Текст книги "Матушкины цветочки"

* * *

И, наконец, «Старые новости»:

• В Крестовоздвиженском соборе 7 января прошло праздничное богослужение. Хор пел замечательно, священники – проникновенно, дьякон – мощно!

• У нашей младшей сестры Павлы аллергия на мандарины. Организм реагирует на переизбыток цитрусовых однозначно: чешется всё, что можно и что нельзя. Выражаем своё соболезнование, желаем поскорее прекратить чесаться (особенно при Родионе).

• Однажды (на прошлой неделе) Фрося вышла отдохнуть на балкон. И вдруг она услышала чудесное пение. Эти звуки издавались жёлтой глоткой нашего канарея. Последнему, видимо, надоело, что его именуют «самочкой», и он запел со всей широтой своей мужской натуры.

• Папа и мама (наши родители) купили детям велосипед! Ура! Правда, с ним надо было дарить и график катания. Спасибо!

• На аграрную тему. Отец Андрей поставил насос в наше озеро. Теперь полив огорода не стоит ничего, и вода тёпленькая – пальцы не мёрзнут. Правда, перед каждым поливом папе приходится нырять в благочестивых трусах в воду и заводить насос.

• Павла потеряла ещё один зуб. Крепись, Павла!

• Папа поручил дяде Лёве купить гуся в Красноярске. Дядя Лёва не нашел его в Красноярске и купил в магазине рядом с нашим домом. Весело, что наша мама купила в том же магазине тот же продукт. Теперь у нас два гуся. Боимся, что на Рождество «Мезим» действительно будет для желудка незаменим.

• Дося (морская свинка) родила трёх детей. Теперь можно с уверенностью назвать наш дом свинарником. Но мы потерпим ради Доси, ведь она спасается чадородием.

• Наша сестра/жена/дочь Лера (нужное подчеркнуть) ждёт лялечку. Мы очень рады!

• 27 декабря Крестовоздвиженский собор охватило восстание, названное журналистами «Вода, горка, промёрзшие трубы и охрипшее горло». По халатности рабочих промёрзли трубы в соборе и нашем доме, не было воды. Затем вылили бочку воды на нашу горку, чем довели последнюю до ужасного состояния. Но вот в чём вопрос: почему охрип папа?

• 27 мая у матушки Ольги произошло 50-летие. О чём все преспокойно забыли. Чему мама и была рада. Она мирно причастилась и так же мирно провела весь день. Мамочка, чтоб так же мирно и всю жизнь, несмотря на нас!

• На следующий день наше семейство совершило культурный поход на концерт Бетховена и Россини. Играли и пели неплохо. Но главное – мы себя прилично вели. Хотя Павла порывалась поковыряться в носу, но Ксеня каждый раз предусмотрительно её пинала. Так что честь нам и хвала! Нас уже замуж можно отдавать.

• 21 июня было радостное событие: городская линейка выпускников. По этому поводу власти города включили фонтан и отогнали от него коров. А выпускники нашей гимназии получили три медали: одну золотую и две серебряных. Вдруг оказалось, что в этом году гимназия – лидер в городе по результатам ЕГЭ. Гимназия – forever!

• В прошедшую пятницу папа, дети и директор ЛДК забивали сваю для нового храма. То есть сваю только освятили, а потом сломалась сваезабиваловка, и все разъехались.

• В тот же день мы всей семьёй ловили канарея. Но он улетел. В никуда. Хорошо, что мы любим друг друга!

• Мы живы и здоровы, и у нас есть крыша над головой, кусок хлеба и горячая вода, и нас много! Слава Богу!

* * *

Я рада, что Родион «упал со шкафа только по математике, а не по литературе». Сочинения его хоть и редко писались, но были чудесными. Вот одно из них.

Мой брат – лес

Каждое утро, просыпаясь и ещё не успевая открыть глаза, я радостно замираю, прислушиваясь к тишине вокруг меня. Тишина начинает заполняться звуками. Звуки собираются в стаи и снова разлетаются на отдельные чириканья, хлопанье, шелест и звон. Это ждёт меня мой лес, мой брат.

Судьбе угодно было окружить меня шестью сёстрами, а вот брата нет. Сколько бессонных ночей провёл я, молясь:

– Господи, пошли братика!

