Текст книги "Сезон пурги и пепла"

Макланега беззвучно плакала и пристально смотрела на Азаря. Она верила, что человек этот увезёт её отсюда. Что раз он сам из дальних краёв, то сможет забрать туда и её. Точно так же, как жители проклятой веси могут ввести за снежный заслон кого захотят. Но теперь он стоял привязанный к обелиску, а она – раздетая донага на сумасшедшем морозе.

Макла разлепила губы:

– Помоги мне…

Она дрожала так, как Азарь ещё никогда не видел, чтоб дрожали. Девчонка тряслась, словно бесы изнутри рвали её на части.

– Потерпи, – одними губами произнёс молодой философ.

Он давно уже так и эдак прилаживался к узлам верёвок, что стягивали его запястья.

– Эй, ты что там делаешь? – окликнул его седобородый мужик с топором за поясом.

Он подошёл и проверил узлы на молодом пленнике. Как и следовало ожидать, они были почти развязаны. Мужик снова хорошенько их затянул и несколько раз врезал Азарю по лицу.

– Скотина глазастая, – прошипел ученик и сплюнул кровью. – Чтоб тебя черти взяли.

Рядом зажмурившись плакал Лугин.

Азарь пристально следил за Макланегой, и то, что он видел, ему крайне не нравилось. Краснота тела постепенно уступала место бледности. Взгляд девочки стал как будто менее осмысленным и подёрнулся поволокой.

Макла умирала.

Её окружили песнопевцы. Они водили вокруг девчонки два хоровода с противоположным ходом. Звенели колокольцами. Обсыпали просом и зерном. Макла стояла как высеченная изо льда, в полном оцепенении.

Откуда-то появились ряженые с бубнами. Эти тоже принялись сновать вокруг несчастной девочки и кривляться при этом.

Маклу наконец уложили на жертвенник. Четыре женщины в чёрных сутанах и накидках, весьма похожих на саахадскую паранджу, обступили камень. Каждая сжимала в ладони по серпу. Их острые концы вонзились в кожу девочки и прочертили несколько глубоких борозд. На что Макланега никак не отреагировала – кажется, её рассудок уже не мог осознавать происходящее.

Из ран медленно потекла вязкая кровь. На таком морозе она успела стать гораздо гуще своего обычного состояния. От неё даже почти не исходило пара.

Азарь зарычал в бессильной ярости. Он снова постепенно распутывал узлы, как в своё время его научили лазутчики-вурдалаки в Родове, но это уже ничего не меняло.

Маклу теперь мог спасти разве что Господь Бог, но у него явно были другие планы.

Подул ветер. При таком морозе это казалось жесточайшей пыткой. Азарь почти перестал чувствовать руки, а ноги и вовсе казались двумя ледышками, не способными сгибаться. Приходилось поторапливаться с путами, пока пальцы хоть как-то слушались.

Лугин Заозёрный затих, а через мгновение он сполз по обелиску вниз и замер на снегу. Должно быть, старый философ потерял сознание.

Песнопевцы, как стая ворон, кружили вокруг жертвенника и звенели в свои колокольчики. Их стройный монотонный гул забивался в голову, как вата, и делал мысли вязкими и неповоротливыми.

Ряженые отбивали на бубнах замысловатый ритм и ломались так, точно их корёжило в припадке.

Женщины в «парандже» налегали на тело Макланеги, выкачивая из неё последнюю кровь. Конечности девочки начинали синеть.

Остальные весьцы украшали ближайшие деревья. Свежими потрохами. В основном, здесь были кишки самых разных животных, но встречались и другие органы. Их раскладывали и развешивали на ветки, как игрушки и ленты перед праздником.

Чёрные жницы опустили свои серпы и отошли от жертвенника. Каждая заняла по обелиску, замерев подле него.

Макланега умерла.

– Скоты… – прохрипел Азарь.

На него никто не обратил внимания.

Весьцы закончили «наряжать» деревья и, взявшись за руки, встали в большой хоровод, внутри которого остались жертвенник с обелисками. Хоровод пошёл по кругу.

– Позвид! – взревел кто-то, и его крик подхватили. – Позвид!

Снег громко скрипел под их ногами.

Хруп.

– Позвид!

