Текст книги "Дело пропавшей балерины"

Тарас Адамович засиял:

– Браво, господин Щербак! Вы потрясающе точно воссоздали все события.

– Но это же какой-то абсурд, – пожал плечами художник. – Блондинка, пожар, служебный подъемник, на котором все желают проехаться. Еще и пожар оказался ненастоящим. Зачем это все?

– А зачем устраивать ненастоящий пожар?

На уютной веранде воцарилась напряженная тишина. Тарас Адамович видел, что все трое поняли, куда он клонит. Озвучила подозрение Мира:

– В помещениях никого не осталось, выходит, имитатор располагал достаточным временем, чтобы делать в пустом отеле все, что заблагорассудится.

– Вот только мы не знаем, что именно ему заблагорассудилось, – мрачно сказал Менчиц. – И хуже всего – не знаем, кто этот имитатор.

– Кое-что о нем нам все-таки известно, – загадочно молвил Тарас Адамович.

Собеседники умолкли, напряженно ожидая сообщения об этом «кое-что». Но хозяин дома спросил:

– Может быть, кто-то хочет еще ча…

– Нет! – почти одновременно ответили все трое.

– Что ж, – улыбнулся бывший следователь, – попробуем проанализировать ситуацию. У нас есть два подозрительных лица: первое – человек, выдающий себя за санитарного инспектора. Я полагаю, что его документы были подделкой и чуть позже аргументирую вам это. Он почти час бродит по всем закоулкам кухни, где кто-то сымитировал пожар, а потом едет наверх на служебном подъемнике и исчезает. Второе подозреваемое лицо – женщина – появляется ниоткуда. Я опросил работников отеля, никто не вспомнил даму под вуалью, блондинку в холле отеля или еще где-либо, кроме как в ресторане. Она теряет сумочку с чрезвычайно ценной, по ее словам, вещицей, поэтому игнорирует просьбу персонала выйти из помещения и остается: будто бы для того, чтобы отыскать ее на седьмом этаже отеля. Потом садится в служебный подъемник и спускается на первый этаж. У нас предостаточно информации, чтобы построить теорию. Что скажете?

Мира заинтересованно слушала, Яков Менчиц задумчиво смотрел в сад, а Олег Щербак, казалось, о чем-то мечтал.

– Я попробую, – наконец промолвил Менчиц.

– Мы вас охотно выслушаем, – подбадривающе кивнул Тарас Адамович.

– Я считаю, что блондинка и санитарный инспектор – сообщники. Он сымитировал пожар и поднялся на пятый этаж, чтобы обчистить несколько номеров. Кстати, не он ли ужинал с девушкой под вуалью? Потом, когда начался пожар, – он вместе со всеми покинул отель, а она тем временем спустилась вниз и, возможно, украла что-то из номеров на первом этаже.

– Зачем пожар, если он обчистил номера до эвакуации? – спросил Тарас Адамович.

– Чтобы в суматохе быстро все вынести наружу. И чтобы владельцы не сразу поняли, что их обворовали, – выдвинул гипотезу Менчиц.

– Отвечу на ваш вопрос – блондинка ужинала не с санитарным инспектором.

– Откуда вы знаете? – спросил молодой следователь.

– Я показал фото мужчины из ресторана работникам кухни, они его никогда не видели.

– А откуда у вас его фото? – удивилась Мира.

– Вы знаете того, с кем она ужинала, – безапелляционно констатировал Менчиц.

– Да, знаю. Как и то, что он мог притвориться санитарным инспектором или кем угодно, однако в тот вечер рыскал на кухне не он, – Тарас Адамович обвел взглядом своих гостей.

– Как я и говорил – какой-то сплошной абсурд, – резюмировал Щербак.

– Что вам показалось абсурдным в этой истории? – спросил Тарас Адамович.

– Даже не знаю, – пожал плечами Щербак. – Все?

Тарас Адамович покачал головой, молча поднялся и пошел в дом. Через минуту он вернулся с клетчатыми пледами в руках. Протянул их своим гостям с улыбкой и сказал:

– Если вы отказались от чая, предложу вам хоть что-то согревающее. Осень – капризная дама с холодным характером.

