Текст книги "Книга судьбы"

– Займись своими детьми и о себе подумай. Обращайся к моему отцу, если понадобятся деньги, и никому об этом не говори.

Он ушел, а я еще какое-то время стояла в растерянности. Нет, в ужасе: какая судьба нас ждет? А Сиамак дал волю своему гневу, бросался на стены, на дверь, хорошо, я вовремя заметила, как он ринулся к только что проснувшемуся Масуду. Я догнала Сиамака и подхватила его на руки. Он вырывался, бил меня руками и ногами. Бессмысленно было притворяться, будто все хорошо, ничего не случилось. Этот ребенок был слишком проницателен, он даже по моему дыханию мог угадать, как я встревожена.

– Послушай, Сиамак, – зашептала я ему в ухо, – нужно вести себя как ни в чем не бывало, а главное – никому не выдавать наш секрет, а то мы подведем папу.

Он сразу же затих и только спросил:

– Какой секрет?

– Нельзя никому рассказывать о том, как папа сегодня ушел второпях. Смотри, чтобы даже Масуд об этом не узнал.

Мальчик со страхом и недоверием уставился на меня.

– И не надо бояться. Мы должны быть храбрыми и сильными. Папа очень сильный, и он знает, как надо действовать. Не беспокойся, никто его не найдет. А мы – его воины. Мы должны вести себя как обычно и хранить его тайну. Ему нужна наша помощь. Ты согласен?

– Да.

– Дадим друг другу слово: мы никому ничего не расскажем и не будем поднимать шум. Договорились?

– Ладно.

Я знала, что он не в состоянии вполне постичь смысл моих слов, но это было не так важно: юный, склонный к фантазиям ум быстро заполнил все пробелы, раздувая и преувеличивая подвиги своего любимого героя.

Больше мы не возвращались к этому разговору. Порой, видя, что я погрузилась в свои мысли, он тихонько брал меня за руку и смотрел на меня, не говоря ни слова. И тогда я старалась отогнать тревогу, ободряла сына улыбкой и шептала ему: “Не беспокойся. Он в безопасном убежище”. И мальчик убегал, топал, шумел, возвращался к прерванной игре. Он стремительно выскакивал из-за дивана, испускал странные звуки, стреляя во все стороны из водяного пистолета. Быстро же у него менялись настроения.

Эти наполненные тревогой дни тянулись бесконечно. Я изо всех сил следила за собой, чтобы не совершить какой-нибудь необдуманный поступок, и никому ничего не рассказывала. В кошельке у меня оставалось немного денег, и я, как могла, растягивала их. Я постоянно задавала себе вопрос: “Что с ним сделают, если его схватят? Во что он влип со своей группой? Неужели теракты, о которых я читала в газетах, их рук дело?” Никогда еще страх не подступал ко мне так близко – и такой страх. Прежде я воспринимала их собрания как интеллектуальную забаву, досуг, ребяческое упоение собственной значимостью, но теперь все изменилось. При воспоминании о той летней ночи, когда они вчетвером что-то затаскивали к нам в подвал, страх возрастал стократно. С тех пор на двери в глубине погреба всегда висел большой замок. Я несколько раз жаловалась Хамиду на это, но он возражал:

– Что ты ноешь? Какое тебе до этого дело? Ты и в погреб-то почти не заходишь. Тебе места мало?

– Нет, но меня это пугает. Что там хранится? Не подвергает ли нас это опасности?

Хамид уверял меня, что причин для тревоги нет, что это – чем бы оно ни было – не представляет для нас опасности. Но уходя, он дал мне указание: если в доме что-то найдут, говорить, что это не наше и я ничего об этом не знаю. То есть внизу все же что-то такое лежало, и он предпочел бы, чтобы не доискались.

Неделю спустя посреди ночи меня от неглубокого тревожного сна пробудил звук открывшейся двери. Я выбежала в холл и зажгла свет.

– Выключи, выключи сию минуту! – зашептал Хамид.

Он был не один. С ним две странного вида женщины, плотно укутанные в чадру. Только стопы виднелись – в разбитых мужских ботинках. Втроем они прошли в гостиную, потом Хамид вышел оттуда один, прикрыл за собой дверь и сказал:

– Теперь включи настольную лампу и расскажи мне, что нового.

