Текст книги "Сезон пурги и пепла"

Ждать у моря погоды было просто невыносимо. Азарь уже сто раз пожалел об этом. Молодой философ никак не мог усидеть на месте и всё метался по светёлке, как дикий зверь, запертый в клетку. Он то усаживался за стол и барабанил по нему пальцами, то мерил светлицу шагами из угла в угол, а то зачем-то несколько раз поднимался наверх и подолгу там пропадал.

Млада тоже с трудом могла справиться с волнением. Остаться и ждать действительно было самым безопасным решением, вот только это ожидание выматывало хуже любой, самой изнуряющей дороги. Уж девушка-то знала.

Самым спокойным, по крайней мере на вид, оставался Лугин. Сначала Заозёрный плотно поужинал, а потом весь оставшийся вечер пытался развлекать девицу разговором – непринуждённым со своей стороны и вымученным с её.

Когда в сенях хлопнула наружная дверь, старик и девица тотчас замолчали и в напряжении уставились на вход. От лестницы раздался дробный топот – это Азарь спускался со второго этажа, чтобы скорее узнать, что решили комы.

– Трес? – удивился Азарь. – Ты что здесь делаешь? Я думал, что ты со своими вождями.

– Они сейчас заняты тем, чтобы перепрятать то, что ты так неосторожно отыскал.

Лугин и Млада недоумённо переглянулись.

Азарь подозрительно прищурился:

– Что ты имеешь в виду?

– Конечно же, то, что если до сего момента храм Беера никто из комов не нашёл, то и не должен был. А тебе вместе со своим учителем лишь бы сунуть куда-нибудь свой любопытный нос!

– Так ты сам нас попросил о помощи, – развёл руками Азарь.

– Я попросил убить эту стерву, а не разбираться, что тут у нас к чему! – выпалил ком, указав на Младу.

Девица ойкнула и прижалась к Лугину.

Азарь между тем подошёл к Тресу и оглядел того, будто бы видел впервые.

– Ты точно Трес?

– ДА, – прорычал ком.

– Странно, – заключил Азарь и отошёл подальше.

По пути он схватил учителя за воротник и выволок того из-за стола. Старый философ сначала посмотрел с удивлением на Азаря, а потом, будто ища поддержки, на Младу. Та сидела, чуть не плача от ужаса. Лугин дёрнулся к ней, но Азарь его остановил.

– Стой на месте, Луги, – сказал Азарь и добавил очень тихо: – И будь готов бежать наверх.

– Эй, а меня спасать не надо? Дескать, кому нужна эта баба глупая?

– Прости, Млада, но не думаю, что тебя ещё можно спасти.

Трес расхохотался.

– Ты слишком умный Азарь для человека, который совершил столько ошибок.

– Я ничего не понимаю! – выпалил Лугин Заозёрный. – Млада, не плачь, пожалуйста, и ступай наверх. Мы тут сами разберёмся.

– Сидеть! – рявкнул ком, и девушка вся сжалась. – Она никуда не пойдёт!

– Да какого дедера здесь творится?! – рассвирепел старый философ. – Может мне кто-нибудь объяснить, наконец?

– Даже если это и действительно Трес, Луги, то он кто угодно, но не ком. Кажется, я нашёл то, что он скрывал всё это время, притворяясь комом. И теперь пришёл убить нас, чтобы мы не выболтали тайну.

– Да, но вожди тоже её знают, – пролепетал старый философ и с надеждой посмотрел на Треса.

Тот вскинул лапы и пригвоздил обоих философ молниями к стене. Млада бросилась бежать, но ветвистая вспышка догнала и её.

Скребя когтями по деревянному полу, Трес медленно подошёл к мужчинам.

– Эти трое пока согласны со мной, что остальным комам не стоит знать ни о чём. Но если вдруг они передумают, то всегда могут отправиться за вами.

Трес забросил старика себе на горб, как коромысло, взял Азаря за ногу, а мгновение спустя точно таким же образом Младу и за раз выволок всех троих из терема.

