Текст книги "Что-нибудь эдакое. Положитесь на Псмита. Замок Бландинг"

– Какая страшная лачуга! – воскликнула Ева. – Зачем она вам нужна?

– Как смиренный приют, – ответил Псмит, доставая ключ. – Вам известно, сколь необходим уединенный приют человеку с чуткой и утонченной душой. В нынешний стремительный век мыслителю нельзя без убежища, пусть самого скромного, где он мог бы побыть наедине с собой.

– Но вы же не мыслитель!

– Вы ко мне несправедливы. Последние дни я мыслил на всю катушку. И напряжение не прошло бесследно. Бешеный вихрь жизни в Бландингсе изнуряет меня. Мои глаза обведены темными кругами, и я вижу черные пятнышки. – Он открыл дверь. – Ну, вот мы и тут. Не заглянете на минутку?

Ева вошла. Единственная жилая комната вполне гармонировала с внешним видом коттеджа. Стол, накрытый красной тряпкой, стул, три птичьих чучела в стеклянном ящике на стене и небольшой набитый конским волосом диван. Все было пропитано тяжелым запахом, словно здесь недавно в страшных муках испустил дух перезрелый сыр. Ева брезгливо поежилась.

– Мне ясна ваша безмолвная критика, – сказал Псмит. – Вы говорите себе, что лесники замка Бландингс возвели в идеал простой быт и высокую духовность. Это сильные, закаленные мужчины, и они равнодушны к интерьеру своих жилищ. Но можем ли мы их винить? Если бы я значительную часть моих дней и ночей проводил, истребляя браконьеров и приглядывая за местными кроликами, то, думается мне, в часы досуга меня удовлетворил бы любой сарай, была бы у него крыша. И я пригласил вас осмотреть мою хижину в надежде получить совет-другой и придать ей дополнительный уют. Несомненно, тут не хватает нежной и заботливой женской руки. Не взгляните ли вы вокруг и не поделитесь ли своими соображениями? Обои, боюсь, изменениям не подлежат, но во всех остальных отношениях считайте, что вам дана полная свобода рук.

Ева посмотрела вокруг себя.

– Ну, – произнесла она с сомнением, – по-моему…

Она внезапно умолкла, и по коже у нее забегали мурашки. При первом беглом осмотре она кое-чего не заметила. На подоконнике, полускрытый рваной занавеской, стоял большой цветочный горшок с геранью. Горшок был украшен широким мазком белой краски.

– Вы хотели сказать?.. – вежливо осведомился Псмит.

Ева не ответила. Она его не слышала. В голове у нее беспорядочно теснились мысли. И складывались в чудовищное подозрение.

– Вы любуетесь растеньицем? – сказал Псмит. – Утром я обнаружил его в замке и уволок. Подумал, что оно добавит художественный штрих к этому интерьеру.

Ева, проанализировав небрежный взгляд, которым он окинул герань, сказала себе, что ее подозрения нелепы. Подобное безразличие не может маскировать грешные помыслы.

– А где вы нашли эту герань?

– На подоконнике в вестибюле, где она чахла, более или менее укрытая от людских глаз. Однако не могу скрыть, что это растение несколько меня разочаровало. Мне казалось, моя хижина оденется веселой зеленью, но я ничего подобного не замечаю.

– Прелестная герань!

– Тут я не могу с вами согласиться, – сказал Псмит. – По-моему, у нее воспаление миндалин, если не что-нибудь похуже.

– Просто ее надо полить.

– К несчастью, водоснабжение этой тихой обители оставляет желать лучшего. Насколько я понял, прежний ее владелец бодро шагал к черному ходу замка и приносил в ведре всю необходимую ему влагу. Если эта чахоточная швабра воображает, будто у меня нет других дел, как бегать взад и вперед, разнося освежающие напитки, она очень и очень ошибается. И завтра отправится в мусорный бачок.

Ева закрыла глаза. Настал решающий миг. Она чувствовала себя как игрок, который ставит все на одну карту.

– Как можно! – сказала она и не сумела скрыть дрожь в голосе. – Лучше отдайте ее мне. Я о ней позабочусь. Мне очень не хватает цветка у меня в комнате.