Мира, укутавшись, сразу стала похожей на маленькую птичку, почему-то отбившуюся от своей стаи и махнувшую крылом на теплый уют Ирья. Менчиц, прежде чем развернуть плед, задумчиво посмотрел на Тараса Адамовича и спросил:

– Почему вы вчера сказали, что девушка под вуалью и санитарный инспектор – не сообщники?

– Потому, что я, как и вы, опросил работников кухни. И, когда расспрашивал о ресторанном подъемнике, повар сказал, что санитарный инспектор им очень заинтересовался и обрадовался, что таковой у них имеется. А также обстоятельно выяснил, как он работает и где останавливается, потом сел в него, как вы и говорили, – он посмотрел на Менчица, – якобы проверить шахту. Инспектор не знал о лифте, а девушка – знала. Не правда ли, странно считать сообщниками тех, кто не делится информацией друг с другом.

Менчиц посмотрел на него.

– Он мог ей рассказать.

– Когда?

– Когда вышел из лифта на пятом этаже.

– Да, и я об этом думал, – согласился Тарас Адамович. – Но меня со вчерашнего дня беспокоит то, что никто не видел, как этот самый инспектор выходил из отеля. Куда он исчез, когда очутился на пятом этаже?

– К чему вы клоните? – спросил Менчиц.

– Я попробую рассказать собственную версию. Она, скорее всего, вам также покажется абсурдной, но, возможно, прояснит некоторые вопросы.

Тарас Адамович укрыл пледом ноги, привычным жестом взял в руки чашку, поднес к лицу, вдохнул аромат. Сделал глоток и медленно поставил на стол. Осень легким облачком плыла над садом, проглядывала сквозь кружево яблоневых веток, сплетающихся в удивительные узоры на фоне вечернего неба.

Паутины уже не было. Нынешний октябрь отстраненно-холодный, как и тон писем мосье Лефевра, подумалось Тарасу Адамовичу в предчувствии, что партия завершается не в его пользу.

– Мы внимательно слушаем, – прервал его размышления художник.

XIV
Старушка и садовник

Когда-то эту историю о перипетиях садовника и старушки рассказал ему тогдашний главный следователь сыскной части Георгий Рудой. Они сидели в его полутемном кабинете и долго смеялись над бессмысленной ситуацией, в которой оказались ее герои. А потом Рудой решил предложить ее в качестве теста для всех новоиспеченных коллег.

С тех пор Георгию Михайловичу приходилось неоднократно повествовать, как старушка пришла в службу розыска с требованием наказать своего соседа-садовника. Тарас Адамович не знал, действительно ли она заявилась к Рудому, или следователь выдумал эту историю, но, выпуская кольца дыма, Георгий Михайлович весьма правдоподобно рассказывал о старухе, нарекавшей на соседскую яблоню, которая росла в аккурат на меже, поэтому половина веток нависала над ее двором. Зрелые яблоки сыпались на клумбу с тюльпанами, ломая их нежные головки.

– Старуха требовала наказать соседа-садовника. Однако кто в этой ситуации виноват? – спрашивал Рудой.

Ответы коллег были разными. Одни считали, что виноват садовник, поскольку яблоня его, значит, ему и решать эту проблему. Другие выдвигали версию, что яблоки, созревающие над владениями старухи, – ее собственность, выходит, – это ее проблема. Кто-то советовал срубить яблоню, а кто-то – не сажать тюльпаны у ограды.

– Какой же правильный ответ? – спросила Тараса Адамовича Мира.

– Правильного ответа не существует, – ответил бывший следователь. – Если вы все еще ищете правильный ответ, значит, вы допустили самую главную ошибку.

– Какую? – поинтересовался Щербак.

– Поверили старухе.

Менчиц улыбнулся и объяснил вместо Тараса Адамовича:

– Тюльпаны цветут весной, яблоки созревают летом или в начале осени. Старуха лжет.

– Думаю, нынешний начальник сыскной части так же верен этой традиции и по сей день рассказывает историю о старушке и садовнике молодым полицейским.