Хруп.

– Позвид!

Первая жница перерезает горло барану.

– Позвид!

Вторая проводит серпом по шее козла.

– Позвид!

Третья заносит серп над Азарем, но тот внезапно размахивается и бьёт её верёвкой в лицо.

– Позвид!

Бой бубнов. Звон деревянных колокольчиков. Стройный ритм шагов. Хруп, хруп, хруп, хруп.

Молодой чужак обвивает шею своей несостоявшейся убийце и перекидывает женщину через себя, ломая ей шею.

– Позвид!

Две другие бросаются с разных сторон, но молодой философ оказывается настолько ловок, что успевает поймать руку с серпом первой жницы в захват и ею же перерезать горло второй.

– Позвид!

К моменту, когда весьцы поняли, что происходит что-то неправильное, Азарь успел разобраться с мрачными женщинами в чёрных платках и сосредоточенно пилил серпом верёвку на руках Лугина.

На него бросились со всех сторон. Азарь вскочил на ноги и первого же весьца пинком отправил в полёт через тело мёртвого козла. Второму он начисто снёс голову серпом. Потом философ ушёл в кувырок.

В месте, где он только что стоял, столкнулись лбами несколько мужиков. Но только Азаря там уже не было. Теперь он вертелся волчком у них за спинами и колол местных направо и налево.

В прыжке молодой философ успел подобрать второй серп и теперь орудовал обеими руками, которыми владел почти одинаково. С самого детства Азаря учили убивать разными способами, а лазутчики в Родове помогли довести это умение почти до совершенства. Поэтому он мог превратить в оружие абсолютно всё. А уж такую вещь, как серп – с лёгкостью.

Ветер усиливался. Он гнул верхушки деревьев всё ниже. С веток дождём посыпались кровавые украшения.

Когда весьцы поняли, что проклятого чужака просто так, голыми руками не взять, они отбежали от него на несколько шагов и окружили.

Сообразив, что на него больше никто не нападает, Азарь на миг растерялся. Он стоял в центре неровного круга весь в крови и изодранной хламиде, в которую превратилась его одежда. В рукопашной Азарь успел немного согреться, и теперь от него валил пар.

Философ попытался разглядеть, как там Лугин, но его скрывали своими спинами хмурые весьцы.

Азарь вертелся, постоянно ожидая нападения со всех сторон. Но его не было.

Вместо этого тела весьцев в один миг чудовищно изломились. Раздался треск, от которого замутило бы и обладателя самых крепких нервов. Азарь видел, как на лицах местных выступили маленькие волоски. Они стремительно увеличивались, росли и оказались вдруг… Перьями! Челюсти весьцев хрустнули, выдвинулись вперёд и хрустнули снова. Они ломались до тех пор, пока не обратились чудовищными клювами хищных птиц.

В проклятой веси, оказывается, действительно жили люди с птичьими головами.

Они напали снова. Азарь заработал серпами вдвое быстрее, но, приняв наполовину птичий облик, весьцы будто избавились от цепей, сковывающих им движения. Теперь эти существа двигались куда проворнее прежнего, стремительнее, чем это вообще можно вообразить. Руками они били и рвали. Молодой философ то и дело пропускал удары несмотря на то, что каждый раз он убивал или хотя бы ранил кого-нибудь серпом.

Только теперь весьцы ещё и клевали. Это оказалось куда больнее обычных ударов.

Скоро из рук один за другим выбили серпы. Парень отступил к обелиску, стараясь держаться к нему спиной – какая-никакая, а всё же защита.

Поднялась метель. Вьюжило так, что задуло костёр, засыпало глаза, перекрыло дыхание. На расстоянии вытянутой руки уже ничего нельзя было разглядеть.

Азарь видел, как прямо перед ним падают птице-люди. Окоченевшие, замёрзшие насмерть весьцы лежали вокруг Азаря и слепо таращились на него невидящими, налитыми кровью буркалами.

Однако замёрзли не все. Парня схватили за руки и, дёрнув, поставили на колени. Азарь попытался вывернуться, но тело слушалось всё хуже. Плохо себя контролировали и те, кто держал. Поэтому они втроём растянулись на снегу – ученик философа и твари сверху.

