Текст книги "Сезон пурги и пепла"

Лугин не отчаивался, он звал и звал, давая себе лишь короткие передышки, чтобы окончательно не потерять голос. И наконец старый учитель с замиранием сердца услышал: «Эгей, Луги! Ты всё ещё жив, старая перечница?»

– Не дождёшься, – с широкой улыбкой проворчал философ.

Азарь показался справа. Поначалу он представлялся старику лишь маленькой размытой точкой на фоне мрачных деревьев.

Однако по мере того, как приближался ученик, его очертания становились всё более чёткими.

Азарь огибал проклятую весь по широкой дуге, чтобы ненароком не попасть в радиус действия колдовской пурги. Парень еле передвигал ноги от усталости, но, кажется, был вполне себе цел.

Добравшись до учителя, он уселся на вещевой мешок и тотчас отправил в рот несколько горстей свежего снега. Азарь устало выдохнул и заговорил:

– Луги, ты не поверишь, что я там нашёл! Пошли.

Заинтригованный до крайности учёный взвалил на плечи вещевой узел и отправился следом за учеником, который уже вышагивал впереди так, как будто успел хорошенько отдохнуть.

Они обогнули проклятую весь по следам Азаря и вышли с противоположного конца. Однако вместо того, чтобы повести учителя в её сторону, молодец всё дальше уходил в лес.

Поначалу старый философ недоумённо следовал за ним, но со временем увлёкся и стал с интересом осматриваться. Внимание Лугина Заозёрного приковали деревья. Они оставались всё такими же голыми, больными и уродливыми, но на ветвях стали попадаться украшения в виде завязанных разноцветных ленточек.

Это был весьма распространённый обычай среди неревских народов: девицы по весне после определённых таинств, веселья и хороводов делали «узелки» кто на что – на здоровье, на исполнение желаний, но чаще всего, конечно, на крепкую любовь.

От обычных «узелков» местные ленты, тем не менее, отличались весьма серьёзно: ими к деревьям были привязаны волосы. Небольшие, что не вдруг и заметишь. Прядки и локоны торчали то тут, то там из-под всех без исключения «узелков».

А это уже больше походило на оберег от нечисти или сглаза, чем на простую завязку на суженного. И, судя по количеству «узелков», тут явно знали, от кого беречься.

– Неужели тебя не было так долго? – между делом заметил Лугин, дивясь тому, как глубоко обратно в лес они успели зайти.

– А ты что, даже не заметил моего отсутствия?

– Да у меня там знаешь, сколько развлечений было? Как-то не до тебя!

Так, дружески подтрунивая друг над другом, философы выбрались на широкую поляну.

И тут старый философ встал как вкопанный, выдавив изумлённое: «О».

Поляна была усеяна костями, а в её центре стоял прямоугольный каменный алтарь. Побуревшие от времени кровавые разводы не оставляли никаких сомнений насчёт его назначения. У жертвенника направили острые пики в небо каменные обелиски, по одному на каждую сторону света. Поляну по кругу обступали голубые сосны, на которых, если приглядеться, можно было рассмотреть кости какой-то мелкой живности.

Азарь красноречиво посмотрел на учителя.

– Однако, – заключил тот.

– Именно, – кивнул Азарь. – Даже если здесь на самом деле нет никакого языческого божества, то его культ вполне себе налицо. Святилище, затерянное в глухих лесах, кровавые жертвоприношения… Здесь как будто ожили страшные сказочки, которыми любят пугать Храмовые скалы, а, Луги?

Лугин Заозёрный несколько раз задумчиво кивнул. Он подошёл ближе к алтарю и присел перед ним на корточки. Кончиками пальцев старый философ коснулся красивых, искусно вырезанных в камне магических символов. Которые, впрочем, ни о чём ему не говорили.

– Это в самом деле очень любопытно! – сказал учёный. – Я думал, в Горнем уже не осталось мест, подобных этому. У нас появилась возможность живьём увидеть религию, чьи корни, возможно, теряются глубоко в веках. Древнее веры Храмовых скал… Невероятно!

– Ну вот, а ты идти не хотел!