– Так и есть, – подтвердил Менчиц.

Все аферисты мира используют прием, лежащий в основе истории о старушке и садовнике. Древнейшая игра, на которой зиждется этот мир, – игра в наперстки, в которой используются те же принципы. Предложи жертве несколько вариантов, ни один из которых не является правильным. Создай иллюзию выбора. Обмани.

Отель ведь подожгли не просто так. Кто-то вознамеривался что-то сделать в одном из пустующих номеров, пока пожарная служба и полиция пытались укротить возгорание на кухне и толпу недовольных на улице. Но кто? Блондинка или санитарный инспектор? Выбор из двух вариантов, каждый из которых – сомнителен.

– Сначала я допустил ту же ошибку, что и господин Менчиц, – объяснял все по порядку Тарас Адамович, – подумал, что санитарный инспектор вышел из лифта на пятом этаже, встретил блондинку, рассказал ей о служебном лифте и, возможно, позаботился о пожаре. Сколько времени длился бы такой разговор? Пару минут, не более – наши герои спешат, должны исполнить задуманное – что бы там они ни задумали. Но как они встретились? Инспектор не знал о существовании ресторанного лифта. А если бы на пятом этаже не было остановки? В котором именно часу они должны были встретиться? Зачем вообще договариваться о встрече? Я попробовал отбросить все предположения и оперировать исключительно фактами. Вот что осталось: пожар сымитировал санитарный инспектор, прежде всего пожар был выгоден блондинке и ей было известно о том, что это имитация. В отличие от блондинки, санитарный инспектор не знал о служебном лифте. Он вышел из лифта на пятом этаже и одному Богу известно, что он там делал. Блондинка спустилась на первый этаж и, прежде чем выбежать в холл, пробыла там некоторое время. Кто из них оказался настоящим преступником?

– Блондинка, – сказал Менчиц.

– Инспектор, – возразила Мира.

– Мне кажется подозрительным парнишка, позволивший инспектору бродить по кухне в одиночестве, – сощурил глаза Щербак. – Кто победил?

Не ответив на вопрос художника, Тарас Адамович продолжил свои рассуждения:

– Инспектор исчез между пятым и седьмым этажом примерно без десяти семь. Без двух минут семь дама под вуалью вошла в ресторан и села за столик.

– Интересно… – ухмыльнулся Щербак. – Но прямых доказательств того, на что вы намекаете, нет.

– А на что я намекаю?

– Что инспектор переоделся женщиной, поужинал в «Праге», потом пофлиртовал с господином Менчицом и отправился грабить номера на первом этаже, – беспечно молвил Щербак.

Менчиц вспыхнул.

– То была женщина! – бросил он.

– Как знать, – возразил Щербак. – Можно так загримировать…

Он немного отодвинулся, словно обжегшись о красноречивый взгляд молодого следователя.

– Я поддержу коллегу и скажу, что это таки была женщина, – улыбнулся Тарас Адамович.

– Тогда я просто не представляю, как все это объяснить, – развел руками Щербак.

Пальцы художника. Или пианиста. Ему и вправду подошла бы трость с рукояткой из слоновой кости. Щербак притворялся, явно, чтобы подразнить Якова Менчица. В присутствии художника молодой следователь постоянно нервничал, раздражался от малейшего намека на замечание, хоть они были знакомы неполные двое суток. Не сошлись характерами?

– Инспектор был женщиной, – сказала Мира.

– Да.

Повисла тишина.

– Это и вправду все объясняет, – тихо добавила девушка.

– Если согласиться с этим предположением, история выглядит логично: наша героиня проникает в отель под видом санитарного инспектора, предъявляет документы, рыщет по кухне. Узнает о служебном подъемнике, едет на нем на пятый этаж. Ей нужно попасть в ресторан – там за столиком ее ожидает тот, с кем она должна встретиться. Возможно, это тот самый мужчина, подделавший для нее документы санитарного инспектора.

– Вон оно что, – воскликнул Менчиц, – вы узнали афериста, с которым она ужинала!

