Текст книги "Дело пропавшей балерины"

XVII
Мансарда Александры Экстер

Город зажигал уличные фонари. Их ровный бледный свет едва просачивался сквозь осеннюю темноту. Тарас Адамович в сопровождении Миры ехал по адресу, оставленному на клочке бумаги художником Олегом Щербаком. Им не сразу удалось понять его сбивчивый рассказ – он то и дело перескакивал с одного на другое, говорил эмоционально, дышал тяжело. Мира подала ему стакан воды, и он выпил ее чуть ли не одним глотком. Не поблагодарив, поставил на стол, вытер вспотевшее лицо и еще раз повторил:

– Я видел ее!

Тарас Адамович едва заметно кивнул Мире, девушка удалилась в дом. Хозяин спокойно сказал:

– Расскажите все по порядку.

Неизвестно, как именно представлял себе порядок Олег Щербак, однако пересказывать историю он снова начал с конца:

– И как же я раньше не догадался! Я должен был! Ведь на портрете она в самом деле похожа, очень похожа на себя!

Он смеялся, вытирал капли пота со лба и поглядывал на Тараса Адамовича то ли изумленно, то ли испуганно.

– Когда вы прислали этого болва… – он умолк на полуслове, заметив Миру, вернувшуюся на веранду. – Когда вы прислали Менчица ко мне, чтобы я набросал ее портрет, вы знали?

– Знал что?

– Что мы с ней работаем в одном театре?

– Откуда я мог это знать?

– Но ведь… Почему вы тогда направили его ко мне?

– Потому что вы – единственный художник, которого я знаю.

– И все? Так просто?

Так просто. Фокусы всегда неинтересны, когда их объясняют.

Когда Щербак произнес имя, Мирослава на мгновение замерла, а потом протянула Тарасу Адамовичу папку, в которую они поместили портрет неуловимой дамы под вуалью.

Создание портрета с чьих-то слов – дело неблагодарное. Даже очень искусный художник может нарисовать лицо, не имеющее портретного сходства с изображаемым оригиналом. Тарас Адамович до сих пор корил себя за неосторожную фразу, когда-то допущенную в письме к мосье Лефевру. Как-то он позволил себе излишне резкий тон, написав, что перемерить всех преступников по методу Бертильона не лучше, чем нанять художников, которые со слов рисовали бы портреты подозреваемых. Он не верил в эффективность обоих способов.

После этого мосье Лефевр прервал переписку на несколько месяцев. Возобновили они ее только после возвращения похищенной «Моны Лизы» обратно в Лувр. А теперь в письме к французу, вероятно, придется признавать собственную предвзятость – по крайней мере, что касается работы художников в сыскной части.

…Конь покачивал гривой, фаэтон тарахтел по мостовой. Мира, задумавшись, молчала. Они свернули на Фундуклеевскую, остановились у двадцать седьмого дома. Неоренессансное здание – так сказал им Щербак. Тарас Адамович вопросительно взглянул на него, и художник тотчас поправился: «Дом с колоннами. Четыре этажа».

В четвертом этаже – арочные окна. Невесомо-узорчатые балконы, ярко освещенные комнаты. Бывший следователь и его секретарь Мирослава ожидали: они договорились встретиться с Менчицом и Щербаком у дома.

– Вы уверены, что она будет здесь вечером? – спросила Мира.

– Экстер вернулась из Парижа. Там будет Бронислава Нижинская, приглашены художники и балерины. Она непременно придет туда, могу побиться об заклад, – нервно ответил Щербак, будто сердясь, что кто-то сомневается в его словах.

Вчетвером они поднялись по лестнице. В роскошном доме успешного адвоката сегодня был устроен прием для городской богемы. Николай Экстер не вмешивался в дела жены, которая, если верить сплетникам, проводила жизнь между Киевом, Петербургом и Парижем, приятельствовала с Пикассо и Аполлинером.

