Текст книги "Неизвестный Карл Маркс. Жизнь и окружение"

«Возбуждение фантастических надежд, – говорил Вейтлингу Маркс, – ведет только к конечной гибели, а не к спасению страдающих. Особенно в Германии обращаться к работнику без строго научной идеи и положительного учения равносильно пустой и безучастной игре в проповедники, при которой, с одной стороны, полагается вдохновенный пророк, а с другой – допускаются только ослы, слушающие его, разинув рот. Вот, – прибавил он, указывая на меня (т. е. на П. Анненкова. – П. Б.) резким жестом, – между нами есть один русский. В его стране, Вейтлинг, ваша роль могла бы быть уместна, там действительно только и могут удачно составляться и работать союзы между нелепыми вождями и нелепыми последователями. В цивилизованной земле, как Германия, люди без положительных доктрин ничего не могут сделать, да и ничего не сделали до сих пор, кроме шума, вредных вспышек и гибели самого дела, за которое принялись».

В свою очередь Вейтлинг писал об этом разрыве Мозесу Гессу: «Вчера вечером мы снова собрались все вместе. Маркс представил мне какого-то русского, в течение всего вечера не сказавшего ни единого слова. Вопрос у нас шел о том, как лучше вести в Германии пропаганду… Мы пришли к заключению, что об осуществлении коммунизма в настоящее время не может быть и речи, что раньше должна завладеть властью буржуазия. По этому вопросу Маркс и Энгельс очень резко спорили со мною… Я был очень резок. Маркс нападал на меня; все мы пришли в крайнее возбуждение и бегали по комнате… В Марксе я вижу лишь хорошую энциклопедию, но отнюдь не гения».

Таким образом, между двумя крупнейшими представителями немецкого социализма произошел полный разрыв.

Глава V

От «Союза гонимых» к «Союзу коммунистов»; от девиза «Все люди братья!» к девизу «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». – Появление «Коммунистического манифеста». – Социально-политическая жизнь передовых европейских стран сороковых годов и ее отражение в манифесте. – Омертвевшие и живые части манифеста. – Первое впечатление, произведенное им

До переселения из Парижа в Брюссель Маркс стоял в стороне от всякого участия в социалистическом движении. Он весь ушел в выработку своего социалистического мировоззрения и отстаивал его только пером в руках. В Брюсселе Маркс, как мы видели, уже закончил черновой набросок своей социалистической теории. И это, в связи с расширением и углублением немецкого социалистического движения, побудило его выступить не только в качестве теоретика, но и практического деятеля социализма. Живя в Брюсселе, Маркс поддерживал постоянные сношения и с английскими чартистами, и с французскими социалистами, и с местным брюссельским движением, и, наконец, энергичнее всего с немецким движением. В маленькой, скромной квартирке Маркса перебывали за два года почти все крупные представители тогдашнего немецкого социалистического движения и многие иностранцы. Не довольствуясь этим, Маркс содействовал в Брюсселе основанию немецкого рабочего союза, записался членом брюссельского «Демократического общества» и впоследствии стал деятельнейшим членом «Союза коммунистов», от имени и по поручению которого он выпустил свой знаменитый «Коммунистический манифест».

По мере того, как разрасталось социальное движение в Германии и обострялась борьба между правительством и народом, все растущий поток политических эмигрантов устремлялся в Швейцарию, Францию, Бельгию и Англию. Общественный состав этих эмигрантов был очень пестр – тут были студенты, литераторы, общественные деятели, ремесленники и рабочие. На первых порах тон задавала интеллигенция, но постепенно ее начинали вытеснять рабочие, и в особенности ремесленники. Немецкие эмигранты устраивали за границей свои бесчисленные общества, преследовавшие цели политического освобождения Германии самыми различными и путями. Здесь не место описывать все эти организации немецких политических эмигрантов. Мы остановимся лишь на тех из них, которые находятся в прямом духовном родство с «Союзом коммунистов», от имени которого появился «Коммунистический манифест», и устанавливают, таким образом, духовную родословную последнего.