Пурга отступила. На капище воцарился полный штиль, но за пределами невидимого круга бушевало такое ненастье, что с треском ломались деревья.

Наступила тишина, как будто все звуки разом исчезли.

Непостижимым образом в кольце ревущего бурана образовалась брешь более всего похожая на снежный коридор. Из него вышел старик. Крепкий, коренастый. Густые брови сурово съехались к переносице. На плечах сидела пятнистая шуба, на которой кляксами были небрежно намалёваны разные оттенки багрового и карминового. Он шёл, меся босыми ступнями снег. При ходьбе он опирался на длинный ледяной посох. За стариком следовало два огромных белых волка.

Когда Позвид вошёл на капище, коридор за его спиной тотчас замкнулся, превратившись в непроглядное белое марево. Волки, как стражи, замерли на месте.

Был ли это просто местный могущественный дух или действительно настоящее языческое божество, Азарь пока не мог сказать в точности. Однако молодой философ хорошо видел, что, когда Позвид проходил мимо противоположных обелисков, те мгновенно покрылись толстым слоем инея, став похожими на диковинных снежных ежей. Ему самому до Позвида оставалось ещё довольно далеко, но на одежде тоже появился иней, а на ресницах набрякли ледяные капли.

Позвид огляделся.

Весьцы – те из них, кто ещё мог стоять, – под суровым взглядом пали ниц.

– Что это вы такое учинили в моём святилище? – пророкотал Позвид, но ему никто не ответил. Все тряслись от холода и страха.

– Беспорядки! – заключил зимний хозяин. – Презрение к Покону. Забыли слово моё?!

Из толпы кто-то вышел, кажется это был староста. Он раззявил клюв и принялся лепетать странным каркающим голосом, что Позвидово слово и древний Покон здесь как чтили, так и чтут, а виной всему проклятые чужаки. Это они прогневали зимнего бога.

Пока Вуда пытался спихнуть всю вину на философов, Азарь нашёл взглядом Лугина. Тот сидел всё в той же позе, как потерял сознание, и не шевелился. Его успело хорошенько припорошить снегом, и теперь он больше походил на сугроб, нежели на живого человека.

Азарь стиснул зубы.

– Держись, Луги, – тихо процедил он.

Позвид взглянул на Азаря.

– Мы приготовили тебе внучку! – прокаркал Вуда. – И этих двоих, чтобы служили тебе, Великий, в твоём ледяном тереме. Но негодяй развязал верёвки и попытался бежать.

Позвид склонил голову на бок, разглядывая Азаря, как занятную зверушку. Потом его взгляд перекочевал на застывшего Лугина, а с него на тело Макланеги. И на ней взор зимней твари задержался дольше. Кажется, Позвид улыбнулся, но из-за густой седой бороды с иглами инея нельзя было сказать наверняка.

– Внучка, – мечтательно выдохнул он.

Макланега внезапно дёрнулась. Тонкие пальцы сжались в кулак и распрямились снова. Девочка медленно села. Открыла глаза, казавшиеся ещё более чёрными на фоне посиневшего лица.

Азарь ощутил, как силы покидают его. И молодой учёный не смог бы с уверенностью сказать, в чём была причина – в том, что он потерял слишком много крови, в обморожении или в страхе перед этим новосотворённым существом.

Существом, которое он хотел спасти.

Единственным здесь из всех, кто был достоин спасения.

Макланега между тем неловко, точно забыв, как двигаться, слезла с жертвенника. Однако с каждым шагом она ступала увереннее. По всему телу девочки тянулись кровавые разводы. В прорехах вскрытых ран виднелось мясо. Походя Макла подняла серп и остановилась перед птицеглавцем в одежде старосты.

– Ты пустил меня под нож, как барана, папочка, – выплюнула она, взирая, однако, на отца весьма равнодушно. Наверное, именно так и должны смотреть покойники.

Азарь заметил за собой, что и сам уже ничего не чувствует и, вероятно, следит за всем таким же пустым взглядом.

Вуда упал перед дочерью на колени. Он разинул клюв, но не смог издать ни звука. Так они и смотрели друг на друга ещё некоторое время – отец и дочь. Двое, стоявшие по разные стороны черты, что отделяла жизнь и смерть.

