Текст книги "Время барса"

Часть пятая
БОЛЬШАЯ ЖАРА

Глава 31

Сначала Але показалось, что она уже умерла. Ее раскачивало, несло, руки и ноги будто вязли в вихревом потоке, и не было никакой легкости: воздух обступал ее теплой патокой, пеленал, словно кокон шелкопряда; все тело было ватным, скованным, будто сведенным судорогой; девушка повернулась, острая боль, точно разъяренная рысь, впилась сзади когтями в шею – и Аля очнулась окончательно.

Девушка почувствовала, что лежит, свернувшись клубочком, на заднем сиденье мчащейся машины, но пут ни на руках, ни на ногах не было, и рот ничем не заклеен. Она вспомнила все происшедшее с ней. Паническая мысль заметалась было в голове: где она теперь? В плену? Ее поймали? Аля замерла, сдержала дыхание, чтобы те ее преследователи, что, возможно, находились рядом в салоне, не поняли, что она уже очнулась, почувствовала предательское трепыхание собственных ресниц, свет сквозь сомкнутые веки, ну что ж, все не так уж скверно, беспамятство было недолгим, во рту – никакого металлического привкуса, значит, внутренние органы не повреждены, да и зубы вроде целы. Она попробовала осторожно-напрячь мышцы рук, ног, спины, чуть шевельнула пальцами: боли нет. Только шею немного ломило.

Аля двинула легонечко головой, боль острая, но не жестокая, а такая, какая бывает при растяжении. Мыслит она тоже связно… Значит, легко отделалась.

Последнее, что она помнила, это как въехала на большак и какой-то здоровый джип с маху протаранил ее борт. Могло быть и хуже.

Стоп! А почему же она, еще не вынырнув из пучины спасительного беспамятства, решила, что уже умерла? Ну да, лицо. Лицо напротив… Она его видела ясно и наяву, похожее и непохожее, и это не мог быть сон или бред…

Хотя… Как раз в бреду видения наиболее осязаемы и реальны; где-то она читала, что бред – это и есть патологическая интуиция… Просто события покатились так жестко и неотвратимо, что ее память вернула то, что произошло больше года назад, то, что она, может, и хотела бы, да не могла забыть…

…Вертолет вырастал на глазах, из-под его днища, словно бивни доисторического птеродактиля, торчали жерла спаренного крупнокалиберного пулемета. Он шел низко над морем и вдруг – взмыл вверх. Пулеметы плеснули огнем, вздыбливая каменистый обрыв веером осколков. Гончаров мигом толкнул Алю на землю, выхватил оружие, выстрелил трижды, пока пистолет не замолк с беспомощно откинутым затвором. Высокие фонтаны щебня приближались, Олег вжался в землю, притиснув девушку, прикрыв ее собой.

Маэстро стоял на самом краю обрыва недвижно, словно Каменный гость. Полы длинного плаща трепетали под воздушными струями, грозная машина приближалась…

Пистолеты в руках Маэстро заплясали, изрыгая свинец; вертолет вихрем промчался над ним, усыпав с головы до ног вырванной из каменистого грунта щебенкой.

Очередь распорола обшивку двух автомобилей, один просто стал похож на дырявый жестяной муляж, другой – разлетелся на части, опалив пространство вокруг клубом огня.

Маэстро остался невредим. Он продолжал стоять на краю обрыва во весь рост.

Улыбка застыла на бледном лице, а глаза… Ей показалось, что они сияли ребяческим восторгом. Похоже, у него действительно был договор со смертью, и смерть свои обязательства выполняла.

Пока вертолет делал боевой разворот, Маэстро успел заменить обоймы.

Тяжелым басом гудит фугас, Ударил фонтан огня…

А Боби Джон пустился в пляс:

– Какое мне дело до всех до вас, А вам – до меня, – пропел он негромко. Лицо его было сосредоточенным и необыкновенно спокойным.

Пулеметы загрохотали вновь. Фонтанчики приближались. Вертолет слегка болтало, потряхивая от отдачи: это был не «крокодил», боевой «Ми-24», а обычный милицейский «фонарь», оснащенный на скорую руку спаренным «эрликоном». Маэстро с видимым удовольствием наблюдал, как сверкающие в лучах солнца латунные гильзы сыплются в море – будто гора золотых червонцев, которыми давно оплачена чья-то жизнь.

