Текст книги "Неизвестный Карл Маркс. Жизнь и окружение"

Лассаль хорошо знал основы политической психологии масс, когда он писал: «Повторяйте неустанно каждый день то же самое, еще то же самое и всегда – то же самое! Чем чаще повторяется какая-нибудь мысль, тем больше она укрепляется, тем могущественнее она становится. Все искусство достигать практических успехов заключается в способности концентрировать во всякий данный момент все силы на одном пункте, не оглядываясь по сторонам. Не смотри ни направо, ни налево, будь глух ко всему, что не есть всеобщее избирательное право, что не относится и не ведет к нему».

Маркс, несмотря на все то значение, которое он придавал всеобщему избирательному праву, никогда не написал бы фраз, подобных приведенной. Всякое политическое выступление пролетариата, всякая его отдельная политическая кампания должна была быть координирована со всей классовой позицией и всей классовой политикой рабочего класса. Между тем, деятельность Лассаля была отмечена именно отсутствием этой классовой координации политических действий, которые он рекомендовал пролетариату.

Лассаль был бесповоротно убежден, что общая кампания пролетариата с либеральной буржуазией совершенно безнадежна, безнадежна не из-за классового фанатизма рабочих, которые, наоборот, в эту эпоху как раз находились под чрезвычайно сильным влиянием прогрессистов и с большим трудом покидали знамена буржуазных прогрессивных партий; эту общую кампанию он считал безнадежной из-за упрямого нежелания прогрессистов расстаться со своим званием почетных политических опекунов несовершеннолетнего пролетариата.

Ввиду этого Лассаль всю силу своего бурного красноречия, всю желчь своей насмешки сосредоточил на либеральной буржуазии. Буржуазия не замедлила ответить на выступление Лассаля грубой травлей и нескрываемой ненавистью. И дальнейшее поведение Лассаля было для такого человека, как Маркс, совершенно неприемлемым. Та тактика, которую Маркс всегда рекомендовал рабочему классу и которой он сам твердо придерживался в своей политической деятельности, выдвигала допустимость лишь той политики, которая проясняла и повышала классовое сознание и классовую солидарность пролетариата. На этот-то верховный тактический принцип посягал Лассаль. Он мастерски умел использовать все случайные и временные обстоятельства, благоприятствовавшие пролетариату, но при их использовании он постоянно переступал ту черту, которая отделяла политику от политиканства, за пределами которой начинались опасные болота рискованной азартной политики и затемнение классового сознания. Как далеко заходил Лассаль на этом пути, показывает такая его крупная бестактность, как посылка телеграммы Бисмарку с жалобой на бургомистра-прогрессиста, закрывшего рабочее собрание. Лассаль, конечно, отлично знал, что бургомистр не подведомственен Бисмарку, но он, непримиримый революционер, не постеснялся прибегнуть к защите Бисмарка против бургомистра-прогрессиста, прибегнуть к защите человека, никогда не церемонившегося в выборе средств борьбы против оппозиционных и революционных сил и только потому еще не пускавшего в ход особенно крутых мер против рабочих, что он считал их политически бессильными, да к тому же необходимыми ему для разгрома прогрессистов.

При такой тактике организация рабочего класса по необходимости должна была носить строго централизованный характер, притом сам Лассаль должен был получить чрезвычайно обширные, почти диктаторские полномочия. Тонкая дипломатическая игра с Бисмарком, учет и применение закулисных влияний – все это требовало в большей или меньшей степени значительной единоличной власти. И мы, действительно, знаем, что «Всеобщий германский рабочий союз» носил по своей организации централистский характер, отдав в руки Лассаля почти диктаторскую роль, и притом назначив его президентом на пять лет.

Мы наметили в самых, конечно, общих чертах те пункты в политической деятельности Лассаля, которые с самого начала ее заставили Маркса отнестись к ней с целым рядом оговорок.