– Нового ничего, – ответила я. – У нас тут ничего не происходит.

– Это я знаю. Ничего подозрительного не заметила?

– Нет…

– Ты выходишь на улицу?

– Почти каждый день.

– И тебе не показалось, что за тобой следят? Новые соседи не появились?

– Нет, я ничего такого не замечала.

– Ты уверена?

– Ну как уверена? Вроде бы все как всегда.

– Хорошо. Теперь накорми нас, чем сможешь. Чай, хлеб с сыром, остатки от ужина – что найдется.

Я поставила чайник на плиту. Хотя я понимала, что опасность еще вовсе не устранена, все же при виде мужа я почувствовала облегчение и радость: он невредим. Чайник закипел, я положила на поднос сыр, масло, салат и травы, недавно сваренное варенье и весь хлеб, который имелся в доме, и понесла в гостиную. У двери я негромко окликнула Хамида. Я знала, что самой мне входить не следует. Он открыл дверь, торопливо принял из моих рук поднос и сказал:

– Спасибо. А теперь ложись спать.

На глаз мне показалось, что он немного потерял в весе и в бороде его к перцу примешалась соль. Мне захотелось его поцеловать.

Я вернулась в спальню и плотно закрыла дверь. Пусть спокойно воспользуются ванной. И я еще раз возблагодарила Бога за то, что вновь свиделась с Хамидом, живым и здоровым. Но дурное предчувствие глодало меня. Смутные образы витали вокруг, сгущались…и я провалилась в сон.

Когда я проснулась, солнце только-только взошло. Я спохватилась, что в доме кончился хлеб. Оделась, умылась, сходила на кухню, включила самовар и вернулась в холл. Дети проснулись, но дверь в гостиную оставалась закрытой. Сиамак вышел вслед за мной на кухню и шепнул:

– Папа вернулся?

Я растерялась, спросила:

– Как ты узнал?

– Там что-то странное: дверь в гостиную закрыта, а за стеклом видны тени.

Дверь в гостиной была из матового многослойного стекла.

– Ты угадал, дорогой. Но папа не хочет, чтобы кто-нибудь знал, так что мы будем молчать.

– Он пришел не один?

– Нет, с ним двое друзей.

– Я буду следить, чтобы Масуд не проведал.

– Молодец, сын мой! Ты уже мужчина, но Масуд еще слишком юн, он может проговориться.

– Знаю. Я не подпущу его к двери гостиной.

И Сиамак занял пост у двери с такой вызывающей решимостью, что Масуда тут же разобрало любопытство и он решил во что бы то ни стало выяснить, отчего же туда нельзя. Назревала драка, но тут из гостиной появился Хамид. Масуд остановился в изумлении, а Сиамак бросился к отцу и обхватил его ноги. Хамид обнял и поцеловал обоих по очереди.

– Посиди с детьми, пока я приготовлю завтрак, – предложила я.

– Хорошо, но сперва я умоюсь. И для гостей тоже что-нибудь приготовь.

Мы уселись вместе завтракать, и я чуть было не расплакалась.

– Благодарение Богу! – вздохнула я. – Я уж боялась, что никогда больше нам не собраться всем вместе.

Хамид ласково глянул на меня и сказал:

– Ты ведь никому не проболталась, верно?

– Нет, даже твоим родителям не говорила, хотя они все время спрашивали о тебе. Ты уж им позвони, а то и правда поднимется суматоха и шум, как ты опасался.

– Папочка, – вмешался Сиамак, – я тоже никому не говорил. И я следил, чтобы Масуд ничего не узнал.

Хамид удивленно глянул на меня. Я жестом дала ему понять, что тут беспокоиться не о чем, и подтвердила:

– Да, Сиамак мне очень помог. Он прекрасно умеет хранить секреты.

Милым детским голоском в разговор вступил Масуд:

– У меня тоже есть секрет.

– Глупости! – оборвал его Сиамак. – Ты еще ребенок, ничего не смыслишь.

– Нет, я не ребенок, я тоже понимаю.

– Мальчики, тише! – остановил их Хамид. Обернувшись ко мне, он распорядился: – Вот что, Масум, оставь нам что-нибудь на плите к обеду и ступай к своим родителям. Я позвоню тебе и скажу, когда возвращаться домой.