– Да. Но она решила переодеться, чтобы не привлекать внимание посетителей ресторана обликом санитарного инспектора. Вот она и переодевается между пятым и седьмым этажами, и только потом поднимается в ресторан. Ужинает, передает собеседнику конверт – я видел это собственными глазами. Поскольку между пятым и седьмым этажами она провела очень мало времени – этого бы хватило разве что на переодевание, выходит, дело, ради которого пришлось прибегнуть к пожару, ждало нашу незнакомку на первом этаже.

– Почему именно на первом?

– Потому что господин Менчиц спустился в холл всего на пять минут позже девушки. Из этого следует, что она потратила на дело очень мало времени, вряд ли успела бы заехать еще на какой-нибудь этаж. Девушке просто не повезло.

– Потому что в тот вечер вы не спускали глаз с их столика и попросили меня проследить за ней, – сказал Менчиц. Молодой следователь скосил взгляд на Миру – курсистка стучала по клавишам в безумном ритме.

– Она сумела отвлечь ваше внимание, господин Менчиц, и спустилась на первый этаж. Минут через десять выбежала в холл, а потом – покинула отель. Все, – закончил Тарас Адамович.

– Но вы так и не ответили на самый важный вопрос, – сказал художник. – Что именно она делала на первом этаже?

– Вот это мы и попробуем выяснить в ближайшие дни, – пообещал Тарас Адамович.

Щербак вздохнул, словно дочитал до самого интересного момента рассказ в журнале, но продолжение его, оказывается, будет в следующем номере. Мира отстучала мажорную мелодию, оторвала взгляд от клавиатуры. Менчиц сжимал в руках плед, который так и не развернул.

– Нужно вернуться в отель, – сказал молодой следователь так, будто ему предстояло возвращаться на эшафот.

– Нет.

Опросить тех, кто на момент пожара проживал в номерах на первом этаже, не стоило больших усилий. Тарас Адамович опросил всех еще утром. Из номеров ничего не пропало – по крайней мере, по словам опрошенных. Выяснить, кто и почему из них говорит неправду, было сложнее. Однако сосредоточиться сейчас следовало на другом.

– Господин Менчиц, в кладовке на пятом этаже отеля полиция обнаружила мужской костюм серого цвета. Я буду чрезвычайно благодарен вам, если вы вернетесь в участок и тщательнейшим образом его осмотрите.

– Вы приказали полиции поискать одежду, которую она могла оставить?..

– Не приказал – попросил. Ну да, я допустил, вряд ли она забрала с собой одежду – из отеля девушка вышла с маленькой сумочкой.

– Я вытрясу всю информацию, какую только смогу, – мрачно пообещал Менчиц.

Молодой следователь задержал взгляд на Мире, кивнул Щербаку, почтительно попрощался с хозяином дома. Скрипнула калитка, ей в ответ каркнула ворона. Атмосфера за столом на веранде почему-то мгновенно стала напряженной, хотя основной носитель нервозности – Менчиц уже скрылся за углом. Теперь эпицентром тревоги стала Мира.

Щербак ушел почти сразу после Менчица. Наверное, поняв, что интересных историй в этот вечер больше не будет поведано, он вдруг вспомнил о каком-то срочном деле. Калитка, скрипнувшая ему вслед, кажется, уже не могла скрипеть по-другому – за долгую жизнь привыкнув издавать лишь этот хрупкий грустно-меланхоличный звук. В этот раз красноголовый дятел с тополя в соседнем дворе ответил на ее жалобу веселым перестуком. У него были слушатели – девушка, укутанная в клетчатый плед, и старик, когда-то служивший в полиции. Они молча сидели на веранде.

Хозяину дома разговор начинать не хотелось, однако он понимал, избежать его вряд ли удастся. Ясное дело, Мира не хотела задавать вопросы в присутствии свидетелей. Теперь осмелилась:

– Выходит, поджог в «Праге» имеет отношение к исчезновению Веры?

– И да, и нет, – ответил следователь.

– Не понимаю.

– Мира, я и сам почти ничего не понимаю, но попробую вам объяснить.