Период расцвета политической деятельности Лассаля, быстрого восхождения его яркой звезды на тусклом небосклоне немецкой политики лишь немногим предшествовал кипучей деятельности Маркса в «Международном товариществе рабочих». И в то время, как в «Интернационале» Маркс неутомимо обличал все диктаторские и сектантские замашки, в то время, как он усердно боролся против всякой азартной политической игры, рассчитанной на внезапный «выигрыш», в это самое время Лассаль в Германии, оказывая рабочему движению огромные услуги и сыграв самую крупную роль в процессе его классовой организации, в то же время не мог отказаться от азартных игр в политике и диктаторских организаций.

Что же касается области общих социально-экономических идей Маркса – Лассаля, то между ними уже ясно наметилось глубокое различие. Дело было не только в тех производительных ассоциациях, основанных с государственной помощью, которые усердно пропагандировал Лассаль. И Маркс в значительной степени разделил иллюзии Лассаля насчет производительных товариществ с государственною поддержкою. Об этом ясно свидетельствует составленный Марксом вступительный адрес Интернационала. Но, как показывает этот же адрес, Маркс уже тогда совершенно не разделял учения Лассаля о железном законе заработной платы, приковывавшем рабочего к нищенскому уровню существования и приказывавшем ему покинуть всякую надежду улучшить в рамках капиталистического строя свое материальное положение.

Неудивительно поэтому, что Маркс сдержанно относился к деятельности Лассаля, и люди, близкие Марксу, стояли в стороне от лассалевской организации и даже вели с ней ожесточенную борьбу. Однако когда в 1864 году умер Лассаль и его преемник фон Швейцер[39]39
  Швейцер Иоганн Баптист (1833–1875) – немецкий публицист, редактор газеты «Social-Demokrat», поддерживал проводимую Бисмарком политику объединения Германии под верховенством Пруссии. После убийства Лассаля на дуэли 31 августа 1864 г. перенял руководство Всеобщим германским рабочим союзом. – Примеч. ред.


[Закрыть] основал центральный партийный орган «Социал-демократ», то Маркс и Энгельс согласились вступить в число сотрудников этой газеты. Но эта попытка совместной работы оборвалась, Маркс успел поместить в газете всего одну статью – о Прудоне. Затем все та же опасная игра с феодальным правительством, которую вел Швейцер, заставила Маркса и Энгельса печатно заявить о своем выходе из числа сотрудников «Социал-демократа».

Швейцер был чрезвычайно умным и энергичным человеком, но оставался верен даже тем взглядам Лассаля, непригодность которых уже ясно обнаруживалась на практике. Лассаль, как известно, ничего не хотел знать о профессиональных организациях рабочих, а между тем потребность в этих организациях была так сильна в тогдашнем рабочем движении Германии, что не идти ей навстречу значило оттолкнуть от себя молодое рабочее движение. Швейцер это понял и сделал попытки создания профессиональной организации рабочих, но эти попытки кончились ничем. Вырабатывая свой проникнутый централизмом проект профессиональной организации, он обратился за советом и указаниями к Марксу. В своем ответном письме Швейцеру от 13 апреля 1868 года Маркс сжато наметил основные пункты своего разногласия с лассальянцами. «Я безусловно признаю ум и энергию, с которыми вы действуете в рабочем движении. Этого взгляда я не скрываю ни от кого из моих друзей. Там, где я высказался открыто, как, например, в генеральном совете Международной рабочей ассоциации и в здешнем немецком Коммунистическом ферейне (т. е. замкнутом обществе. – Прим. ред.), я всегда высказывался о нас, как о человеке, нашей партии, и не проронил никогда ни одного слова о пунктах разногласия.

Однако такие пункты разногласия существуют.