Когда Трес спускался с крыльца, снег перед его лапами, как живой, разбегался в сторону, обнажая буро-жёлтый дёрн. Тот, кто годами выдавал себя за кома, побросал людей друг на друга в центре небольшой полянки, которую по краям обступали снежные сугробы. Трес вытянул вперёд лапы и ударил потоком огня. Чудовище не остановилось до тех пор, пока от Азаря, Луги-на и Млады не осталась только кучка пепла. Тогда Трес опустил лапы, а снег тотчас лёг на место, укрыв собой место сожжения. Снег лёг так ровно, что ни за что нельзя было заподозрить, что на этом месте могло случиться хоть что-то.

Трес вернулся в терем. Там он потушил печь и все лучины. Уходя, накрепко запер дверь, и никто из комов не услышал больше о двоих безлепах и млаве, что какое-то время жили в тереме вождей. Даже сами вожди.

Никто так и не узнал о древнем храме Беера, тотемного бога комов. Трес позаботился об этом, уничтожив последние свидетельства его существования. А когда Мунда, Зок и Кудер окончательно позабыли обо всём, что было связано с тремя людьми, то Трес добрался и до книг, которые вожди вынесли из библиотеки.

Комы продолжали жить себе как прежде.

И Треса это вполне устраивало.

КОНЕЦ

Философы шли и с интересом осматривались по сторонам.

Избы дымили. Там и здесь раздавался заливистый собачий лай. Весело галдели дети. Уже запертый по загонам на зиму домашний скот мычал, блеял и ржал на все лады. Где-то вдалеке даже звучал гнусавый наигрыш не то жалейки, не то волынки – так сразу и не разберёшь.

В общем, весь как весь – ничего необычного. Ничего такого, что говорило бы о том, что она проклята или хотя бы что там творится какая-то чертовщина.

Всё казалось нормальным.

По коротким улочкам спешили по своим делам люди. Вполне себе обычные – с человеческими лицами и даже без каких-то явных физических уродств.

Все они таращились на пришельцев в таком диком изумлении, что в какой-то момент Лугину показалось, что это у него вместо носа вырос клюв. Должно быть, чужаков здесь видели нечасто.

Местные девки, как и в большинстве других городов, где Лу-гину доводилось побывать вместе с учеником, бессовестно строили Азарю глазки. Их даже не смущало то, что рядом отираются местные парни.

Лугин Заозёрный мимоходом подумал, что вот из-за одних таких взоров у философов на пару-тройку недоброжелателей теперь больше.

Азарь обращал внимание немного на иное. Во-первых, он запоминал дорогу, которой их вели. Во-вторых, ученик слушал и старался не упустить ничего из разговоров. Но здесь его часто ждало разочарование, поскольку стоило чужакам появиться, как все пересуды тотчас стихали.

…Староста был низенький старикашка с каким-то лисьим выражением лица. Он носил странное для Неревской равнины имя – Вуда. Оно приличествовало скорее какому-нибудь обитателю Мошуарских островов, нежели Мырьского континента.

Вуда принимал нежданных гостей в бане, ибо ещё не известно, кого принесла нелёгкая с той стороны околицы. Может, вообще навии – духи, укравшие человеческий облик, пожаловали. Таких под родную крышу пускать боязно. А в бане и без того всякая нечисть по ночам собирается.

Староста сидел за небольшим квадратным столом, где любил пробавляться кружечкой пива или кваса после парной. У его правого плеча навис здоровенный узколобый детина, больше похожий на арапейских чугайстеров, чем на человека.

– Меня зовут Пазей, – говорил Лугин Заозёрный, – а это вот мой сын, Азарь. Мы сказочники. Ходим от города к городу, от веси к веси, рассказываем истории – сказки, былички, былины.

Вуда брезгливо поморщился.

– Былины под гусли и гудки сказывать принято, – проскрипел староста. – А у вас даже драной жалейки, боюсь, не найдётся. Кому ты тюльку гонишь, чужак? Ты ещё, может, и умеешь сказочку рассказать, да шубу в портки заправить, но спутник твой уж точно не сказитель. Даром что личиком нежным вышел, но такого оглоблей не перешибёшь. Я убийц за версту чую, и сын твой как раз из таких. Если бы ты сказал, что он твой тельник, я бы, быть может, и поверил. Но ты почему-то решил выставить меня дураком. Мне это не нравится, Пазей. И ты мне тоже не нравишься.