Уже в самом начале тридцатых годов (в 1833 г.) немецкие эмигранты основали в Париже «Немецкий союз гонимых». Общество это, ввиду тогдашних политических условий, было, конечно, тайным. Целью союза гонимых, гласил статут этого общества, является освобождение Германии от ярма позорного рабства и установление такого строя, который бы, насколько это можно предвидеть, устранил всякую возможность возвращения к рабству. Достижение этой главной цели возможно только при условии прочного установления социального и политического равенства, свободы, гражданской доблести и единства народов, сперва в пределах стран немецкого языка, а потом и среди остальных народов Европы.

«Союз гонимых» насчитывал несколько сот членов, среди которых преобладали ремесленники; он обзавелся своим собственным органом «Гонимым» («Der Geachtete»), выходившим под редакцией немецких эмигрантов – Венедея, Шустера и Маурера.

Уже о самого начала в «Гонимом» обнаружилось два враждебных течения. Венедей был представителем политического радикализма, отличавшегося чрезвычайной революционностью фразеологии и столь же чрезвычайною спутанностью и расплывчатостью социального мировоззрения. Венедей на первый план выдвигал политический вопрос, считая, что в свободном государстве социальный вопрос разрешится сам собою.

Совершенно иных воззрений придерживался другой редактор «Гонимого» – Теодор Шустер. Шустер среди немецких социалистов был одним из первых, ставших на пролетарски-реалистическую точку зрения. В противоположность Венедею, Шустер доказывал необходимость социального переворота и недостаточность политического равноправия для наступления социального равенства. «Мы убеждаемся, – говорит Шустер, – что мирное сожительство под сенью демократической конституции двух классов, враждебных друг другу по своим интересам и по своим политическим целям, совершенно невозможно, и неизбежным исходом борьбы между ними будет или уничтожение самой конституции по форме или по духу, или же полнейшее уничтожение привилегированного класса путем социальной революции».

В анонимной статье о свободе, принадлежащей, очевидно, перу Шустера, «Гонимый» писал: «Да, перед друзьями и врагами мы открыто заявляем: мы не хотим довольствоваться ролью тех театральных героев, которые за счет народа ковали свое счастье, изменяя в новейшей истории конституции: наша цель лежит дальше, и так как не в нашем характере обманывать кого-либо в плохом и хорошем, то мы открыто называем цель: радикально-социальная и политическая эмансипация трудящихся классов».

В одной из своих статей Шустер доказывает, что только с помощью революции можно добиться социальной справедливости, но, однако, «революция сама по себе еще не представляет никакого прогресса. Она является прогрессом только в том случае, если она предпринята при всестороннем знании (курсив Шустера) конечной цели или же если она будет все время вестись при наличности подобного знания». В другом сочинении Шустер подробно и обстоятельно доказывает неизбежность вытеснения мелкого производства крупным и связанного с этим обеднения растущей массы населения. «Можно предвидеть, что рано или поздно громадное большинство рабочих или будет охвачено революционным возмущением, или опустится до печального существования фабричных рабочих, если, впрочем, какие-либо радикальнейшие реформы не положат конца неравенству».

«Короли биржи и фабрики, – говорит далее Шустер, – властвуют над сотнями тысяч служащих, которые влачат в конторах жалкое существование, – над миллионами голодных, изнуренных рабочих, которые погибают в их грязных мастерских». «С каждым днем все больше выясняется противоположность двух классов: класса богатых, которые потребляют, но ничего не производят, и класса бедных, которые создают все и лишены всего». Шустер хорошо понял классовые противоречия между «богатыми» и «бедными», но он, как все тогдашние социалисты, не понял значения в классовой борьбе политического элемента. Он горячо доказывал безразличность политических форм для классовой борьбы трудящихся, и этим он уплачивал дань общепринятому тогда у социалистов отрицательному отношению к политической борьбе. Это утопическое понимание взаимоотношений между политической и классовой борьбой, это непонимание той истины, что всякая классовая борьба есть борьба политическая, мешали Шустеру понять и истинный характер социальной природы государства и правительства. Шустер требовал, чтобы государство на свои средства устраивало производительные рабочие товарищества, и надеялся, что подобные социальные реформы способны предотвратить социальную революцию и привести к мирному разрешению социального вопроса,