– О, я слыхал, что этот поэт был арестован на несколько дней в качестве подозреваемого в похищении «Моны Лизы», ибо он утверждал, что старое искусство стоит уничтожить, – заметил Тарас Адамович.

– Если бы поэтов или художников арестовывали только за подобные слова, все тюрьмы мира были бы переполнены, – ответил ему на это Щербак. – В наше время модно стремиться ко всеобщему разрушению.

– А вы не стремитесь? – спросил Тарас Адамович.

Щербак помрачнел.

Менчиц, погруженный в свои мысли, молча поднимался по лестнице, бережно поддерживая Миру под локоть. Дверь отворилась – и четверо новоприбывших оказались в мерцающем свете гостиной художницы.

Мягкая изящная мебель, темное вино в бокалах, зеркала. Аромат духов и дорогих папирос, звон хрусталя. Меланхоличное спокойствие и безудержное неистовство, яркие краски картин и сдержанность портьер – так встретил их дом «насквозь француженки» – как звали ее знакомые, Александры Экстер.

Олег Щербак, едва переступив порог, тотчас перевоплотился в Париса. Откинул волосы со лба, в этот раз аккуратным жестом, оставил на подставке невесть зачем принесенный зонтик – небо над Киевом было чистым и звездным, ни малейшего намека на дождевую тучку.

Тарас Адамович оглядывался по сторонам. Хозяйка встретила незнакомцев вежливой улыбкой, поздоровалась, жестом пригласила пройти к камину. Бывший следователь художницу не знал, однако вспомнил, что знаком с ее мужем – адвокатом Николаем Экстером.

Щербак представил своих спутников как ценителей ритмов ее полотен.

– Ритмов полотен? – переспросил Тарас Адамович, когда хозяйка удалилась к другой группе гостей.

Над камином висела картина – что-то ярко-разноцветное в изломах форм.

– Что скажете о картине? – спросил художник.

– Даже не знаю, что сказать, – ответил Тарас Адамович, – мне проще оценивать традиционное искусство.

– Осмотритесь. Что вы видите?

– Комнату. Мебель. Разговаривающих и выпивающих людей вокруг. Кстати, неплохое вино, – заметил следователь, поднимая бокал.

– На картине – эта же комната.

– В самом деле?

– Да. Посмотрите сквозь хрустальные грани, – он поднес к глазам бокал с вином. Мира и Тарас Адамович повторили его жест. Художник объяснил: – Видите – комната распадается на десятки осколков. Это картина одного из учеников Александры Экстер. Я, так же как и вы, отдаю предпочтение традиционному искусству, однако картины хозяйки дома и ее учеников понимаю именно так: это осколки, показанные нам сквозь грани хрустального бокала. Мир распавшийся, и вновь собранный в единое целое. Идеальный способ изобразить современную действительность, разрываемую войной на осколки.

Мира, улыбнувшись, спросила.

– Почему же вы не любите картины Экстер?

– Я не воспринимаю новый способ изображения действительности. Однако отдаю ей должное – она замечательно чувствует ритм времени.

Менчиц растерянно всматривался в изображение. Потом спросил:

– Мы пришли сюда ради картины?

– Вы правы, – беззлобно ответил ему Щербак. – Мы пришли не ради нее. Однако в этом доме я всегда настроен на разговоры об искусстве.

– На споры об искусстве, – с улыбкой уточнила Мира.

– Именно так.

Тарас Адамович поставил пустой бокал на столик и сказал:

– Разделимся. Наша задача – найти девушку, если она и вправду сейчас находится здесь. Я вместе с господином Щербаком буду в холле на первом этаже – подождем ее, если она еще не пришла. А вы, Мира и господин Менчиц, поднимайтесь в мансарду.

– Да, скорее всего, она сразу пошла туда – из окон наверху открывается невероятный вид. В мансарде – мастерская Экстер, сердце всего этого дома. Хотите сполна насытиться авангардом – добро пожаловать туда.

– А вы там были? – спросил Менчиц.

– Да.

– Почему же не насытились?

– Пресытился, – насмешливо ответил Щербак.