– Да, но как нам теперь пробраться туда?

Азарь усмехнулся.

– Ну, если представить, что защита имеет нечто общее с известными нам чудскими охранными заклятиями, то нужен кто-то, кто уже бывал в проклятой веси. Чтобы он провёл нас туда.

Лугин с сомнением хмыкнул.

– Да кому мы там нужны? Такие защиты создаются не для того, чтобы потом привечать кого ни попадя.

Азарь загадочно улыбнулся.

– Да и потом, – продолжал старый философ, – допустим, нас проведут. Где гарантия, что не затем, чтобы потом растянуть на этом самом камне?

Азарь улыбнулся ещё шире.

– Вот чёрт! – хмыкнул Лугин, догадавшись.

– Будем ловить на живца, Луги.

– Дёрнул же чёрт отправиться в дорогу с этим сорвиголовой! – старый философ возвёл очи горе. – Дедер с ним, на живца так на живца. Но где мы рыбака возьмём? Кто их знает, может, справляют свои кровавые жертвы раз в году по весне?

– Мы их позовём, Луги. Да так, что не прийти они не посмеют…

Первым делом Азарь забросал снегом жертвенник, а после, нарвав, веток, замёл их следы на снегу. Вышло весьма скверно: жёсткие, лишённые листвы прутья скребли по снегу так, что следы, конечно, заметали, но дураку было ясно, что здесь кто-то хорошенько поработал.

Тогда молодой философ снял кафтан и попытался замести следы им. Вышло куда лучше, но, если бы на капище взглянул сам Азарь, он непременно бы сразу понял, что здесь что-то нечисто.

Поэтому Азарь не поленился и небольшим железным котелком мало-помалу перетаскал снег с заметённой после колдовской пурги поляны и хорошенько засыпал здесь всё так, будто у жертвенника уже очень давно не появлялся даже лесной зверь, не говоря о человеке.

Потом парень снова пересёк незримую черту охранного заклятья и некоторое время просто стоял там, дожидаясь, пока метель скроет те места, откуда он брал снег для жертвенника.

Напоследок Азарь собрал хворост и сложил костёр. Он запалил его в стороне от капища, но не так чтоб уж сильно далеко. После того как огонь разгорелся, молодой философ привалил пламя лапником – чтобы коптило сильнее.

– Как думаешь, Луги, когда наши весьцы увидят дым из своего святилища, как быстро они будут здесь?

– Меня больше интересует, что они сделают с нами после такого страха, – проворчал Лугин.

– Вот скоро и узнаем…

Лугин Заозёрный проследил за указующим перстом ученика и увидел, как от проклятой веси к ним несутся пятеро верховых. Лиц пока нельзя было разглядеть, и философы не могли с уверенностью сказать, действительно ли они птичьи.

– Быстро они, – хмыкнул Лугин.

Азарь достал из вещмешка недоеденную тушку землеройки и, насадив её на ветку, сел перед костром. Парень невозмутимо разогревал нехитрую походную снедь, и ощущение было такое, будто во всём мире его интересует только эта остывшая мышь.

Лугин всецело доверял своему ученику: он прекрасно знал, каким до омерзения рискованным, но в то же время искусным интриганом был Азарь, и тем не менее старому философу всё равно было не по себе. Он тоже сел, чтобы унять постыдную дрожь в коленках, и грел руки над костром, то и дело посматривая на приближающуюся кавалькаду.

Когда весьцы оказались достаточно близко, чтобы их рассмотреть, стало ясно, что никаких птичьих голов у них, конечно же, нет. Это были обычные люди, такие же, как в любом другом захолустье – бородатые, угрюмые, насторожëнные. А с чего бы им не насторожиться, когда от их святой земли невесть откуда повалил дым?

Вершники стремительно приближались.

Старый философ подозрительно покосился на ученика: что у того на уме? Если бы этот проходимец чаще посвящал учителя в свои безумные планы, возможно, Лугин чувствовал бы себя сейчас куда спокойнее. Хотя, зная Азаря, могло быть и в точности наоборот.

Как бы то ни было, но Лугину оставалось только гадать относительно замыслов парня.