Во-первых, что касается лассалевского Союза, то он был основан в эпоху реакции. После пятнадцатилетней спячки голос Лассаля – ив этом его бессмертная заслуга – снова пробудил рабочее движение в Германии. Но он впал в большую ошибку. Обстоятельства того времени оказали на него слишком сильное влияние. Ничтожный исходный пункт– свою противоположность такому карлику, как Шульце-Делич, – он сделал центральным пунктом своей агитации, противопоставляя государственную помощь– самопомощи. Он принял при этом пароль, который Бюше, вождь французского католического социализма, выставил в 1843 г. против тогдашнего рабочего движения во Франции. Слишком умный для того, чтобы счесть этот пароль за нечто иное, чем временное pis aller, он мог оправдать этот лозунг только его непосредственной практической выполнимостью – practicability. С этою целью он должен был доказать его удобоисполнимость для ближайшего будущего, а потому и «государство» превращалось в прусское государство. Таким образом, он вынужден был к уступкам прусскому королевству, прусской реакции (феодальной партии) и даже клерикалам.

К проекту Бюше о государственной помощи ассоциациям он присоединил чартистское требование всеобщего избирательного права. Он проглядел, что в Германии и Англии условия неодинаковы. Он проглядел и уроки has empire касательно всеобщего избирательного права. Далее, подобно всякому человеку, утверждающему, что носит у себя в кармане панацею против страданий массы, он придал своей агитации религиозно-сектантский характер. В сущности, всякая секта религиозна. Далее, он, как основатель секты, отрицал всякую естественную связь с предыдущим движением. Он впал в ошибку Прудона, отыскивая реальный базис своей агитации не в действительных элементах классового движения, но желая направить ход последнего по известному доктринерскому рецепту. То, что я здесь говорю post festum, это я раньше уже высказывал Лассалю, когда он приезжал в Лондон в 1862 г. И приглашал меня стать, вместе с ним, во главе нового движения. Вы сами, собственным опытом, убедились в противоречии между сектантским движением и классовым. Наступила новая стадия развития, и назрел момент сектантскому движению перейти в классовое и положить конец всякому застою».

В этом письме к Швейцеру Маркс очень раздул противоречия между собою и Лассалем, но, быть может, благодаря увеличительному стеклу, через которое Маркс рассматривал эти противоречия, письмо его, во многом исторически несправедливое по отношению к Лассалю, вместе с тем очень ясно указывает на недостатки лассалевской организации и агитации и на пункты расхождения Маркса с ним.

Дальнейшее развитие рабочего движения в Германии было, как известно, ознаменовано долгой и упорной борьбой между лассальянцами и эйзенахцами, основавшими в 1868 г. на конгрессе в Эйзенахе «Социал-демократическую рабочую партию».

После долгой и беспомощной войны между двумя фракциями – одной, продолжавшей отстаивать основные начала лассальянства, другой, проникнутой духом учения Маркса, – на объединительном конгрессе в Готе в 1875 г. обе фракции, убедившись, что долгая практическая деятельность незаметно, несмотря на официальную ожесточенную войну, сблизила их, слились в единую и нераздельную «Социалистическую рабочую партию Германии». Маркс резко восстал против этого объединительного движения. Когда была составлена и опубликована та программа, которая должна была объединить лассальянцев и эйзенахцев, Маркс написал резкое письмо эйзенахцам, называя эту программу «абсолютно позорной и деморализующей партию»,

В своем обширном письме по поводу объединительной программы Маркс подвергнул чрезвычайно резкой и придирчивой критике все основные положения готской программы, причем позволил себе пренебрежительные и оскорбительные выходки по адресу уже мертвого Лассаля.

Но дело было, конечно, не в этих некрасивых личных взглядах и резкостях. Маркс наметил целый ряд крупных разногласий принципиального характера. Среди них особый интерес представляют возражения Маркса против параграфа готской программы, гласившего, что «освобождение труда должно быть делом рабочего класса, по отношению к которому все другие классы являются только одной реакционной массой». Критикуя этот параграф, Маркс показывает, что уже «Коммунистический манифест» опроверг утверждение, что все классы являются по отношению к пролетариату «сплошной реакционной массой». «Уже в манифесте, – говорит Маркс, – буржуазия, носительница крупной промышленности, понимается как революционный класс по отношению к феодалам и промежуточным сословиям, которые все хотят удержать социальные позиции, составляющие образование устарелых способов производства. Значит, они не образуют вместе с буржуазией только одну реакционную массу. С другой стороны, – продолжает Маркс, – пролетариат революционен по отношению к буржуазии, потому что он, выросши сам на почве крупной промышленности, стремится стереть с производства его капиталистический характер, который буржуазия стремится увековечить. Но манифест прибавляет сюда, что промежуточные сословия… становятся революционными ввиду предстоящего им перехода в пролетариат». С этой точки зрения опять-таки бессмыслица, будто они, вместе с буржуазией и феодалами, «образуют по отношению к рабочему классу только одну реакционную массу».