А видя маму опять «непраздной», начинал загодя откладывать брату подарки: меч со шлемом, машинку на батарейках. Потом появлялись Лида, Фрося, Соня, Павла, а старшие, Лера и Ксеня, только посмеивались над моими «доспехами», пылившимися годами на террасе. Но вот мы переехали в новый дом, расположенный прямо на берегу Енисея. И парк, который окружает этот дом со всех сторон, стал мне братом. С самого начала я почувствовал, как он заботится обо мне, старается наполнить мир вокруг чистым пахучим воздухом, а землю – устелить цветами и мягкими травами; как он хочет, чтобы нам жилось хорошо! Чтобы мы не чувствовали горя и тоски, суеты, исходящей из города, грязи и пустоты. Мне всё время думается, что лес ждал нас, стоял одиноко посреди города и тосковал:

– Кого мне любить?

И он обрадовался, когда три года назад мы забе́гали по нему босыми ногами, зашмыгали семью носами и огласили его нашими голосами. Каждое утро он просыпается в надежде, что мы, его родные, оградим его от злых людей, сбережём его душу и наполним радостью жизни.

Когда летним утром мы наконец встанем и побежим босиком в лес, из-под ног нам навстречу взрывается фонтан золотистой росы, холодной настолько, что кажется кипятком, обжигающим коленки. Я бегу, бегу, разгоняя постельную дрёму, и вдруг понимаю, как же я его люблю, мой лес, просто жить без него не могу. И чувствую, слышу сердцем ответ брата:

– Как же я тебя люблю, жить без тебя не могу!

Сразу заворачиваю за дом и выбегаю к заросшему камышами и осокой, тихому, не тронутому ничем и никем озеру. Сажусь на деревянную скамейку и замираю. Ради этих минут я встал так рано. А так хотелось поваляться хотя бы до завтрака, да и есть страшно хочется. Но это – важнее; если уж это не важно, то я не знаю, как и жить. Тихо и всегда неожиданно высверкивает первый луч солнца. Перерыв, и вот – второй, третий. Солнце вышло наполовину, а я тороплю:

– Где ты, где? Я ждал, я жду, я верю…

Вот оно… солнце. Не просто взошло, а хлынуло теплом, светом-золотом, залило все впадины, и обрывы, и наше озеро; и всё, всё сразу ожило и закрутилось-побежало навстречу времени. А я сижу, нет сил оторвать взгляда, вздохнуть полной грудью. Дышу медленно и еле-еле. Я прославляю Того, Кто всё создал. Кто сотворил красоту и любовь, заполнившую мир вокруг и внутри меня. А по озеру побежали водомерки, разнося всем радостную весть:

– Новый день наступил, день добра и света.

Стрекозы помогают им, пробуждая тех, кто всё ещё спит. Проснулись ондатры, высоко над водой держа головки-перископы, плывут в поисках пищи. А я наконец вскакиваю на ноги и иду по мосткам прямо к середине озера. Ладонью зачерпываю розовую от солнца воду и смачиваю голову и шею. А потом с разбега ныряю в глубь воды. Холодно и так хорошо, что удивляешься:

– Зачем нужна суша?

Сёстры ходят по берегу и собирают водяные лилии, которые потом ставят в маленькие вазочки у себя в комнатах.

Всё вокруг живёт и дышит, трудится, крутя колесо времени. Незаметно подбирается вечер. Какая радость после работы на солнцепёке дождаться этой прохлады и окунуться в неё, как в воду. После ужина я опять убегаю в лес, потом – на озеро, а потом – опять к нему, потому что знаю – скоро послышится мамин голос:

– Дети! Пора спать. Дайте же лесу отдохнуть от вас.

Я делаю вид, что не слышу. А сёстры уже толпятся на крыльце.

– Ещё чуть-чуть, – шепчет мне брат, – успеешь.

– Нет, брат, – отвечаю я, – ты же знаешь, маму обижать нельзя. Давай уж по-мужски.