– Прошу вас, возьмите ее, – тут же предложил Псмит. – Она, правда, не моя, но прошу, возьмите ее. И разрешите мне упомянуть, сколь много надежд сулит мне ваша милая и простая манера принимать от меня дары. Ибо, как давно известно, ничто столь верно не свидетельствует о пробуждении божественного чувства, то есть любви, – пояснил он, – чем такая готовность брать подарки из рук обожателя. Мои шансы повышаются. И очень.

– Ничего подобного! – возразила Ева. Глаза у нее блестели, сердце пело в груди. Необоснованность недавнего подозрения вызвала в ней прилив дружеских чувств к этому нелепому молодому человеку.

– Прошу прощения, – твердо заявил Псмит. – Но я цитировал непререкаемый авторитет – тетушку Беллу из «Домашнего очага».

– Ну, мне пора, – сказала Ева и крепко прижала к груди горшок с геранью. – Меня ждет работа.

– Работа, работа, работа! – вздохнул Псмит. – Проклятие века. Я провожу вас до вашей темницы.

– Ни в коем случае! – сказала Ева. – То есть я очень вам благодарна за ваше любезное предложение, но мне хочется побыть одной.

– Одной? – Псмит уставился на нее в изумлении. – Когда вам предоставляется возможность побыть со мной? Странная позиция.

– Всего хорошего, – сказала Ева. – Благодарю вас за радушие и щедрость. Я попробую поискать подушки, муслин и еще что-нибудь, чтобы комната выглядела повеселее.

– Для этого вполне достаточно вашего присутствия, – ответил Псмит, провожая ее до двери. – Да, кстати, возвращаясь к теме, которую мы обсуждали вчера вечером. Прося вас выйти за меня замуж, я забыл упомянуть, что умею показывать карточные фокусы.

– Неужели?

– А также вполне пристойно изображать кошку, созывающую котят. Неужто это не повлияет на вас? Но подумайте! Все это очень помогает коротать долгие зимние вечера.

– Но изображать кошек в долгие зимние вечера вы будете без меня.

– Мне кажется, тут вы ошибаетесь. Рисуя в воображении мой маленький семейный очаг, я очень ясно вижу, как вы сидите перед огнем. Ваша горничная одела вас во что-то ниспадающее воздушными складками. Языки пламени отражаются в ваших дивных глазах. После долгого дня, проведенного в магазинах, вы испытываете приятную усталость, но она не помешает вам выбрать карту – любую карту – из колоды, которую протягиваю вам я…

– Всего хорошего, – сказала Ева.

– Ну, раз это суждено – всего хорошего. На данный отрезок времени. В ближайшем будущем я вас увижу?

– Вероятно.

– Чудесно! Буду с нетерпением считать минуты.

Ева удалилась быстрым шагом. Под мышкой она крепко сжимала цветочный горшок и чувствовала себя ребенком, готовым заглянуть в рождественский чулок. Но она еще не успела далеко отойти от хижины, как до нее донесся оклик, и, остановившись, она увидела, что следом за ней грациозным галопом несется Псмит.

– Вы не могли бы уделить мне минуту? – спросил он.

– Конечно.

– Мне следовало добавить, что я умею декламировать киплинговского «Гангу-Дина». Вы это учтете?

– Учту.

– Благодарю вас, – сказал Псмит. – Благодарю! У меня есть предчувствие, что это может склонить чашу весов в мою пользу.

Он приподнял шляпу жестом полномочного посла и тем же галопом унесся обратно.

У Евы не хватило сил ждать. Псмит скрылся из виду, а лес был безлюден и тих. В ветвях щебетали птички, на земле золотились озерца солнечного света. Ева поглядела по сторонам и устроилась за толстым стволом.

Птицы разом перестали петь. Солнце померкло. Лес стал холодным и зловещим. Ибо Ева со свинцовой тяжестью в сердце беспомощно смотрела на горку садовой земли у своих ног – земли, которую вновь и вновь просеивала сквозь пальцы в поисках колье, которого там не было.

На нее насмешливо щерился пустой цветочный горшок.