Очень интересен также и протест Маркса против вошедшего в программу параграфа о «железном законе заработной платы». Рассуждения Маркса имеют, помимо критики Лассаля, большой самостоятельный интерес, так как они выясняют его позиции в пресловутом вопросе об «обнищании» рабочего класса. «Со времени смерти Лассаля, – пишет здесь Маркс, – проложил себе путь в нашей партии научный взгляд, что заработная плата есть не то, чем она с виду кажется, не ценность или, иначе говоря, цена труда, а только замаскированная форма ценности рабочей силы. Этим было раз навсегда ниспровергнуто все прежнее буржуазное понимание заработной платы, а также вся прежде направлявшаяся на нее критика, и выяснено, что наемный рабочий получает позволение работать для собственного пропитания, т. е. жить, лишь постольку, поскольку он работает даром известное время на капиталиста (а значит, и на пожирающих вместе с ним прибавочную ценность); выяснено, что вся капиталистическая система вращается около удлинения этого дарового труда путем удлинения рабочего дня или развития производительности, иначе говоря, большого напряжения рабочей силы и проч.; что, таким образом, система наемного труда есть система рабства, притом тем более сурового, чем более развиваются общественные производительные силы труда, все равно получает ли рабочий лучшее или худшее вознаграждение. И вот в то время как этот взгляд все больше и больше прививается в нашей партии, возвращаются вспять к догме Лассаля». Похоже на то, как если бы среди рабов, которые постигли, наконец, тайну рабства и подняли восстание, пропитанный устарелыми представлениями раб написал на программе восстания: «рабство должно быть отменено, потому что содержание раба при системе рабства не может превысить известный низкий максимум!»

Еще более резкой критике подверг Маркс остальные пункты объединительной программы. Но, несмотря на крайне резкую критику Маркса, эйзенахцы, и среди них ближайший друг Маркса– Либкнехт– не отказались от объединения с лассальянцами на почве выработанной общей программы. Вспоминая позже об этом времени, Либкнехт писал: «Потребность в объединении лассальянцев и «честных» (так называли эйзенахцев. – П. Б.) чувствовалась одинаково сильно и той и другой стороной, а политическая обстановка делала это объединение прямо необходимостью. Но надо было щадить предрассудки, и в выработанной нами объединительной программе мы должны были согласиться на некоторые уступки. Но Маркс, который из своего заграничного «далека» не мог так хорошо ознакомиться с положением дел, как мы в Германии, и слышать не хотел об уступках; после продолжительного обмена мнений со мною им и было написано то знаменитое письмо, о котором несколько лет тому назад было так много разговора. Довольно продолжительное время Маркс был очень зол на меня, но в интересах движения в Германии не мог решиться на другой шаг. Если бы речь шла о том, чтобы пожертвовать принципом, Маркс был бы, конечно, прав; но ведь речь шла лишь о временной уступке в целях достижения больших тактических выгод для партии. Нельзя говорить о жертве принципа, когда жертва именно в интересах принципа и приносится. Что я не ошибся здесь в своих расчетах, самым блестящим образом доказало будущее и все последствия примирения. Выяснение принципиальных вопросов в объединенной партии подвигалось вперед так быстро и легко, что если бы закон против националистов не отодвинул программных вопросов временно на задний план, мы бы уже в конце семидесятых годов могли взяться за очищение нашей программы, не встречая серьезного сопротивления, и только положение, вызванное этим законом, заставило нас отложить это до начала 90-х годов».