Тарас Адамович в сопровождении художника вернулся в холл. Они уселись на диване с гнутыми ножками. Щербак по пути прихватил еще два бокала вина, подал один Тарасу Адамовичу.

– Что вы имели в виду, когда говорили, что Александра Экстер чувствует время? – спросил бывший следователь.

Щербак откинулся на спинку дивана. Поставил бокал на стеклянный столик, на губах его мелькнула улыбка Мефистофеля, собирающегося предложить Фаусту неплохую цену за душу. Медленно произнес:

– В позапрошлом году я был здесь частым гостем. Слушал наставления Александры, общался с Вадимом Меллером – ее учеником. Впервые меня привел сюда Ясь Корчинский, ценитель необычного мышления хозяйки дома. Именно здесь я однажды видел и Аню Горенко – поэтессу.

Всецело погрузившись в воспоминания, он не сразу понял, что посвящает в них молчаливого следователя. Рассказал о подобной вечеринке в салоне Экстер. Кажется, это было три года назад – когда он еще учился в школе Мурашко.

Художник вспоминал о звоне бокалов, рассказывал о легконогих балеринах, перешептывающихся у камина. Аня Горенко тогда негромко говорила хозяйке дома:

– Эти новые платья из Парижа – что-то невероятное. Француженки в самом деле носят такие?

Экстер грустно посмотрела на собеседницу и ответила:

– Что-то произошло с модой, Аня. Думаю, скоро будет война.

Тогда в окна жилища киевского адвоката заглядывал духовитый август 1913-го.

Тарас Адамович не перебивал художника, окидывая взглядом комнату, дабы не пропустить появления новых гостей. Тем временем Щербак, казалось, говорил сам с собой, будто забыв о собеседнике:

– Корчинский до сих пор ее боготворит, говорит, что Экстер научила Пикассо не бояться цвета: до того он предпочитал монохром.

Тарас Адамович все это время молча разглядывал гостей. После паузы Щербак продолжил:

– Художественная манера Экстер – постоянный поиск связей между фактурой и цветом, композицией и ритмом, плоскостью и объемом. Это осколки, хотя и довольно яркие – к цвету у Экстер особое отношение.

– А вы это не одобряете?

– Я не сторонник кубизма. Как художник я тоже чувствую изменения в воздухе, однако склоняюсь к мысли, что традиционное искусство дает нам достаточно средств для отражения этих изменений.

Кто-то поприветствовал Щербака кивком головы, художник привстал, обронив своему собеседнику:

– Я на минутку – вижу знакомого, которого вряд ли встречу где-то еще, кроме как здесь.

Тарас Адамович проследил взглядом, как художник подошел к высокому мужчине, а потом посмотрел на картину. Осколки. Итак, осколки мира, которые художник, ученик Александры Экстер, пытается собрать вместе? Интересная мысль.

– Она уже пришла, – взволнованно сообщил Щербак Тарасу Адамовичу, вернувшись быстрее, чем тот предполагал.

– Тогда идемте, – сказал бывший следователь, вставая.

Щербак небрежно кивнул в сторону хрупких барышень, беседовавших с хозяйкой дома:

– Девушки сказали, что видели ее в мансарде.

Но, собственно, ради этого они и пришли – увидеть мансарду Александры Экстер и девушку, которая непременно должна была присутствовать сегодня здесь.

Им нужен последний этаж. Тарас Адамович поймал себя на мысли, что по ходу расследования ему все чаще приходится взбираться на верхние этажи родного города. Сначала в «Праге», теперь здесь. Как будто он изучает Киев с новой стороны: раньше бывшему следователю по большей части приходилось погружаться в его полуподвальную жизнь. Нынче же – ступени, эти бесконечные ступени лестниц стали его спутниками. И что собой представляет эта мансарда? Не чердак ли они имеют в виду, говоря о ней?