Брат вздыхает. Тихий шелест начался у кедра, где я стою, и пролетел дальше, к озеру. Мы с братом понимаем друг друга, но молчим. По-мужски. И я медленно бреду домой. На крыльце не оглядываюсь – я чувствую, что лес рядом, положил мне руку на плечо и чуть подтолкнул.

Дома прохладно. Мы идём в мамину комнату и встаём на молитву. Окно открыто, но затянуто сеткой от комаров. Сибирь. Куда без комаров, особенно вечером! Сетка зелёная, и лес через неё какой-то изумрудный, как нарисованный. Но он живой, просто затих, слушая наши молитвы. Лида своим тонким голосом выпевает:

– Помоги нам, Боже, жить друг с другом не как звери, не как ягнёнок и леопард, а любить всех, как Ты.

Соня у нас философ:

– Господи, дай мамочке и папочке ещё хоть немного пожить после того, как им надо будет умирать.

(Здорово! Господи, сделай так.)

Павла восклицает звонко:

– Дай, Господи, хорошую еду и чтоб не было поноса.

(Ну вот, всегда так, а смеяться на молитве нельзя – мама не разрешает. Что она там опять вымаливает?)

– Спаси и сохрани, Господи, всех людей: хороших и плохих, добрых и злых, верующих и неверующих, а особенно – проклинающих Тебя. Весь мир спаси, Господи!

Я ложусь на свой диван и думаю о прошедшем дне, о Любви, обнимающей весь мир и сохраняющей даже ненавидящих Её. Вспоминаю восход, когда солнце залило теплом и золотом всех: добрых и злых, плохих и хороших, меня с сёстрами и братом – лесом. Лапы кедров тихо перебирают струны холодного ночного воздуха. И вот тишина окутывает меня, окутывает и усыпляет.

– Дети! Встаём. Пора! – будит меня мамин голос.

Топот за дверью голых пяток младших сестёр – и опять тишина. Я лежу, не открывая глаз, и слушаю тишину. И вот она наполняется звуками, пением, шёпотом. Это ждёт меня мой брат. Ждёт мой день. Ждёт моё солнце. Это ждёт меня Любовь.

Родион

Часть четвёртая
Картинки из тумана (без ёжика)

Прошло уже около десяти лет, как в Москве вышло второе издание книги «Матушкины цветочки». За это время развернулось наше семейное служение, вышло несколько фильмов. Я много писала, но написанное повисало в воздухе, ожидая своего часа. Множество людей звонят, пишут, приезжают, задают вопросы о нашей семье – самые разные, – и мне есть, что им рассказать.

Почти все наши дети уже создали свои семьи. Все их избранники – верующие люди, и это такое счастье! Растут внуки, рождаются новые – их количество уже перевалило за десяток. Вся наша большая семья собирается редко, в основном, на свадьбу очередной дочки. Но там, в нашем сибирском прошлом, мы всё ещё живём вместе, нас всего девять человек, и мы не знаем, что нас ждёт впереди. Мы с верой и надеждой смотрим на Бога, а Он смотрит и на нас тех, и на нас сегодняшних, и на нас, какими мы будем в будущем.

Чем дальше, тем чаще (вот она – старость!) перед глазами, как из тумана, проступают картинки прошлого. Я вижу нашу весёлую семейку, и все семь цветочков начинают весело прыгать, подмигивать и звенеть детскими тонкими голосками. И кажется, что это не я кручусь-верчусь между кроватками, печкой, уроками, магазинами; не наши, такие разные дети (младшей из которых сегодня за двадцать), а их мультяшные герои бегают, озорничают, плачут и хохочут, сомневаются и верят в том далёком-предалёком прошлом веке… Эти картинки теснят друг друга и опять заволакиваются туманом, и это – наша жизнь, которая была и никогда уже не повторится. Но она была именно такой.

И я решила, что могу поделиться моими картинками из тумана, и, может, они ответят на некоторые вопросы, которые возникают у многих людей, живущих в браке и растящих детей, – тех, которых дал им Бог. А может, эти картинки ответят и на мои вопросы…

Только эти рассказы уже не конкретно о каждом из «цветочков», а обо всей семье, в которой эти цветочки рождались и взрослели. Без этих картинок не было бы нашей сегодняшней жизни, всей нашей семьи, в которой насчитывается уже около тридцати человек вместе с зятьями, невесткой и внуками. Вот только ёжика в ней не было. Они в Сибири не водятся.