Он начал говорить, медленно подбирая слова, – их непросто сплетать в предложения, когда приходится вспоминать о собственных неудачах. В частности, как пять лет тому назад элегантного господина, недавно ужинавшего в «Праге» с девушкой-поджигательницей, полиция так и не смогла арестовать. Он говорил об Одессе и дохлых крысах, поддельных документах и преследованиях. Мира, еще больше укутавшись в теплый плед, слушала внимательно, и по выражению ее лица он никак не мог догадаться, о чем она думает. Будто благодаря клетчатому пледу между ними возникла стена из прохладного воздуха осеннего яблоневого сада. Дятел улетел прочь, однако ворона осталась на своем наблюдательном пункте, благосклонно поглядывая с дерева на девушку, печально вертевшую в руках шерстяную кисточку.

– «Собиратели гиацинтов»? – переспросила Мира, не ожидая ответа.

Темные тени легли на ее лицо. Возможно, она до последнего надеялась, что Вера просто поехала развлечься. А теперь он отбирал у нее эту надежду. Все-таки лучше жить с осознанием того, что родная сестра не считается с твоими чувствами, чем с тем, что ее похитили бандиты. Что ей теперь делать? Обратиться еще раз в полицию? Или надеяться на чудо, что этот старик в одиночку самостоятельно раскроет дело, над которым работала куча лучших следователей?

– Хорошее название, – продолжила она после долгой паузы.

– Точно неизвестно, они ли его придумали, или же это просто легенда, блуждающая в закоулках вблизи Андреевского… – он умолк на полуслове.

Мира ничего не ответила. А может, курсистка просто не знает или не хочет знать, что по вечерам на Андреевском спуске горят красные фонари. О «собирателях гиацинтов» первыми в городе заговорили проститутки.

– А этот Досковский – тоже «собиратель»?

– Как знать. Показания и информация фрагментарны. Я допускаю, что он только сотрудничает с ними. Его способности для тех, кто торгует людьми, полезны, – бывший следователь, наконец, решился расставить все точки над «і».

– Что нам… что мы должны теперь делать? – спросила Мира.

– Подождем, пока наши помощники принесут нам хотя бы какую-нибудь информацию. У нас есть две зацепки. Они не слишком надежны.

– Одна из них – серый костюм. А вторая?

– Объявления от «собирателей» чаще всего печатает газета «Кіевлянинъ». Ее работники будут следить за теми, кто принесет в редакцию следующее.

Звучало просто, но следователь Галушко не слишком верил в то, что эта зацепка хоть в чем-то облегчит их задачу.

– Почему в объявлениях они называют его «садовником»? – спросила девушка.

– Я разочарую вас, Мира. У меня нет ответов на большую часть ваших вопросов, а делать предположение без информации – вредно.

– Но… его могли арестовать вчера в «Праге».

– Да.

– Тогда почему…

Он знал, что ей было больно. Сейчас она вряд ли сможет понять, что арест Досковского ничего не дал бы им. Да, он мог быть виновным в исчезновении ее сестры или мог знать хотя бы что-то, если бы Веру действительно похитили «собиратели гиацинтов». Но поведал ли бы он им? А если он работает только с документами – а так оно, скорее всего, и есть, тогда он, может, и представления не имеет, кого вывозят по его подделкам из города. Арест Досковского мог спугнуть «собирателей» или заставить их затаиться на какое-то время, но вряд ли вернул бы Веру Томашевич.

– Что нам делать? – спросила Мира.

– Как и прежде, искать вашу сестру, – ответил Тарас Адамович. – У нас есть Досковский и блондинка, поджигавшая «Прагу». Продолжим наше расследование по этим двум направлениям.

– Если верить вашей истории о старушке, садовник – не преступник.

– Даже если в этой истории старуха лжет, то это вовсе не значит, что садовник – невинная овечка, – заметил Тарас Адамович, беря в руки кипу бумаг со стола. Папка с делом осталась открытой, Мира поневоле опустила взгляд на выглядывавший из нее портрет девушки.