Кажется, последний вопрос он произнес вслух, потому что Щербак ответил:

– Именно, чердак. Но согласитесь, «мансарда» – звучит гораздо изысканнее. «Студия Экстер размещается на чердаке ее дома» – какая вульгарность! А вот «Студия Экстер студия находится в мансарде» – совсем другое дело! Александр Мурашко тоже когда-то открыл студию на чердаке, то есть в мансарде дома Гинзбурга. Я учился там.

Они поднялись этажом выше. Кто-то поздоровался со Щербаком, на лестнице зазвенел беззаботный девичий смех. Интересно, что сейчас делают Мира и Менчиц? Встретили ли они уже девушку с портрета? Или же Щербак ошибся, и они сейчас уныло слоняются по мансарде Александры Экстер.

И еще один этаж позади. Раздается музыка, кажется, кто-то играет на скрипке. Дежавю – на скрипке играли в «Праге» в вечер пожара. Щербак резко распахнул перед бывшим следователем дверь, приглашая его пройти вперед. Пронзительная нота, кажется, замерла в воздухе, рассекая его, как нож масло. Зазвучали аплодисменты.

Профессиональный взгляд бывшего следователя выхватил из толпы лицо Миры. Заблуждал по сторонам в поисках Менчица. Вон у одного из панорамных окон – группа молодых людей. Смех, оживленные разговоры. Тарас Адамович подошел ближе и поймал себя на ощущении дежавю. Две девушки около мольберта с чем-то разноцветным. Он уже видел их, говорил с ними. Кажется, в театре, куда его водил Олег Щербак.

Жеманная блондинка с колючими глазами, хрупкая застенчивая брюнетка рядом. В прошлый раз с ними была третья девушка. Не мог вспомнить ни лица, ни имени. Как же ее звали, ту блондинку? Он еще тогда подумал, что она, вероятно, тоже полька.

– Барбара! – прервал поток его мыслей художник.

Тарас Адамович оглянулся, однако увидел не Щербака, а бледный овал лица Менчица. Молодой следователь словно окаменел. Его неподвижный силуэт резко контрастировал с раскованными фигурами гостей мансарды Экстер. Тарас Адамович шагнул к Менчицу, коснулся рукой его плеча. Тот, опомнившись, стряхнул с себя оцепенение.

– Это она, – хрипло произнес он.

– То есть? – спросил Тарас Адамович и, медленно проследив за взглядом Менчица, остановил взор на блондинке.

– Это она, – повторил Менчиц. – Д-дама под вуалью.

Тарас Адамович хотел переспросить у Менчица какую-то банальность, что-то вроде: «Вы уверены?», однако по выражению его лица понял – он уверен. Молча кивнул.

Из-за угла вдруг появился Олег Щербак с бокалом в руке. Он не слишком церемонно протеснился между двумя спешившими к выходу господами и сообщил:

– Рекомендую отведать розового, у красного – слишком насыщенный вкус. Тем более розовое – из Прованса, привезено еще до войны. Как знать, будет ли еще когда-либо возможность посмаковать его, – сказал почти грустно художник и добавил: – Видел Миру, однако Менчиц…

– Рядом с вами.

– В самом деле? – спросил Щербак. – Вы видели? – он картинно взмахнул бокалом в сторону девушек, которых Тарас Адамович заметил минуту назад. – Бася тоже здесь.

– Видел. Это она.

– То есть?

– Господин Менчиц ее опознал. Подтвердил ваши показания. Барбара – наша дама под вуалью.

Щербак одним глотком осушил бокал розового вина и поставил его на подоконник.

Хрустальные грани замысловато преломили свет и показали, как в зеркале, хрупкие осколки мансарды Александры Экстер.

XVIII
Убийца двух зайцев

С поджигателями Тарасу Адамовичу приходилось иметь дело еще в далеком 1902 году. Георгий Михайлович Рудой – начальник сыскной части города – настоял на создании картотеки преступников, в коей поджигателей именовали «фуферами». В том году киевские фуферы вышли на новый уровень, превратив свою преступную деятельность в самый настоящий пожарный промысел.

