Текст книги "Хранитель Лачубту-нгуо"

– Нас пихнули под дых, и мы теперь должны заскулить? Поджав хвост, как шавки спрятаться в будку? Хер там!

– Хорошо сказал! – похвалил Косяк своего товарища, нащупав в нагрудном кармане вожделенную зажигалку.

Вскочив со своего места, Ирокез воскликнул, – Тебе хорошо, Борода! Ты вот сидишь тут выеживаешься, а на мочилово мне с отрядом идти…

– Да я с тобой поеду, ежели ты боишься! – парировал бородатый, тоже встав с места.

Пока бандиты оценивали друг друга взглядом исподлобья, готовые вцепиться друг другу в глотку, Хромой тихо встал, протянул руку к бутылке с водкой и, взяв ее под горлышко, вопросительно посмотрел то на одного, то на другого распаленного бандита.

Увидев, что сейчас Хромой будет держать слово и выскажет свое мнение (его голос теперь был решающим), бандиты сели по местам и замолчали.

– А меня вот, братья, больше интересует такой вопрос: почему Косяк так вцепился в этот броневик? Сначала он приказывает минировать дорогу – такое мы делали только для больших караванов из нескольких машин. Теперь, после потери двух групп, он настаивает на продолжении. Не кажется ли такое странным? Либо наш лидер совсем мозги прокурил, либо он что-то утаивает от нас относительно ценности груза.

Хромой вопросительно посмотрел на своего вождя, но тот даже не шелохнулся, раскуривая сигарету. Потом бандит продолжил, теребя бутылку в руках:

– Так вот, я не буду высказывать свое мнение по поводу нападения, пока наш глубокоуважаемый вождь не поведает о своих секретах касательно броневика! Я всё сказал!

Дернув водки, бандит крякнул и сел на место.

Выпустив огромное кольцо дыма, которое медленно поплыло к середине палатки, Косяк задумался: “Хромой! Ай, да сучий сын! Красиво завернул – теперь не выкрутишься… Тебе надо быть нашим лидером, а не мне! Мозгов у тебя – палатки, вот только не хватает решительности”.

Главари с вопросом в глазах посмотрели на вождя, ожидая его разъяснений. Но тот лишь затянулся и создал еще одно дымное кольцо, на этот раз поменьше. Оно быстро полетело вслед за большим кольцом и прошло сквозь него почти по центру. Пока главари отвлеклись на это зрелище, Косяк резко встал, схватил бутылку и заговорил.

– Братья мои! Вы же знаете, как я вас всех люблю! – начал он издалека, – Этот вездеход – действительно важная добыча для снежных псов, и сейчас я все разъясню…

Сделав пару сильных затяжек, Косяк добил сигарету, уронил ее на пол и затоптал, потом приложился ненадолго к бутылке. Слегка поморщившись от некачественного пойла, главный пес продолжил, но не отпустил водку, показывая тем самым особую значимость последующих слов.

– Вездеход переправляет одну бесценную вещицу из Хельмграда в Кеджийск. За этой вещью долго охотилась местная банда города Хельма – берсерки. Они вышли на человека, владеющего ей – это оказался владелец захолустного бара, и наехали на него, требуя отдать эту вещь. Но оказалось, что владельца крышует одна из молодых дерзких банд под названием “Хорьки”. В общем, между ними произошла стычка, после которой барушник помер, а ценность попала к местному хорьку! Так вот, этот сученок что-то вынюхивал в Хельме несколько недель, скрываясь от берсерков, а потом внезапно бросил свою банду и рванул в Кеджис. Вещица сама по себе – сущая безделушка, но она является ключом к могуществу и богатству! Снежные псы могли бы править целыми городами! Да что там, вся Сибирь была бы у нас в кулаке!

Косяк выразительно сжал ладонь в кулак и поднял его вверх, как бы показывая, где была бы Сибирь.

– Я всё сказал! – и глотнул из бутылки.

– Что еще за детские сказки? Ты, млять, кому голову морочишь? – взбесился одноглазый главарь, но вождь проигнорировал этот вопрос.

Тогда спросил Хромой, – Откуда у тебя такие подробности?