– Когда ты позвонишь?

– Как минимум эту ночь тебе придется провести там.

– Что я родителям скажу? Они решат, что мы поссорились.

– Это не имеет значения. Пусть думают, что ты на меня в обиде. Но ни в коем случае не возвращайся, пока я тебя не вызову. Понятно?

– Да, я поняла. Но в итоге это доведет нас до беды. Я всю неделю умирала от страха. Ради Аллаха – убери из дома то, что ты здесь спрятал. Что бы это ни было – мне страшно!

– Уходи с мальчиками, а мы как раз этим и займемся.

Обиженно и сердито встрял Сиамак:

– Папа, я останусь!

Я знаком попросила Хамида поговорить с ним, а Масуда забрала с собой на кухню. Отец и сын остались сидеть друг напротив друга. Хамид серьезным тоном что-то говорил, Сиамак внимательно слушал. В шесть с половиной лет мой сын вдруг повел себя как взрослый ответственный человек. Он исполнит свой долг.

Попрощавшись с Хамидом, мы ушли в дом моего отца. Сиамак, сдержанный, притихший, пытался тащить собранную мной тяжелую сумку. Хотела бы я знать, что творилось в его детском еще умишке. У моих родителей Сиамак не играл, не шумел – сидел на краю пруда для омовений и следил за золотой рыбкой. Он не оживился и тогда, когда Этерам-Садат привела во второй половине дня Голама-Али, не затеял драку, не стал даже дразнить извечного врага.

– Что это с ним? – удивился отец.

– Ничего, отец. Растет, научился манерам.

С заговорщической улыбкой я оглянулась на сына, и он улыбнулся мне в ответ. Какое счастливое лицо! Теперь у нас – у Сиамака, Хамида и у меня – появилась общая тайна, да еще такая важная! Мы словно бы превратились в сплоченную семью, мы – взрослые, а Масуд – наше дитя.

Как я и предполагала, маму всполошил наш внезапный визит. Всю дорогу я прикидывала, как и что ей сказать, под каким предлогом остаться на ночь. Едва мы вошли, она приветствовала меня:

– Хорошие вести, да будет на то воля Аллаха? Что привело вас сюда? Да еще с вещами?

– У Хамида собирается мужская компания, – ответила я. – Друзья, кое-кто из работников типографии. Он сказал, им без меня будет удобнее. Некоторые приехали из глубинки на несколько дней. Хамид не велел мне возвращаться, пока они не разъедутся. Тогда он придет за нами.

– Вот как? – переспросила матушка. – Не думала, что Хамид-ага так строго блюдет свою честь, что не допускает присутствия жены в доме, когда приглашает посторонних мужчин.

– Что ж, когда мужчины собираются вместе, им хочется чувствовать себя свободно и обсуждать то, о чем нельзя говорить при женщинах. К тому же у меня давно лежат несколько отрезов ткани, и я все собиралась попросить Фаати сшить мне платье – вот и случай представился.

Мы пробыли у моих родителей три дня и две ночи. Хоть я и волновалась, в целом это время прошло вполне приятно. Госпожа Парвин сшила мне элегантную блузу и юбку, а Фаати – два цветастых домашних платья. Мы много болтали и смеялись. Матушка, за неделю до того ездившая в Кум, привезла множество новостей о наших тамошних родственниках, соседях и знакомых. Как выяснилось, Махбубэ родила дочь и ждала второго ребенка.

– Опять, наверное, будет девочка, – злорадствовала мать. – Видно по тому, как она выглядит и ведет себя. Ты себе не представляешь, как они обзавидовались, когда я им рассказала о твоих сыновьях и сыновьях Махмуда. Эта дочка Махбубэ – вылитая Махбубэ в том же возрасте, бледная, невзрачная.

– О, матушка! – возмутилась я. – Махбубэ была красавица – помнишь ее светлые локоны? И в наше время нет никакой разницы, дочери у тебя или сыновья – с какой стати им завидовать мне и Махмуду?

– То есть как это нет разницы? Вот ты всегда так: не умеешь ценить то, что тебе дано. А уж что они из себя строят, ты себе вообразить не можешь! Нынче они разбогатели и такую важность напускают на себя, скоро каждую свою вошь по имени будут звать! Чуть не лопнули от зависти, когда я им рассказала о достижениях Махмуда-аги, какие он деньги зарабатывает.