Азарь усмехнулся.

– Благодарю, хозяин, на добром слове. Но ты преувеличил мою выправку. Как раз намедни нам немного намяли бока лесные разбойники, и все наши инструменты остались у них. Ещё до того, как мы добрались до комов. Мунда, конечно, хотел найти негодяев, но тех и след простыл. Ты молодец, сразу понял, что сказитель у нас Пазей, а я так – вещички перетащить да на гуслях ему подыграть.

– На гуслях? – зло расхохотался старик. – Ты? Да я сжую свою бороду, если ты хотя бы знаешь, с какой стороны их держать надо!

Азарь расплылся в зубастой улыбке.

– Вели принести мне инструмент.

Староста махнул рукой, и детина нехотя удалился.

– Самые интересные сказки – это те, в основе которых лежит сама жизнь, – изрёк Лугин Заозёрный со всем пафосом, на который только был способен.

– Ты это к чему? – насторожился Вуда.

Старый философ пошёл напрямик.

– Ну, может, пока твой подручный бегает за гуслями, расскажешь чего? Быличку какую или хотя бы байку?

Азарь и Лугин сидели прямо напротив старосты. Впускать их в избу, конечно, поостереглись, но из уважения к вождю медведей, специально для пришельцев приволокли стол и накрыли его всякими разносолами. Проголодавшиеся за время пути философы уминали снедь за обе щёки.

– Нет! – фыркнул Вуда. – Какие к лешему байки? У нас, вон, запасы делать надо. Зима близко. Вы тут ещё со своими сказками…

Азарь и Лугин переглянулись, но крыть было нечем, и философы замолчали.

Явился подручный. Здоровяк поставил на стол небольшие крыловидные гусли на шесть струн. Первая струна была оборвана. Гусли жалобно зазвенели, лишь коснувшись столешницы.

Азарь взял инструмент с лицом дикаря, перед которым поставили модель последнего достижения механиков. В общем, при виде молодого философа староста едва не покатился от хохота. Защипнув верхнюю струну, чужак недовольно скривился – гусли были расстроены до безобразия. Да и вообще, на таких не бог весть что можно сыграть. Азарь подкрутил немного там и здесь, а потом кое-как сыграл пару наигрышей.

– Я так и думал! – прокаркал староста. – Никакой ты не музыкант, а самозванец!

– Струн мало, – невозмутимо отвечал Азарь. – Как прикажешь на пяти играть, если в аккорде самое меньшее три струны участвует?

– Да, – отмахнулся Вуда. – Плохому танцору и яйца мешают. В общем, поживёте у нас пару дней, только потому, что за вас просил Мунда. А там я бы советовал вам, ребятки, убираться подобру-поздорову.

– Тату! Разве же так можно?!

В баню ворвалась голенастая девчонка лет девяти-десяти. На ней был старенький, но чистый овчинный полушубок и шерстяная косынка, из-под которой, как два уголька, выглядывали огромные чёрные глазищи. Под мышкой девочка держала красивые лировидные гусли струн на одиннадцать, а то и вовсе на тринадцать.

– Мак… – начал староста, но осёкся. Если гости с большой земли таки злые духи, им совершенно незачем знать настоящее имя девочки. Даром что за них комы просили. Те, поди, тоже не так чтоб совсем чистое племя. Поэтому Вуда поправился: – Мышка, не суй свой нос в такие дела! Не бабское это дело! А ну, геть отсюда!

– Ты же сам знаешь, что на этих гуслях играть просто невозможно! – выпалила Мышка, ничуть не смутившись тоном отца.

– Хороший музыкант на любых может, – надулся Вуда и отвернулся к окну.

– Да, но плохой не сможет играть даже на таких, – улыбнулась девочка. – Пусть попробует. Ну, нельзя же гнать людей только за то, что они не умеют хорошо играть на плохих гуслях!

Вуда зло посмотрел на дочь, потом перевёл взор на пришельцев. Азарь застыл в зубастой улыбке. Лугин устало дырявил старосту взглядом.

Вуда, вздохнув, махнул рукой.