Два чудовища.

– Дочка, – наконец, выдохнул староста, и Макланега снесла ему голову.

Из тонких пальцев выскользнул серп и утонул в снегу.

Сзади подошёл Позвид. Положив ладони на тонкие плечи, он развернул Маклу к себе. Рядом с ним – таким могучим и суровым – девочка казалась ещё более хрупкой, будто хрустальной.

– Ступай за мной, дитя. Отныне все твои тревоги останутся здесь. – Девочка кивнула. Мрачный дед посмотрел на Азаря. – Вы тоже, слуги нам нужны.

И Азарь вдруг понял, что тело против воли несёт его туда, где ждали белые волки. Краем глаза ученик заметил, как медленно встал старый философ. И когда он догнал парня, то Азарь заметил ужасную трупную синеву кожи учителя.

Вероятно, он сам выглядел так же.

Остановившись у черты, которую сторожили волки, все четверо обернулись.

– Я недоволен вами, – бросил Позвид, осматривая весьцев. Они успели вернуть человеческий облик и стояли теперь с видом провинившихся детей. – Мор пятнадцать лет назад ничему вас не научил. Что ж, придётся повторить урок…

С этими словами он развернулся и быстро зашагал к волкам и философам. Следом плелась Макланега.

– А вы что встали? Ступайте, волки вас проводят.

Два бледных, как призраки, зверя тотчас подобрались и исчезли в бушующем снежном мареве. Азарь и Лугин пошли следом. Тела по-прежнему не подчинялись им. Они покорно шли за волками всё дальше вглубь пурги.

Скоро в этой густой непроглядной метели Азарь стал замечать силуэты. Сначала размытые и бесформенные они становились тем отчётливее, чем глубже заходили философы. И скоро они увидели их: иногда длинных, но чаще невысоких, худых, иной раз даже измождённых; с длинной густой косой и простоволосых, растрёпанных и аккуратных – всяких. Девочки не старше двенадцати лет, они с интересом наблюдали за новенькими, что отныне станут жить вместе с ними.

Азарь удивился, ощутив, как его взяли за руку. Повернув голову, он увидел Макланегу.

– Не бойся, – сказала она, – я с тобой.

КОНЕЦ

– Мне тоже жалко Макланегу. Но, какими бы серьёзными ребятами эти медведи ни были, им не тягаться с божеством. А оно тут, судя по всему, реально существует. Мы можем положить всех комов как одного, лечь сами, но так ничего и не добиться. Кому от этого станет легче? Отсюда надо убираться как можно быстрее, Луги. Мы вернёмся, но в другой раз.

После этого Азарь вернулся к делам.

Пустотелых брёвен, как назло, не нашлось, и беглецам пришлось сооружать себе шалаш из объёмистых еловых веток. Пол они выстелили прелой хвоей, кой-какими листьями, мхом и лапником – куда же без него? Поверху шалаш утеплили, насколько возможно, ветками да корой. И наконец философы закутались в тулупы убитых весьцев поверх собственных и завалились спать.

Встали они рано, ещё засветло, и пошли дальше – на восток. Туда, откуда явились.

Скоро солнце взгромоздилось на небосклон, окрасив мир ярко-красным цветом.

Морозы спали, а к полудню началась оттепель.

Через два дня Лугин Заозёрный и Азарь вышли к людям.

Они так и не вернулись в проклятую весь.

КОНЕЦ

Лугин вздохнул и покрутил головой.

– Ты, наверное, шутишь, Азарь. Я всю жизнь изучал различные религии и природу веры, а тут такой шанс не только понаблюдать за племенем язычников в их, так сказать, естественной среде, а ещё и изучить настоящее древнее божество! Которое умудрилось как-то дожить до наших дней и не попасть под карающую длань Храмовых скал! И я должен отказаться от такой возможности? Да ты никак спятил, приятель. Если ты думаешь, что я побоюсь того, что ты мне тут наплёл, то я оскорблён! Неужели за столько лет ты так и не узнал меня хорошо, Азарь? Я не боюсь. Я прожил отличную жизнь. Я знаю, что у меня есть тот, кто продолжит моё дело, кто сумеет добиться большего. У меня есть ты, Азарь. Поэтому мне нечего бояться, и мы совершенно точно идём и посмотрим на это диковинное племя людей с птичьими головами. Может, они окажутся такими же отличными ребятами, как и комы!