13. Псмит принимает гостей

I

В замке Бландингс от крыши до вестибюля царила лихорадочная суета. Пылали огни, гремели голоса, дребезжали звонки. В огромном здании бушевала деятельность, типичная для казармы накануне отплытия полка за море. Обед остался позади, и экспедиционный корпус завершал приготовления, перед тем как погрузиться в многочисленные автомобили и отбыть на бал графства в Шифли. На всех этажах Реджи в спальнях, вдруг усомнившись в своих белых галстуках, судорожно меняли их на другие; Берти приглаживали и без того глянцевые волосы; Арчи же выкрикивали Клодам через коридор оскорбительные вопросы, не те ли слямзили их носовые платки. Камердинеры проносились по коридорам, как стрижи, горничные порхали бабочками из спальни в спальню, спеша на помощь красавицам в беде. Шум проникал в самые глухие закоулки замка. Шум раздражал Компетентного Бакстера, который в библиотеке наводил порядок среди документов, так как утром должен был покинуть Бландингс навсегда. Шум мешал лорду Эмсуорту, который, категорически заявив, что ноги его не будет на балу графства, удалился к себе с книгой о многотравных бордюрах в руке. Шум нарушал покой Бича, дворецкого, который после трудов праведных вокруг обеденного стола освежался стаканчиком старого портвейна в комнате экономки. И во всем замке лишь Ева Халлидей не замечала этого шума.

Ева была в такой ярости, что не замечала ничего, поглощенная собственными свирепыми мыслями. Она расхаживала по террасе, куда удалилась в поисках одиночества, зубы ее были крепко стиснуты, синие глаза горели воинственным огнем. Как в припадке просторечия выразилась бы мисс Пиви, она осатанела на все сто. Ева была гордой девушкой, а для гордой девушки нет ничего хуже, чем попасть в глупое положение как по воле Судьбы, так и по воле кого-нибудь из ближних. Ева же оказалась именно в таком положении по воле обоих. Но если на Судьбу она просто негодовала, Псмита она была готова разорвать в клочья.

Жаркая волна унизительного стыда захлестнула ее – с каким детским простодушием поверила она нелепой истории, которую он сочинил, чтобы объяснить, почему проник в Бландингс под чужим именем. Он все время играл с ней, водил ее за нос и – самое непростительное преступление из всех – делал вид, будто она ему нравится, и (лицо Евы снова запылало) почти сумел понравиться ей! Как он про себя потешался…

Ничего, она еще не сдалась! Ее подбородок вздернулся, шаги убыстрились. Он хитер, но она будет хитрее. Игра пока не кончилась…

– Привет!

Возле нее замаячил белый жилет. Лакированные туфли ковыряли дерн. Светлые волосы, идеально приглаженные и набрильянтиненные, поблескивали в сиянии звезд. Она обнаружила, что находится в обществе высокородного Фредди Трипвуда.

– Ну, Фредди? – сказала Ева, покоряясь судьбе.

– Послушайте, – произнес Фредди голосом, в котором жалость к себе боролась с сочувствием к ней. – Просто подлость, что вы не едете на танцульку.

– Мне безразлично.

– Зато мне не безразлично! Без вас там будет сплошная скукотища. Зеленая. А я под виктролу разучил новые шаги!

– Испробуйте их с другими девушками. Их ведь там будет много.

– Да не нужны мне другие! Мне нужны вы.

– Вы очень милы, – сказала Ева. Ее ворчливый тон несколько смягчился. Она напомнила себе, как множество раз бывала вынуждена напоминать себе в прошлом, что побуждения у Фредди самые лучшие. – Но ничего не поделаешь. Я ведь не гостья здесь, я работаю. И меня не пригласили.

– Знаю, – сказал Фредди. – Оттого-то это и отвратительно. Прямо как в одной фильме – в «Современной Золушке». Только там девушка все-таки проскочила на бал – ну, переодетая – и время провела лучше некуда. Была бы жизнь похожа на кино!

– Ну, вчера вечером она была совсем как в кино… А!

Ева вдруг умолкла. Почему-то присутствие Фредди для нее так прочно ассоциировалось с косноязычными предложениями руки и сердца, что она совсем забыла про другую, авантюрную сторону его натуры, о которой ей накануне сообщил мистер Кибл во время их беседы в Маркет-Бландингсе. И она поглядела на Фредди новыми глазами.

– Что-нибудь случилось? – спросил Фредди.