Когда вертолет пронесся сверху. Маэстро успел выпустить в его металлическое брюхо всю обойму. Вертолет дернулся; пилот произвел разворот и бросил машину в атаку сразу, со стороны берега. Он надвигался стремительно, низко над землей, желая срезать острыми жалами очередей человека в черном.

Маэстро ухмыльнулся, ощерившись, прошептал одними губами:

– Все счеты.

Быстро поднял пистолет и направил ствол в ведомую ему точку.

Будто черная тень пронеслась над лежащими Олегом и Алей, и через несколько секунд девушка услышала неровный скрежет, взрыв – и все разом стихло. Кое-как она выбралась из-под отяжелевшего от ранения Гончарова, на четвереньках подползла к близкому обрыву и глянула вниз.

Вертолет, разваленный на куски, догорал на галечном пляже. Там же, у самой кромки воды, лежал Маэстро. В своем черном плаще, похожем на концертный фрак, с высоты он казался штрихом, оставленным кистью китайского мастера на шелке… И штрих этот расплывался, и накатная волна прибоя доставала до него…

…Автомобиль чувствительно тряхнуло, Аля неловко повернулась и охнула: боль оказалась внезапно острой. Водитель услышал ее стон. Машина замедлила ход, пошла тише и вскоре застыла в тени нависших над дорогой акаций. Аля замерла.

Открыть глаза и посмотреть, где она и кто ее захватил, было страшно. Хлопнула водительская дверь, девушка сжалась в комочек, готовая мгновенно разогнуться и врезать пяткой в самое уязвимое место этому одинокому волку, решившему, что она совершенно беспомощна, даже не потрудившемуся ее связать. Она приготовилась. ощущая, как бешено колотится сердце.

– Открывай глаза, девочка, от жизни не зажмуришься. Аля почувствовала, как изморозь мгновенной волной прошла по спине, вскинулась, села, глядя во все глаза на наклонившегося к ней мужчину, произнесла одними губами:

– Маэстро…

– Он самый.

– Ты… вы живы?

– Призрак. Во плоти. – Маэстро невесело усмехнулся. – Лукавый играет с человеком, как кошка с мышкой. Признаться… мне эта игра не доставляет уже никакого удовольствия.

– Как вы… – Давай уже на «ты», девочка. Глупо и неестественно я такой ситуации выкать.

Аля кивнула, глядя в одну точку, и весь ее разом поглупевший и чуть виноватый вид говорил о том, что она не очень-то верит в происходящее. Вернее, не верит совсем. И ждет только часа, чтобы проснуться.

– Ты мне приснился.

– Вот как?

Аля нашла пачку с сигаретами, чиркнула кремнем зажигалки, затянулась, вдохнув в легкие горько-щемящий дым. Тряхнула головой. Нет, это уже не сон. Явь.

– Ну надо же… – тихо произнесла она. Помолчала, снова тряхнула головой, чуть поморщилась от боли в шее… Явь. Пустая дорога. Утро начинающегося жаркого дня. Джип, Мужчина. Самый опасный из тех, кого она когда-либо знала. И самый безжалостный. И… и самый одинокий. Ну да, бесконечно одиноким был и Гончаров, когда они только встретились… Такой же одинокий, как и она сама… Но… все это было здешнее одиночество, живое. В нем была и горечь. и боль, и отчаяние, но не было безнадеги.

А Маэстро… Его одиночество еще тогда показалось Але безмерным, бездонным, ледяным, словно одиночество Кая, так и выросшего в замке Снежной королевы. И сейчас Маэстро выглядел так, будто уже перешел в тот, иной мир, но что-то остановило его на мостках через Лету, чей-то окрик или приказ… И он вернулся. Зачем? Чтобы уйти не одному?

– Ты поседел, Маэстро, – сказала девушка едва слышно.

– С людьми это случается, – улыбнулся он.

– Как ты выжил? Как оказался здесь? Как…

– Погоди. У тебя что-нибудь болит?

– Нет. Только шея. Немного. Я ударилась? Была авария?

– Ты удивишься, но у тебя случился обычный обморок.

– Обморок?

– Да. Ты выскочила на своем «броневике» мне под колеса на такой скорости, что спасла тебя случайность. Видимо, чтобы не напрягать нервную систему излишне и не усложнять со страхами, ахами и охами, твое мудрое подсознание велело мозгу и телу шлепнуться в отключку, как это бывало у дам прошлого века при известии о беременности… Словно предыдущие миллион лет люди размножались почкованием… Я тебя перенес на заднее сиденье к себе. Вот и вся история.

– Что стало с автомобилем?