Азарь бережно взял инструмент. Эти гусли не шли ни в какое сравнение с первыми. Здесь и впрямь было тринадцать струн – новеньких, упругих жильных струн. Они с одной стороны крепились на крепкие дубовые шпенëчки, а другим концом – на блестящую металлическую утицу. Азарь поставил гусли вертикально, продев левую ладонь в игровое окошечко, присущее всем лировидным гуслям, и ударил по струнам.

Удивился даже Лугин.

Азарь держал правую ладонь щепотью и играл замысловатым боем. Левой он, во-первых, глушил те струны, которые не участвовали в аккорде; а во-вторых, успевал подщипывать пальцами ту или иную струну. Таким образом в основной ритмический бой вплеталась мелодия, и возникало такое ощущение, будто одновременно играют сразу на двух инструментах вместо одного.

Когда парень закончил играть, все молчали ещё некоторое время.

– Так как, староста? Тебе бороду поперчить или с маслом съешь? – улыбнулся Азарь так располагающе, как только мог.

– Остряк? Ладно, – староста, наконец, взял себя в руки, – допустим, ты и впрямь музыкант, а этот сказитель. Зачем вы к нам?

– Мы ищем материал для наших сказок. А того, кто с нами им поделился, конечно, не обижаем. Ни деньгами, ни славой. Если вы нам расскажете какие-то свои местные легенды, весь Горний узнает, откуда мы их привезли.

– Нет у нас никаких легенд, – упирался Вуда. – Как долго вы собираетесь у нас пробыть?

Азарь и Лугин переглянулись. Слово взял молодой.

– Несколько дней, – уклончиво ответил он.

Вуда кивнул.

– Чёрт с вами. Посмотрим, какие из вас сказочники. Жить будете на дворе Глухарей. У них все дети как раз обженились, и в родительской избе освободилась пара лавок. – Староста навалился на стол. – Сверх меры не бухать, не буянить, девок наших не бесчестить. Это ясно, красавчик?

Азарь кивнул с самым невинным видом.

– Вот и славно, – кивнул староста.

Ступайте на стр. 68

Азарь с размаху влепил себе оплеуху.

– Чёрт возьми, Луги, для меня иногда загадка: как ты терпишь меня? Я же полный кретин!

– Я всё ещё тешу себя иллюзией, что однажды-таки сделаю тебя разумным человеком.

– Тогда вставай, старая перечница, время отдыхать ещё не настало.

Усталые и измученные, они двинули в путь.

Положение осложнялось тем, что им приходилось считаться с тем, что, возможно, где-то поблизости шныряют поисковые отряды Вуды. А старый философ не очень-то годился на то, чтобы скрытно передвигаться по зимнему лесу. Да и вымотанный Азарь, по чести сказать, годился не особенно тоже.

– Держись, Луги, держись, мой хороший. Сейчас разберёмся, – твердил Азарь, еле переставляя ноги.

Ночь была ясная, но даже голые деревья серьёзно препятствовали свету, и темень стояла почти кромешная. Азарь вооружился длинной палкой, которой прощупывал путь перед собой как снизу, чтобы ненароком обо что-нибудь не запнуться, так и сверху, чтобы случайно не выбить себе глаза веткой.

Старый философ шёл за ним след в след и инстинктивно шарил перед собой руками в страхе натолкнуться на что-нибудь, хотя ученик был в шаге от него.

– Я думал, что у тебя зрение как у кошки. Ты так уверенно шёл от старосты до глухарёвской избы, хотя темень стояла ещё хуже этой. Даже Макла отметила.

Азарь вздохнул и признался:

– У меня просто очень хорошая зрительная память, Луги. Я же не просто так всё время запоминаю дорогу, которой нас ведут. Вот как раз для подобных случаев. Но сегодня мне что-то слишком много пришлось запоминать, поэтому рисковать не будем.

Пока шли через лес, дважды всё-таки напоролись на патрульных Вуды, которых староста отправил по душу беглых философов. В первый раз Азарь и Лугин вовремя их заметили и схоронились в сугробе за кустами. Старик ошалело следил, как вдалеке проходят несколько тварей с птичьими головами. Говорящие медведи – это странно, но вот люди, чьи головы оборачиваются вороньими – это уже страшно.

Второй дозор заметил беглецов, как бы они ни прятались.