Город пылал – чуть ли не ежедневно пожарные тушили огонь в разных частях Киева, однако нередко не успевали укротить его везде. Возгорания были странными. Работая на должности помощника начальника сыскной части города, Тарас Адамович изучал материал и наконец понял, что существует некая закономерность.

– Тоже заметил? – спрашивал Рудой.

– Да. Пожары – не случайность.

– Выходит, если проанализируем всю информацию, то поймем логику событий…

– И сможем этому воспрепятствовать, – согласился Тарас Адамович.

Поджоги осуществлялись по своеобразной формуле, хотя они и не сразу раскрыли ее составляющие – многовато было неизвестных. Рудой посерел лицом, круглосуточно колесил по городу, опрашивал свидетелей пожаров, однако все они вынуждены были признать, что все время опаздывают. Поэтому…

– Поджигателей несколько. Скорее – организованная группа. Иначе они не смогли бы действовать так слаженно.

Системная работа преступников чувствовалась в том, что пожарная бригада приезжала на место возгорания тогда, когда спасти здание уже было невозможно. Зачастую дом, охваченный пламенем, находился в нескольких кварталах от основного пожара, поэтому приходилось выбирать. Высокое пламя привлекало больше внимания – позже они выяснили, что поджигатели выбирали одно из зданий для отвода глаз, обливали его керосином и устраивали настоящий карнавал огня. Было еще несколько деталей, заинтересовавших следователей.

– Все подожженные дома сдавались в аренду либо же были выставлены на продажу, – подытожил Тарас Адамович. – Во многих из них накануне пожара проводились ремонтные работы.

– Однако это лишь наши подозрения.

– Есть и факты: владельцев домов в день пожара чаще всего не было в городе.

– Чаще всего – однако, не всегда? – уточнял Рудой.

– И еще – деталь, которую мы не можем оставить без внимания, – отмечал Тарас Адамович. – Все подожженные дома были застрахованы на крупные суммы.

Поджигатели и впрямь выбирали особенные здания – потом они поймут, что их покупали, или даже строили с единственной целью – поджечь. Чтобы повысить цену страховки, покупательную цену дома искусственно завышали в купчих документах.

Фуферов, как и предполагалось, была целая банда – около двадцати человек. Они поделили территорию города между собой: Киевско-Васильковская группа поджигала дома в старом городе, а Кременчугско-Броварская действовала на Подольском и Плосковском участках. Больше всего беспокоило Георгия Ивановича то, что фуферы имели специализацию. Среди них были свои пиротехники, извозчики, дворники, сторожа. Тем временем полицейские работали по территориальному принципу, и Рудому оставалось только мечтать о командах специалистов.

– Тогда, Тарас Адамович, поджоги расследовали бы те, кто знает в этом деле толк, знаком со всеми фуферами и принципами их работы, – говорил Георгий Рудой своему помощнику. – С карманными ворами – другие специалисты. Преступный Киев замечательно осведомлен в преимуществах специализации, потому и опережает нас на два-три шага, – сетовал он, понимая: деньги на подготовку специалистов городская власть вряд ли найдет.

Как установили следователи, преступная схема выглядела следующим образом. Накануне поджога один из банды фуферов приходил в дом, выдавая себя за будущего жильца. Осматривал его, изучал расположение комнат. Если хозяин дома накануне устраивал небольшой ремонт в одной из комнат – тогда поджигатели орудовали в намеченном для поджога здании под личиной рабочих-ремонтников.

Поджог обычно осуществляли, обливая деревянные части строения бензином и привязав к ним мешки с легковоспламеняющимися смесями – порохом, селитрой, серой. Чтобы успеть отбежать на безопасное расстояние, фуферы вонзали в мешки фитиль, конец которого поджигали. Фитиль горел медленно, пока пламя добиралось до селитры, поджигатели успевали даже скрыться с места преступления. Когда пожарная команда приезжала к застрахованному дому, оставалось только констатировать факт, что спасти здание невозможно.

В том году полиция раскрыла 32 поджога. Почти всех участников банды арестовали, обнаружили и их связь с работниками страховых компаний. Горожане вздохнули с облегчением.