– Как же умело она должна была загримироваться, если ее приняли за мужчину? – молвила Мира.

Тарас Адамович захлопнул папку и налил Мире в чашку темный напиток то ли китайского, то ли английского происхождения, но родом из Грузии.

– Вы действительно верите, что серый костюм санитарного инспектора сможет нам помочь? – спросила девушка.

– Мира, Георгий Михайлович Рудой, кроме того, что выдумывал истории о безумной старухе, был тем, кто открыл первый – и я вовсе не преувеличиваю – дактилоскопический кабинет в Российской империи. А наш с вами знакомый господин Менчиц – работник этого кабинета.

XV
Десять магических порошков

Январь 1904 года выдался удивительно красивым. По крайней мере, таким его запомнил Тарас Адамович. Зима порошила снегом ночью почти непрерывно, а к утру весь город словно сверкал серебром. Эту красоту никто и не пытался разрушить – ветер, казалось, даже забыл сюда дорогу. Мечтательная тишина сонного воздуха гипнотизировала прохожих, пробиравшихся по улицам города, то и дело обращая восторженные взоры на деревья и здания, покрытые снежными папахами.

Сияли витрины, сверкали фонарики. У Почтовой площади играла музыка, подбадривая катающихся на катке. Пели на все лады колокола Софии, их трепетные звуки будто зависали в прозрачном зимнем воздухе. Георгий Михайлович Рудой вернулся из Дрездена, где несколько недель пробыл в командировке. Те январские разговоры с главным следователем сыскной части Тарас Адамович помнил до сих пор.

Рудого переполнял энтузиазм, хотя осознание реального положения вещей в киевской сыскной части добавляло ложку дегтя в его настроение. Желание завести в Киеве дрезденские порядки разбивалось о глухую стену непонимания со стороны высоких городских чинов, которые сразу же хватались за голову, как только начальник сыскной части называл необходимую для реорганизации сумму.

Самое печальное было то, что он чуть ли не втрое сокращал цифры расходов, понимая, что даже и столь мизерные средства вряд ли удастся выбить из городской казны. Изменения тормозились на всех этапах бумажно-канцелярских сражений, в которых просителям редко удавалось одержать победу.

– Антропометрическая система устарела, они ее почти не используют, – говорил Рудой.

– А вместо? – изгибал бровь Тарас Адамович.

– Верят в силу дактилоскопии.

О дактилоскопии они знали, хотя и немного. Рудой делал упор на то, что антропометрические данные часто утрачивают актуальность из-за болезни или возраста подозреваемого. Тогда как рисунок папиллярных линий…

– Уникален, Тарас Адамович! У каждого человека свой, неповторимый, вы представляете?

Тарас Адамович представлял, однако этот запал Рудого в Петербурге должным образом не оценили. И хотя официально розыскные службы империи продолжали пользоваться антропометрическими картотеками, Георгий Михайлович не сдавался – на собственные средства открыл в Киеве дактилоскопический кабинет, в том же 1904 году. Оценить его дальновидность Тарас Адамович смог только в 1911 году, когда именно дактилоскопия помогла выйти на след преступника.

– Расскажите подробнее, – попросила шагавшая рядом с ним Мира.

Он вернулся из воспоминаний о снежном январе десятилетней давности в теплый сентябрьский день. Сопровождавшая его девушка была одета в элегантное темно-вишневое платье с аккуратным белым воротничком. Шляпка в тон, серые сапожки и сумочка – Мирослава Томашевич, несомненно, обладала изысканным вкусом.

Они прошли мимо Флоровского женского монастыря, который нынче, как и большинство других киевских храмов, открыл свои двери для беженцев и раненых. Дальше маленькая тихая улица вывела их на Трехсвятительскую. Тарас Адамович поймал себя на мысли, что ему приятно идти по знакомой дороге, по которой он прошагал с десяток лет к бывшему месту службы. Наверное, он мог бы дойти до Владимирской с закрытыми глазами, только ему не хотелось их закрывать.