Через дверь

В отличие от мужа, я не люблю вспоминать свою жизнь до веры. Батюшка говорит, что там, в той жизни, было много хорошего. И он прав. Но даже когда я была счастлива в той жизни, я смутно чувствовала, что всё в ней какое-то ненастоящее, и то счастье, которое мы испытывали, – кратковременное и не очень-то настоящее.

До сих пор я думаю, что нашу любовь, нашу семью, да и нас самих спас тогда Бог. Мы, как слепые, с упорством самовлюблённых гордецов разрушали всё то хорошее, что у нас было. Иногда мне думается, что Богу очень нужен был священник (будущий отец Андрей), и Он настойчиво направлял его и всю семью к той двери, за которой и существовал Его, Божий мир. А мы брыкались, что-то доказывали, тыркались в разные стороны, плакали и ожесточались одновременно.

Но вот эта Дверь. Из темноты распахиваешь её и делаешь шаг вперёд… Сверху, сбоку, даже снизу – столбы света, радужных красок, перламутр звуков! Всё для нас приготовил Бог – живите, детки! Хочется плакать, что тридцать с лишним лет нас где-то носило. Хочется плакать от радости, что вот – всё же мы здесь.

Раньше нам казалось, что мир наш так богат: мы любили читать, философствовать, спорить, творить, сочинять, музицировать… Где всё это? Пустое, скудное, нищее – оттуда. А впереди – бескрайний мир Жизни, и нет конца открытиям, чувствам, любви! Да… Любовь. Раньше думалось: так, как мы любим, – никто не умеет. Но настоящая любовь ошеломила, и она всё растет и стремится всё собой наполнить. И ей не может быть предела.

Конечно, так я пишу сейчас, спустя почти тридцать лет жизни в вере. А тогда наступили «трудные» времена. Хорошо, что отец Андрей во всём, во что верит, идёт до конца. Это было жёстко, но по-честному. Он перестал заниматься своими проектами, работа стояла, звонили обиженные заказчики, я не знала, что им сказать, чтобы они не приняли нас за сумасшедших. А муж с потрясающе светлым взором ездил в Енисейск к отцу Геннадию Фасту почти каждый день. И тот с непомерным терпением отвечал на его бесчисленные вопросы и всё расставлял в нашей жизни по местам.

У нас уже было две дочки. Я ждала третьего ребёнка. Эти дети были у нас «запланированы». Я гордо решила стать много-трёхдетной мамой. Почти перед самыми родами муж решил, что меня надо крестить. Я предложила подождать и креститься после.

– А если ты умрёшь в родах? – жизнерадостно спросил он, и я, опешившая, согласилась. Конечно, особо огласить меня отец Геннадий не успел. Я почти ничего не понимала в вере. Но доверяла ему и хотела верить в «Бога отца Геннадия». И, конечно, крестили меня полным погружением в крестильной бочке, в которую надо было забираться по скользкой приставной железной лесенке. По ней же выбираться обратно, что мне, с моим огромным животом, было уже не по силам. Тащили «бегемота из болота» трое единственных церковных мужчин: отец Геннадий, муж и наш друг Саша, который впоследствии стал священником в том же храме, он же стал крёстным нашему родившемуся через десять дней сыну.

А через сорок дней после родов крестили наших двух девочек и новорождённого сынишку и венчали нас с мужем. На венчании вдруг красиво запели два бородатых проезжих молодца. Один из них даже снял нас на свой фотоаппарат. Больше мы их никогда не видели, и фото венчания у нас нет. Помню ощущение большой тяжести от старинных венцов. Боялась, что шея не выдержит и венец упадёт с моей головы. Ничего не понимала в само́м венчании.