– Просто ко мне в отряд присоединился бандит из берсерков. Сначала он пришел, как представитель их банды с предложением заключить временный союз, дабы изловить того хорька. Однако я убедил берсерка стать нашим членом. Плохо только, что он оказался не сведущ в том, где находится это заветное место, которое отворяет эта безделушка.

– Почему же ты нам сразу не рассказал? Мы б ловчее подготовились к засаде! – воскликнул Борода.

Хитро сощурив глаза, Косяк ответил, – Да я и сам сначала не поверил в эти сказки! Даже берсерка не взял на дело. Но теперь, увидев, как у них отработана оборона, подумал, что это далеко неспроста, и броневик действительно везет нечто очень ценное…

Главный пес вдруг ударил себя кулаком по колену:

– Мутант меня раздери! Похоже, этот хорек нанял себе в охрану полного киборга и отличного снайпера с мощной пушкой! Да еще и установил на вездеход крупнокалиберный пулемет, и сама машина хороша! После того, как они порвали два наших отряда, я призадумался над словами берсерка. Ну, что вы теперь скажите?

Главари замолчали и призадумались, взвешивая слова своего вождя.

Первым голос подал Хромой, – Ну, хорошо! Допустим, мы продолжим атаковать броневик, но как это сделать? Отряд Ирокеза даже вместе со всеми нами разнесут в клочья, если сунемся туда. А если мы вызовем подмогу из лагеря, то хорек может уйти!

Хитро подмигнув Хромому, Косяк заявил:

– На всякий случай я прихватил с собой “Циклоп”!

– Ты ж говорил, что ракеты для него кончились? – удивился Бешенный.

– Нет, парочку ракет припрятал на экстренную ситуацию, а сейчас как раз такая…

…

Косяк лежал на снегу и наблюдал за людьми с подбитого вездехода через полевой бинокль – они возились с гусеницей, прицепляя новый кусок. Отстранившись от окуляров, вождь посмотрел в сторону. Там, на склоне заснеженного холма суетилось двое псов: Лысый и еще кто-то из команды Ирокеза волокли противотанковую ракетную установку вместе с пультом.

– Эй, млять! Поосторожнее с ракетой там! – закричал главарь, услышав, как они что-то уронили из оборудования.

– Всё, Косяк! Готово! – доложил Коротышка после того, как закрепил треногу установки на вершине холма.

– Тащи сюда пульт… да пригнись, осел!

– А ты свободен, – Косяк кивнул ирокезовскому бандиту, когда псы принесли ему пульт управления.

Выхватив из рук большого бандита чемодан, от которого тянулись жгуты кабелей к установке, главарь откинул крышку и прильнул к экрану. На дисплее после быстрой загрузки систем появилось высокое небо с клочками изорванных облаков. Понажимав кнопки, Косяк опустил пусковой контейнер с прибором наведения и повернул в сторону. Экран показал вездеход и двух людей перед ним. Переключив на инфракрасное изображение, Косяк увидел еще человеческие силуэты за броней грузовика.

– Босс, – шепнул в ухо псу подползший Коротышка. – Когда запускать будем-то?

Косяк повернулся к помощнику и широко улыбнулся, – А вот когда они все засядут в грузовик и тронутся – тогда и жахнем!

Лысый ехидно засмеялся, а потом неожиданно спросил, – Босс, а почему мы пустим только одну ракету? Может лучше сразу две, чтоб наверняка?

– Это потому, лысенький, что мы не хотим превратить этот вездеход в лепешку на дне огромной воронки. Что тогда там будем грабить? Металлолом?

– А…, точно, босс, – закивал лысый громила и с уважением посмотрел на ракетную установку на холме, грозно выделяющуюся на фоне неба.

– Кстати, этому броневичку хватило бы и одной ракеты для полного уничтожения. Это если бы ты принес не с кумулятивной, а с термобарической боеголовкой.

– Понятно, – кивнул громила, почесав лысый лоб под капюшоном.

“Что тебе понятно, лысый оболтус? Как будто тебе известно, чем они различаются!”, – усмехнулся про себя вождь псов и вернулся к монитору пульта.

– Ну, ничего, ребятки! Скоро вы у меня попаритесь в баньке! Это вам не напалм с брони смахивать – теперь все будет по-взрослому! – усмехнулся себе под нос Косяк, переводя прицел с одной фигурки на другую.