Ева взволнованно ухватила его за рукав и оттащила подальше от окон, хотя особой нужды в этом не было – шум, пожалуй, стал даже еще оглушительнее.

– Фредди! – зашептала она. – Послушайте! Вчера я встретила в городке мистера Кибла, и он рассказал мне, как вы задумали украсть колье леди Констанции.

– Господи! – Фредди взвился в воздух, будто рыба на удочке.

– И у меня есть мысль… – продолжала Ева.

Мысль у нее была. Только что пришла ей в голову. До сих пор, как она ни бодрилась и ни убеждала себя, будто игра еще не проиграна и она не сдалась, все это время беспощадный голосок нашептывал ей, что это одна бравада и ничего больше. «Что, – спрашивал голосок, – ну что ты можешь сделать?» И ей нечего было возразить. Но теперь в союзе с Фредди она могла действовать!

– Рассказал вам все? – тоскливо бормотал Фредди. Он не был особенно высокого мнения об умственных способностях своего дяди Джозефа, но не сомневался, что уж об этом-то деле тот сообразит промолчать. Короче говоря, он подумал о мистере Кибле практически то же самое, что подумал о нем мистер Кибл в начале разговора с Евой на главной улице Маркет-Бландингса. И эти размышления напугали его не меньше, чем более пожилого заговорщика. Если такие разговоры пойдут, тревожно соображал Фредди, их уже не остановить. Перед его умственным взором возникла жуткая картина: узнав про заговор, тетя Констанция берет его за горло и требует назад свое колье. – Рассказал вам?.. – проблеял Фредди и, как мистер Кибл, утер вспотевший лоб.

– Все в порядке, – нетерпеливо сказала Ева. – В полном порядке. Он и меня попросил украсть колье.

– Вас? – сказал Фредди и не сумел закрыть рта.

– Да.

– Это надо же! – воскликнул Фредди, воскресая. – Так вчера вы его сцапали?

– Да, но…

Несколько секунд Фредди пришлось бороться с движением души, сильно смахивавшим на корыстную зависть. Но лучшие чувства возобладали. Он затрепетал от мужественного великодушия. И нежно похлопал по руке Евы. В темноте ей не было видно, но он был сплошное самоотречение и самопожертвование.

– Малютка! – прошептал он. – Я рад, что эта тысяча достанется вам, а не кому-нибудь еще. Раз уж она не достанется мне, хотел я сказать. Малютка…

– Да замолчите же! – вскрикнула Ева. – Я согласилась не из-за тысячи фунтов! Я не хочу, чтобы мистер Кибл дал мне деньги…

– Не хотите, чтобы он дал вам деньги? – повторил Фредди изумленно.

– Я просто хочу помочь Филлис. Она моя подруга.

– Друзья, ковбой, друзья до гроба и пока не замерзнет ад! – вскричал Фредди, глубоко растроганный.

– О чем вы говорите?

– Прошу прощения. Титр из фильмы под названием «Нелл из прерий». Случайно пришло в голову. Во второй части, когда два типа…

– Да, да. Бог с ними!

– Просто к слову пришлось.

– Скажите…

– И ведь очень удачно пришлось…

– Фредди, довольно же!

– Учел.

– Скажите мне, – продолжала Ева, – мистер Мактодд едет на бал?

– А? Да, кажется.

– Ну так слушайте. Вы знаете лачужку, которую ваш отец предоставил ему?

– Лачужку?

– Да. В лесу за Тисовой аллеей.

– Лачужку? Я ни про какие лачужки в жизни не слышал.

– Ну, у него есть лачужка, – отрезала Ева. – И как только все уедут, мы ее обокрадем.

– Что?

– Обокрадем!

– Обокрадем?

– Да. О-бо-кра-дем!

Фредди судорожно сглотнул.

– Послушайте, старушка! – взмолился он. – Я что-то не пойму. По-моему, чушь какая-то.

Ева вынудила себя не терять терпения. Ей пришло в голову, что ее объяснения и правда были несколько скомканы. Желание стукнуть Фредди по голове чем-нибудь тяжелым исчезло, и она заговорила медленно, выбирая слова попроще:

– Вы все поймете, если будете слушать меня, не перебивая. Человек, который называет себя Мактоддом, не мистер Мактодд. Он вор, который пробрался сюда, выдавая себя за мистера Мактодда. Вчера вечером он украл брильянты у меня и спрятал их в своей лачуге.