Если честно, я вообще ничего не понимала. Муж целое лето чуть ли не каждый день ездил к отцу Геннадию со списком вопросов, проясняя для себя суть веры, очень много читал, молился, сделал проект храма на конкурс к 1000-летию Крещения Руси. Спал вообще по четыре-пять часов. Время было тогда интереснейшее. Церковь как бы вышла из подполья, заговорила в полный голос. Всё больше людей, словно проснувшись, открывали для себя мир веры, потянулись в малочисленные оставшиеся храмы. Не хватало не только храмов, но и священников, не было катехизаторов, миссионеров, учителей. Муж, пройдя «школу молодого бойца», как на фронте, к весне следующего года начал вести детскую воскресную школу, первую в Красноярском крае. Там же в Енисейске были открыты курсы для оглашения, тоже первые в крае. Кстати, все двадцать последующих лет священники-ученики отца Геннадия крестили только тех, кто окончил эти курсы. Жизнь кипела и бурлила: встречи с интеллигенцией и солдатами, уроки Священного Писания в общеобразовательных школах, училищах и вузах, лекции и беседы, занятия и концерты – всё было востребовано, только трудись!

А я сидела дома с тремя детьми, ездила в соседний город в храм на службы, возвращалась домой еле живая и с головной болью. Потому что: автобус до автостанции, автобус до Енисейска, служба с ребёнком на руках абсолютно непонятная, сидение во дворе храма или у Фастов в доме, пока муж проводит детскую воскресную школу, где-то к вечеру – автобус в Лесосибирск, автобус до дома. Без памперсов, «кенгуру» и прочих полезных приспособлений, облегчающих жизнь родителям сегодня. Зато с комплектом пелёнок и марлевых подгузников. Ни о каких курсах для меня не могло быть и речи с грудным ребёнком на руках, а через полтора года уже и со следующим. Только дома – «вычитывание» молитвенных правил и поглощение богословской, житийной, аскетической литературы без всякого разбора. Как жила? Опять же, на доверии, что так надо. Смутно соображая, что к чему и для чего.

Очень помогали в духовном пути разговоры с отцом Геннадием, матушкой, всегда необходимые мне, как хлеб. Приезжали мы к ним очень часто. Бедные, сколько они от нас вытерпели! Представляю, что чувствовали они, особенно матушка, когда в их дом на ночь глядя вваливалась семья с кучей детей, а у них самих тоже пятеро.

Но путь мой был… как бы его лучше назвать? Больше интуитивным. Потом я часто думала: как было бы здорово, если бы мне тогда, в самом начале, коротко и ясно объяснили суть веры. Понятно, что вера – это целый океан, но для начала мне надо было немного. Медленно, медленно, по ступенькам веры, научаясь больше самой жизнью верующих христиан, продвигалась я к Богу.

Дети

Я у мамы с папой одна. Что такое родной брат или сестра – не знаю. Почему Господь доверил мне много детей?

К моменту встречи с Богом я как раз ждала третьего ребёнка. Две старшие дочки Лера и Ксеня радовали нас не очень. Справиться с их воспитанием мы не смогли. Лере было уже восемь лет; наша умница имела твёрдый и упрямый характер.

– Лера, перестань делать это!

– Почему? Я хочу и делаю.

– Но это плохо!

– А мне хорошо.

– Это всему миру плохо.

– Ну и что, а мне хорошо.

Вот и всё. К рождению Ксении руки у меня опустились, но надежда осталась.

– Вот уж эту дочку мы воспитаем как надо.

Но муж логично заметил:

– Одну не смогли, а вторую почему сможем?

Это меня потрясло. Я так старалась, выписывала педагогические журналы, применяла всякие модные системы. Мы с мужем относились к воспитанию очень ответственно. Обучили Леру всему, что знали сами. Её даже не хотели брать в первый класс, сразу во второй. И, хотя характер у маленькой Ксении был совершенно не похож на Лерин, надежда, что у нас получится хорошо воспитать её, была слаба.

Родя – дитя перелома. Зачат по одну сторону двери, рождён по другую. Каким-то образом это всё время проявлялось в его характере. Он как тот евангельский сын, который говорит «не пойду», но всегда идёт. Сынок, который вобрал в себя искренность и сомнения нашей веры и принимающую, всё покрывающую любовь Бога.

Я привыкла прислушиваться к его словам с самого маленького его возраста, понимая, что Родиону Богом многое открыто. Всегда буду помнить те Родины слова, которые помогли мне двигаться дальше.