– Полно, матушка! С чего же им лопаться от зависти? Ты сама только что сказала, что они богаты.

– Это так, но мы им все равно что нож вострый: по-ихнему, так чтоб нас вовсе не было. Кстати говоря, твоя тетя сказала, будто муж Махбубэ хотел повезти ее в этом году на Запад, но она отказалась.

– Почему отказалась? Дурочка!

– Вовсе нет. Зачем ей туда ехать? Там все нечисто, даже помолиться негде. Кстати говоря, слыхала ли ты, что дядю Этерам-Садат арестовали? Махмуд очень расстроен. Это может плохо сказаться на деле.

– Как? Кто его арестовал?

– Понятно кто – тайная полиция… он вроде бы с речью в мечети выступал…

– Неужели? Молодец! Не думала, что ему достанет отваги. Давно ли его схватили?

– Уже недели две назад. Говорят, ему кожу и плоть по кусочку щипцами отрывают.

Холодная дрожь пробежала по спине. Аллах, воззвала я в душе, смилуйся над Хамидом!

Под вечер третьего дня Хамид приехал за нами на желтом “ситроене”. Мальчики пришли в восторг, завидев отца на машине. В отличие от всех прошлых визитов Хамид не торопился забрать нас и уехать. Он уселся рядом с отцом на деревянной скамье во дворе, они пили чай и беседовали. Прощаясь, отец сказал:

– Слава Аллаху, душа моя спокойна. Я-то думал, у вас, сохрани Бог, произошла ссора. Меня это тревожило. Но, должен признаться, эти три дня были мне в радость. Сердце мое ожило оттого, что вы все побыли у меня в доме.

Не в обычае отца было говорить подобные вещи. Его слова глубоко меня тронули. На обратном пути я передала Хамиду новости о моих родственниках, в особенности об аресте дяди Этерам-Садат.

– Проклятый САВАК[3]3
  САВАК – аббревиатура названия Министерства госбезопасности Ирана во время правления шаха Разы Пехлеви (1957–1979).


[Закрыть] становится все сильнее, – проворчал он. – Они все наши ячейки перешерстили.

Чтобы не обсуждать это при Сиамаке, я спросила:

– Откуда у тебя машина?

– Дали на время попользоваться. Надо кое-что вывезти из нескольких мест.

– Начни, пожалуйста, с собственного дома.

– Это уже сделано. За дом я больше не беспокоюсь. А пришлось поволноваться… Если бы к нам наведались, нас бы всех ждала казнь.

– Побойся Бога, Хамид! Пожалей своих невинных детей!

– Я принял все мыслимые меры предосторожности. На данный момент наш дом – самое безопасное место.

Двигатель машины громко гудел, а мы шептались, но я заметила, как напряженно прислушивается к разговору Сиамак.

– Ш-ш! Дети…

Хамид обернулся и посмотрел на Сиамака. Улыбнувшись, он сказал:

– Он уже не ребенок. Он – мужчина. Он позаботится о тебе, когда я уеду.

Глаза Сиамака так и засверкали, он весь раздулся от гордости.

Едва войдя в дом, я сразу спустилась в подвал. Замок с двери исчез, и в кладовке не нашлось ничего, кроме обычных для хозяйства вещей. И все же я решила с утра провести уборку и убедиться, что впопыхах ничего не оставили.

Сиамак неотступно следовал по пятам за Хамидом. Он даже не позволил мне себя помыть.

– Я мужчина, – заявил он. – Я буду купаться с отцом.

Мы с Хамидом переглянулись и рассмеялись. Они пошли в ванную после нас с Масудом. Слышно было, как разносятся в ванной их голоса. Отдельные слова удавалось разобрать, и я радовалась за них обоих: пусть Хамид немного времени проводил с нами, между отцом и сыном сложились глубокие и близкие отношения.

Еще несколько дней Хамид занимался делами, но потом все чаще надолго оставался дома. Ему, похоже, некуда было пойти, друзья не давали о себе знать. Теперь его дни, как у всех нормальных людей, делились между работой и домом, и он скучал и томился, а я, воспользовавшись таким случаем, просила его сводить мальчиков в парк или просто погулять – прежде он никогда этого не делал. Думаю, то были лучшие дни в жизни моих детей. Жить с мамой и папой, самой обычной жизнью, что для других детей было естественно и за это не приходило в голову благодарить, для них было настоящим счастьем, как и для меня. Понемногу я так осмелела, что решилась даже предложить семейную поездку на несколько дней.