А теперь…

Теперь он находился в одном кабинете с поджигательницей отеля «Прага» и понимал, что она вовсе не похожа на фуферов, которых они арестовывали одиннадцать лет назад. В состав банды входили мужчины преимущественно ремесленных профессий. Здесь же, в кабинете титулярного советника, сидела изящная блондинка. Балерина. Она выглядела спокойной, но удивленной. Будто сам факт ее ареста был для нее странным. Такое выражение удивления с легким оттенком почтения в глазах арестованного ему приходилось видеть несколько раз.

Арестовали блондинку вчера, у дома Александры Экстер. Взяли отпечатки пальцев.

– Итак, вы нашли меня, – улыбнулась блондинка молодому следователю и опустила глаза.

Яков Менчиц молчал, выглядел отстраненно-холодным.

Они сравнили ее отпечатки с отпечатками пальцев на коробке папирос и стакане воды из ресторана. Подтвердилось, что это отпечатки одного и того же человека. Сомнений не оставалось. По крайней мере в том, что это именно она сымитировала поджог. Однако…

– Мы ведь до сих пор не знаем, зачем она это сделала, – сказал Менчиц Тарасу Адамовичу.

– Попробуем узнать.

– Думаете, она нам расскажет? – спросил молодой следователь.

– Зависит от того, как будем спрашивать.

Теперь блондинка смотрела прямо перед собой, изредка заглядывала в глаза следователю, блуждала взглядом по полкам кабинета. Менчиц сидел у окна, Тарас Адамович занял кресло в углу комнаты. Напротив задержанной расположился титулярный советник Репойто-Дубяго. Начальник сыскной части Киевской городской полиции изъявил желание лично начать допрос поджигательницы «Праги». Секретарь за столиком рядом отбивал ритм на печатной машинке. Не такой плавный, минорно-меланхоличный, который обычно выходил у Миры, когда она печатала протоколы «Дела похищенной балерины». Менчиц поймал себя на мысли: ему почти жаль, что Мира не работает секретарем в отделе сыскной части.

– Барбара Злотик – ваше настоящее имя? – спросил Репойто-Дубяго.

– Да, – улыбнулась девушка.

– Где вы были в пятницу 11 октября в шесть часов вечера?

– Точно не помню, – ответила блондинка, – возможно, в театре.

– Вы понимаете, что за ложные показания вы можете понести ответственность?

– Разумеется.

– Ровно в семь вечера вас видели в ресторане отеля «Прага».

Она пожала плечами и улыбнулась:

– Если и вправду видели… Но я же сказала – не помню…

– У нас есть доказательства того, что вы, переодевшись в мужской костюм, проникли в отель «Прага» под видом санитарного инспектора.

– Какой скандальный поступок! – сказала блондинка, вскинув брови, и добавила: – даже для меня. Но если вы в самом деле можете это доказать…

Тарас Адамович медленно поднялся, подошел к столу, за которым сидел Репойто-Дубяго, опустился на стул. Внимательно посмотрел на Барбару. В конце концов, то, что они арестовали ее – просто счастливая случайность. Ведь, если бы он не узнал в ресторане Досковского, то и на ужинавшую с ним женщину вряд ли обратил бы внимание. А если бы не послал Менчица к Щербаку, то и художник вряд ли узнал бы балерину, портрет которой рисовал со слов следователя. Просто счастливые совпадения. Неужели он превратился в следователя, раскрывающего дела только благодаря совпадениям? Когда-то они дискутировали на эту тему с Репойто-Дубяго. Бывший начальник антропометрического кабинета говорил:

– Тарас Адамович, ты попросту не понимаешь, как сложно обнаружить действительно качественный отпечаток пальца. Нужен статичный, а не динамичный, четкий, а не смазанный. Каждая такая находка – уже счастливый случай. Судьба подкидывает нам их постоянно, однако замечают их только немногие следователи. Возможно, так устроен мир – из одних лишь счастливых случаев. – Он потер пальцами висок и подытожил: – Если преступник превосходит следователя в изворотливости ума, везет ему – пример с Досковским это демонстрирует, если интеллект и старательность следователя преобладают над умом преступника, что ж, тогда судьба предлагает счастливые случаи полицейскому.