– Но послушайте!

– Не перебивайте! Я знаю, они там, а потому, когда он уедет на бал, мы воспользуемся его отсутствием, все там перероем и найдем их.

– Но послушайте!

Ева вновь подавила свое нетерпение.

– Ну?

– Вы действительно думаете, что колье у этого типа?

– Не думаю, а знаю.

– Так лучше же и не придумать! Ведь сюда его устроил я, чтобы он стибрил колье для дяди Джозефа.

– Что?

– Во-во. Понимаете, меня начало заедать сомнение, справлюсь ли я в одиночку. Вот я и привлек этого типа. Организовал, так сказать, шайку.

– Сюда его устроили вы? То есть вы вызвали его и научили выдать себя за мистера Мактодда?

– Ну-у… не совсем. Он уже ехал сюда как Мактодд, насколько я понял. Только я еще раньше обговорил с ним это дело и попросил его слямзить колье.

– То есть вы близко его знаете? Он ваш друг?

– Не совсем… Но он сказал, что он большой приятель Филлис и ее мужа.

– Он вам это сказал?

– Во-во.

– Когда?

– В поезде.

– Я спросила: до того, как вы поговорили с ним о колье, или после?

– А? Дайте сообразить. После.

– Вы уверены?

– Да.

– Расскажите мне точно, что произошло, – потребовала Ева. – Я ничего не понимаю.

Фредди привел свои мысли в порядок.

– Значит, так. Для начала я сказал дяде Джозефу, что слямзю колье и отдам ему, а он сказал, что даст мне за это тысячу фунтов. По правде говоря, он обещал две. Очень с его стороны порядочно. То есть так я тогда подумал. Пока все ясно?

– Да.

– Ну, потом мне стало немножко не по себе. Начал, понимаете, сомневаться, не слишком ли я замахнулся.

– Да.

– И тут я увидел объявление в газете.

– Объявление? Какое объявление?

– Ну, в газете было объявление, что если кому-то надо что-то сделать, так пусть обратится к этому типу. Ну, я написал ему письмо, поехал в Лондон и поговорил с ним в вестибюле «Пикадилли паласа». Но только, к несчастью, я обещал папаше вернуться домой на поезде двенадцать пятьдесят, так что в середине разговора мне пришлось помчаться на вокзал. Наверное, он счел меня ослом – так мне потом показалось. Ведь, собственно, я сказал только: «Вы не слямзите колье моей тети?» – и кинулся на вокзал. Думал, больше я его не увижу. Но в пятичасовом поезде – на двенадцать пятьдесят я опоздал – гляжу: вот он. А тут папаша просачивается в купе и представляет его мне как Мактодда, поэта. Потом папаша испаряется, а этот тип говорит мне, что он вовсе не Мактодд, а только делает вид.

– И вам это не показалось странным?

– Да, пожалуй. Вроде того.

– А вы не спросили его, почему он позволил себе такую эксцентричность?

– Конечно, спросил. Только он ответил, что не скажет. И сам меня спросил, зачем мне нужно, чтобы у тети Конни слямзили колье. И мне вдруг пришло в голову, что все складывается очень даже удачно: ну, что он едет в замок, как будто так и надо. И будет на месте, понимаете? Ну, я рассказал ему про Филлис, и вот тогда он и сказал, что дружит с ней и с ее мужем уже много лет. Тогда мы и договорились, что он сцапает колье и передаст его дальше. По правде сказать, он мне показался симпатичным. Прямо объявил, что денег ему никаких не надо.

Ева засмеялась горьким смехом.

– А зачем они ему, если он забрал брильянтов на двадцать тысяч фунтов и решил их присвоить? Ах, Фредди, мне казалось, что даже вы могли бы сообразить, с кем имеете дело. Вы сообщаете абсолютно незнакомому человеку, что там-то и там-то дорогое колье только и ждет, чтобы его украли, потом встречаете этого человека, когда он едет красть колье, и безоговорочно верите ему, потому лишь, что, по его словам, он знаком с Филлис, – а он узнал про нее из ваших же слов лишь за несколько минут до этого! Ну, право же, Фредди!