Как он поступит?

Попытается задурить весьцам голову – стр. 122

Честно расскажет, что им нужно попасть в весь – стр. 61

Рискуя быть замеченным, Азарь нырнул в снег и медленно пошёл вдоль забора. Он двигался короткими перебежками в то время, когда эти люди о чём-то меж собой переговаривались или читали какие-то заклятья. В момент, когда наступала тишина, замирал и философ.

Подобравшись как можно ближе, однако на безопасное расстояние, Азарь прижался лицом к проёму между двумя штакетинами и стал всматриваться.

Шестёрка незнакомцев тем временем успела запалить уже три факела, каждый из которых светился малиновым. У каждого встало по два весьца. Всё это были мужики от восемнадцати до тридцати лет. Их лица было хорошо видно в свете странного огня.

Мужики достали по кухонному ножу и нанесли себе по ране. Каждый по-своему: кто-то лишь проткнул подушечку пальца, а кто-то от души полоснул по ладони. Потом весьцы по одному капнули кровью в огонь. Один из мужиков заговорил – как назло именно тот, что был дальше всего от Азаря.

Молодому философу пришлось напрячься из последних сил, чтобы разобрать хоть что-то. Конечно, Азарь понял далеко не всё, но и того, что он услышал, было достаточно, чтобы навести на некоторые размышления.

А была лишь небольшая фраза: «Возьми нашу кровь, Позвид!»

Потом загудели и все остальные. В обрывках их фраз Азарь разобрал только: «Не губи» и «Смилуйся».

Неподалёку хрустнул снег.

Азарь вздрогнул и нервно оглянулся. Ночь по-прежнему была тиха, и рядом как будто бы никого не было. Молодец некоторое время напряжённо всматривался в темноту, но так ничего и не разглядел. Решив, что и без того испытывал судьбу слишком долго, он осторожно двинул к избе Глухаря.

Когда Азарь оказался на месте, все тихо спали. Разумеется, кроме Лугина. Как только ученик показался на пороге, Лугин Заозёрный тотчас напустился на него с расспросами.

– Ах ты, старый пердун! – зашипел Азарь. – Я там от холода чуть кони не двинул, а он всё одно да потому. Ты б сначала накормил меня, обогрел. А там бы уже и вопросами своими заваливал.

Лугин и впрямь пристыженно замолчал и быстренько натаскал полный ушат тёплой воды, чтобы с мороза не сварить ученику ноги. Позже, когда ступни чуть отойдут, можно будет и горячее подлить. Но уж точно не сейчас.

Азарь сел на лавку и с блаженной улыбкой опустил в ушат ноги. В руках у молодца тут же оказалась ладья, от которой шёл ароматный пар отвара из кипрея и мяты.

Поначалу Азарь так и сидел, прижимая тёплую ладью к себе. Потом он медленно и осторожно начал пить. После этого Лугин принёс ему тёплой юшки с хлебом. И только тогда, уминая хлеб и прихлёбывая бульон из деревянной ложки, Азарь заговорил.

Он рассказал учителю обо всём.

– Ничего не понимаю, – развёл руками старый философ. – Тут что, всё волшебное? Медведи ходят на двух ногах и чёрт знает что ещё вытворяют, вокруг веси колдовской заслон, который впускает только своих и тех, кого они приведут, теперь ещё местные проводят какие-то подозрительные ритуалы.

– Проклятая весь, Луги. Видимо, в чём-то молва не врёт.

– Очень интересно, – заключил Лугин Заозёрный. – Думаешь, все эти чудеса происходят от местного божества?

Азарь кивнул.

– Да, их Позвид – сразу видно, что мужик крутой. И нравом тоже. Они просили его о милости.

– Думаешь, их «Не губи» имелось в виду буквально?

– Мы видели пустые избы в глухой веси, Луги. Как ты думаешь, откуда они?

Старый философ вздохнул и задумчиво потёр подбородок.

– М-да, дела, – протянул он. – Но чего они боятся? А?

– Может, нас? – предположил Азарь. – Дескать, жили спокойно десятилетиями, а тут здрасьте – свалились как снег на голову. Подлей ещё горяченькой воды, а?