«Союз гонимых» не довольствовался эмигрантской деятельностью, он делал энергичные, но малоуспешные попытки проникнуть в самую Германию и через посредство немецких ремесленников, странствовавших из города в город, повести коммунистическую пропаганду в самой Германии. Но очень скоро наиболее сознательные члены «Союза гонимых» во главе с Шустером убедились в том, что заговорщическая тайная организация не может рассчитывать на массовый успех, и в 1836 году они покинули «Союз гонимых», основав новое коммунистическое общество уже на более широких демократических началах. Новое общество получило название «Союза справедливых». И этот союз, по условиям тогдашнего времени, мог быть только тайным, но по своей организации он носил значительно более пролетарский характер, чем «Союз гонимых». Союз насчитывал уже до тысячи членов, он разбивался в организации на небольшие группы, «коммуны», в которые входило десять человек; десять коммун образовывали вместе один «округ». Округи избирали своих представителей, составлявших «палату». Палата, в свою очередь, выбирала «правление» и «исполнительный комитет».

Ставя своей целью социалистический переворот, «Союз справедливых» в политической области добивался учреждения республиканского строя. Каким путем должен быть произведен социалистический переворот, – на этот счет воззрения членов «Союза справедливых» отличались и большою расплывчивостью, и большими разноречиями. Иные члены готовы были довольствоваться демократической республикой, будучи уверены, что она сама по себе создаст социальное равенство, другие же относились скептически к формам правления и требовали учреждения коммунистического строя. Свои общие лозунги и принципы «Союз справедливых» заимствовал у французского революционного «Общества времен года», во главе которого стояли Барбес и знаменитый О. Бланки. Исходя из того соображения, что «так как социальный организм заражен, то впредь до его исцеления и именно для этого исцеления народу в течение некоторого времени необходимо обладать революционной властью», «Общество времен года» ставило своей целью завладение этой властью при первом благоприятном случае. В мае 1839 г. «Общество времен года» сочло, что такой благоприятный момент наступил. 12 мая вспыхнуло в Париже под руководством этого общества восстание. Весь квартал, примыкающий к парижской думе, был покрыт баррикадами. «Союз справедливых», тесно связанный с французским «Обществом времен года», был втянут в это восстание. Восстание было быстро подавлено, и руководители «Союза справедливых» должны были бежать из Парижа.

Вейтлинг, бывший ревностным членом «Союза справедливых», после подавления восстания бежал в Швейцарию, где основал аналогичный новый союз. Другая же часть руководителей во главе с Шаппером, Моллем и Эккариусом скрылась в Лондон, где восстановила распавшийся союз.

Поражение парижского восстания и та совершенно новая социальная среда, в которую попали в Лондоне немецкие коммунисты, придали их союзу новый характер. Прежде всего, попав в Лондон, немецкие коммунисты столкнулись здесь с могущественным чартистским движением. Чартистское движение имело огромное значение для воспитания социалистической мысли, с одной стороны, как массовое пролетарское движение, сбросившее с себя ту скорлупу заговорщичества и конспирации, с которыми не могло расстаться французское движение, во-вторых, здесь классовая борьба тесно, неотрывно сплелась с политической борьбой, носила сознательный политический характер. Благодаря этому английский чартизм могущественно содействовал отрезвлению немецких коммунистов от увлечения заговорщическими организациями, бессилие которых они, впрочем, изучили на своей спине во время упомянутого восстания 1839 г.

Деятели парижского «Союза справедливых» все более и более эволюционировали в сторону реалистического социализма, и рука об руку с этим уменьшалась идейная пропасть, отделявшая их от Маркса. В 1843 г. был арестован в Швейцарии Вейтлинг, руководитель швейцарского отделения «Союза справедливых». Швейцарский союз вследствие этого распался, и вся деятельность сосредоточилась в лондонской организации.

