из странного жуткого города.

Вот Танин дом с зажжёнными окнами – девятиэтажка. На первом этаже торговый центр, оформленный красным цветом. Таня прожила здесь больше половины своих двадцати четырёх лет. С трудом пробираясь по рыхлой от снега дороге, девушка дошла до тёмного поворота на углу дома. Тут скользкий склон, и нужно быть осторожной, чтобы не упасть. Не успела набрать номер на домофоне, как железная дверь открылась: сосед вышел выгуливать собаку. Поздоровались. Но, наверное, сосед и не в курсе, что Тани здесь четыре месяца не было. На ощупь по ступенькам – к лифту. Кнопка подпалена – это новое. А кабина лифта узкая, грязная, с исцарапанными рекламными объявлениями, неприличной картинкой на потолке и плафоном в чёрных пятнах – всё, как раньше. И везёт лифт со знакомым неровным гудением.

Радостные приветствия на пороге. «Как доехала? Сильно устала?» – «Почему не сообщила, когда приехала?» – «Есть будешь? Там картошка с мясом в горшочках, ещё, наверное, тёплая». – «Без тебя скучно». – «Ко мне в комнату нельзя!» – «Есть будешь? Торт купила, в холодильнике. Правда, мы его уже начали». – «Федя поначалу приходил в твою комнату и орал». – «Я эту падлу пришибу когда-нибудь!» (Так «ласково» папа о коте: терпеть его не может.)

У папы шея красная, глаза тоже, немного пьяный. Мама уставшая. Сестра покрасила волосы в тёмно-рыжий и сделала химию, смотрит чуть высокомерно, на ней новый халат, очень короткий. Кота Феди не видно. Где? Под креслом на чемодане, прячется от «доброго» папы. У брата Серёжи с его девушкой Юлей всё нормально, живут там же.

И снова: «Как доехала?» – «С приключениями! Представляете: автобус сломался!..»

Квартира словно незнакомая: слишком длинная и тесная прихожая, слишком яркий ковёр на стене, люстра освещает пятнами, на компьютерном столе новое зеркало в розовой раме. А конец гардины по-прежнему нависает без шурупа, и по-прежнему в прихожей пылится неисправная древняя стиральная машина «Вятка». Вместо неё в ванной уже полтора года работает другая, импортная.

Помнится, папа долго упрямился, не хотел покупать новую. Обещал, что починит «Вятку», и чинил, заматывал что-то проволокой, искал по объявлениям детали. «Вятка» после починки снова стирала, хоть и тряслась неистово при выжимании, громыхала, прыгала по ванной и плевалась водой. Но стирала же!

А спустя некоторое время Таня однажды заметила на выстиранном сарафане чёрные пятна. Откуда взялись? «Наверное, чёрный носок застрял в машине и выкрасил», – объяснил папа. В следующий раз – снова пятна, хоть плачь! И снова пришлось замачивать и перестирывать, уже вручную. Наконец папа разобрал машину, чтобы отыскать «злополучный носок», – не нашёл. Вновь собрал, объявил, что «всё нормально». А машина продолжала чернить. Мама прекратила ею пользоваться. Папа опять разобрал. Несколько месяцев в прихожей стоял ржавый корпус от «Вятки» и лежал металлический бак, в котором повадился спать кот Федя. Потом машина вновь была собрана, только правильно работать не желала.

Вот тогда мама с братом сговорились и купили новую! Не один месяц новая бесполезно простояла в прихожей, потому что папа отказывался перетаскивать её в ванную и проводить шланги. Мама стирала на доске: наполняла ванну водой, шоркала пододеяльники, халаты и рубашки, выкручивала и складывала на «Вятку», как на подставку. Наконец, папа снизошёл: с Серёжей они перетащили новую машину и подключили к воде. При этом лицо у папы было каменно-оскорблённым: он и не собирался радоваться приобретению и связанному с ним удобству! В свете всего этого логично, что старая «Вятка» до сих пор стоит в узкой прихожей.

Таня прошла в свою комнату. Ах нет, оказывается, уже не в свою! Комнату отняли, хотя никто здесь не живёт и даже репродукции, вырезанные Таней из журналов, по-прежнему прилеплены к пожелтевшим голубоватым обоям: овальный портрет улыбающейся девочки в голубом платье (Левицкого), сюрреалистическая картина с летящим голубым ангелом (Марка Шагала), изображение серьёзной девочки с распущенными волосами, которая сидит и читает книгу на фоне унылого пейзажа (Камиля Коро) и монохромная картина, автора которой Таня не знает: на пустом фоне длинный мужчина в шляпе падает, испугавшись собаки, и теряет клюку. Наверное, многовато репродукций, особенно если учесть, что кроме них на стенах висят ещё три оригинальные масляные картины томских художников.

А больше здесь от Тани ничего не осталось! На подоконнике громоздятся папины потрёпанные книги, папки и бумаги. На письменном столе стоит тяжёлый округлый механизм и старый тусклый осциллограф, рассыпаны монеты и множество мелких деталей. Всё это покрыто толстым слоем пыли. На стеллаже бардак. Полностью нарушена закономерность при расстановке книг, и, что хуже, книги не стоят, а теснятся как попало, мнутся, между ними воткнуты журналы с загибающимися страницами.

Таня очень устала с дороги, а увидев обстановку в комнате, и вовсе лишилась сил. Плюхнулась в кресло на папину скомканную рубашку. Стена с картинами, словно сон, рябила и двигалась.

Заглянула мама.

– Ты есть будешь? – спросила в который раз.

– Да, поем! С тобой бы посидела, поговорили бы… Только сначала хочу порядок навести!

– Прямо сейчас – порядок? Может, завтра?

– Завтра более тщательно. Неуютно в такой обстановке!

Таня сделала над собой усилие и встала. Пока освобождала стол и подоконник, перенося предметы в папину комнату (папа спал и не обращал внимания), пока наскоро расставляла книги и вытирала пыль, откуда-то появлялись силы. Значит, порядок сам по себе наполняет энергией? Даже в процессе, когда порядка ещё нет, а ты только трудишься для его достижения, всё равно больше приобретаешь, чем тратишь!

Таня заглянула в зал: она готова общаться с мамой, рассказывать обо всём! Но мама спит – в одежде, не застелив дивана, при включенном свете; одна рука вытянута вперёд, другая на бедре, уголки губ опущены, лицо помятое, выражает глубочайшее не терпящее вмешательства погружение. Таня отправилась на кухню, достала из духовки остывший горшочек с картошкой и мясом, включила чайник. Присоединилась сестра Вера – с ней и поговорили.

Уже почти месяц Вера встречается с мужчиной, который старше её на восемь лет. Он работает архитектором, бегает на лыжах, живёт один в квартире-гостинке. Познакомились в кафе, Вера первая проявила инициативу.

Перед сном Таня с удовольствием вымылась, не торопясь выходить из-под душа. Пусть напор не сильно мощный, а вода не сильно горячая, но зато она есть и при этом чистая!

Утром в разговоре с родителями Таня узнала ещё кое-какие новости. Летом они собираются продавать дом, оставшийся в наследство от папиной мамы. На вырученные деньги купят квартиру в Отоке, ведь там недвижимость наверняка дешёвая. В купленной квартире будет жить Таня, чтобы не чувствовать себя привязанной к библиотеке. Или папа туда переселится! Почему бы и нет?

Таня слушала молча и не знала, как реагировать. Хорошо, что пока вилами на воде писано. Да и лето нескоро.