– Поедем на Каспийское море, – заговорила я. – Как в тот год, когда родился Сиамак.

Хамид сумрачно глянул на меня и ответил:

– Нет, нельзя. Я жду известий. Я должен быть на месте – либо дома, либо в типографии.

– Всего на два дня, – настаивала я. – Прошло уже два месяца, новостей нет, а со следующей недели начнется учебный год. Пусть у детей останутся приятные воспоминания. Хоть одно в жизни путешествие с родителями.

Мальчики затеребили отца. Масуд стал проситься к морю, хотя и не знал, что такое море. Сиамак молча вцепился Хамиду в руку и с надеждой глядел на него. Я знала – своим взглядом он растопит отцовское упрямство.

– Муж Мансуре купил виллу на берегу Каспия, ты слыхал об этом? – продолжала я. – Мансуре меня давно упрекает: что ж это, все у них побывали в гостях, кроме нас. Мы бы и твоих родителей могли взять. Они же имеют право, и как давно они мечтают съездить туда вместе с сыном. Мы можем даже поехать на машине!

– Шоссе Чалус этот автомобиль не осилит.

– Так поедем по Хараз! Машина, ты говорил, новая – почему бы и не осилить? Мы гнать не будем.

Мальчики, каждый на свой лад, принялись уговаривать отца, и все было решено, когда Сиамак поцеловал ему руку. Наша взяла.

Родители Хамида не поехали с нами, зато порадовались, что после стольких лет мы отправляемся в семейное путешествие. Мансуре еще раньше уехала на север. Она позвонила Хамиду и с радостью продиктовала ему свой адрес. Наконец мы отправились в путь.

Покинув город, мы словно попали в иной мир. Дети были околдованы горами, долинами, лугами, они прилипли к окнам и долгое время не издавали ни звука. Хамид мурлыкал песенку, и я ему подпевала. Сердце до краев переполнилось радостью. Я произнесла молитву, которую обычно читают перед дорогой, и попросила Бога не отбирать у нас это счастье – быть вместе. Крутые склоны автомобиль одолевал с трудом, но это не имело значения: чем дольше длится дорога, тем лучше.

К обеду у меня были заготовлены отбивные. Мы выбрали красивое место, остановились и поели. Дети пустились гоняться друг за другом, радуя меня своим смехом.

– Поразительно, – сказала я, – как изменился Сиамак. Ты заметил, насколько он стал спокойнее? Он послушен, старается сделать приятное. Уж и не припомню, когда я последний раз бранила его. Раныпе-то мы ссорились что ни день.

– Я, признаться, не понимаю, что за проблемы у тебя с этим ребенком, – ответил Хамид. – По мне, так отличный парень. Мне кажется, я лучше его понимаю, чем ты.

– Нет, дорогой мой. Ты видишь, как Сиамак ведет себя, когда ты дома. Пока тебя не было, он был совсем другим. Ты бы не узнал в нем того мальчика, которого видел перед собой последние два месяца. Ты действуешь на него словно успокоительное.

– Уф! Не говори так! Нельзя, чтобы кто-то до такой степени зависел от меня.

– Но так оно и есть. И не только Сиамак, – напомнила я. – Не в твоей власти это изменить.

– При одной мысли об этом мне становится не по себе. Тревожно.

– Ну так не думай об этом. Не станем это обсуждать – будем просто наслаждаться, нам выпало несколько прекрасных дней вместе.

Мансуре приготовила нам светлую комнату с видом на море. При ней Хамид не мог ночевать в другой комнате, пришлось ему спать подле меня. Все мы с радостью впитывали в себя море и солнце. Мне хотелось загореть. Я распустила волосы и носила цветные платья с открытым воротом, которые недавно себе сшила. Пусть Хамид вновь глянет на меня с восхищением. Я хотела его внимания, хотела пробудить его чувства. На третью ночь он сдался, нарушил свой же многолетний обет и сжал меня в объятиях.