– Слишком оптимистическая теория, – улыбнулся тогда этим словам Тарас Адамович.

Репойто-Дубяго оставил их в комнате втроем, приказав выйти даже секретарю. Менчиц сел за печатную машинку и нахмурился. Тарас Адамович смотрел на Барбару Злотик и понимал, что готов поверить в теорию счастливых совпадений начальника сыскной части. Вера в собственное везение – азарт, а он никогда не считал себя азартным игроком. Неужели ошибался?

– Барбара, я расскажу вам о вечере в «Праге», который вы не помните, – обратился Тарас Адамович к арестованной. – Если это поможет вам что-либо вспомнить, вы сможете прокомментировать услышанное.

– Попробуйте, – кивнула девушка.

Тарас Адамович задумчиво посмотрел мимо нее и начал свой рассказ:

– Вы прибыли в отель «Прага» в шесть вечера. Под видом санитарного инспектора. Воспользовавшись поддельными документами, проникли на кухню. Затем отвлекли внимание сопровождавшего вас помощника повара, угостив его папиросами. Выгадали таким образом несколько минут, чтобы оставить на кухне смесь для образования дыма – что-то на основе нафталина и древесного угля. Вы обнаружили в ресторане служебный подъемник, что упростило ваше передвижение по отелю.

Блондинка слушала его невозмутимо. Менчиц скользнул взглядом по ее лицу. Как ей удается сохранять самообладание? Понимала ли она, что ее разоблачили, когда услышала об аресте?

– Вы поднялись на пятый этаж – со слов официанта мы знаем, что подъемник остановился двумя этажами ниже ресторана. Официанту пришлось нажимать кнопку, чтобы поднять лифт в ресторан, однако он уже был пуст. Итак, переодевшись в платье и спрятав лицо под вуалью, вы поднялись в ресторан. Костюм санитарного инспектора мы нашли в кладовке, с коробки папирос, находившейся в его кармане, мы сняли ваши отпечатки пальцев.

Девушка не изменила выражения лица, однако Менчиц почувствовал ее напряжение. Или ему только показалось? Тарас Адамович продолжал:

– Приблизительно в семь вечера вы вошли в ресторан и подсели за столик к Михалу Досковскому, известному искусному фальсификатору, виртуозному подделывателю документов. Думаю, ваше удостоверение санитарного инспектора – его рук дело.

Едва заметная тень промелькнула по лицу блондинки. Тарас Адамович посмотрел ей прямо в глаза:

– Да, – подтвердил он ее молчаливую догадку. – Я обратил на вас внимание, когда увидел за одним столиком с Досковским.

– Моя ошибка, – медленно произнесла она, – но неужели он так известен в городе?

– Вы, наверное, искали того, кто не работал в Киеве последние несколько лет. Однако пять лет тому назад мне пришлось пересечься с Михалом Досковским и проиграть. Проигрыши, знаете ли, не так уж просто забыть.

– Значит, мне не посчастливилось, – вздохнула она и бросила взгляд в сторону Менчица. – Вы подослали вашего коллегу проследить за мной?

– Я попросил господина Менчица сопровождать вас, – кивнул Тарас Адамович.

– Что же было дальше? – спросила она.

– Вы сняли вуаль, и господин Менчиц отчетливо увидел ваше лицо. Однако вас это не встревожило, ведь вы не считали его опасным. Думаю, свое лицо вы не хотели показывать Михалу Досковскому – и у меня на этот счет есть догадка, почему именно.

– Почему? – вдруг спросил Менчиц и тут же покраснел.