– Естественно, твой джип потерял товарный вид. Впрочем, у меня сложилось впечатление, что автомобиль-то как раз чужой.

– А те, что гнались за мной? Ты… убил их?

– А кто за тобой гнался? И почему? Девушка не ответила. Только тряхнула головой, словно пытаясь согнать наваждение…

– Маэстро! Откуда ты взялся?! От-ку-да?!

– Долго рассказывать. Ладно. Перелезай на переднее, поболтаем.

Аля послушно кивнула, вышла из машины, устроилась рядом с усевшимся за руль Маэстро. Мотор заурчал ровно, автомобиль плавно тронулся и заскользил по дороге. набирая скорость, И Аля вдруг поймала себя на том, что абсолютно не воспринимает реальность происходящего: все слишком буднично, чтобы оказаться явью! Но… теплый летний ветерок струился в приоткрытое окно, шевелил волосы, ласкал правую щеку; ароматы выгоревших степных трав, недальнего моря, полынной пыли… Уж они-то были абсолютно реальны!

– Сигарету? – нарушил, наконец, молчание Маэстро, и эта простая фраза вернула Алю на землю. Все абсолютно реально и очень скверно!

– Что-то не хочется.

Маэстро прикурил от автомобильной зажигалки, не разжимая губ, выпустил струю дыма… Аля скосила на него глаза: ну да, он, Маэстро, во плоти, только совсем седой, похудевший, и этот шрам… И кажется, следы безобразных ожогов.

Девушка почувствовала, что волнуется отчего-то… Сама вытянула сигарету из пачки, прикурила, затянулась несколько раз глубоко… Голова закружилась, и девушка выдохнула вместе с дымом:

– Влад… Как ты выжил?

Маэстро усмехнулся, и Аля заметила, что его усмешка тоже стала другой, неуловимо изменилась, как и он сам.

– Бог знает. Не помню. Я лишь прошлой ночью узнал, какое сегодня число, месяц и год.

– Как это? – искренне удивилась Аля.

– Амнезия.

– Что?

– Потеря памяти. Равно как и ориентации во времени и пространстве.

Следствие контузии.

– Контузии… И где же ты все это время обретался?

– В каком-то ресторанчике под Южногорском. На хозработах.

– Так, значит, ты не насовсем «с крышей расставался»? Маэстро усмехнулся невесело:

– Функционировал, как робот без программы.

– А вчера ночью – что? Программа включилась?

– Да. В той ночи было слишком много смерти. Лицо Маэстро посуровело, вернее, сделалось безличным и отрешенным, словно этот человек действительно вернулся в мир с того берега Леты.

– Влад… А ты помнишь то, что случилось тогда? Там, на берегу? И вертолет? И все, что было до этого?

– Я все отлично помню. Потом – огонь и темнота. Из которой я вынырнул лишь прошлой ночью. – Маэстро помолчал, скривился горько:

– И снова прямо в огонь. – Он опять замолчал, сосредоточенно глядя на дорогу, потом спросил:

– Тот вертолет… Я свалил его?

– Да.

– Вот это славно! – Лицо Маэстро преобразилось вдруг искренней мальчишеской улыбкой. Но он помрачнел так же скоро и неожиданно, словно в осенний, полный неверного солнца день туча закрыла небо и сделала темным все в одно мгновение.

– Гончаров жив? – осторожно спросил Маэстро.

– Жив.

Маэстро вздохнуло видимым облегчением.

– Я был занят вертолетом. Но заметил: пуля его не миновала.

– Олегу повезло. Она прошла вскользь и навылет.

– Он здоров?

– Вполне. Сначала рука плетью висела, потом разработалась.

– Вы вместе?

Аля чуть помедлила, не сразу решив, как ответить, потом произнесла тихо:

– Да.

– Я рад.

Неловкое и непонятное молчание повисло, как марево, как пустынный мираж.