– Ладно, Луги, тебе виднее… – согласился Азарь. – Слушай, Мунда, а что там с этими слезами, про которые плёл Трес?

– Ничего. Мы всё перевернули в берлоге Треса и вокруг её, но ничего похожего не нашли.

– Я так и думал, – покивал Азарь.

Они шли через густой лес. Мужик-провожатый, который вёл их некоторое время, уверял, что проклятая весь находится примерно в тринадцати верстах от корчмы, в которой они познакомились. Однако Мунда привёл философов на место ещё до сумерек. Он объяснил это тем, что безлепы не знают тайных лесных троп, которые доступны комам. Лугин понял это так, что комы могут по этим самым тропам в считаные минуты преодолевать те расстояния, которые у обычных людей заняли бы дни, а то и недели.

Они прошли через странный мёртвый лес. Ещё один мёртвый лес, только этот совсем не был похож на жальник комов. Здесь стояли больные уродливые деревья. На многих из них трепались от ветра разноцветные лоскуты.

– Вот, Луги, тут и начинается земля язычников, – усмехнулся Азарь.

Скоро показалась сама проклятая весь. Навскидку там было семнадцать – двадцать дворов, обнесённых крепким тыном.

Мунда не дошёл до околицы около версты и остановился.

– Дальше мы не пройдём, – пояснил он. – Снежный заслон никого не пропустит без разрешения безлепов. Ждём.

Потом он прижал лапы к морде и что-то проревел. Через какое-то время из ворот выехало трое всадников.

– А головы у них человеческие… – разочарованно обронил Азарь.

– Может, это и хорошо, – сказал Лугин.

Оказалось, что с этими людьми комы давно знакомы и водят некие товарно-денежные отношения. Во всяком случае, именно эта троица всегда забирала медовые дары, которые приносили им медведи.

Мунда дал философам самую лучшую рекомендацию, он назвал их почётными гостями комов и братьями всего народа, после чего попросил мужиков устроить Азаря и Лугина у себя настолько, насколько те только пожелают. А взамен обещал столько мёду, сколько те смогут увезти.

Потом Мунда повернулся к философам и положил тем лапы на плечи. Оскалился – должно быть, такая была у комов улыбка.

– Здесь наши пути расходятся, друзья! – объявил он.

– Спасибо, что проводил, Мунда! – произнёс Лугин Заозёрный и крепко обнял медведя. – Вы потрясающее племя, и я счастлив, что на старости лет я всё-таки увидел своими глазами такое чудо, как вы.

– Я согласен с Луги. Удачи, Мунда, и постарайся, чтобы таких, как Трес, больше не появилось в вашем лесу.

Они расстались. Ком вернулся в свой терем, а люди, как и собирались, пошли вместе с тремя провожатыми из проклятой веси. Те из вежливости спешились и вели своих коней в поводу. Словоохотливостью весьцы не отличались и шли молча. Единственное, чего от них удалось добиться, что сначала гостей отведут к местному старосте, а там видно будет.

Ступайте на стр. 277

Комы к тому времени ещё не вернулись, и молодого философа встретили только Лугин и Млада. Оба успели порядком известись от ожидания того, что вот-вот отворится дверь, в горницу ступят вожди и спросят, куда делся второй безлеп, хотя обоим было велено сидеть себе смирно.

Пронесло.

Азаря усадили за стол. Лугин и Млада весь день прождали у окна, поэтому ничего не приготовили, и вечерять пришлось остатками вчерашней похлёбки с луком и хлебом. Всё это закончилось очень быстро – никто не наелся. Даже Млада, которая ела так мало, что чуть не ползёрнышка в день.

Азарь рассказал, что его вылазка ничего не дала, и на какое-то время светёлка погрузилась в тягостное молчание.

– Господи! – внезапно всполошилась девушка. – Сейчас комы вернутся, а в терему не метено! Ужин не сготовлен! Спросят, чем занимались весь день?