Высокородный Фредди потер свой безупречно выбритый подбородок.

– Если взглянуть так, действительно получается что-то не то. Только он очень приятный тип. Веселый и все такое прочее. Он мне понравился.

– Чепуха какая!

– Так ведь он и вам понравился. То есть вы все с ним да с ним.

– Я его ненавижу! – объявила Ева гневно. – И жалею, что вообще с ним познакомилась. А если я допущу, чтобы он удрал с колье и лишил бедняжку Филлис ее денег, я… я…

Она вздернула к звездам подбородок, исполненный железной решимости. Фредди глядел на нее с восхищением.

– Знаете что? Вы самая чудесная девушка на свете, – сказал он.

– Нет, у него ничего не выйдет, пусть мне придется разобрать эту лачугу по досточкам!

– Когда вы вот так вздергиваете голову, то напоминаете мне эту… ну, эту… звезду. Знаете, она еще играла в «Замужем за сатиром». Только, – поторопился добавить Фредди, – она и в половину не такая красивая. Я, собственно, давно мечтал об этом бале, но теперь мне все равно, если я на него не попаду. То есть нас это как-то сближает, если вы понимаете, о чем я. Нет, честно, шутки в сторону, вы не думаете, что любовь может в один прекрасный день пробудиться в ва…

– Нам, естественно, понадобится лампа, – сказала Ева.

– А?

– Лампа. Чтобы мы светили себе, когда будем искать.

Фредди неохотно смирился с тем, что миг нежных признаний еще не наступил.

– Лампа? Ах да! Ну конечно. Еще бы!

– И лучше две, – сказала Ева. – Встретимся здесь через полчаса после того, как все уедут на бал.

II

Гостиная лесного приюта Псмита даже в дни своей славы в смысле интерьера оставляла желать лучшего, но когда Ева через час после разговора с Фредди на террасе оторвалась от трудов своих и оглядела их при свете лампы, комната эта являла собой такую жуткую картину, что потрясла бы и невзыскательного лесника, некогда тут обитавшего. Даже Фредди, юноша маловпечатлительный, казалось, испытывал благоговейный ужас перед руинами, в сотворение которых вложил свою лепту.

– Ух ты! – заметил он. – Послушайте, а мы тут все слегка вверх дном перевернули.

Это не было преувеличением. Ева пришла сюда искать, и искала она систематически и тщательно. Рваный ковер валялся в углу неаппетитной кучей. Стол был перевернут, из пола выдраны половицы, из очага – кирпичи. Набитый конским волосом диван был весь исполосован, единственная в комнате небольшая подушка лежала выпотрошенная в углу, а ее начинка была разбросана на север, юг, восток и запад. И всюду сажа – на стенах, на полу, на каминной решетке и на Фредди. В камине покоилась пара дохлых летучих мышей – дополнительный плод розысков, которые Фредди провел в трубе, много месяцев не прочищавшейся. Роскошной гостиная не была никогда, теперь она не была даже уютной.

Ева промолчала. Она подавляла кипевшее в ее душе совершенно несправедливое, как у нее достало честности признать, но лихорадочное раздражение по адресу своего безупречно галантного и услужливого помощника. Она понимала, что это нехорошее чувство. Злость из-за неудачи с поисками брильянтов была извинительной, но никакого права злиться на Фредди она не имела. Не его вина, что из трубы хлынул поток сажи, а не драгоценностей. Если он молил о колье, но получил взамен дохлую летучую мышь, его следовало пожалеть, а не порицать. И тем не менее Ева, глядя на его чумазое лицо, дорого дала бы, лишь бы завизжать и швырнуть в него чем-либо. Ибо высокородный Фредди имел несчастье принадлежать к тому злополучному типу людей, на которых в минуты душевного волнения возлагают вину за все.

– Ну, этой чертовой штуки здесь нет, – объявил Фредди хриплым голосом человека, чей рот засыпан сажей.

– Знаю, – сказала Ева. – Но тут есть и другие помещения.

– По-вашему, он спрятал его наверху?

– Или внизу.

Фредди мотнул головой и освободился от фрагмента третьей летучей мыши.

– Нет. Только наверху. То есть я хочу сказать, что тут нет низа.