Философы вроде вовремя успели засесть за густым раскидистым кустом, но, очевидно, какой-то звук привлёк внимание, и клювы один за одним развернулись в сторону Азаря и Лугина.

– Луги, беги, – сказал Азарь и вышел из укрытия.

На ходу молодой философ сбросил второй тулуп, чтобы не мешал двигаться, и подумал насчёт своего полукафтанчика – а не сбросить ли и его? Но мороз трещал такой, что Азарь решил: лучше помирать от ран, чем от холода.

Птицеголовые неожиданно оказались совсем рядом. Не то это было оттого, что они умели быстро перемещаться, хотя за предыдущими такого не наблюдалось; не то причина была в усталости Азаря.

Философ надеялся, что весьцы после такого дня тоже будут не первой свежести.

Их было четверо. Все мужики, но разной комплекции – от тощих доходяг до крепких, явно привыкших к драке бойцов.

Первым Азарь бросился на самого здорового. С ним он собирался провернуть тот же приём с выбиванием колена, что и с прошлой тварью. Однако этот оказался на диво ловким. Он не просто ушёл из-под удара, но и успел весьма ощутимо заехать Азарю в челюсть. Философа мотнуло, и он тут же оказался в руках второго. Этот обхватил его руками.

Твари, очевидно, решили, что их дело в шляпе, поскольку первый же, кто подошёл, глупейшим образом открылся и получил пинок в грудь. Следующим движением Азарь высвободился из захвата и, нырнув весьцу под руку, вырвал её из сустава. Тварь дико заклекотала и рухнула в снег, держась за плечо здоровой рукой.

На философа бросились с трёх сторон. Азарь поймал правого за голову, чуть перенаправил и пробил его клювом грудь левого. Тварь взбулькнула и завалилась навзничь, утянув за собой и первого, чей нос застрял между рёбрами.

Вдруг плечо Азаря взорвалось болью, а сам молодой философ увидел, как очень мед-лен-но из него показывается клюв третьего. Потом парень ощутил толчок в спину, и клюв вышел наружу.

Азарь отмахнулся с разворота, но не попал и пропустил пинок в бок. Молодой философ не удержался на ногах. Он налетел на какой-то куст и упал в него, чудом не лишившись глаз.

В это время другая тварь успела высвободить свой клюв из груди товарища, и теперь уже двое ринулись на Азаря. Несколько мгновений он отбивался, но эти двое всё-таки извернулись и, заломив человеку руки за спину, вытащили из кустов.

К этому времени успел подняться весец со сломанным плечевым суставом. Его заметно шатало, он осторожно держал больную руку здоровой, однако же весьма угрожающе двинулся на Азаря с явным намерением хорошенько того клюнуть.

Вдруг раздался частый хруст снега, и из-за дерева вылетел бледный от ужаса Лугин Заозёрный. Он держал в руках рогатину с заострённым концом, которым целил прямо в спину птицеголовому.

Тварь услышала его и резко развернулась. Она даже успела сделать несколько шагов в сторону и наклониться, поэтому первый выпад старого философа прошёл мимо. Зато вторым Лугин распорол клювоголовому бок. Если бы Азарь не сломал ему руку, то, вероятно, весец ушёл бы и сейчас, но боль дала о себе знать, и старик наконец попал.

Тварь упала в сугроб, держась здоровой рукой за развороченный бок, и истошно заорала.

– Луги! Чёрт возьми, я рад тебя видеть, старая перечница!

Старый философ вскинул свою рогатину, как копьё, и замер. Его боевой запал уже иссяк, да и убивать живое существо, которое стоит и прямо смотрит тебе в глаза, было весьма трудно. Даром что это живое существо на самом деле непонятная тварь, которая искала тебя явно не затем, чтобы помочь по доброте душевной.

Клювоголовые тоже мялись на месте, явно не зная, что делать. С одной стороны, старик с рогатиной представлял реальную угрозу, да и поквитаться за товарища наверняка хотелось. С другой – броситься на него означало отпустить молодого, что тоже ничем хорошим закончиться не сулило. И выход они нашли следующий: один пристально следил за Лугином, а второй задрал голову и пронзительно запищал.

Азарь попробовал освободиться, но держали его крепко.

– Дёрнешься, и мы вырвем ему руки, – пообещал птицеглавец.