На конгрессе в Готе было провозглашено единство партии, и в ее основу положена объединительная программа, выработанная лассальянцами совместно с эйзенахцами на почве взаимных уступок. И лишь в 1891 году на конгрессе в Эрфурте впервые были приняты в соображения критические замечания, сделанные Марксом по поводу объединительной готской программы, и тогда впервые из программы были устранены все те элементы, которые явились продуктом уступки, сделанной марксистами лассальянцам, и тогда впервые программа социалистической рабочей партии Германии приняла выдержанный марксистский характер. Но, когда это случилось, Маркс уже семь лет лежал в могиле.

По-видимому, объединение лассальянцев с эйзенахцами и крупные уступки, сделанные последними, в течение долгого времени заставляли Маркса недружелюбно относиться к рабочему движению Германии. По крайней мере еще в 1877 г.

Маркс пишет Зорге[40]40
  Зорге Фридрих Адольф (1826–1906) – немецкий еврей, был одним из руководителей 1-го Интернационала, секретарем и доверенным лицом Карла Маркса. Ф.А. Зорге – двоюродный дед самого известного советского разведчика Второй мировой войны Рихарда Зорге.


[Закрыть]: «В Германии в среде нашей партии не столько среди рабочих, сколько среди вожаков замечается процесс разложения. Компромисс с лассальянцами вызвал компромисс и с другими половинчатостями. В Берлине идут на компромисс с Дюрингом и его «поклонниками», с целой бандой полусозревших студентов и премудрых академиков, стремящихся придать социализму «более высокий идеальный» полет, т. е. его материалистическую основу заместить современной мифологией с ее божествами – справедливостью, свободой, равенством и братством».

Но, как свидетельствует Либкнехт, уже к началу восьмидесятых годов К. Маркс переменил свое мнение о тогдашнем немецком социалистическом движении и стал восторженно отзываться о нем. Он умер в твердой надежде, что немецкое рабочее движение идет по верному пути, кратчайшею и легчайшею дорогою приводящему к конечной цели.

Личная жизнь Карла Маркса не отличалась большим богатством и разнообразием внешних событий. Из крупных революционеров ни один не провел так много времени в тиши библиотек и кабинета, как Карл Маркс. Характерно, что и места своего жительства Маркс менял только под давлением административного гнета. К тому же Маркс был чрезвычайно привязчивый семьянин. Не говоря уже о жене, с которой, помимо чувства, он был связан тесными узами идейной дружбы, Маркс любил детей и с наслаждением проводил в играх с ними немногие свободные минуты. В своих известных «Воспоминаниях о Марксе» Либкнехт написал даже отдельную главу: «Маркс и дети», в которой рассказал целый ряд сцен, рисующих трогательную привязанность и любовь к детям Карла Маркса, который на своих портретах, наверное, пугает детей строгостью и мрачностью вида и которого его недруги с таким наслаждением изображают сухим и суровым человеком. «Он был, – рассказывает Либкнехт, – не только самым нежным отцом, который целыми часами мог возиться со своими детьми, но и к чужим, особенно к беспомощным и несчастным детям, встречавшимся ему на пути, он чувствовал как бы магнетическое влечение». «Нужно было видеть Маркса, окруженного детьми, – пишет Либкнехт в другом месте, – чтобы получить полное представление о душевной глубине и детской простоте этого исполина науки. В свободные минуты, на прогулках он брал их с собою и участвовал в самых веселых детских играх».

То же самое рассказывает в своих воспоминаниях о Марксе и Лафарг[41]41
  Лафарг Поль (1842–1911) – еврейский деятель французского и международного рабочего движения. Зять Карла Маркса. Вместе со своей супругой Лаурой Лафарг (Маркс) в октябре 1911 г. совершил акт самоубийства.