Лугин механически плеснул три ковша кипятка и уселся рядом с учеником, усердно начёсывая бороду.

– Может, и мы, – сказал он наконец, – а может, тут происходит что-то ещё. Поинтереснее…

– Для начала можно спросить у Маклы, – предложил Азарь. – Если я увидел именно то, что она хотела, может, объяснит чего?

Лугин кивнул.

– Возможно. Ну какова! Ох, малыш, если девка окажется и впрямь так умна, какой пытается казаться…

– Луги, ты что, серьёзно?

– Она права! – развёл руками старый философ. – Такой ум не должен загнивать в дремучем захолустье. Мы с тобой могли бы дать ей самое лучшее образование, какое только может быть в Горнем мире. Мы освободили бы её разум от всех предрассудков, и, возможно, – возможно! – получили бы величайшего философа всех времён, который изменит мир!

Азарь усмехнулся:

– Ай, Луги, она просто напомнила тебе тебя самого, признай это!

Философ насупился и отвернулся. Потом нехотя буркнул:

– Может быть. Но если мы хоть немного похожи, тогда мы обязательно должны освободить бедную девочку. Я даже представить себе не могу, как она выросла такая… – он неопределённо помахал над головой руками. – Среди этого всего. Тех, у кого есть хоть зачатки разума, надо вырывать из общества дремучих кретинов, Азарь.

– Ладно, ладно, Луги! Ты только не кипятись!

На том и порешили.

После того как Азарь хорошенько пропарился, а Лугин избавился от всех следов их бодрствования этой ночью, философы завалились спать.

В полдень их разбудила Куропатка. Глухарёвская жена была не на шутку обеспокоена длительным сном. Во-первых, она сама и муж проспали сегодня дольше положенного, а во-вторых, эти двое спали так, что вовсе походили на покойников.

Женщина долго пытала, чем таким их вчера напоил Азарь. Тот изо всех сил отпирался, дескать, отваром, после которого ты полон сил, – только и всего. Чужеземцев спасло то, что Глухарь с Куропаткой и впрямь проснулись в самом лучшем расположении духа и пребывали в весьма бодром состоянии. Да ещё и сами философы дрыхли так, что в конце концов Глухарь поверил, что эти двои напились отвара вместе со всеми и точно так же проспали всю ночь, ни разу не встав с полатей.

К обеду появилась Макла. Она снова уселась за стол вместе со всеми и во время еды всё бросала пристальные взгляды на философов. Лугин опасался чем-нибудь себя выдать и старался не смотреть на девчонку вовсе. Азарь улучил момент и подмигнул ей.

Обед закончился.

Глухарь попросил Азаря нарубить дров, а сам в это время утащил за собой Лугина к подполу. Хозяин спустился вниз и подавал оттуда берестяные туески и небольшие бочонки с соленьями, а старый философ всё это принимал и выставлял на стол.

Азарь успел сложить в поленницу несколько расколотых брёвен, когда из-за угла показалась Макланега. Девочка тащила под мышкой отцовские гусли. Азарь поморщился: хоть бы завернула во что-нибудь инструмент, холодно же!

А морозы и правда ничуть не собирались спадать. Трещали такие, что молодой философ от души рубил широкие чурки, будучи одетым в полукафтанчик, под который он крест-накрест повязал на грудь шаль, и всё равно парню не было жарко. А вздумай он бросить топор, так наверняка околел бы в два счёта.

Макланега куталась в шубу из лисицы. Красный вязаный шарф девчонка намотала на шею так, что заодно и скрыла под ним половину лица. Наружу выглядывали только чёрные глазищи.

– Надо поговорить! – выпалила несносная девица.

Азарь огляделся, но рядом никого как будто не было.

– Не боись, нас никто не услышит!

Макланега уселась на завалинку и, поставив гусли на колени, принялась лупить по ним всей пятернёй. Инструмент рыдал и выл, как будто его пытали все черти дедеровой кузницы.

Азарь сморщился и выхватил гусли. Присев на колоду, на которой только что рубил дрова, он принялся подщипывать каждую струну по очереди да туда-сюда поворачивать шпенëчки.