Второй продолжал горланить.

Философы понимали, что они зовут подмогу, но ничего путного в голову не шло.

Азарь предпринял ещё одну попытку вырваться, которая закончилась тем, что его положили носом в снег да ещё и уселись сверху.

Издалека уже раздавался топот.

Лугин, понимая, что всё пропало, бросился в атаку. Его палку быстро перехватили, а самого старого философа пинком положили рядом с Азарем.

Кусты затрещали, и из лесной темени появился тот, кого здесь меньше всего ожидали увидеть.

– Мунда! – с радостью выпалил Азарь. Он лежал в сугробе до половины лица и всё время отплёвывался, чтобы снег не засыпал ему нос. – А нас тут убивают.

Ком обвёл присутствующих взглядом и глухо заревел.

Первого весьца он уложил, хватанув того наотмашь. Клювоголовый взбулькнул и улетел куда-то в темноту, где и остался. Второй попытался сбежать, но от обычного медведя не больно-то побегаешь, а ком успел сбить его с ног ещё на полушаге. Задней лапой он проломил весьцу череп.

Того, которому Лугин распорол бок, добил Азарь. И только после этого тот замолчал.

– Что стряслось? – недоумённо спросил ком, осматривая место драки.

– Потом, Мунда, потом! – воскликнул Азарь и перебросил руку учителя себе через шею, помогая тому встать. – Сейчас здесь будут ещё такие же, надо убираться!

Ступайте на стр. 11

Азарь и Лугин вышли из терема засветло и осторожно двинули в сторону проклятой веси. Уже на самых подступах, почти перед околицей, их поймал один из дозоров Вуды.

Сначала философам слегка намяли бока, а потом привязали к дереву. Пятеро птицеголовых остались сторожить, а трое побежали в весь – предупредить старосту.

– Да что мы вам хоть сделали? – спросил Азарь, но ему никто не ответил. А чтоб языком не молол, ещё пару раз хорошенько двинули по морде.

Скоро проклятая весь ожила. Она наполнилась гулом, музыкой и лаем собак. Спустя самое короткое время за околицу вышли все местные от мала до велика. Весёлой толпой ряженых с гуслями и бубенцами они двинули в сторону леса.

Ни дать ни взять гуляние намечается.

Когда процессия добралась до деревьев, философов отвязали от дерева, но при этом привязали верёвками к трём дюжим молодцам, чтобы не вышло, как вчера. И все вместе они отправились вглубь той части леса, что принадлежала Позвиду.

Лес преобразился. Нет, он всё ещё оставался голым, уродливым и больным; на ветвях всё также висели чьи-то локоны, привязанные разноцветными лентами; здесь по-прежнему стояла могильная тишина, которую даже не нарушали, а скорее дополняли скрип снега под ногами и заунывное пение весьцев. Но теперь на деревья кто-то развешал гирлянды из разноцветных лоскутков и деревянные колокольчики. Последние медленно покачивались на ветру и издавали нестройный глухой звон, от которого кровь стыла в жилах.

Дорога к жертвеннику была усеяна перьями и головами птиц. В основном это были вороны, хотя глаз мог заметить и глухарей, тетеревов, голубей и даже воробьёв.

Капище заботливо расчистили и расстелили вокруг жертвенника красные ковровые дорожки. К двум обелискам были привязаны козёл и баран. Оба схваченные ремешками на мордах.

Философов привязали к двум другим обелискам лицом к жертвеннику.

– Скажи хоть, в чём мы провинились? – закричал Азарь, обращаясь к старосте.

Вуда в это время нервно и очень тихо толковал с какой-то сухой и противной на лицо бабой. Услышав пленника, он обернулся и поковылял к нему.

– Пятнадцать лет назад по весне ударили морозы, побило всходы, начался голод. Смерти. Дети ходили тощие, как стебли. В тот год мы знатно прогневали Позвида. Но даже тогда мороз не был таким сильным. А он, собака, – прости меня, Позвиде! – ныне с каждым днём только крепче. Мы пытались его задобрить, парень, честно пытались, но Вседержатель зол, как рой диких пчёл.

– Ясно, – заключил Азарь. – Вы решили, что это мы ему так не по нраву.