Примерно через час экипаж вездехода закончил ремонт трака, и все сине-фиолетовые фигурки на экране находились внутри вездехода, помеченного красной рамкой. Двигатель же стал просвечивать сквозь броню, быстро меняя свой цвет от бледно-оранжевого до ярко-желтого. Нажав пальцем на дисплей, Косяк начал производить захват цели по инфракрасному излучению нагретого двигателя – навел крестик прицела на капот вездехода. Он хотел, чтобы содержимое салона как можно меньше пострадало. Главное, чтобы пассажиров лишь оглушило, а далее дело техники – рядом наготове находился отряд псов, они-то и довершат захват. Единственной помехой плану может стать киборг, но и для него найдется сюрприз.

Крестик замерцал зеленым светом – захват цели произведен. Косяк подтвердил готовность к пуску и коснулся сенсорной кнопки “Огонь”. С секунду ничего не происходило: пульт переслал данные в бортовой компьютер системы запуска установки – там электронные мозги стали соображать, рассчитывая оптимальную траекторию полета для режима стрельбы с превышением. Потом установка автоматически повернула контейнер с ракетой выше цели, раздался негромкий хлопок, и шипящая ракета стремительно покинула контейнер и взмыла в небо.

Косяк заворожено смотрел на дисплей, где к изображению вездехода, помеченного красной рамкой быстро приближался значок ракеты. Но тут ему не к месту пришла одна неприятная мысль.

– Лысый! – толкнул он лежащего рядом пса, уже когда ракета взорвалась, а на дисплее вырос большой гриб поднятого снега вперемешку с дымом. Отвлекшись от созерцания последствий взрыва на экране, тот повернулся к вождю с довольной физиономией. Косяку почему-то не понравилась беззаботная, почти детская улыбка на лице громилы. Особенно когда до него долетел грохот от чересчур мощного взрыва.

– А ты точно тот контейнер с ракетой взял, про который я тебе говорил?

– Ну да, босс, как ты сказал, в кузове справа.

– Точно, в кузове справа, – повторил Косяк, но какое-то смутное предчувствие не отпускало его.

– А ты помнишь, где я тебе это сказал?

Коротышка ответил, пожав плечами, – Конечно, в кузове и сказал, ты еще стоял напротив меня…

– Твою ж драть! – воскликнул Косяк и с досады так сильно хлопнул себя ладонью по лицу, что разбил нос до крови.

Глава 13

Кома

Тьма. Вокруг полная тьма и абсолютная тишина. Я не слышу своего сердца, не слышу своего дыхания. Более того, я не чувствую ничего! Не чувствую ни холода, ни жары, ни ветра, ни голода, ни усталости. И не чувствую собственного тела! Ни рук, ни ног, ни туловища, ни головы – вообще ничего! Только пустота вокруг меня и внутри меня… Хотя… я мыслю!.. Один довоенный ученый сказал: “Мыслю, значит, существую”, – хотел бы на него посмотреть, окажись он на моем месте!

Где же я оказался? Может, умер?.. Не так представлялась мне загробная жизнь. Ведь там должно быть ну хоть что-то. А тут абсолютное ничего и полное нигде. Место без пространства и времени.… Сколько я уже здесь? Несколько мгновений или уже целую вечность? Мои мысли стремительно летят, обгоняя доли секунды, или же медленно тянутся годами, десятками, сотнями, тысячами лет? Кто теперь я? Что теперь я? Как мне теперь быть? Или правильнее, как теперь не быть? Что делать? Или уже ничего не делать? Зачем я здесь? Я – часть тьмы? Часть пустоты? Часть бесконечности?.. Кто я?

…

Вспышка. Яркий свет. Ослепительно яркий свет! Я пытаюсь закрыть веки, но не могу! Свет режет мне глаза, ничего не вижу…. Внезапно все проходит.

Мимо меня пролетает птица. Я успеваю разглядеть, что это голубь, и он без головы. Поворачиваю голову и вижу знакомое лицо – Фома! Он провожает взглядом летящую птицу. Его поднятая клюшка медленно опускается на лед. Лицо искажает зловещая улыбка, а губы все сильнее открываются, являя свету грязные кривые зубы. Уже ощущаю вонь, исходящую из его оскаленной пасти. Неожиданно Фома начинает дико смеяться и поднимает руку, указывая пальцем в ту сторону, куда полетела безголовая птица.