Маркс и Энгельс с большим интересом и вниманием следили за развитием немецкого «Союза справедливых», но они относились к нему отрицательно и сторонились его до тех пор, пока в его основе не лежал» никакой ясной и выдержанной социалистической теории, и пока в своей организации он носил явственный отпечаток сектантства и заговорщичества. С 1843 года, когда «Союз справедливых» уже сделал весьма важные шаги в сторону пролетарского реализма, между лондонскими руководителями этого союза и Марксом устанавливаются письменные сношения. Союз впоследствии приглашал Маркса и Энгельса вступить в свой состав, но основатели научного социализма отказывались от этого ввиду того, что «Союз» еще не совсем освободился от элементов бабувизма и якобинского бланкизма. Маркс, выработавший тогда в основных чертах свое учение, решил объявить безжалостную войну утопизму и якобинству. Он считал, что теперь настала пора вывести социалистическое движение из мрака заговоров и конспирации на широкую дорогу политически организованной массовой классовой борьбы, и ввиду этого Маркс решительно отказывался вступить в те организации, которые продолжали идти старой тропкой заговоров. Впоследствии в «Новом рейнском обозрении» Маркс с удивительной ясностью и сжатостью установил причину своего тогдашнего отрицательного отношения к революционерам-заговорщикам. «Дело заговорщиков, – писал Маркс, – заключалось в том, чтобы предвосхитить революционный процесс развития, чтобы искусственно привести его к кризису, чтобы сымпровизировать революцию при отсутствии ее предпосылок. Единственным условием революции для них была достаточная организация заговоров. Они были алхимиками революции и разделяли ограниченность застывших взглядов прежних алхимиков. Они изощрялись в изобретениях, которые, должны были породить революционные чудеса… Занятые подобным прожектерством, они не ставили себе другой цели, кроме ближайшей – низвержения существующего правительства – и глубочайшим образом презирали теоретическое просвещение рабочих относительно их классовых интересов. Отсюда их не пролетарская, а плебейская злоба против habits noirs».

Как мы уже заметили, «Союз справедливых», переселившись в Лондон, все более и более стал склоняться к реализму и благодаря этому обнаруживал все большую готовность воспринять учение Маркса. К 1847 году разногласия между Марксом и руководителями «Союза» настолько уже стерлись, что весною 1847 г. Молль[15]15
  Молль Иосиф (1812–1849) – еврейский деятель международного рабочего движения, соратник К. Маркса и Ф. Энгельса. По профессии часовщик. Один из руководителей тайных организаций – «Союза справедливых» и основателей лондонского Просветительского общества немецких рабочих и общества «Братские демократы». С 1847 г. член «Союза коммунистов», член его Центрального комитета. Активный участник Революции 1848–1849 гг. в Германии. Во время Баденско-пфальцского восстания 1849 г. сражался в одном отряде с Энгельсом. 29 июня был смертельно ранен. – Примеч. ред.


[Закрыть], игравший видную роль в «Союзе справедливых», отправился к Марксу в Брюссель и к Энгельсу в Париж для того, чтобы пригласить их войти членами в «Союз». При этом Молль открыто заявил, что большинство членов «Союза» вполне разделяет воззрения Маркса, и на ближайшем конгрессе Марксу дана будет возможность подробно развить свои воззрения и реорганизовать «Союз» сообразно со своей теорией. Маркс и Энгельс, уже давно находившиеся в письменных сношениях с «Союзом» и считавшие, что в нем вполне подготовлена почва для восприятия их идей, приняли на этот раз предложение. В Брюсселе под руководством Маркса было основано отделение союза. Первый конгресс «Союза справедливых» собрался в Лондоне летом 1847 года, на нем присутствовал Энгельс как делегат от парижского отделения. Союз был основательно реорганизован и даже изменил свое название– из «Союза справедливых» он превратился в «Союз коммунистов». Цель этого реорганизованного «Союза», как ее определял первый параграф устава, была: «низвержение буржуазии, господство пролетариата, уничтожение старого, основанного на классовых противоречиях буржуазного общества и основание нового общества, без классов и без частной собственности». Союз был реорганизован на демократической основе – все партийные посты были выборными и подлежащими смене.

На второй съезд «Союза коммунистов», происходивший в ноябре-декабре 1847 г., приехал из Брюсселя Карл Маркс, который обстоятельно изложил свою социалистическую теорию, склонив на свою сторону всех участников съезда. Съезд поручил Марксу выработать манифест, и в феврале 1848 года появился от имени «Союза коммунистов» знаменитый «Коммунистический манифест».