– А иначе не получается! – виновато развёл руками староста. – Всё началось, как только явились вы. Хоть перед смертью скажи, кто вы такие на самом деле?

– Мы посланники Позвида! – выпалил Азарь. – Он отправил нас к вам, чтобы нашими глазами увидеть, что к чему. И он крайне разгневан тем, как нас тут приняли!

Староста вздохнул, а два громилы рядом с ним громко расхохотались.

– Ну-ну… – покивал Вуда. – Что ж, посмотрим, так ли браво ты будешь встречать собственную смерть.

Староста собрался уйти, но Азарь его остановил:

– Постой! Если всё из-за нас, почему просто не вывести за околицу да не отправить, откуда пришли? Зачем так жёстко-то?

Вуда вздохнул и закрыл глаза. Вымолвил:

– Потому что, возможно, это всё-таки не из-за вас.

Азарь окрысился. Староста не обратил на это внимания. Он опустил голову и побрёл к жертвеннику, как будто к земле его гнуло невыразимое горе.

– Луги, думаешь, ему и правда стыдно или притворяется?

– Не знаю, Азарь. Мне кажется, что-то тут не то.

Местные разбились на три группы. Первая по-прежнему тянула свой напев. Вторая занималась тем, что готовила жертвенник и окуривала его разными травами. Третья группа куда-то исчезла.

Впрочем, вернулись они быстро, как и пришли сюда, – с песнопениями да под звон деревянных колокольцев. В центре толпы шла Макланега. Девчонка была белее снега. Её лицо опухло, а глаза покраснели от слёз.

Азарь и Лугин в ужасе переглянулись.

Дочку старосты подвели к жертвеннику и принялись раздевать в девять пар рук.

– Вуда, какого дедера?! – заорал Азарь.

Старик посмотрел на него с невыразимой печалью и ничего не ответил.

– Позвид может гневаться оттого, что ему одиноко, – печально произнесла какая-то баба, что мгновение назад окуривала жертвенник, а теперь стояла у обелиска Азаря. – В таких случаях ему дарят внучку. Это должна быть невинная дева, которая ещё ни разу не кровоточила.

– Идиотизм! – простонал молодой философ. – Эй, староста! Это же твоя дочь, мать твою! Твоя дочь!

Вуда послал ему ненавидящий взгляд, но промолчал.

– Как вы вообще можете такое вытворять? – увещевал Лугин Заозёрный. – Что ж вы за люди-то такие? Это же дитя! Это ваш ребёнок! Как так можно?

– Она – порченое семя, – процедила сквозь зубы всё та же баба. – Родилась от блаженной потаскухи и сама такая же. Всё в облаках где-то летала, бестолочь. Кем ещё жизнь веси выкупать, как не такими вот?

– Мрази… – прохрипел Азарь.

Баба пожала плечами и отвернулась от него.

К тому времени Маклу успели раздеть догола, а вещи бросили в сторону. На морозе тело девочки быстро пошло красными пятнами, а скоро и покраснело полностью.

Это было последней каплей.

– Мунда! – заорал Азарь.

Раздался утробный рык, и из леса повалили комы.

Они врывались в толпу ряженых и разбрасывали их, как поленца для игры в городки. С той лишь разницей, что у поленцев не хлестала после подобного кровь.

Растерянные весьцы сбились в кучу и дикими глазами наблюдали, как свирепые медведи разрывают их товарищей.

– Что стали, кретины? – взревел Вуда. – Хватайтесь за топоры!

Мужики будто очнулись. Вскинули колуны и потёсы. Подбадривая друг друга криками, весьцы бросились в бой.

И человек семь тут же смело ветвистыми молниями.

К Азарю подбежал Зок. Одним движением он разорвал путы, которыми молодой философ был привязан к обелиску, а другим освободил Лугина Заозёрного. Ни слова не говоря, ком бросился дальше.

– Луги, девчонка!

Учитель кивнул и бросился к жертвеннику. Неизвестно, откуда у него взялась прыть, но старый философ молодецки перелетал через самые разные препятствия – от каменных обломков до клубков дерущихся людей и комов. Каким-то образом Лугину удавалось разминуться и с секирой, и с медвежьей лапой. Через пять прыжков старый философ сгрёб с жертвенника ополоумевшую от происходящего Макланегу и, замотав её в собственный кафтан, опрометью бросился к лесу.