Я медленно оглядываюсь назад – быстрее почему-то не могу. И вижу такую картину: молодая женщина, вся в птичьей крови и гадкой слизи, ошалело смотрит себе под ноги. Она несколько секунд разглядывает потрепанный трупик голубя, потом ее прорывает. Женщина громко кричит и кидается с кулаками на Фому. Пробегает мимо меня совсем близко, но даже не задевает. Будто меня и не существует! Я поворачиваю голову и слежу за ней взглядом.

А Фома перестает смеяться, его лицо вдруг становится злым, дьявольски злым! Глаза наливаются кровью и отсвечивают сумасшествием. Он заносит клюшку для нового удара. Нет, это уже и не хоккейная клюшка, а настоящий японский меч. Блики солнца играют на кромке его острого лезвия.

У меня пересыхает во рту. Хочется что-то прокричать, но вместо слов из горла выходит какой-то тихий хрип. Я замираю на месте, и все пытаюсь предупредить женщину, но ничего не могу поделать. Меня словно сковывает по рукам и ногам; язык становится ватным и не двигается. Хочу воскликнуть “нет!”, а звук застревает где-то в груди. Продолжаю наблюдать за происходящим, не в силах хотя бы отвернуться. Черт! Я даже не могу опустить веки!

Молодая женщина оказывается на расстоянии вытянутой руки от Фомы, меч агрессивно горит в ярком свете. В ослепительно ярком свете. Слышится пронзительный свист остро заточенного клинка, разрубающего воздух. И вот, лезвие мягко проходит сквозь шею, словно не встречая сопротивления.

Женщина оступается и падает на малолетку с катаной. От столкновения ее голова летит в мою сторону, медленно кружась в ауре рассыпавшихся волос. Оказавшись рядом, голова женщины встречается со мной взглядом. Время совсем останавливается. Ее глаза смотрят мне прямо в душу с немым укором. В них столько горечи, разочарования и жгучей ненависти! А я не могу отвести взгляд, но вскоре этот страшный миг проходит и голова продолжает свой путь по воздуху, проплывая мимо. Лишь следующий за ней шлейф из волос слегка задевает мне щеку, вызывая легкий зуд.

Развернувшись, вижу, как голова падает на ледяной пол и, подпрыгнув, словно футбольный мяч, подкатывается к ногам девочки. Девочки по имени Лена! Она сидит на ящике из-под пивных бутылок и медленно потягивает самодельную газировку из трубочки.

Рядом с ней появляется много ребят из моего детства. Они начинают плеваться и ругать Фому, но тут Лена оглядывает всех и заявляет:

– Да, ладно? Просто он такой необычный, даже… клевый!

Все разом стихают и смотрят на нее. Девочка хмыкает и еще раз подносит бутылку ко рту, потянув из трубочки – раздается громкий булькающий и хлюпающий звук, гласящий о том, что напиток закончился. Тогда Лена отбрасывает бутылку в сторону. Я замечаю, что она становится немного другой, вроде как старше. А вскоре понимаю, что это вовсе и не Лена, а Василиса!

Когда ее узнаю, девушка подмигивает мне. Потом вытягивает ногу, обутую в высокий кожаный сапог, зацепляет каблуком отрубленную женскую голову и двигает к себе. Быстро нагнувшись, хватает ее за волосы. А я все смотрю и не могу пошевелиться. Даже мысли остаются в полном покое, пока слежу за происходящим.

Василиса весело смотрит в безжизненные глаза женщины и, приближая ее лицо к своему, целует в мертвые губы. Вскоре голова женщины летит в сторону, как ранее пустая бутылка, брошенная беззаботной рукой, а на месте Василисы появляется Фома! Я протираю глаза и снова смотрю – этот урод мерзко улыбается своими тонкими, измазанными помадой и кровью губами.

Я громко кричу что-то нечленораздельное и, ощущая в руке невесть откуда взявшийся меч, устремляюсь к Фоме. Он продолжает сверлить меня безумным взглядом, а ехидная улыбка не сходит с его лица. Меньше чем за секунду я покрываю разделяющее нас расстояние и с силой вгоняю острый меч ему в грудь по самую цубу!