Азарь валился с ног от усталости, но понял намёк и послушно взялся за метлу. Над ним сжалились и выделили для работы только светлицу и сени. Лугин ушёл с веником наверх, а Млада принялась метаться между столом и печью.

Скоро очаг запылал жарче, а по терему разнеслись такие ароматы, от которых голодные животы философов ревели дикими зверьми.

К полуночи всё сладилось. Сели ждать хозяев.

Есть хотелось так, что хоть волком вой, а запахи стряпни Млады ничуть не помогали усмирению плоти. Мунда и компания, как назло, куда-то запропастились.

– Всё! – Азарь хлопнул себя ладонями по коленям. – Я больше не могу! Вы как хотите, а я собираюсь нормально пожрать наконец.

Молодой философ решительно встал и направился к печке. Лугин и Млада молча следили за тем, как он наливает себе целую плошку похлёбки, как нарезает хлеб с луком, потом наливает отвар из чабреца и календулы, и только после того, как Азарь положил перед собой перепелиную ножку с отварными кореньями, Лугин Заозёрный спросил:

– Хозяев ждать не будешь?

– Нет.

Парень с аппетитом ложку за ложкой наворачивал уже слегка остывшую похлёбку и причмокивал от удовольствия. Старый философ следил за ним взглядом строгого учителя, перед которым юный послух громоздит одну ошибку на другую.

– Азарь, тебе не кажется, что это как-то не очень походит на поведение приличных гостей?

– Прости, Луги, ты прав, – сказал Азарь и перестал причмокивать.

– Ты же понял, о чём я!

Молодой философ вздохнул и положил ложку в миску. Посмотрел на учителя.

– Я понял, Луги, но и ты пойми, пожалуйста: комов нет весь день, и неизвестно, когда они явятся. А я устал как собака и голоден как волк, – Азарь вернулся к похлёбке. Дальше говорил с набитым ртом: – Ты знаешь, когда они вернутся? Вот и я не знаю, что теперь, с голоду пухнуть?

Так они препирались ещё некоторое время, но в конце концов чувство голода оказалось очень серьёзным союзником Азаря, и в конце концов Лугин с Младой не устояли.

Все трое наелись от пуза и завалились спать, даже не раздеваясь.

Первой встала Млада. В страхе перед тем, что комы могут нагрянуть с минуты на минуту, девушка засуетилась у печи, чтобы скорее приготовить завтрак.

От шума проснулись философы. Лугин сразу бросился помогать Младе, а Азарь выждал некоторое время и, когда убедился, что комов всё ещё нет, решился на вторую вылазку.

Время шло к полудню. На улице стоял морозец, который нарядил деревья в пушистый иней. За ночь выпал снег, и теперь сугробы искрились в утренних лучах, как драгоценные камни.

С опаской косясь по сторонам, Азарь пробирался всё глубже в селение комов. Медведи любили жить наособицу, и молодому философу нечасто встречались местные жители. Но когда встречались, Азарь не упускал случая переговорить с ними. Особенно с теми, кто успел его запомнить.

Снова пару раз всплывали истории о том, что комы когда-то давно смогли познать многие печали, которые в большинстве своём проистекали из разных вопросов вроде смысла бытия. И на сей раз Азарь уже не отмахивался от них так легко.

Рассказы эти неожиданно стали дополнять вчерашние умозаключения философов. По всему выходило, что как раз в эпоху, когда комам было свойственно задаваться философскими вопросами и познавать окружающий мир, и построили храм с библиотекой. Совершенно очевидно, что когда-то медведи знали письменность, как и высокую архитектуру вместе со скульптурой и, вероятно, живописью. То есть их уровень культуры некогда был куда выше того, что косолапые представляли из себя теперь.

Однако потом случилось нечто такое, что сделало комов «счастливыми» и напрочь отбило желание задумываться хоть над чем-то кроме хлеба своего насущного.

«Вот так мишки живут себе, живут дубы дубами, – продолжал размышлять Азарь, – и тут вдруг в их селении появляются две человеческие женщины. Первая учит одного из комов чтению и даже собирает в его берлоге небольшую библиотеку. А вторая вроде ничего особого не делает: живёт при них как прислуга, но медведи при этом постепенно приучаются к достижениям цивилизации. И не кто-нибудь, а местные вожди. Что это, совпадение? Или обе девицы на самом деле не так просты, как кажутся? Эх, посмотреть бы на ту, вторую…»

Так рассуждал молодой философ, пока шёл обратно к терему.