– Ты рехнулась, так на них играть! Эдак и струны порвать недолго.

– Всё равно не твои! – фыркнула девица и выхватила гуселки назад. – Дай сюда! Нам главное – какой-то шум создавать, чтоб никто мимохожий не подслушал. Если спросят, чего это мы тут шепчемся, скажем, что ты меня играть учишь.

Азарь хохотнул:

– Да кто ж на морозе-то учит?

– Скажем, что вообще-то ты учил меня в тепле, но потом пошёл рубить, а я следом увязалась. Ну, невтерпёж мне, чё не ясно-то?

Азарь улыбнулся и потрепал её по меховой шапочке. Девочка грозно засопела и отдёрнула голову.

– Да, мать, в тайной службе Родова с такими талантами тебя бы целовали и спереду, и сзаду!

– Так отведи меня в этот Родов! – прошипела Макланега. – Может, у меня там и впрямь всё сладится… Вы ходили ночью куда-нибудь?

Азарь кивнул и поставил на колоду очередное поленце. Присел, как следует размахнулся и всадил колун в неровный спил. Топор увяз в крепкой древесине. Философ занёс топор уже вместе с чуркой и со второго раза расколол на две неравные половины.

Макла тихо насиловала гусли.

– И как? Видели что-нибудь интересное?

Азарь пожал плечами.

– Да так… У нас в Лихоборе на каждом углу такие же ритуалы проводятся. Что это, кстати, было?

Девочка бросила играть и посмотрела на него исподлобья.

– Обряд. Неужели не ясно?

– Это я понял. Вчера эти люди просили у Позвида пощады, что это значит?

Макланега снова начала медленно перебирать струны.

У Азаря от этих звуков переворачивалось нутро.

– Видишь, какие морозы стоят? – ответила Макла. – Снега толком не выпали, сейчас все озимые побьёт – опять голод будет. Если посевы поморозит – это смерть, Азарь. Вот наши и просят Позвида не губить. Умерить своё ледяное дыхание. Хотя бы до поры, как снег нормально ляжет.

Азарь разочарованно кивнул.

Дело в том, что он заранее ожидал чего-нибудь невероятного, вроде того, чтобы проклятой веси угрожали какие-нибудь ледяные великаны, а местные просили Позвида о заступничестве. Или просили этих самых великанов о помиловании. А тут просто какие-то морозы. Да каждая вторая весь или слобода на Мырьском континенте просит местных духов или каких-нибудь святых о чём-то подобном. Чтоб морозом всходы не побило, чтоб вовремя дожди пролились, чтоб не лило слишком долго. Да всякий, кто кормится землёй, хоть раз в жизни участвовал в каком-нибудь обряде со сходными целями.

Мелко. Азарь ждал большего.

Макланега перестала играть и пристально всмотрелась в чужеземца.

– В чём дело? Ты как будто расстроен.

Азарь вогнал топор в колоду и повернулся к девочке.

– Макланега, скажи мне, кто такой Позвид? Чем он занимается вообще? Откуда взялся?

– Ты что, совсем о нём ничего не знаешь? – подозрительно спросила девочка, как будто сомневалась, что такое вообще может быть.

– Совсем.

Азарь вернулся к своему делу. Макла задумчиво проговорила:

– А я думала, это всякому известно. Позвид – бог. Бог всего. Когда ещё не было света, не было ни дня, ни утра, а царили только вечная ночь и вечный холод, в этом мраке правил Позвид. Когда светлые боги создали мир, он спал. А когда проснулся, то убил всех богов и снова стал править всем. Позвид любит поспать. Когда он спит, земля постепенно оттаивает, и наступает лето. Но когда он начинает ворочаться, просыпаясь, растения это чувствуют и увядают. Деревья сбрасывают листву, трава желтеет, ну, и так далее. В этом году он проснулся что-то раньше обычного, и, видно, в плохом настроении. Чуешь, как мороз трещит? Это Позвид гневается.

Макланега договорила и спрятала закоченевшие ладони под полы шубки. Поёжилась.