Мальчуган падает с ящика и несколько раз переворачивается на льду. Стоящие вокруг ребята с испугом смотрят сначала на него, потом на меня.

– Ярик! Посмотри, что ты натворил! – рыдая, восклицает Румия и прикрывает лицо от ужаса.

Я опускаю голову вниз и замираю – на льду в неестественной позе лежит Василиса! Тело повернуто на бок, ноги поджаты, руки раскинулись по сторонам, из груди выступает рукоять меча, из спины – окровавленное лезвие, а лицо смотрит вверх, в бесконечно глубокое небо, такое же, как ее глаза. С губ Василисы медленно стекает рубиновая струйка крови и устремляется вниз по шее.

Завывая от отчаяния, близкого к безумию, я подбегаю к убитой девушке и падаю перед ней на колени. Осторожно дотронувшись ладонью до ее щеки, отдергиваю руку и закрываю глаза. Закрываю глаза, чтобы не видеть…

…

Вспышка. Яркий свет. Ослепительно яркий свет! Потом темнота.

Оглядываюсь вокруг – ничего не видно. Но четко слышу стук своего сердца, дыхание своих легких. Чувствую руки и ноги – даже могу ими шевелить. Вот и глаза привыкли к темноте, и я узнал очертания своей квартиры в Хельмграде.

Оказывается, лежу на своей старой кровати, полузакрытый одеялом. Все вроде хорошо, и даже ощущаю себя вполне живым человеком! Одно только плохо – ужасно болит голова. Видимо проснулся с сильнейшего похмелья…, но не помню, зачем вчера так напился, чего потом творил… Еще и этот ужасный кошмар, от которого весь вспотел и руки до сих пор дрожат…

Растерянные мысли прервал стук во входную дверь. Вскочив с кровати, я сначала направился к окну и одернул шторку. Спальню залил мягкий утренний свет с улицы. На небе зависли тяжелые тучи, не давая ярким солнечным лучам проникнуть на тающий снег. Отвернувшись от окна, заприметил домашние джинсы, свивающие со спинки стула. Наскоро натянув их, вышел в коридор. Стук повторился, на этот раз он прозвучал настойчивее. Щелкнув замком, я отворил дверь. На пороге стояла моя жена…

– Привет, – она тихо поздоровалась.

– Привет…

– Можно мне войти?

Я шагнул назад, освобождая ей проход. Катя зашла в коридор и спросила, – Нам нужно поговорить. Можно?

Пару секунд переваривал сказанное, потом кивнул и закрыл за ней дверь. Она подошла к раздевалке и, сняв куртку, повесила ее на крючок.

Выглядела она неплохо: стройную фигуру облегала коричневая кофта с капюшоном и узкие синие джинсы; чистые волосы аккуратно уложены в простую прическу, лицо веяло свежестью безо всякой косметики.

Подробнее рассмотреть не смог – меня вдруг замутило, и срочно потребовалось в спальню – поскорее сесть на кровать и остановить нахлынувшее головокружение. Жена проследовала за мной и осторожно присела рядом на край постели.

– Тебе плохо? – забеспокоилась она, глядя на мое паршивое состояние.

– Да, видно чего-то перебрал вчера, – пространственно объяснил, толком ничего не помня о вчерашнем дне.

– Нельзя же так много пить, сопьешься!

– Не сопьюсь! – отрезал я и вдруг отчетливо припомнил, что на кухне у меня осталась почти полная бутылка красного полусладкого.

Решив подлечиться, направился на кухню. Когда отыскал вино и вернулся обратно, прихватив пару фужеров, Катя сидела, уставившись в одну точку.

– Будешь? – спросил, показывая бутылку. Она кивнула в ответ.

Присев, я по очереди наполнил фужеры и передал один жене. Она приняла его, взяв обеими ладонями, и слегка пригубила.

– Вкусное, – тихо заметила Катя.

– Ага, – подтвердил и выпил добрую половину фужера.

По горлу полилась приятная, слегка обжигающая жидкость, во рту остался необычный вкус. Я хмыкнул от удовольствия и почувствовал, как уходит боль из головы. Тогда еще хлебнул, на этот раз поменьше. Катя же, наоборот, сделала несколько больших глотков.