Та навсегда запомнившаяся поездка сблизила нас больше, чем годы семейной жизни. Я знала, что быть только хорошей хозяйкой – мало, Хамид ждал от меня большего. Я старалась как можно больше читать и обсуждала с ним то, что вынесла за годы чтения из его книг. Я старалась заполнить пустоту после исчезновения его друзей, делясь с ним своими мыслями, заводя разговор о социальных и политических проблемах. Постепенно он убедился, что и я разбираюсь в политических и общественных вопросах, он даже научился ценить мой ум и надежную память. Я перестала быть в его глазах отсталым ребенком, необразованной женщиной.

Однажды, когда я напомнила ему забытую цитату, он сказал:

– Как обидно, что с такими способностями ты не продолжила обучение. Попробуешь сдать экзамены в университет? Я уверен: если будешь учиться дальше, ты многого добьешься.

– Вряд ли я смогу сдать экзамены, – возразила я. – Английский у меня слабоват. И потом, как быть с детьми, если я вздумаю учиться?

– С детьми – как и тогда, когда ты готовилась к получению аттестата. И дети стали постарше, у тебя теперь больше свободного времени. Запишись на курсы английского языка, а еще лучше – на подготовительные курсы к вступительным экзаменам в университет. Ты все сможешь, чего захочешь.

После восьми лет одиночества наступила пора подлинной семейной жизни, и я смаковала ее приятные моменты. Той осенью, благо Хамид во второй половине дня оставался дома, я пошла на подготовительные курсы. Я не знала, долго ли еще Хамид пробудет с нами, но пыталась выжать все из каждого драгоценного дня. Я думала, что группа распалась и что вот так, по-семейному, мы будем теперь жить всегда. Хамид постоянно нервничал и все ждал телефонного звонка, но я тешила себя мыслью, что и это скоро пройдет.

Об их организации я по-прежнему ничего толком не знала. Однажды в разговоре попробовала спросить.

– Не надо расспрашивать меня о людях, о нашей деятельности, – остановил меня он. – Не в том дело, что я тебе не доверяю или думаю, будто ты не поймешь, а просто – чем меньше знаешь, тем для тебя же безопаснее.

Больше я не давала воли своему любопытству.

Осень и зима прошли тихо. Расписание Хамида понемногу менялось: раз в неделю или в две звонок все же раздавался, и мой муж исчезал на день-другой. Весной он заверил меня, что угроза миновала, никого из членов группы не выследили, и почти всем удалось добраться до безопасного убежища.

– То есть все это время они скитались бездомные? – всполошилась я.

– Не так, – сказал он. – Они скрывались. После первых арестов их адреса попали в руки тайной полиции, и многие вынуждены были покинуть свой дом.

– Даже Шахрзад и Мехди?

– В первую очередь. Они лишились всего. Спасли только записи и документы.

– У них было много добра?

– О, семья Шахрзад дала за ней такое приданое, что можно было бы два дома обставить. Разумеется, большую часть вещей она постепенно раздала, но многое еще оставалось.

– И куда они делись, бросив дом, что же они делали?

– Стоп! Не входи в детали.

Весной и летом Хамид несколько раз уезжал надолго. Настроение у него заметно улучшилось, и я позаботилась о том, чтобы никто не знал о его отлучках. Сама я тем временем усердно училась, готовилась к вступительным экзаменам. Меня и Хамида зачисление в университет обрадовало, моих родственников изумило, но всех по-разному.

– Зачем тебе университет? – спрашивала матушка. – Ты же не собираешься стать доктором?

По ее мнению, единственный смысл университетского образования – стать врачом.

Отец был счастлив и горд и не мог нарадоваться:

– Твоя директриса говорила мне, какая ты способная, но я и сам это знал, – сказал он. – Жаль, что никто из мальчиков на тебя не похож.

Али и Махмуд сочли, что я так и не избавилась от детских причуд, а мой муж, бесхребетник, не умеет со мной справиться: он не мужчина и лишен понятия о чести.

А я летала словно на крыльях. Гордая, уверенная в себе. Все складывалось по-моему.

Я устроила праздник для Манижэ, которая недавно вышла замуж – до того я все не находила времени, чтобы воздать честь ей и ее супругу. После стольких лет взаимного отчуждения наши родственники собрались за одним столом. Разумеется, Махмуд и Али уклонились от приглашения под тем предлогом, что там будут женщины без чадры, но Этерам-Садат пришла и привела своих бойких и шумных детей.