[Закрыть]. «Маркс проводил целые часы в играх со своими детьми. Последние и до сих пор вспоминают о морских сражениях и пожарах целой флотилии бумажных корабликов, которые он сам для них сооружал, пускал в большом тазу с водой и затем поджигал к величайшей радости ребят… Когда дочери были еще маленькими, Маркс, чтобы укоротить длинный путь, рассказывал чудесные волшебные сказки, тянувшиеся без конца, сам по дороге изобретал их, растягивая или, наоборот, ускоряя, и дети, заслушавшись его, забывали о своей усталости».

0 глубокой, никогда не прерывавшейся дружбе-любви между Марксом и его женой нам уже приходилось говорить. Трудно найти другой пример такого идеального и даже идеалистического брака, как жизнь супругов Маркс. Все, которым приходилось лично сталкиваться с Марксом, с чувством глубокой симпатии отмечают удивительную гармонию между ним и его женой, гармонию, в особенности останавливавшую на себе внимание в Германии, где революционеры жизни и мысли далеко не были избалованы интеллигентностью своих жен. Известный немецкий революционер сороковых годов Стефан Борн пишет в своих воспоминаниях: «Я редко встречал такой счастливый брак, брак, в котором бы все радости и горести – а последних было очень много, – делились так дружно, в котором все тяжелые испытания смягчались сознанием неразлучной интимной близости. Я редко видел женщину, у которой бы все – и наружность, и сердце, и ум – так гармонировало бы, как у жены Маркса… Жена Маркса всецело жила идеями своего мужа, и, несмотря на то, что она все свои силы отдавала домашним делам, она была, как небо от земли, далеко от немецких Hausfrau, постоянно вяжущих чулки и стряпающих на кухне».

Происходя из аристократической немецкой семьи, выросши в богатом и аристократическом доме, жена Маркса не только глубоко усвоила себе демократические взгляды и привычки, но с удивительным стоицизмом переносила тяжелую и нередко полуголодную жизнь политического изгнанника, с постоянными тяжелыми заботами о сытости завтрашнего дня. Маркс был бы счастливейший в личной жизни человек, если бы над его семьей не носилась смерть, вырывавшая одну жертву за другой. Еще над семьей родителей Маркса носился этот постоянный призрак смерти, и уже в своем юношеском письме к отцу Маркс с тяжелым чувством поминает о нем. Несколько братьев Маркса умерли совсем еще в молодых годах. А потом смерть стала частой гостьей в семье и самого Маркса. В 1852 году у Маркса умирает сын. «Моя скорбь была так велика!»– пишет в своем дневнике жена Маркса. Проходит несколько месяцев, и у Маркса умирает маленькая дочь. Это было в одну из самых тяжелых в жизни Маркса эпох– эпоху тяжелой и унизительной нищеты и одиночества. «Смерть нашей дорогой девочки, – пишет в своем дневнике Женни Маркс, – совпала с периодом самой горькой нужды в нашей жизни. Денег на погребение не было. Я побежала к французу-изгнаннику, жившему неподалеку от нас и незадолго до этого нас посетившему; он тотчас же дал мне с дружеским участием два фунта стерлингов. Из этих денег было уплачено за маленький гроб, в котором, наконец, с миром успокоилось бедное дитя».

Умер у Маркса и его второй сын, на которого все возлагали очень большие надежды. И трудно себе представить, как действовали частые визиты смерти на Маркса, безумно любившего своих детей. С каждым умершим ребенком Маркс хоронил часть себя самого, и его могучий от природы организм сильно поддавался под страшными ударами судьбы. Но не только эти удары судьбы, не только сумбурные условия жизни, к тому же и не всегда сытой, политического изгнанника, медленно подтачивавшие силы, – не только все это к концу жизни надорвало могучие силы Маркса и помешало ему завершить свой колоссальный труд, помешало ему привести в систему и порядок тот неисчерпаемый, несметный «Капитал», который он завещал пролетариям всех стран: Маркс сам, всем образом своей жизни расточительно тратил силы своего организма, и как ни была щедра природа, наградившая его железным здоровьем, но к концу жизни даже этих ресурсов не хватило. Их не хватило бы и раньше, если бы семья и друзья Маркса не учредили над ним постоянного надзора и почти силой не заставляли его оставлять книги и отдыхать.