Ещё на самых подступах он уже понял, что комы вернулись. Но было во всём этом что-то очень странное. Дверь терема оставалась приоткрытой и временами хлопала об косяк на ветру. По двору были разбросаны какие-то обгорелые тряпки. В воздухе стоял противный запах жжёной шерсти.

В самых скверных подозрениях Азарь вошёл внутрь.

Дух горелого стал ещё сильнее. В светёлке царил полный раздрай: лавки, корытца и черепки валялись на полу. Занавески, которые делили помещение пополам, были сорваны и кучей лежали у печки. Уже давно заколоченные на зиму ставни кто-то распахнул, и теперь по светлице гуляли сквозняки.

Взопревшая и раскрасневшаяся Млада, заткнув подол за вышитый красным кушак, скоблила полы. Лугина видно не было.

– Что, чёрт возьми… – начал было Азарь, но девушка остановила его, прижав указательный палец к губам, и зашипела.

– Тихо… Хозяева спят.

– Вот дедер!

В этот момент появился Лугин. Старый философ, осторожно ступая по деревянной лестнице, спустился со второго этажа и поспешил к ученику.

– Ты что-нибудь узнал?

– Кажется, да. Но, чёрт возьми, Луги, что у вас тут стряслось?

Старик сложил губы трубочкой и с шумом втянул воздух, как бы показывая, что здесь случилось нечто невероятное.

– Тут страсть чего было… – подтвердила девушка.

Когда Азарь ушёл, Млада с Лугином закончили готовить и поднялись на скрытую площадку, где и заняли свои наблюдательные посты. Приближающихся комов заметила девушка. Зок, Мунда и Кудер шли с запада и едва держались на ногах. Треса с ними не было – наверное, он вернулся в свою землянку.

Лугин тоже заметил крайнюю степень усталости, в которой возвращались медведи. Однако, чтобы совсем уж отбить у них охоту разбираться в чём бы то ни было, старик и девушка быстро скатились по лестнице в светёлку. Лугин поджёг старое тряпьё, что они ещё вчера с Младой подготовили у порога, а девушка принялась голосить на весь терем: «Пожар!» – распахивать окна и прихватом выбрасывать в них горящие лоскуты. Сам же старый философ при этом принялся бегать с ведром на улицу, нагребая туда снег, и не столько вываливал его на горящее тряпьё, сколько разбрасывал по помещению.

Словом, они изо всех сил наводили суету.

Вымотанные до крайности медведи были вынуждены принять участие в «тушении пожара». А то, с каким проворством люди создавали панику, с одной стороны, не позволило комам толком разобраться в ситуации, а с другой – утомили сильнее прежнего.

В общем, старик и девушка умотали и без того уставших медведей так, что те отправились на боковую, даже не перекусив.

– Ну, старая перечница, ты даёшь! – восхитился Азарь.

Лугин Заозёрный скромно улыбался.

– Давно мишки спят? – уточнил ученик.

– Да не так чтобы…

– Отлично! – шёпотом воскликнул молодец. – Это прекрасный шанс, чтобы самому посмотреть на комовские тайные книжки.

Глаза старого философа полезли на лоб. Млада перестала скоблить пол и в ужасе уставилась на Азаря. Тот улыбнулся:

– Да я одним глазком. А вы, если комы проснутся раньше, чем я вернусь, займите их чем-нибудь. У вас это отлично выходит!

– А как же Трес? – спросил Лугин.

– Надеюсь, что он тоже не в лучшем состоянии и дрыхнет где-нибудь у себя, – ответил Азарь и выкатился на улицу.

Его шерстяной плащ тут же взялся инеем, как ёж иголками, а на ресницах набрякли маленькие шарики льда. Стараясь не обращать внимания на усталость, молодой философ двинул в сторону разрушенного храма.

– Азарь! Подожди!

Молодой философ остановился и, оглянувшись, увидел, как к нему спешит Лугин Заозёрный. Старик прямо на ходу нахлобучил шапку и запахнул лёгкий полукафтанчик.