Я была так счастлива, что ничто не могло меня огорчить или стереть улыбку с моего лица.

В жизни появился новый ритм. Я отдала Масуда в детский сад возле дома и большую часть домашних дел выполняла ночью, чтобы с утра спокойно уйти в университет, оставив Хамиду и детям готовый обед.

Похолодало. Осенний ветер раскачивал ветви деревьев и стучал ими в окна. Днем моросило, к ночи с дождем смешался мокрый снег и сыпал все сильнее. Хамид только что уснул. Я сидела и думала о чем-то своем. Зима наступила внезапно – хорошо, что я успела достать теплые вещи.

Было около часу ночи, я готовилась ко сну, и звонок в дверь пригвоздил меня к месту. Сердце отчаянно забилось. Я переждала несколько мгновений, уговаривая себя, что этот звук мне послышался, но вот уже и Хамид стоит в холле, лицо искажено страхом. Мы молча уставились друг на друга.

С трудом я выдавила из себя:

– Ты тоже слышал?

– Да.

– Что нам делать?

Натягивая брюки поверх пижамных штанов, он приказал:

– Задержи их, как сможешь. Я поднимусь на крышу и уйду по намеченному маршруту – тогда можешь открывать. Если это они, включи во всем доме свет.

Он поспешно надел рубашку и пиджак и побежал к лестнице.

– Погоди! Возьми свитер, пальто, что-нибудь теплое…

Звонок звонил не умолкая.

Хамид вышел в дверь, которая вела на крышу, я только успела кинуть ему оказавшийся под рукой свитер. Затем я постаралась совладать с собой, напустила на себя сонный вид, закуталась в пальто и спустилась по лестнице в передний двор. Меня сильно трясло.

В дверь уже колотили кулаками. Я включила уличное освещение, чтобы Хамиду все было видно с крыши, и отперла дверь. Кто-то тут же распахнул ее, ворвался во двор и захлопнул за собой дверь. Это была женщина в чадре с цветочным узором – явно чужой, ей она и лодыжки не закрывала. В ужасе я уставилась на странную гостью. Мокрая чадра соскользнула на плечи, и я задохнулась:

– Шахрзад!

Она поднесла палец к губам, умоляя молчать, и шепнула:

– Выключи свет! О чем вы двое думаете, как можно было включить свет!

Я глянула на крышу и выключила свет.

Шахрзад промокла до костей.

– Иди в дом, ты простудишься, – тихо позвала я.

– Ш-ш! Молчи!

Мы стояли за дверью и прислушивались, не донесется ли с улицы какой-нибудь звук. Тишина. Через несколько минут, словно внезапно лишившись сил, Шахрзад прислонилась к двери и соскользнула на землю. Сползла и чадра. Шахрзад уперлась руками в колени, уронила голову на руки. С ее волос стекала вода. Я подхватила Шахрзад под руку и с трудом подняла ее. Сама идти она не могла. Я подняла с пола чадру и взяла Шахрзад за руку – горячая. Слабая, беспомощная, она покорно следовала за мной наверх.

– Нужно тебя обсушить, – сказала я. – Ты совсем разболелась, да?

Она кивнула.

– Вода горячая, иди, прими душ. Я принесу тебе одежду.

Также не сказав ни слова, она вошла в ванную и какое-то время простояла там под душем. Я собрала кое-какие вещи, которые могли бы ей подойти, отнесла в гостиную простыни и постелила ей на полу. Шахрзад вышла из ванной и оделась. Она все не открывала рта, и вид у нее был – как у заблудившегося ребенка.

– Ты, наверное, голодна.

Она покачала головой.

– Я подогрела молоко. Надо выпить.

Молча, покорно, она выпила молоко. Я проводила ее в гостиную, и она уснула, даже не успев как следует укрыться. Я подтянула одеяло повыше, выключила свет и закрыла за собой дверь.

Только тогда я вспомнила про Хамида. Неужели он так и сидит на крыше? Я осторожно поднялась по лестнице на чердак. Так он стоял, согнувшись, под скатом крыши, в глубине площадки.