Всю жизнь Маркс учился. И как учился! Ни семейные несчастья, ни гонения правительства, ни каверзы мачехи-судьбы, ни захватывающие политические события – ничто не могло прервать самых напряженных умственных занятий Маркса. Он и в эпоху самой кипучей политической деятельности, в ту эпоху, когда он стоял в центре международного рабочего движения, всегда находил время для самых глубоких теоретических работ.

В то время, как большинство эмигрантов, выброшенных на берег Темзы стремительным реакционным отливом, всецело предавались революционному фантазерству, фракционной борьбе и нескончаемым спорам и ссорам, Маркс ушел в тишину Британского музея и дома просиживал ночи над толстыми фолиантами.

Он ел мало и лениво, принужден был прибегать ко всяким острым, возбуждающим аппетит средствам, и казалось, что его крупная львиная голова стягивает к себе все силы его мощного организма и сжигает их. Даже по вечерам, поздно возвращаясь со всяческих утомительных собраний и заседаний, Маркс усаживался за занятия, и рассветающий день заставал его за письменным столом. И даже во время прогулок он то и дело вытаскивал из кармана записную книжку и делал в ней заметки – его мысль неустанно работала. И только тогда, когда этот колоссальный умственный труд окончательно подорвал его силы, он внял настоянию врачей, бросил ночную работу и стал соблюдать хотя элементарные требования.

В последние годы жизни Маркс часто и тяжко болел, и эти постоянные болезни затягивали и затягивали окончание «Капитала». Болезнь и смерть жены окончательно оборвали силы Маркса, хотя он и пытался побороть себя. Жена Маркса скончалась 2 декабря 1881 года. Она долго и мучительно болела – умерла она от рака. Когда Энгельс узнал о смерти жены Маркса, он печально сказал: «Мавр тоже умер» (Мавром в шутку называли Маркса за черный цвет его волос и смуглую кожу).

«С жизнью мамочки, – рассказывает дочь Маркса, – ушла и жизнь «Мавра». Он жестоко боролся, чтобы сохранить себя, ибо до самого конца он был борцом, но он был уже сломлен. Общее состояние его здоровья становилось все более и более скверным; будь «Мавр» эгоистичнее, он просто забросил бы все свои дела и совершенно ушел бы в лечение, но у него было нечто такое, что господствовало надо всем: это преданность делу; он весь отдался своему великому произведению, стремясь кончить его, и потому у него даже не появлялось мысли о поездке для поправления здоровья».

А между тем здоровье Маркса быстро ухудшалось, и он вынужден был уехать во Францию на поправку и бросить работу над «Капиталом», который он, точно чувствуя близкий конец, лихорадочно спешил закончить. Но всего через год после смерти Женни Маркс страшная гостья вновь навестила семью Маркса – у него неожиданно скончалась старшая дочь, в которой он души не чаял. Этого нового удара беспощадной судьбы уже не в силах был вынести Маркс. 14 марта 1883 года на 67-м году жизни Маркс умер за своим письменным столом, точно часовой на посту.

Энгельс, бывший при последних минутах Маркса, писал о них своему другу Зорге: «Все события, наступающие с естественною необходимостью, в самих себе несут утешение, как бы ужасны они сами по себе ни были. Быть может, докторское искусство и могло бы обеспечить Марксу еще несколько лет растительного существования, обеспечить ему жизнь беспомощного существа, во славу докторского искусства умершего не сразу, а, умирающего постепенно. Такой жизни наш Маркс никогда не вынес бы. Жить, имея перед собою множество невыполненных работ, мучаясь танталовой жаждой закончить эти работы и сознавая невозможность этого, – эта жизнь была бы в тысячу раз тяжелее Марксу, чем его легкая смерть. Видеть, как этот могучий, гениальный человек влачит свое существование во славу медицины и для насмешек тех филистеров, которых он некогда так охотно раздавливал, о, нет, в тысячу раз лучше, так как теперь в тысячу раз лучше, что послезавтра мы опустим его в могилу, где лежит его жена. А после всего, что с ним в последнее время случилось, по моему мнению, для Маркса возможен был только один из указанных мною исходов.