Над забором показались четыре головы каких-то парней. Рожи у всех четверых были как на подбор – исключительно паскудные. Увидав девчонку, они растянулись в похабных улыбках.

– Что, Нега, играть учишься? Учись, учись. Подрастёшь – ублажишь нас даже лучше, чем твоя бабка в своё время это делала!

Макланега вспыхнула от гнева.

– Видать, не зря тебя матушка Негой назвала – понежимся с тобой знатно!

Парни заржали пошли своей дорогой.

– Хочешь, я догоню и выбью из ублюдков всё дерьмо? – предложил Азарь.

Девочка опустила голову так, что выбившиеся из-под шапочки кудри закрыли её лицо.

– Лучше забери меня отсюда.

Философ вздохнул и вогнал топор в колоду.

Где-то вдалеке завыла собака.

– Ладно, пошли греться! – сказал Азарь и, набрав охапку дров, скрылся в избе.

Лугин и Глухарь к тому времени достали все соленья, вместе подновили кое-чего в подполе и теперь пили травяной отвар с творожными ватрушками. Куропатка суетилась у печи.

– О! – воскликнул хозяин. – Нега! – Азарь видел, как передёрнуло от этого девчонку, и теперь понимал почему. А Глухарь закашлялся, сообразив, что назвал гостью при чужаках настоящим именем, и быстро поправился. – Гхрм… Мышка! А я уж думал, это наш музыкант гусли дерёт, а дрова рубить кого вместо себя снарядил!

– Он меня играть учил, – насупилась девочка.

– Ну, и как? Удачно?

Макла села на краешек лавки, подышала на красные от холода руки и ударила по струнам.

У Азаря отвисла челюсть. Девчонка, оказывается, играла лучше него.

– А! – воскликнул Глухарь. – Девка-то наша! Могёт?

– Не то слово, – отозвался Азарь.

Макланега просияла и гордо взглянула на Азаря, задрав нос.

Молодой философ долго и пристально на неё глядел.

Застолье тем временем текло своим чередом. Лугин с Глухарём окончательно спелись и начали бражничать. Хозяин много шутил и громко смеялся над своими шутками. Чем дальше, тем глупее они становились, и чем ужаснее были шутки, тем чаще они касались постельных утех. И тем меньше Глухаря интересовало, что старый философ смеётся всё реже.

Азарь вдруг заметил, что Куропатка сидит к нему как-то постепенно всё ближе и ближе да знай себе подливает браги. Отчего становилось ещё более неловко.

И неловко было от взгляда Макланеги. Во взгляде этом смешалось многое: это был и стыд перед высокоучёными гостями за всё, что им приходится выслушивать, и невыразимая тоска оттого, что вот подобные разговоры за столом – сама жизнь Маклы, и запредельное желание никогда больше не иметь ничего общего с подобными людьми.

В этот самый момент Азарь решил, что заберёт Макланегу из проклятой веси.

В этот момент открылась дверь и в сенях раздался топот.

Азарь повернулся к выходу. На пороге стоял Вуда с двумя подручными за плечами. Староста обвёл присутствующих взглядом и помрачнел, увидев здесь дочь.

– Мышка, а ну геть отсюда!

Девчонка отчаянно посмотрела на Азаря, а потом вылетела из-за стола, прихватив гусли.

– А вы, господа сказочники, пожалуйте за мной, – сурово вымолвил староста. И добавил: – Только без глупостей.

Азарь и Лугин переглянулись.

Подчиниться – стр. 50

Бежать – стр. 56

– Вот скоты, – процедил сквозь зубы молодой философ и выбрался из сугроба.

Всё тело затекло и одеревенело от холода. Колени подгибались на каждом шагу, руки тоже не слушались. Азарь прекрасно понимал, что защитник из него сейчас не ахти какой, однако ж лучше, чем совсем ничего. В крайнем случае поднимет крик.

Несмотря на снегопад, в проклятой веси большинство дорожек было так хорошо утоптано, будто зима идёт уже месяц с гаком. Азарю пришлось припомнить всё, чему его учили следопыты в Родове. Там снег примят чуть сильнее, здесь явно кто-то мазнул по сугробу совсем недавно – верхушка ещё продолжает медленно осыпаться, даже по лаю собак Азарь был способен определить, в какой стороне шляется больше полуночников.