– Есть погреб, – возразила Ева. – Берите лампу и проверьте.

Впервые за все это время в груди ее помощника словно бы взыграл дух протеста. До сих пор Фредди выслушивал приказания покорно и выполнял их быстро и усердно. Даже когда первый ливень сажи вынудил его отбежать в сторону, кашляя и задыхаясь, доблестный дух в нем не был сокрушен. Он только вскрикнул от неожиданности «Послушайте!» и тут же мужественно ринулся на новый штурм. Но теперь он замялся.

– Идите же! – нетерпеливо сказала Ева.

– Да… но… послушайте, по-моему…

– В чем дело?

– Не думаю, чтобы он стал прятать колье в погребе. Голосую за то, чтобы сразу идти наверх.

– Глупости, Фредди! Он мог его спрятать где угодно.

– Ну, если совсем честно, я по погребам шастать не буду.

– Но почему?

– Тараканы. Жутко их боюсь. С самого детства.

Ева закусила губу. Ее охватило чувство, которое часто испытывала мисс Пиви, когда должна была в тонкой операции полагаться на мистера Кутса, – то раздражение на беспомощность мужчин, какое поднимается в энергичных девушках при подобных обстоятельствах. Ради достижения поставленной цели Ева бы по шейку погрузилась в целое море тараканов. Но шестое чувство, подсказывающее женщине, когда мужчина дошел до предела, которого не переступит, шепнуло ей, что Фредди – обычно воск в ее руках – тут останется твердым как кремень. И она прекратила дальнейшие попытки подчинить его своей воле.

– Ну хорошо, – сказала она. – В погреб спущусь я, а вы посмотрите наверху.

– Но как же? Вам правда ничего?

Ева взяла лампу и покинула жалкого труса.

* * *

Для девушки целеустремленной и полной железной решимости осмотр погреба Ева провела довольно-таки поверхностно. Она ощутила явное облегчение, когда, осветив его с верхней ступеньки лампой, увидела, какой он маленький и пустой. Хотя мысль о тараканах оставляла ее спокойной, но и у Евы в броне имелась щелочка. Она отчаянно боялась крыс. И даже когда свет лампы не вырвал из мрака разбегающиеся полчища мерзких тварей, она еще чуть-чуть помешкала. Крысы ведь способны на любую подлость. Сделают вид, будто их тут нет, заманят тебя вниз, а потом как начнут шмыгать у щиколоток! Но мысль о презрении, которое ей внушила робость Фредди, заставила ее сойти вниз.

Погреб – понятие растяжимое. Это слово может с равным успехом означать и сводчатый обрамленный бутылками лабиринт под замком Бландингс, и яму в земле, вроде той, где теперь оказалась Ева. Обыскать этот погреб было несложно. Она топнула раз-другой по каменным плитам, напрягая слух, не послышится ли гулкая нота. Но гулкая нота не послышалась. Она посветила лампой во всех углах, но не обнаружила ни единой щели, куда можно было бы засунуть брильянтовое колье. Убедившись, что, кроме кучек угольной пыли да затхлого запаха сырости, погреб ничего не содержит, Ева с облегчением выбралась из него.

Закон исключения действовал с обычной безжалостностью. Он исключил погреб, кухоньку, жилую комнату – иными словами, весь нижний этаж коттеджа. Оставалась только мансарда, разделенная максимум на две комнатушки, и одну Фредди, несомненно, уже обшарил. Поиски приближались к концу. Когда Ева направилась к узкой лестнице, ведшей в мансарду, лампа у нее в руке дрожала, отбрасывая причудливые страшные тени. Теперь, когда успех был совсем рядом, ее нервы начали сдавать.

А потому именно нервам она в первую секунду приписала тот факт, что из гостиной вроде бы донеслось легкое покашливание – шагах в трех от того места, где она стояла. И тут же на нее навалилось холодное отчаяние. Значит, подумала она, Фредди вернулся туда, кончив поиски. А если Фредди уже кончил поиски, это могло только означать, что верхние помещения, на которые она так уповала, тоже оказались пустыми… Фредди не принадлежал к сдержанным бесчувственным натурам. Найди он колье, так слетел бы вниз в два прыжка под радостные вопли. Его молчание было зловещим. Она торопливо распахнула дверь.