– Ты разглядел, кто это? – шепнула я.

– Да, это Шахрзад!

– Так что же ты не выходишь? Она не опасна.

– Еще как опасна! Нужно выждать и посмотреть, не привела ли она за собой хвост. Сколько времени прошло с тех пор, как она тут появилась?

– Полчаса… нет, уже три четверти. Если бы за ней шли, они бы уже были здесь, разве не так?

– Необязательно. Иногда они выжидают, пока все соберутся. Рейд тщательно планируется и готовится заранее.

Меня снова затрясло.

– А если в нашем доме проведут рейд? Нас тоже арестуют?

– Не пугайся, ты ни к чему не причастна. Даже если тебя арестуют, ты все равно ничего не знаешь. Тебя отпустят.

– А как они убедятся, что я ничего не знаю? Должно быть, с помощью пытки!

– Выкинь глупые мысли из головы, – посоветовал он. – Все не так примитивно. Нужно быть сильной, а если предаваться таким мыслям, утратишь уверенность. Скажи мне, как она? Что она говорила?

– Ничего. Ей не под силу говорить. Думаю, она очень больна. У нее тяжелая простуда, мне кажется.

– Шахрзад и Мехди оказались на виду. Их опознали. К ним в дом явились в первую очередь, и они уже полтора года прячутся в подполье. Они долгое время оставались в провинции, пока мы подыскивали им убежище. Значит, их снова обнаружили.

– Они, несчастные, уже полтора года скитаются?

– Да!

– Где же ее муж?

– Не знаю. Они были вместе. По доброй воле они бы не расстались, что-то случилось… Возможно, его арестовали.

Сердце ушло в пятки. Меня пронзила мысль: Мехди знал, где мы живем.

В ту ночь Хамид дежурил на крыше до утра. Я отнесла ему теплую одежду и чай. Утром я пораньше разбудила детей, накормила завтраком и проводила одного в школу, другого в сад. По дороге я все время оглядывалась, высматривая, нет ли чего подозрительного, необычного. В каждом взгляде со стороны, в каждом движении мне мерещился скрытый смысл. Отведя детей, я купила продукты и вернулась домой. Хамид спустился с крыши.

– Не знаю, что делать, – сказал он. – Пойти как обычно в типографию или остаться?

– Думаю, лучше вести себя как обычно и не привлекать внимания, – сказала я.

– Ничего странного на улице не заметила?

– Нет, вроде все нормально. Может быть, это как раз ненормально, что все выглядит нормально. Может быть, хотят, чтобы мы перестали остерегаться.

– Это уже фантазии, – остановил меня Хамид. – Думаю, я подожду пока дома, поговорю с Шахрзад, расспрошу, что случилось.

– Нет. Бедняжка измучена, больна. Хочешь, я позвоню в типографию и скажу, что ты сегодня на работу не выйдешь? Можешь пока немного отдохнуть, пока она не проснулась.

– Звонить нет смысла. Все привыкли к тому, что я порой не выхожу на работу. Я никогда не предупреждаю звонком.

Шахрзад пролежала в постели до часу, казалось, она не спит, а лишилась чувств. Я сварила большую кастрюлю репового супа, замариновала мясо для кебаба. Помочь ей восстановить силы. От той Шахрзад, какую я знала, осталась разве что половина. Я сходила в аптеку и купила успокоительное, сироп от кашля, жаропонижающее. Дети вот-вот вернутся. Я зашла к больной и тихонько прикоснулась рукой к ее лбу. Температура все еще высокая. Шахрзад тут же очнулась и рывком села в постели. Несколько мгновений она с недоумением смотрела на меня и на все, что ее окружало. Она не понимала, где оказалась, который час.

– Не бойся, – ласково сказала я. – Успокойся, пожалуйста. Это я, Масумэ. Ты в безопасности.

Вдруг она все припомнила и с глубоким вздохом снова опустилась на подушку.

– Ты очень ослабла, – сказала я. – Садись, поешь супа. Немножко супа, лекарства, и снова спать. У тебя тяжелый грипп.

Большие глаза Шахрзад наполнились скорбью, губы задрожали. Притворившись, будто я ничего не замечаю, я вышла и в холле наткнулась на Хамида.

– Проснулась? – спросил он. – Мне нужно поговорить с ней.