Маркс написал «Коммунистический манифест» в конце 1847 года, после того как он внимательно и глубоко изучил философские учения Германии, социалистическое движение и социалистические учения Франции, экономическую литературу и экономическое развитие Англии. «Коммунистический манифест» послужил гениальным обобщением тех результатов и итогов, к которым пришел Маркс на основании изучения современной ему действительности и идеологии передовых европейских стран. С классической ясностью и яркостью Маркс раскрыл основные элементы и силы исторического развития, обнажив движущий нерв общественного развития, указав при этом на величественные перспективы, которые раскрывает пролетариату «грядущего волнуемое море». Как мы увидим ниже, Маркс в «Коммунистическом манифесте» значительно опередил свое время и своим духовным взором предвидел в совершенно развитом и сложившемся виде те общественные формы, которые в сороковых годах едва только были зачаты. Мы увидим, что благодаря этому общее значение «Коммунистического манифеста», в полную противоположность бесчисленному множеству социалистических произведений того времени, не только не падало, но росло по мере дальнейшего развития общественных отношений; с другой же стороны, Маркс так ясно видел в исторической дали, что он невольно переносил в «Коммунистическом манифесте» многие черты грядущего уже в настоящее. Ниже мы остановимся и на удивительном даре пророчества, сказавшемся в «Манифесте», и на только что упомянутом «уповаемых извещении, вещей обличении невидимых», а теперь мы должны в общих чертах изучить те обстоятельства времени и места, под могущественным воздействием которых создавался «Коммунистический манифест».

Какою гениальною историческою дальнозоркостью ни обладал Маркс, как далеко ни предвидел он изменения, которые несет с собою «река времен в своем течении», но, конечно, и он был подвержен всем законам исторического давления и притяжения, и он не мог отрешиться от влияния атмосферы и обстановки своего времени. Для понимания «Коммунистического манифеста» необходимо, ввиду этого, прежде всего ознакомиться с общими социальными условиями передовых европейских государств второй половины сороковых годов.

Начнем с Англии. В Англии сороковых годов крупное капиталистическое производство уже могущественно развивалось, но оно еще далеко не закончило своей исторической тяжбы с поземельной аристократией и вообще еще не успело выработать соответствующей своим экономическим нуждам политической атмосферы и обстановки. Английский капиталист тогда только, так сказать, выходил в люди, и старые исторические власти еще относились свысока к его молодым силам. Дорожа интересами поземельной ренты, английское дворянство крепко держалось за пошлины на ввозимый в Англию хлеб, что, конечно, повышало на английском рынке цены на хлеб, а отсюда и поземельную ренту. Но эти пошлины на хлеб, в то же время поднимая цены, повышали минимум физического существования, необходимый для рабочих, т. е. повышали заработную плату и этим уменьшали прибыль капиталистов. Понятно, что капиталисты вели ожесточенную кампанию за отмену хлебных пошлин и старались втянуть рабочих в борьбу с ненавистным земельным дворянством.

Борьба со старою властью во имя новых производительных сил создавала точки политического соприкосновения между английской буржуазией и английским рабочим классом сороковых годов. Но это, конечно, нимало не мешало существованию ужасающей экономической эксплуатации рабочих капиталистами. Развитие капитализма на первых порах сопровождалось в Англии массовым разорением населения. Капитализм выбивал население из старой, веками наезженной экономической колеи, разорял старые мелкие промыслы. Огромные и голодные массы народа искали себе занятия на фабриках и заводах, но емкость тогдашнего капиталистического развития Англии была невелика, и все росла и росла армия «избыточных» людей, голодных, оборванных и не находивших себе никакой работы.

«Англия, – говорит об этом времени британский писатель Карлейль, – лежала в болезненном недовольстве, бессильно корчась в лихорадке на своем одре, мрачная, исполненная глубокого отчаяния». Производительные силы Англии быстро росли, но растущее разорение ее населения сужало ее внутренний рынок, а запретительные таможенные пошлины иностранных государств закрывали для нее внешний рынок. Вследствие этого спрос на английские товары на внутреннем и внешнем рынках возрастал крайне медленно, и крупная промышленность задыхалась от буйного прилива производительных сил. При этих условиях капиталистам волей-неволей приходилось прибегать к понижению цен на все товары, чтобы хотя этим путем найти им сбыт. Понижая цены на товары, капиталисты старались вознаградить себя понижением размера заработной платы, благо свободных рук было более чем достаточно и рабочие были не организованы.

За исключением совершенно ничтожной но численности группы привилегированных рабочих, материальное положение рабочего класса Англии в сороковых годах было ужасающе. «При нормальном положении торговли, – говорит Туккер, – около трети населения погружено в самую ужасную нищету и находится на краю голодной смерти». По словам Симмондса Миллера, в сороковых годах большая часть городского населения в Глазго не располагала никакими видимыми средствами существования, кроме воровства и проституции. То же самое сообщает о Манчестере д-р Кей.