Осень дышала над Киевом пронзительной голубизной. Под ногами – оранжевый ковер из опавших листьев, вдоль улицы – яркие вывески кофеен и магазинов. Бывший следователь даже поймал себя на мысли, что неплохо было бы выбираться из яблоневого сада в город хоть иногда. И сразу отогнал эту мысль как почти неприличную. Перехватил взгляд Миры, вспомнил, что она о чем-то спрашивала, на минуту задумался и ответил:

– Лет пять назад, кажется, в 1911-м… – да, я уже не работал, но рекомендовал в одном деле обратиться к эксперту по дактилоскопии Бокариусу. Шантажист требовал денег у… не могу назвать фамилию, скажем так – у довольно известного в нашем городе человека. На имя жертвы было отправлено анонимное письмо с точной суммой – поверьте, она была довольно крупной.

Мира шла рядом, чуть повернув голову к попутчику, отстукивая каблучками почти танцевальный ритм. Слушала и улыбалась – то ли своим мыслям, то ли его рассказу.

– Однако шантажист допустил ошибку. Вместо подписи он приложил чернильный отпечаток пальца и написал – не процитирую дословно, но что-то вроде: «Вот тот палец, который нажмет на курок браунинга, если мои требования не будут выполнены».

– И все?

– А еще ниже теми же чернилами изобразил маленький браунинг.

Мира остановилась, засмеялась. Рисунок браунинга на листке бумаги с угрозами выглядел детской выходкой.

– И преступника в самом деле нашли? – спросила она.

– Да, по отпечатку пальца.

– Но как? Он был в картотеке?

– Не совсем. В этом и состоит самая большая сложность – картотека должна постоянно пополняться, однако пока дактилоскопию не признали официально в Петербурге, в Киеве все делалось на голом энтузиазме. Картотека была скудной, – он посмотрел на вывеску кофейни, у которой они остановились, и заметил: но это не помешало следователю спросить у жертвы шантажа, кого он подозревает, и взять отпечатки пальцев у названных лиц. Таким образом, злоумышленник был найден, профессор Бокариус выступил на суде в роли эксперта, суд признал вину подсудимого.

– И сейчас мы также надеемся на дактилоскопию? – спросила Мира.

– Не только на нее. Но, да, определенные надежды питаем.

У храма Андрея Первозванного они свернули на Большую Владимирскую. Нырнули в ее оживленный шум, и пошли дальше к зданию, в котором размещалась сыскная часть Киевской городской полиции. Мира задумчиво посмотрела на лестницу. Вероятно, вспомнила прежний, холодный, прием. Тарас Адамович понимал, что девушка не слишком верила в то, что здесь им помогут.

Бывший следователь Тарас Адамович Галушко и его секретарь Мирослава Томашевич поднялись на третий этаж, прошли по длинному коридору и очутились в кабинете, где бывший следователь проводил во времена своей работы здесь долгие часы размышлений и разговоров.

В царстве антропометрии их уже ожидал Яков Менчиц. Удивительно, но в этом кабинете он будто преобразился. От него исходил едва заметный флер уверенности, движения были порывисты, но четки, взгляд из-под бровей – сосредоточенный. Казалось, в этом кабинете даже Олег Щербак не смог бы вывести молодого следователя из равновесия.

Тарас Адамович остановил взгляд на полке с принадлежностями для антропометрии, обратил внимание на большой картотечный шкаф.

Дактилоскопия была табуированной темой в переписке между Тарасом Адамовичем и мосье Лефевром. Они старательно избегали каких-либо упоминаний о ней года этак с 1911-го. С тех пор как в Киеве профессор Бокариус демонстрировал в суде преимущества дактилоскопии, а Лувр утратил «Мону Лизу». На боковой лестнице для персонала музея нашли только раму от картины. Вспыльчивый мосье Лефевр писал о том, каким негодяем оказался директор музея Теофиль Омоль и как хорошо, что его уволили. Посылал Тарасу Адамовичу вырезки из журнала L’lllustration, в котором исчезновение картины приравнивалось к катастрофе национального масштаба. Он терял фигуры одну за другой, пока, наконец, с разгромом не проиграл партию, каждый раз сетуя в своих письмах: мол, не может сосредоточиться на игре из-за размышлений о судьбе «Моны Лизы». Тарас Адамович пытался подбодрить шахматного партнера, спрашивал, как дела с расследованием и кого подозревает лично мосье Лефевр.