– Спасибо за вино, – поблагодарила она.

– Так о чем ты хотела поговорить? – сразу я перешел к делу.

Катя еще раз пригубила вино и убрала фужер на пол, после чего решительно посмотрела мне прямо в глаза.

– Ярик! Я так по тебе соскучилась! Ты был в долгой командировке, а потом приехал и заявил, что не хочешь жить вместе. Просто выгнал меня обратно к маме!

– Кажется, ты сама давно хотела уйти – и только я тебя удерживал!

– Но ведь помнишь, когда ты сказал в наш последний скандал, что больше не будешь удерживать – я ведь тогда испугалась и не ушла!

Я строго посмотрел на нее и высказал свое мнение:

– А надо было уйти! Сейчас бы проще было, если бы мы тогда расстались по общему согласию. А теперь получается, что это я тебя бросил и во всем виноват. Теперь вся твоя семья на меня ополчилась и хочет смерти – желательно в страшных мучениях…

– Нет, это я во всем виновата, – Катя протянула руку, пытаясь погладить меня по щеке – я слегка отстранился.

– Я ведь всегда тебя любила, но мало это показывала. Да, была с тобой неласковая, мало тебя хотела и не давала свободы, постоянно пилила и упрекала за безделье в домашних делах, когда ты был дома – но… всегда любила. Теперь вот, когда увидела, что могу тебя навсегда потерять, поняла все свои ошибки. Теперь я исправлюсь! Давай забудем все плохое и начнем сначала! Я же ведь могу быть очень ласковой! Ты же помнишь, какая была, когда мы просто встречались! И в сексе у нас все было хорошо.… Помнишь? Я тебя очень люблю, и очень соскучилась!

– Теперь уже поздно. Я очень изменился за последнее время, и… полюбил другую. А значит, тебя разлюбил и обратно не вернусь! – отрезал и, залпом допив вино, вновь наполнил фужер до краев.

По ее щеке медленно скатилась слеза – я подвинулся к ней и вытер ее своей ладонью.

– Не переживай ты так! В этом виновата вовсе не ты, а я! Так что, зачем тебе нужен такой подонок? Ты найдешь себе гораздо лучше!

– Но ведь я люблю тебя!

– А я тебя уже нет…

– Ну, хоть чуть-чуть любишь? Невозможно же так быстро все забыть! Нам же было хорошо вместе, пусть и ругались иногда, – сказала она и погладила меня по плечу.

– Возможно, еще немного люблю, но это любовь, больше похожая на привычку. Нет уже той искры! Да может, и не было у нас искры в начале нашего знакомства. Я полюбил тебя примерно через месяц наших встреч, а ты и подавно – через полгода, или даже позже.

Катя снова заплакала и закрыла лицо руками.

– Но зато сейчас очень сильно люблю!

Я промолчал, а она вытерла слезы и дотронулась ладонью до моей груди.

– Хорошо, понимаю, тебя теперь ничем не удержать. Иди к своей Василисе! Но, пожалуйста, давай проведем этот день вместе. Расстанемся с приятными последними воспоминаниями друг о друге. Я тебя сейчас очень хочу…

Взяв руку, я убрал ее от себя.

– Не могу! Да и тебе же потом будет сложнее меня забыть.

– Не решай за меня – ты ведь мне теперь не муж! – сверкнув глазами, заявила Катя. Но вскоре ее взгляд смягчился, и она осторожно погладила меня по плечу.

– Я сейчас очень хочу тебя… Мне плевать на то, что будет завтра. И ты тоже хочешь меня – я же чувствую! Ну, может не ты, но твое тело точно!

– … не могу, – повторил, но уже слегка дрогнувшим голосом. То, что я еще желал свою жену, было чистой правдой, однако меня удерживали мысли о Василисе и о том, что Кате потом будет еще больнее.

– Если это попытка вернуть меня – то это бесполезно!

– Нет, просто хочу, чтобы мы доставили друг другу удовольствие на прощанье, пожалуйста, не отказывай в последней просьбе! А потом я отпущу навсегда и никогда больше не буду донимать.