Исключая привилегированную категорию рабочих, ужасающе низкая заработная плата остальных рабочих продолжала падать. И в то же самое время продукты первой необходимости повышались в цене.

Особенно ужасно было положение чернорабочих, рабочих в мелких производствах и ручных ткачей. Они массами умирали с голоду. Толпы голодных, оборванных и страшно обозленных людей переполняли все города. Государство увеличило налоги на содержание бедных, но это была капля в безбрежном море народной нищеты, капля, к тому же переполнившая чашу терпения… богатых классов. Чтобы успокоить волнующиеся массы голодного и озлобленного люда, правительство бросало ему нищенские подачки, но оно в то же время стремилось обставить эти подачки столь унизительными и тяжкими условиями, чтобы отбить даже у голодных желание пользоваться ими. Правительство выступило с новым проектом устройства рабочих домов, который должен был превратить эти дома в каторгу для «осужденных» на бедность рабочих.

На этой почве возникло могущественное чартистское движение. Горючего материалу накопилось достаточно, и это движение запылало ярким пламенем. Как мы уже заметили, английские капиталисты сороковых годов сами еще будировали против тогдашнего правительства, и они поспешили использовать это движение в свою пользу, и часть буржуазии замешалась в движение чартистов. В движении этом, главным образом, участвовал пролетариат, но принимая во внимание, с одной стороны, отсталость «тогдашнего английского пролетариата, а с другой – общность и распространенность недовольства и неудовлетворенности, охвативших тогда самые различные слои английского общества, надо признать вполне естественным, что чартизм не носил ясно и твердо выраженного классового характера. В своей идеологии он представлял довольно пеструю смесь из фронды капиталистов против правительства и поземельного дворянства и из нечленораздельного недовольства разоряемой мелкой буржуазии, а также классовой вражды пролетариата. Эта расплывчатость идеологии шла рука об руку о невыдержанной и колеблющейся тактикой и туманностью цели. В своей первой национальной петиции 1838 г. чартисты писали: «Мы изнемогаем под бременем налогов, которые все же признаются недостаточными нашими повелителями. Наши торговцы и промышленники находятся на краю разорения. Наши рабочие голодают. Капитал не дает прибыли, труд не вознаграждается. Дом ремесленника опустел, а склад ростовщика наполнился. В рабочем доме нет места, а фабрика стоит без работы. Мы смотрели повсюду и внимательно искали причины нужды, столь тяжелой и столь продолжительной.

Мы не можем найти этой причины ни в природе, ни в провидении… Мы с полным почтением заявляем палате общин, что нельзя допустить продолжения такого порядка дел. Мы говорим палате, что капитал хозяина не должен быть лишен надлежащей прибыли, что труд рабочего не должен быть лишен надлежащего вознаграждения».

Как показывает эта петиция, на первых порах агитация чартистов не носила сколько-нибудь ясно выраженного пролетарского классового характера; мы находим в ней интересы пролетариата и капиталистов еще в слитой, не распаянной форме. И лишь по мере дальнейшего развития и обострения отношений чартизм принял более ясно и резво выраженный классовый и социалистический характер.

Вторая петиция чартистов, составленная в 1842 г., заговорила несравненно более резким и ясным языком проснувшегося классового сознания, чем первая: «Тысячи народа умирают от нужды… Податели петиции обращают внимание парламента на нищенскую заработную плату земледельческого рабочего и испытывают чувство негодования и ужаса при виде ничтожного заработка тех, труды которых изготовляют пищу для всего населения. Податели петиции глубоко сожалеют о существовании монополии всякого рода в этой стране, и, категорически осуждая налоги на предметы необходимости, потребляемые, главным образом, рабочим классом, они думают в то же время, что уничтожение одной монополии не подымет труд из его нищенского положения, пока народ не приобретет власть, при которой все монополии и формы притеснения должны исчезнуть; податели петиции указывают на существующие монополии избирательного права, бумажных денег, владения машинами, землей, монополии прессы, религиозных привилегий, средств сообщений и множества других, слишком многочисленных, чтобы их можно было перечислить; все эти монополии создаются классовым законодательством».

Как бы там ни было, чартизм был первым широким пролетарским движением, поставившим своей целью овладение политической властью, и он оказал этим сильное воздействие на социалистическую мысль сороковых годов, и в частности на Маркса.