Свершилось! Человечество сделалось на целую голову ниже и притом на самую замечательную голову из всех тех, которые теперь существовали. Движение пролетариата и дальше пойдет тем же путем, но исчез тот центр, к которому в критические минуты неизменно обращались за помощью французы, русские, американцы, немцы, получая всегда ясные, надежные советы: такие ясные и надежные, которые мог дать только гений, в совершенстве знающий предмет».

«Разумеется, – говорит Энгельс в заключение своего письма, – конечная победа обеспечена, но разбираться в пути к ней, устранять затруднения теперь, со смертью Маркса, будет несравненно труднее. Теперь выплывут на поверхность движения разные местные знаменитости и мелкокалиберные таланты и попытаются овладеть движением».

Грустные слова ближайшего соратника и друга Маркса подтверждались каждый раз, как только в рабочем движении или его теоретическом истолковании намечались затруднения или разногласия. Всегда в этих случаях из тысяч грудей вырывался вздох: «Если бы был жив Карл Маркс». Мы знаем, что удивительная цельность и стройность воззрения, железная энергия и колоссальные знания еще при жизни Маркса заставляли обращаться к нему как к величайшему авторитету не только его последователей, но даже и его противников. Когда он писал свой гениальный «Коммунистический манифест», у него была лишь горсть последователей, кучка врагов, а остальное необъятное море его ученых и неученых современников совсем не знали о его существовании. На первых порах кучка врагов росла быстрее горсти последователей. Это было до тех пор, пока зерна учения Маркса падали лишь на рыхлую и изнеженную почву интеллигенции, но когда эти семена стали попадать и на могучий чернозем рабочего класса, будущность посева была обеспечена. Марксу выпало на долю испытать то радостное и великое чувство, которое так редко испытывают гении, – видеть, как густо и широко восходят возделанные им посевы. Еще при своей жизни Маркс видел, как его идеи, «обходя моря и земли» во всех концах мира, поднимали и организовывали движение.

Буржуазная печать сначала его замалчивала, а потом стала периодически хоронить, объявляя его учение устаревшим и похороненным, но тщетно. Маркс не только дал гениальную теорию, истолковывающую мир, но он указал и на гениальный рычаг, преобразующий этот мир[42]42
  Автор П.А. Берлин здесь абсолютно прав. Но прежде всего следует назвать причину массовой поддержки и распространения сектантского учения К. Маркса, превращенного в «красную религию» под названием Социализм. Как пишет один из крупнейших интернет-сайтов, «подавляющее большинство политических эмигрантов и «профессиональных революционеров» жили в Лондоне на деньги еврейского олигархата, в первую очередь Э.Ротшильда, который щедро финансировал социалистическое движение, считая его еврейским учением и одновременно используя для достижения своих целей». Благодаря мощной поддержке мирового финансового олигархата идеология Карла Маркса стала рычагом для свершения кровавой революции в благополучной и успешно развивающейся Российской империи. Посему получается, что именно Маркс в XX веке развернул историю развития человеческой цивилизации. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Четверть века прошло со смерти Маркса, о его жизни, о его деятельности, о его теории написана целая библиотека солидных исследований и политических памфлетов. В целые армии обратились его друзья и недруги, и все сложнее и запутаннее становится теоретическая борьба за марксизм и практическая борьба с помощью марксизма. И, несмотря на это, а может быть и вследствие этого, мы до сих пор не имеем сколько-нибудь исчерпывающей и объективной характеристики Маркса, характеристики его психического и умственного облика, во всем его своеобразии. Портреты Маркса, как человека, до сих пор лубочно пишутся всегда в одну краску– нежно-розовую, с позолотою, одним лагерем художников и сажею – другим лагерем.