Она подвинулась и нежно обняла меня – на этот раз я не отстранил девушку. Наоборот, уткнулся ей в шею и слегка обнял за плечи. Тут случилось что-то странное – ее запах стал один в один похож на запах Василисы! Может, они пользовались одинаковыми духами, или еще что-то. У меня непроизвольно закрылись глаза, и показалось, что обнимаю не Катю, свою жену, а Василису, в которую без памяти влюблен! И тут же сломался.

Сильнее сжав девушку в объятьях, ощутил, как сильно напряжено ее тело от нетерпения. Левая рука девушки погладила меня по спине, прошлась по животу и осторожно залезла в джинсы. Я немного отстранился и посмотрел ей в лицо. О, боги! На меня смотрела Катя, но ее глаза были как у Василисы. Совсем потеряв голову, страстно поцеловал девушку.

Быстро расстегнув молнию кофты, высвободил красивую грудь в кружевном белом бюстгальтере. Нежно погладив ее шею, провел ладонями по плечам, снимая одежду. Потом прикоснулся губами к бархатной коже на груди и начал гладить спину, пока пальцы не наткнулись на застежку. Она тем временем вцепилась в мои волосы и ласково потрепала их.

Помогая друг другу раздеться, мы легли на кровать, скинули одеяло из шкур на пол и начали ласкаться. Мы никуда не торопились – у нас был впереди весь день! День сумасшедшего, страстного и отчаянного секса.

Все мои страхи, неуверенности улетучились, оставив наедине с собственными желаниями. Я утонул в бездне счастья и наслаждения, а все остальное потеряло свой смысл. Время словно остановилось для меня, и готов поклясться, что согласился бы так провести целую вечность.

Но вот, когда пелена блаженного удовольствия заволокла глаза и затуманила мысли, я почувствовал, что вижу себя со стороны. Это странное ощущение усилилось, когда жена громко застонала от удовольствия, но ее голос стал удаляться.

Внезапно я оказался в нескольких метрах от своего же тела, которое продолжало движения. Окинув растерянным взглядом комнату, заметил рядом Василису. Она с бледным лицом без эмоций наблюдала за тем, как Катя в порыве страсти царапает мою спину.

Мне захотелось что-нибудь сказать в оправдание, но губы не смогли выдавить и звука. Пока я пребывал в прострации, голова моего тела повернулась ко мне и… о, ужас! Это был уже не я, а Хорек! И вместо моей жены лежала теперь Василиса! Ли ехидно подмигнул мне и, оскалившись, ускорил темп. А я стоял и не мог сдвинуться с места, как и закричать что-либо.

Тем временем Хорек сменился папашей Сяном, потом появлялись другие люди – хорошо знакомые и не очень. Все они словно издевались надо мной. Издевалась и Василиса: повернув голову в мою сторону, она расцвела блаженной улыбкой, ее небесно синие глаза просто лучились от счастья, словно в этих небесах взошло солнце.

…

Вспышка. Яркий свет. Ослепительно яркий свет!

Я чувствую холод коленями и боль пальцами рук. Медленно открывая глаза, вижу свои руки, сжимающие рукоять кусунгобу. Пальцы бледнеют от сильного напряжения. Еще понимаю, что сижу на коленях, прямо на снегу. Ритуальный меч направлен в живот, рядом стоит наготове воин с занесенной надо мной катаной – это означает только одно! Я выполняю ритуальное самоубийство – сэппуку. Но как провинился, что такого сделал? Ничего не могу вспомнить…

Повертев головой из стороны в сторону, замечаю, что вокруг меня собралось много воинов. Все тихо стоят и наблюдают за мной. Я пытаюсь рассмотреть их, но пока еще все плывет перед глазами. Лишь после небольшой разминки для глаз получается разглядеть этих людей. Это самураи, но… их лица скрываются за масками, перекошенными дикой улыбкой.

– Ну же, Ярослав-кун! Будь мужчиной! Сделай это! – слышу я шепот у себя над головой, голос кажется до странного знакомым.

– В чем же моя вина? – спрашиваю, стараясь как можно меньше двигать губами, чтобы наблюдатели не поняли, кто говорит.

– Ты, что, издеваешься?

– Нет, я не помню, что сделал. Черт! Я даже не помню, как здесь оказался!