Рожденный экономическим разорением и промышленным застоем чартизм быстро пошел на убыль, как только в Англии начался сильный экономический подъем. В 1842 году заключен был мир между Англией и Китаем, что открыло для английской промышленности огромный китайский рынок. Промышленность сразу ожила. Началась усиленная постройка фабрик, заводов, железных дорог. Вывоз английских фабрикатов сильно возрос, армия безработных сократилась и экономическое положение пролетариата улучшилось. Чартизм на время сходит со сцены.

Но недолго длилось это благоденствие. С 1846 года вновь появляются симптомы надвигающегося промышленного кризиса. Год был неурожайный, картофель почти совсем не взошел, над Ирландией навис форменный голод. В 1847 году положение еще более ухудшилось, цена пшеницы поднялась на 40 %, в то же самое время настал и хлопковый голод – цена хлопка увеличилась с 1846 г. по 1847 г. на 65 %. К концу 1847 года разразился опустошительный кризис. Одно банкротство следовало за другим, фабрики частью совсем закрывались, частью сильно сокращали производство. Вновь стали расти огромные толпы безработного и озлобленного люда, вновь вспыхнула полоса стачек и стычек. А кризис все углублялся. В Вигони из 20 фабрик всего одна работала полное время. В Глазго из 56 хлопчатобумажных фабрик работали всего четыре полное время, а 16 совсем закрылись. Толпы безработных ходили здесь по улицам с криками: «хлеба или революции!».

Даже такой консервативный орган, как «Times», описывал самыми мрачными красками положение рабочих. Священник из Ноттингама заявлял в этой газете: «Я думаю, что значительная часть населения города находится в состоянии почти голодания… Значительная часть мебели и вещей рабочих заложена или продана, и когда я справился, отчего многих детей в школе не хватает, то оказалось, что у них нет одежды, чтобы ходить в школу». Другой священник писал: «Я думаю, что в течение последних 18 месяцев даже у половины рабочих не было больше заработка, чем сколько требуется для того, чтобы не голодать в буквальном смысле слова». «Нет слов, – говорит третий священник, – чтобы выразить лишения и нищету в настоящий момент. Множество буквально голодает».

«Чартизм вспыхнул с новой, гораздо большей силой. Таково было положение Англии в эпоху составления «Коммунистического манифеста». Ниже мы увидим, в чем и как отразилось это на «Манифесте», а теперь обрисуем в общих чертах социальное положение Франции и Германии сороковых годов.

В тридцатых и сороковых годах социально-политическое положение Франции во многом существенно отличалось от соответственного положения Англии. И во Франции разорение народной массы приняло в тридцатых и сороковых годах очень широкие размеры, но все же в ней мелкая буржуазия была относительно многочисленнее, зажиточнее и более живуча, чем в Англии. Но основное различие заключалось в характере политической жизни. В Англии, как мы видели, буржуазия находилась в политической фронде и старалась использовать и даже инсценировать рабочие стачки и беспорядки; во Франции же революция 1830 года возвела крупную, главным образом финансовую буржуазию на трон и сделала ее довольной, торжествующей и правящей. Такое положение буржуазия заняла благодаря революции, купленной кровью рабочих. Буржуазия, опьяненная победой и вознесенная на головокружительную высоту, на первых порах умилилась и обещала всяческих благ «героям-рабочим». «Когда случается, – говорил один из министров Луи-Филиппа, – что династия возникает вследствие героизма рабочих, то эта династия обязана сделать что-нибудь для этих работников-героев». Но фейерверк фраз и слов потух, и настала будничная действительность, оказавшаяся очень невеселой и голодной для «работников-героев». Непосредственно после июльской революции 1830 г. начался во Франции промышленный застой. Безработица росла. Повсюду появлялись толпы безработных и беспокойных людей. Меры общественной благотворительности были жалким паллиативом. Недовольство росло и принимало острые формы в рабочем классе, который так много ждал и так мало получил от происшедшего переворота. Быстро накоплявшееся озлобление вспыхнуло 21 ноября 1831 года новым восстанием в Лионе. После упорной битвы войска вынуждены были отступить, и Лион оказался во власти восставших рабочих. В течение десяти дней Лион был в руках рабочих, но 3 декабря 1831 г. правительственные войска вновь заняли его.