– Луги, мороз на дворе, ты не замёрзнешь?

– Я снизу шалью подвязался, пошли! – и старый философ направился к развалинам.

Азарь мгновение таращился вслед, а потом ринулся догонять.

– А если комы проснутся?

– Млада справится, она умная девочка. А я не могу допустить, чтобы ты со своей любовью всё делать тотчас же упустил чего-нибудь важного.

Азарь с улыбкой покрутил головой, но спорить не стал. Вместо этого он быстренько сбегал обратно в терем, чтобы захватить верёвку, и уже примерно на половине пути догнал учителя.

Пока шли, Азарь успел посвятить учителя в свои подозрения по поводу того, что комы прошлого и нынешние медведи – практически два разных народа.

Когда философы добрались до развалин, то первым, что они увидели, был вытоптанный на несколько саженей вокруг снег. Судя по всему, медведи изрядно побродили здесь этой ночью.

В скверных предчувствиях люди вошли внутрь.

Здесь по-прежнему царил дух запустения и всё так же лоскутами с потолков свисала паутина, а вот пыли под ногами изрядно поубавилось. Она частью смешалась со снегом и превратилась в грязь, а частью сбилась в колтуны и валялась теперь по углам уродливыми серыми комками.

Огромный провал встретил их молчаливой чернотой. Философы долго ходили кругами по его краю, прикидывая так и эдак, как лучше спуститься. Наконец Азарь привязал верёвку к колонне, которая показалась ему наиболее устойчивой, и первым спустился вниз. Оттуда он страховал, а затем поддерживал старого философа, пока тот спускался.

– Вот скотина! – выругался Азарь, когда древняя библиотека встретила их пустыми полками.

За то время, что люди прождали в тереме, комы успели вынести и где-то спрятать все те сотни томов, что здесь хранились. Со статуями и штандартами они не захотели, а скорее всего, просто не успели ничего сделать.

Азарь не верил своим глазам. Он проходил меж исполинских пустых полок и тихо дурел.

– Ты понимаешь, что это значит, Луги?

– Да. Что ни статуи, ни местные художества не несут такой угрозы, как книги. Поэтому от них избавились первыми.

– Да, но что такого в них может быть? Если статуи оставили, значит, Мунда и компания не очень боятся того, что комы узнали о своём великом прошлом. Да они, в общем-то, частично и знают. Выходит, в этих книгах может содержаться то, каким путём медведи пришли к нынешнему «счастью»? И настоящая история, вероятно, может отличаться от общепринятой и радужной.

– Либо там может содержаться способ, как всё исправить, – хмыкнул Лугин Заозёрный.

В отличие от Азаря, он придирчиво рассматривал гобелены и штандарты, будто надеясь отыскать там то, чего не смогли с первого раза разглядеть ни люди, ни комы.

– В книге-то? – Азарь обернулся и с сомнением посмотрел на учителя.

– Мне кажется это наиболее вероятным.

– Ты догадываешься, почему комы отупели?

Лугин кивнул.

– Ты бы тоже догадался, если бы доставил себе труд подумать об этом ещё раз.

– Чёрт возьми, Луги, неужели нельзя просто сказать?

– Если бы я всё время тебе только говорил, не предоставляя возможности хоть иногда самому пораскинуть мозгами, ты бы стал немногим умнее нынешних комов.

– Заешь, почему дружить с учителем – это плохая идея, Луги?

– Потому что он умнее тебя?

– Нет, потому что он вечно поучает, хотя всё можно сделать быстрее и проще!

– Да, – возвёл очи горе старый философ. – Вот так пытаешься сделать из них людей, а этого никто не ценит… И всё-таки подумай, что бы это могло быть? А вдруг ты придёшь не к тем же выводам, что и я?

– Ладно, – согласился Азарь. – Что нам известно? – Он шёл вдоль стройных рядов медвежьих статуй. – Когда-то давно, видимо очень давно, комы имели свою развитую культуру, строительство и письменность. Потом они всё это дело утратили. Если верить их рассказам, то это случилось за достаточно короткий период. И все комы стали «счастливо» жить. Однако непонятно, почему нигде толком не сохранилось ни одного свидетельства того, что всё это когда-то было? Кроме этого храма.