– Ну ты даешь! – человек, стоящий сзади, усмехается, – Натворил дел, а теперь говоришь, не помню?!

Неожиданно человек сзади грубо бьет меня в поясницу. Я заваливаюсь вперед, но быстро подтянув мышцы на спине, возвращаю прежнее положение.

– Да, что, черт возьми, здесь происходит?! – восклицаю, уже не скрывая своих слов от окружающих.

Получаю еще один пинок, на этот раз посильнее, и слышу ответ:

– Ты предал своего господина – ты не защитил его!

– Но он же сам отправил меня на задание! Он остался под защитой других самураев, – выдаю я, вспоминая, как отправился в путешествие в Кеджийск.

– Ну вот. Начал припоминать! А теперь вспомни, что ты сделал потом, когда увидел Мастера!

– Я не пом…, – осекаюсь на полуслове, когда вдруг вижу яркий образ господина, пронзенного мечом. Моим мечом! Вижу, как этот меч вытаскиваю из его спины, замахиваюсь для нового удара и отсекаю голову.

– Нет! Такого не может быть… Я не мог такого сделать! – кричу, надрывая горло, а в голову врываются всё новые воспоминания. Вот стою у обезглавленного трупа и осматриваюсь по сторонам, потом натыкаюсь взглядом на овальное зеркало, висящее на стене. На меня смотрит осунувшееся лицо с опухшими глазами и небритыми щеками, правая половина залита кровью. Кровью господина!

Сильнее сжимая рукоять кусунгобу, медленно направляю его острие себе в живот. Человек за моей спиной замахивается катаной, собираясь отрубить мне голову, как только я перестану терпеть страшную рану. “Нет! Здесь что-то не так!” – кричит отчаянная мысль.

Резко развернувшись на коленях, я вонзаю короткий меч в то место, для которого он предназначен – в живот. Вот только не в свой, а в живот человека, который принес бы милосердную смерть после ритуала. Он роняет катану и, схватившись за рукоять кусунгобу, падает на снег. Подхватив его меч, я добиваю воина ударом в грудь и поворачиваюсь к остальным самураям. Они всё также безмолвно стоят и пристально наблюдают за мной.

– Я не виноват! Я не убивал Мастера! – отчаянно кричу в толпу немых улыбающихся масок.

Раздается громкий, почти звериный рык со всех сторон, быстро перерастающий в пронзительный визг. Самураи превращаются в смазанные тени. Они на ходу достают свои мечи и устремляются ко мне. Тогда и я издаю свой клич. Теперь мы оказываемся на равных – двигаемся мы одинаково, все было так, словно никто и не применил возможностей клана Симацу. Только вот хлопья снега, поднятые ногами, больше не падают на землю, а остаются висеть в воздухе, образуя белые шлейфы за каждым воином. Я устремляюсь им навстречу.

Первого встречаю резким ударом катаны сверху вниз, разбивая голову вместе с железной маской. Второго поражаю ударом в грудь – я стараюсь бить насмерть, так как любой, даже смертельно раненный воин за спиной может принести гораздо больше неприятностей, чем десяток воинов спереди. Продолжая бежать, пересекаюсь еще с двумя самураями. Один и них, лишившись головы, проносится рядом со мной, второй, схватившись за распоротый живот, падает на колени. Впереди на меня идет сразу четверо воинов. Развернувшись на скорости, создавая тем самым снежную завесу перед врагами, возвращаюсь к поверженным воинам и добываю еще один меч.

Выныривая из снежного облака, самураи слажено атакуют. Едва успевая уходить от их мечей, я шагаю назад, как вдруг боль, приглушенная адреналином, тревожит ногу. Кто-то из раненых все же сумел ударить. Не оглядываясь вниз, отсекаю руку подло напавшего самурая и одновременно успеваю сразить одного из напирающих. Они отскакивают назад, а я пользуюсь секундной передышкой, чтобы осмотреть ногу. С одной стороны икры торчит лезвие короткого меча, с другой – рукоять с отрубленной кистью. Быстро осмотревшись, вижу странную картину. Ранивший меня воин стоит на четвереньках, опираясь на обрубок руки. Второй рукой он ищет свой меч, пытаясь повторить атаку. И вот, что страшно – он без головы!