До рождения Леры у нас был ещё ребёнок – сынок, родившийся семимесячным. Он умер, прожив день, муж его не видел, а я видела. Мы очень трудно пережили смерть первого сынишки. Только рождение следующих детей как-то утешило нас.

Придя к Богу, мы задумались об участи нашего некрещёного первенца. Я даже спрашивала отца Геннадия: что можно сделать для него? Но ничего поделать уже было невозможно. Молясь с детьми каждый день, я вспоминала Ванечку (так мы его называли, когда ждали) и почти всегда плакала.

Однажды во время молитвы я опять заплакала о Ванечке. А после молитвы ко мне подошёл маленький Родя и сказал:

– Ты больше не плачь. Ванечке уже хорошо.

Вот это «уже» меня успокоило и принесло мир душе. Я и впрямь больше не плакала, вспоминая первого сына.

Этот дар ведения был у Роди лет до пяти-шести, но, думаю, бесследно он не исчез.

Жизнь в вере полностью перевернула нас. Мы жили уже совсем в другом мире. В нём детей планировал сам Бог. Уже через полтора года после Роди родилась Лида. Через два года – Фрося. Через три – Соня. Опять через три – Павла. Мне было не до педагогических систем. Год кормлю, девять месяцев ношу – и так на протяжении десяти лет. Дома – шум, беготня, крики, суета без конца.

Мы жили в старом бревенчатом двухкомнатном доме с холодной водой (горячая из титана), маленькой пристройкой и маленькой проходной кухней с дровяной печкой. Зато у этого дома был погреб и небольшой огород, где всё прекрасно росло. Но в самом доме, несмотря на батюшкины старания, что-то постоянно ломалось, может, из-за того, что дом был старый, трубы ржавые, да и всё ветхое-преветхое. А может, ещё этому способствовала наша шумная семейка из девяти человек. Вспоминая те годы, я вижу сплошной аврал.

Было трудно? Было трудно. Больше всего хотелось спать, и спать хотелось с самого утра, так как ночи почти всегда были бессонными. С первыми тремя детьми по ночам очень помогал батюшка, мы дежурили попеременно. Но, как он стал священником, возможности дежурить по ночам у него практически не осталось. Почему-то все семь детей плохо спали. Чуть малыш начинал мало-мальски сносно спать, как рождался следующий, и всё начиналось сначала. Иногда приходила чудесная наша помощница Нина и укладывалась спать с малышом. Я понимала, что это Бог посылает передышку, чтобы мне набраться сил.

Очень много времени занимала готовка. Практически весь день. И где-то между готовкой надо было успеть убраться, постирать, позаниматься с детьми, посадить-прополоть-полить-убрать огород и заготовить весь урожай с него на зиму.

Я пытаюсь понять, когда же я занималась воспитанием? Оглянувшись как-то вокруг, я увидела замечательных детей, которые, даже когда что-то вытворяли – прекрасно понимали, что это грех, а за грехом должна прийти расплата. Как говорила в молитве Фрося:

– Спасибо, Боже, что папа с мамой нас так хорошо наказывают.

Я удивлялась такой «благодарственной» молитве, а Фрося поясняла:

– Если бы вы не наказывали, пришлось бы Богу Самому нас наказывать, а это страшнее.

Сам образ жизни верующей многодетной семьи выстраивал систему воспитания, в которой росли наши дети.

Это удивительно, что Бог доверял мне, неумехе, воспитание детей. Я молилась только об одном, чтобы как-нибудь своей помощью не навредить Божьему плану. Уповала на Божью любовь и милость, да на мудрое отцовское водительство моего дорогого мужа.

И вот что я ещё поняла. Нельзя ничему научить ребёнка, если сам этого не умеешь и не имеешь. И вере научить можно, только если сама веруешь. Если сама любишь Слово Божие, храм Божий, то для ребёнка эта любовь станет естественной. Именно так можно помочь ему на дороге веры.

Очень важно, чтобы детям в вере не было скучно. Наш Бог – Великий Бог, не скучный. Скука в вере, скука в храме – наверное, самое вредное, что мы можем дать ребёнку.

В общем, жизнь у нас была трудная, времени и сил катастрофически не хватало. А также не хватало средств, опыта, мудрости. Но скучно не было никому.