Они уже натянули Грае мешок на голову и вдавили в сугроб. Один вязал ей руки бельевой верёвкой, другой заворачивал подолы шерстяных юбок. Девка сучила ногами и отчаянно отбивалась. Рот ей, видимо, успели чем-то заткнуть или завязать уже поверх мешка, поскольку девица могла только мычать.

Чтобы у жертвы не оставалось никаких сомнений насчёт того, кто пришёл её спасать, Азарь громко кашлянул и заговорил:

– Ба! Да в вашей веси те ещё ночные забавы! Нашему Лихобору и не снилось!

Парни вздрогнули и порскнули в стороны. Первый – тот, что вязал девчонке руки, – с места перемахнул через забор и был таков. Второй запутался в уже спущенных штанах и, сев голой задницей в сугроб, попятился.

Азарь добрался до него и, завернув руку, положил мордой на снег. Потом связал парню руки и ноги его же собственным кушаком и только после этого подошёл к Грае.

Девчонке действительно завязали рот красным лоскутом поверх холщового мешка, который натянули Грае на голову, чтобы она не узнала своих насильников.

– Всё хорошо, – тихо сказал Азарь. – Всё закончилось. Сейчас я тебя развяжу, только ты не ори. Я тебя развяжу, и мы вместе пойдём к старосте, чтобы он во всём разобрался. Кивни, если поняла.

Грая закивала.

Азарь снял с неё мешок и развязал руки. Увидев лицо своего спасителя, девушка томно вздохнула и захлопала глазками. А потом в поле её зрения попался один из незадачливых насильников. Темень стояла такая, что хоть глаз коли, но каким-то образом девушка узнала его.

– Брячеслав? – выпалила она скрипучим, как дверь, голосом. Должно быть, пока вязали рот, и за горло хорошенько прихватили.

Тот поднял голову и посмотрел на размытое пятно, которым в этот момент ему предстала девушка.

– Я не хотел, Грая, – сквозь слёзы прошептал негодяй.

Азарь фыркнул. Он прекрасно помнил, что именно Брячеслав и был главным вдохновителем сего мероприятия.

– Сейчас сходим до старосты, пусть Вуда разбирается, кто что хотел.

– Я не виноват, правда! Грая!

Девица разревелась. Азарь хотел её обнять, утешить, как-то привести в чувства, но сегодня ему явно не суждено было сделать хоть что-то, чего бы он там ни собирался.

За соседним забором вспыхнуло малиновое зарево.

Азарь поспешил к ограде и заглянул за неё. Примерно в двух сотнях шагов от него стояло шестеро. Они творили какие-то пассы руками, а напротив них стоял факел. Он и горел тем самым малиновым цветом. От него не резало глаза, и в целом было даже вполне легко смотреть.

Азарь оглянулся – девицы, как и негодяя Брячеслава, след простыл. Азарь выругался. По-хорошему стоило догнать обоих.

Сначала как следует намять бока недоноску, а потом представить обоих пред светлы очи родителей и старосты. Но в таком случае Азарь рисковал упустить что-то важное.

Чем они тут занимались? Что это за огонь такой? Сколько ещё таких факелов сейчас расставлено по всей проклятой веси? И неужели это именно то, ради чего Макланега и посоветовала философам прогуляться после полуночи?

Вопросы множились. И решать, как всегда, надо было быстро.

Догнать беглецов – стр. 38

Остаться и попытаться выяснить, что здесь творится – стр. 37

Азарь задумчиво кивнул.

– Да, что-то я об этом не подумал. Сомневаюсь, что они нам чем-то помогут, но, с другой стороны, чем чёрт не шутит? Вот только где нам их искать?

Азарь огляделся.

– Чёрт меня дери, если я понимаю, куда мы с тобой забрались, Луги.

– Надо попытаться найти то самое место, где проходил медведь с хворостом.

Азарь кивнул.

Другого варианта у них всё равно не было, поэтому философы решили начать поиски утром. Всё равно уже темень стояла такая, что ничего нельзя было разглядеть.