Азарь в это время разоружил здорового подручного Вуды, который пёр на него с колуном.

– Топор детям не игрушка. Эдак и пораниться недолго, – прокомментировал Азарь и всадил лезвие в птичью голову весьца.

Уперевшись носком в грудь клювоголовому, молодой философ кое-как вырвал топор из черепа и бросился вперёд. Азарь выбрал себе в противники двоих крепышей с ножами, но тут воздух прочертила молния и свалила одного из них, едва не задев философа.

– Твою мать! – выругался Азарь от страха и неожиданности.

– Не крутись под ногами! – посоветовал ему Мунда. – Лучше иди спасать свою девочку.

Азарь хотел уж было сказать, что она с Лугином, и всё в порядке, как сообразил, что старый философ – не такая уж надёжная защита. Кивнув, Азарь попытался выбраться с капища.

Но было уже поздно.

В пылу боя никто не заметил, что вокруг жертвенника бушует страшная пурга. Однако до самого места сражения не доходило и малейшего ветерка. Словно чудовищная метель просто была призвана отрезать этот клочок поляны от остального мира.

– Мунда, нас окружили! – заорал Азарь.

И снова опоздал.

С медведями сошлись в смертельном поединке будто сотканные из снежного марева огромные белые волки. Пурга исторгала их лавиной, точно порождая из ничего.

Комы встретили зверей беспощадным бушующим пламенем и треском рвущихся молний. Запахло озоном и палёной шерстью.

Волки не владели никакой магией, но их было так много, что этого и не требовалось. Молния убивала одного, а на его место из снежного заслона появлялось два новых. Огненный столб оставлял целую просеку из почерневших обугленных останков, а вместо них приходило в три раза больше.

От белых и бурых шкур рябило в глазах. В местах, где огонь соприкасался со снежным заслоном пурги, из частичек талой влаги возникала радуга. Она переливалась всеми цветами, как кусок волшебного и прекрасного мира, абсолютно чуждого в этом кровавом безумии.

Всё это заняло бы немало места на пергаменте, но в действительности Азарь успел отметил за считанные мгновения и вдруг осознать, что с появлением нового противника все клювоголовые оказались на нём.

Азарь пригнулся, чтобы пропустить рубящий удар колуном, и на обратном движении снёс клюв первой твари. Ко второй философ ловко зашёл за спину, благодаря чему загородился ею от третьей. Метнул топор. Он с глухим треском вонзился в грудь чудовищу, что раскручивало над головой цеп и пыталось зайти сзади. Тварь взмахнула руками и завалилась на спину.

Ещё двое напали с двух сторон. Азарь бросился на того, что показался ему ближе всех, но его пригвоздило к земле шальной молнией, снова чуть не убив и самого философа.

– Да чтоб тебя, скотина! – в сердцах выпалил человек и кувырком ушёл в сторону, поскольку уже не успевал вовремя развернуться к другому противнику.

От огня и молний снег под ногами растаял и превратился в грязь. Бурая холодная жижа противно хлюпала при каждом шаге и скользила, так и норовя опрокинуть с ног. А за некой невидимой чертой по-прежнему мела пурга. Ненастье разбушевалось такой силы, что с треском ломало деревья.

Отмахиваясь топором от очередного весьца, Азарь увидел Лугина. Старый философ уже содрал с кого-то тулуп для себя, а Макланегу замотал в женскую телогрею. Учитель стремглав нёсся через всё капище, таща девчонку за собой. Их преследовало четверо клювоголовых.

Азарь бросился на выручку.

Преследователи оказались на диво умелыми в драке. Азарю трижды чуть не снесли голову, прежде чем он разобрался с ними.

– Луги, какого дедера? Ты же смылся в лес!

– Это всё проклятая пурга! – оправдывался старый философ. Он размахивал перед собой подобранным цепом, не подпуская близко птицеглавцев. – Она поднялась сразу, как только мы ушли за обелиски. Сначала я бродил внутри, а потом вышел обратно сюда. И так несколько раз. Нас не выпустят отсюда, Азарь.