– Барбара Злотик пригласила Досковского на ужин не от своего имени. И не собиралась демонстрировать лицо, дабы не давать лишнюю информацию о тех, на кого работает. Допускаю, тот вечер в «Праге» был проверкой для подделывателя документов. Его нанимали на работу и проверяли имеющиеся навыки. Барбара смогла не вызвать подозрения у вышколенного штата работников «Праги» документами санитарного инспектора, из этого можно сделать вывод, что Досковский проверку прошел.

Он обратился к девушке:

– Вы поднялись в ресторан, чтобы сообщить ему об этом. Если бы вы не смогли попасть на седьмой этаж, это значило бы, что проверку он не прошел. Единственное, чего я не мог понять, зачем понадобилось все так усложнять? Вы оставили вуаль Менчицу, не спустились со всеми гостями, устроили пожар, наконец. Все это выглядело излишним, если вы просто хотели проверить качество подделки.

Девушка молчала. Тарас Адамович сделал паузу и отметил:

– А из этого следует, что вы намеревались воспользоваться поддельными документами ради собственной выгоды. Убить, так сказать, двух зайцев. После того, как прозвучала сирена, гости бросились к лифтам, кто-то побежал на лестницу. В суматохе вы легко могли спрятаться, затем сесть в кабинку ресторанного подъемника. Однако вы не предусмотрели, что кто-то будет следить за вами. И все-таки вам удалось обвести господина Менчица вокруг пальца и спуститься на первый этаж. Мы знаем это, так как у вас было слишком мало времени – полицейские видели вас, выбегающую в холл из коридора на первом этаже. Выходит, вам что-нибудь понадобилось в том коридоре. Вероятнее всего – нечто, принадлежащее кому-то из гостей отеля.

Девушка с вызовом посмотрела на него:

– Как знать. А может быть, я просто хотела прокатиться на маленьком служебном лифте.

– В таком случае вы бы не входили в один из номеров, не так ли?

Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз. Искорка, которую она почти мгновенно потушила усилием воли. Однако она не ускользнула от внимательного взгляда Тараса Адамовича.

– Мы сняли отпечатки пальцев с дверных ручек. И также сравнили с вашими. Я могу вам сказать, в каком из номеров вы побывали. А также, кто жил в этом номере. И что именно вы там искали.

Девушка молчала.

Тарас Адамович поднялся и подошел к окну.

– Знаете, – сказал он, ведь я не следователь. Ныне в отставке. Я работал здесь пять лет назад. И дело Михала Досковского – последнее, которым я занимался. Тогда я не арестовал его, но теперь, кажется, смогу увидеть его арест. Кроме того, я должен знать, имеет ли он какое-то отношение к исчезновению Веры Томашевич, о которой я спрашивал у вас во время нашей первой встречи в театре. Вы можете помочь мне в этом? Тогда я смогу помочь вам.

– Чем? – с вызовом спросила она.

– Барбара, если я сейчас назову номер, в который вы проникли, и имя человека, проживавшего в нем, мы не сможем заключить с вами соглашение. Если я приглашу этого человека в качестве свидетеля – мы услышим историю от него. И тогда ваши показания будут нам ни к чему. Возможно, мне так ничего и не удастся узнать о Вере Томашевич или Михале Досковском, однако господин Менчиц, который слегка обижен на вас, сможет порадоваться весьма серьезному обвинению, выдвинутому против вас.

Девушка молчала. Менчиц уже открыл рот, чтобы бросить резкую реплику, когда она спокойно сказала:

– Я поняла. Расскажу, что знаю.

Тарас Адамович положил перед ней лист бумаги.

– Напишите. Все, с самого начала.

Взяв в руки ручку, балерина Барбара Злотик пододвинула лист бумаги поближе к себе. Тарас Адамович вернулся в кресло в углу комнаты и, приготовившись к ожиданию, развернул газету, оставленную кем-то на подоконнике. Нехватка опыта или самоуверенность? Бывший следователь улыбнулся. Как бы там ни было, ее ошибка сыграла им на руку. Тарас Адамович слишком часто видел в этом кабинете тех, кто стремился убить сразу двух зайцев.