Мосье Лефевр подозревал Германию и лично кайзера Вильгельма ІІ, приказавшего шпионам похитить картину, дабы продемонстрировать Европе слабость Франции и спровоцировать войну. Его слова определенным образом оказались пророческими, хотя Тарас Адамович пытался повернуть разговор о поисках преступника в более прозаичное русло и спрашивал, не мог ли похитить картину кто-то из работников музея.

Мосье Лефевр писал, что он скорее поверит в бред газетчиков, обвинявших в похищении художников-авангардистов во главе с Пабло Пикассо. Как выяснилось, один из его друзей когда-то похищал для знаменитого художника статуэтки из Лувра.

– Что было потом? – спросила Мира.

Потом Тарас Адамович допустил ошибку, прямо спросив о том, не снимались ли отпечатки на месте преступления и не сравнивались ли с отпечатками пальцев работников музея. После чего между ними вспыхнул столь жаркий спор, что из него, по мнению Тараса Адамовича, им так и не удалось выйти достойно. Табу было наложено по требованию мосье Лефевра, Тарас Адамович был вынужден согласиться малодушно избегать раздражающей темы единственно по той причине, что понимал – он задел француза за живое.

Кто бы мог подумать, что парижский полицейский окажется горячим сторонником системы Альфонса Бертильона. Большим ее приверженцем мог быть разве что сам Бертильон, который проигнорировал наличие четкого отпечатка пальца на раме картины и до последнего настаивал на важности антропометрии, пока окончательно не загнал следствие в тупик.

– Похитителя нашли? – спросила Мира.

– Да. Им оказался работник музея, изготовивший стеклянную раму для «Моны Лизы» – защиту от вандалов.

– Ваша версия оказалась правдивой.

Собеседник кивнул и добавил:

– Должен признать, мосье Лефевр тоже был прав, говоря о межнациональном характере похищения: на суде похититель заявил, что он патриот Италии и похитил картину с целью вернуть ее на родину.

– Если бы они сразу взяли отпечатки пальцев у всех, кто имел доступ к картине…

– То нашли бы ее очень быстро, – резюмировал Тарас Адамович. – В то же время «Мона Лиза» стала всемирно известной благодаря этому похищению.

– Вряд ли мы раскроем тайну поджога «Праги» только по отпечаткам пальцев, – заметил Менчиц, – хотя кое-какую информацию нам все же удалось получить.

Кабинет, где большую часть рабочего дня проводил молодой следователь, был светлым и просторным. Миру это удивило, она почему-то представляла темное, узкое, загроможденное документами помещение. Его хозяин – в белой рубашке и жилете – дополнял приятное впечатление.

Тарас Адамович пододвинул девушке стул, предложил сесть. Сам уселся в кресло за большим столом у окна.

– И какую же информацию мы получили? – спросил бывший следователь у Менчица.

Тот, улыбнувшись, ответил:

– Четкие отпечатки. Попробую рассказать все по порядку.

Яков Менчиц работал экспертом в антропометрическом кабинете уже три года. Титулярного советника Репойто-Дубяго на должности руководителя кабинета он не застал – когда Менчица взяли на службу, бывший коллега Тараса Адамовича уже занимал должность главного следователя сыскной части Киевской городской полиции.

Однако Репойто-Дубяго благосклонно относился к молодому сотруднику и заботился о том, чтобы у экспертов было все необходимое для работы. Если во времена Григория Рудого дактилоскопированию подлежали около пяти тысяч преступников, а преемники легендарного следователя не слишком приумножили эти цифры, то Репойто-Дубяго увеличил их почти втрое. Однако картотека все еще была довольно скудной.

– То есть с картотечными образцами ничего не сходится? – спросила Мира.

– К сожалению, нет, – ответил Менчиц. – Правда, мы на это не очень-то надеялись.