Костёр решили не разжигать, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Для ночлега поставили шалаш, где кутались в полукафтанчики и тулупы, которые Азарь снял с весьцев. А мороз при этом становился всё сильнее.

В конце концов философы сдались и принялись за костёр. Скоро стало ясно, что это всё равно пустая затея: хворост, что удалось найти, весь промёрз и на растопку не годился.

Поэтому мужчины были вынуждены бросить свои попытки и двинуться в путь. Спать им сейчас было нельзя, иначе философы бы просто замёрзли к утру насмерть.

Когда вдалеке уже забрезжил рассвет, а мужчины окончательно выбились из сил, впереди показались три точки. Они стремительно приближались.

Через несколько мгновений стало ясно, что это медведи. Причём несутся они со страшной скоростью и прямо на философов.

– Как думаешь, Луги, какова вероятность, что это обычные топтыгины, которые забыли впасть на зиму в спячку?

Старый философ молчал.

– Вот и я так думаю, – кивнул Азарь. – Судя по всему, весьцам пришла в голову та же светлая мысль, что и нам. Только обратиться к медведям за помощью они успели раньше. Да и будем честны: если бы довелось выбирать между тем, кому помочь, не думаю, что мишки выбрали бы нас…

– Осталось только понять, они здесь затем, чтобы убить нас или схватить?

– Я думаю, Луги, скоро мы это узнаем…

Громкий треск на миг отвлёк философов.

Оглянувшись в сторону, они увидели, как с другой стороны к ним несутся ещё пятеро огромных бурых медведей, и все вопросы отпали сами собой.

Медведи не причинили им вреда. Просто взашей дотолкали до поляны, где передали с рук на руки людям Вуды. Вот те уже хорошенько намяли бока философам и поволокли обратно в сторону капища.

Скоро их нагнала процессия поющих весьцев. И все вместе они двинули к каменному жертвеннику.

Снова.

Ступайте на стр. 77

Следующим же утром философы ушли от комов. Прощание получилось холодным. Никто бы не признался, но на самом деле всем стало легче оттого, что Азарь выбрал шаткий мир вместо крепкой войны. И оттого каждому было стыдно за себя.

Комы в тот вечер так и не пришли к единому мнению, стоит ли ударить по Позвиду первыми или лучше повременить. Поэтому решили подождать, когда придёт в себя и окрепнет Кудер, чтобы рассудил: на чью сторону встанет, так и поступят.

…Весь день, пока шли, Азарь и Лугин молчали. И только когда стали устраиваться на ночлег, молодой философ заговорил:

– Мне тоже жалко Макланегу. Но, какими бы серьёзными ребятами эти медведи ни были, им не тягаться с божеством. А оно тут, судя по всему, реально существует. Мы можем положить всех комов как одного, лечь сами, но так ничего и не добиться. Кому от этого станет легче? – Азарь говорил, убеждая Лугина, но на самом деле будто бы себя самого. – Макла умная, я думаю, даже умнее своей бабки. Ей хватит ума, чтобы подстроиться и жить дальше.

А потом он вспомнил, что там говорили о ней те ублюдки, что проходили мимо в день, когда философов посадили в холодную. И к горлу подступил ком.

Как специально, нигде не было пустотелых брёвен, и беглецам пришлось сооружать себе шалаш из объёмистых еловых веток. Пол они выстелили прелой хвоей, кой-какими листьями, мхом и лапником – куда же без него? Поверху шалаш утеплили, насколько возможно, ветками да корой. И наконец, философы закутались в тулупы убитых весьцев поверх собственных и завалились спать.

Но сон никак не шёл.

К утру они кое-как забылись в зыбкой дремоте, но вскоре проснулись, ещё засветло, и пошли дальше – на восток. Туда, откуда явились.

Морозы спали, а к полудню началась оттепель.

Через два дня Лугин Заозёрный и Азарь вышли к людям.

Уже переходя околицу, на самых воротах Азарь обернулся и посмотрел на мрачный зимний лес.

– Я вернусь, Макла.

КОНЕЦ