– Фредди… – начала она, и голос ее оборвался.

Покашливал не Фредди. Покашливал Псмит. Он сидел на располосованном диване, поигрывая револьвером и скорбно озирая в монокль то, во что превратился его мирный приют.

III

– Добрый вечер, – сказал Псмит.

Он был слишком философом, чтобы проявить удивление, но он его бесспорно испытывал. Когда несколько минут назад он наткнулся в этой самой комнате на Фредди, то испытал некоторое потрясение и все же сумел сформулировать рабочую теорию, объяснявшую присутствие Фредди в его временной обители. Но он тщетно искал теорию, которая объяснила бы присутствие Евы.

Тем не менее просто удивление лишить Псмита дара речи не могло. И он тотчас заговорил.

– Как мило, – начал он, вежливо вставая ей навстречу, – что вы заглянули ко мне! Не присядете ли? Угодно на диван? Или предпочтете кирпич?

Ева, однако, онемела. Она была твердо убеждена, что он сейчас в Шифли, далеко-далеко от Бландингса, и его наличие в гостиной коттеджа завораживало, как чудо. Впрочем, объяснение, знай она его, было очень простым. Две веские причины помешали Псмиту украсить бал графства своим присутствием. Во-первых, от Шифли до селения, где прошла значительная часть его жизни, было всего четыре мили, и ему представлялось весьма вероятным, если не сказать неизбежным, что на балу он встретит немало старинных друзей, объяснять которым, почему он теперь носит фамилию Мактодд, было бы и утомительно, и неловко. А во‑вторых, хотя он и не предвидел ночной налет на свой уютный уголок, но счел полезным удалиться туда на случай, если у мистера Эдварда Кутса появятся какие-нибудь идеи. Поэтому, едва замок опустел и колеса последнего автомобиля оставили позади подъездную аллею, как он положил в карман револьвер мистера Кутса и отправился в коттедж.

Ева взяла себя в руки. Не в ее духе было теряться в минуты кризиса. Первое ошеломление прошло. Прошло и сменившее его унизительное ощущение, что она попалась, причем очень глупо. Теперь она была мрачно готова к бою.

– Где мистер Трипвуд? – спросила она.

– Наверху. Я пока убрал его в запасник. Не беспокойтесь о товарище Трипвуде. Ему есть о чем поразмыслить. У него сложилось впечатление, что стоит ему оттуда высунуться, как он получит пулю.

– О? Ну, мне хотелось бы поставить эту лампу. Вы не поднимете стол?

– С восторгом! Но… Я совершенный новичок в подобных делах… Мне не полагается сказать сначала «руки вверх!» или еще что-нибудь?

– Вы не поднимете стол?

– Один мой друг… некий Кутс – вам обязательно надо с ним познакомиться – обычно в подобных случаях произносит «хей!» резким авторитетным голосом. Лично мне это выражение представляется слишком кратким. Но у него большой опыт…

– Вы не поднимете стол?

– Непременно. Должен ли я из этого понять, что вы предпочитаете обходиться без обычных формальностей? В этом случае я припаркую револьвер на каминной полке, и мы поболтаем. Я проникся к нему странной неприязнью. Он внушает мне ощущение, будто я Дэн Гроза Прерий.

Ева поставила лампу, и на минуту наступило молчание. Псмит задумчиво посмотрел по сторонам, приподнял летучую мышь и накрыл ее своим носовым платком.

– Чья-то мать! – благоговейно прошептал он.

Ева села на диван.

– Мистер… – Она умолкла. – Называть вас мистером Мактоддом я не могу. Будьте любезны, скажите мне ваше имя.

– Рональд, – ответил Псмит. – Рональд Юстас.

– Полагаю, у вас есть фамилия? – грозно спросила Ева. – Или кличка?

Псмит поглядел на нее с глубоким огорчением.

– Возможно, я излишне чувствителен, – сказал он, – но последняя фраза мне показалась ударом ниже пояса. Вы как будто намекаете, что я принадлежу к преступному миру?

Ева жестко усмехнулась:

– Извините, если я вас обидела. Но ведь притворяться смысла больше нет, не так ли? Ваша фамилия?

– Псмит. «Пе» немое.