Оно заклубилось в салоне душными всполохами затаенной боли, беспамятства, отчаяния, оно окутывало девушку неподъемной ватной массой, опутывало липкой и тяжкой паутиной недосказанности и недоверия. Может быть, все это ей только почудилось, но…

– Влад… Я хочу, чтобы ты знал… Я хочу… – Аля заговорила быстро, волнуясь, глотая слова; "и вдруг показалось, что она может опоздать, не успеть сказать важное… – Мы не бросили тебя… После того как… после того как вертолет рухнул и прогрохотал взрыв, я подползла к краю обрыва…. Вертолет…

То, что от него осталось, догорало на галечном пляже, внизу, а ты… Ты лежал у самой кромки моря, без движения, словно… словно обугленный… Я думала, ты погиб… Да и… не спуститься мне было с этого обрыва никак! Там же метров семьдесят вниз, а то и все сто! Ты не мог выжить… Но ты выжил. И я… и я рада, что ты выжил. А я… мне… Я вернулась к Олегу… Он был без сознания, он умирал… Я должна, должна была его вытащить? Иначе бы я снова осталась в этом мире совсем одна, ты понимаешь? После того как ты погиб, после всего остаться совсем одной – страшно… Да и вообще – есть что-то страшнее для человека, чем остаться одному?

Девушка мельком взглянула на потемневшее лицо Маэстро, запнулась:

– Извини… Я не хотела.

– Я мужчина. Какие бы обстоятельства ни влияли на мою жизнь, путь я выбирал сам. Наверное, не всегда удачно и совсем не мудро, но… Я сам несу ответственность за свой выбор и… – Маэстро помедлил, но так и не решился договорить фразу.

– А я… я должна была уничтожить закладку Барса. – Девушка назвала отца псевдонимом, странно, но это получилось у нее естественно: Олег Гончаров почти всегда называл его именно так. – Я должна была уничтожить эту отраву, иначе было бы нечестно и перед ним, и перед тобой… Да и порошка там было столько, что хватило бы посадить на иглу целый город, И я сделала это. Я нашла шахту и взорвала ее. Потом вернулась, кое-как погрузила Гончарова в машину, и мы уехали… Я посмотрела с обрыва вниз: начался прилив, и тебя на берегу не было… Ты понимаешь, я не бросила тебя, просто я не могла…

– Успокойся, девочка. Ты все сделала правильно. Никто не смог бы сделать лучше, ни Гончий, ни я, ни Барс. Никто не смог бы лучше. – Маэстро замолчал, сосредоточенно глядя на дорогу. – Ну а теперь… ответь мне на вопрос: почему вы живы?

– Кто? – одними губами спросила девушка, снова почувствовав, как мороз; ледяной волной прошел по коже.

– Ты и Гончий.

– Олег… Он тоже первое время опасался. Потом решил: мы никому не опасны и никому не нужны.

Маэстро молчал, сосредоточенно глядя на дорогу. Так прошло несколько минут, пока он, наконец, не разлепил плотно сведенные губы:

– Не понимаю. Лиру почему-то было выгодно уничтожение нескольких центнеров героина; но зачем он оставил в живых вас?

– Гончаров как-то сказал: «Система такова, что ни с того ни с сего никого не списывает».

– Это так. Но я спросил не почему вас оставили в живых, а зачем. Да и… вряд ли Лир теперь является частью системы.

– Мне кажется, на волка-одиночку он тем более не похож, – хмыкнула девушка.

– Ты права. А что Гончий? Он не задавался этими вопросами?

– Может, и задавался, но со мной не обсуждал. Наверное, берег.

– И Лир берег. Для чего-то… – Маэстро смотрел невидящим взглядом на дорогу, потом свернул на грунтовку.

– Мы далеко? – спросила Аля.

– К морю; сядем на бережок, свесим нижние клешни, и ты мне поведаешь не торопясь, что с тобой приключилось.

– Погоди, Влад. Лучше уехать подальше, и тогда…

– Нет, это ты погоди. Если сей мешок соткал все-таки Лир, то выбраться из него можно только разглядев всю картинку.

– А вдруг окажется, что наше положение безвыходно? – Безвыходных положений не бывает. Ибо выход всегда там же, где и вход.

Глава 32

Через четверть часа они уже сидели на прибрежном обрыве. Вокруг было абсолютно пустынно. Маэстро свернул на целину, джип какое-то время мчался в облаке мутной жаркой пыли и теперь стоял в десятке метров, горячий, как запаленный скакун. Сухое, выжженное солнцем пространство вокруг просматривалось на километры. Море внизу тихо и безучастно переливалось под выцветшим от жары небом и где-то в дальней дали превращалось в четкую и рельефную темно-синюю линию далекого горизонта. Там, на рейде, застыл длинный сухогруз. Сейчас он дождется своего часа, выйдет за акваторию невидимого отсюда порта и несколько месяцев будет зависим только от стихий, но не от людей.

Аля тряхнула головой, прикрыла лицо ладонями, стараясь настроиться на разговор, но произнесла помимо воли:

– Маэстро… почему люди не хотят просто быть счастливыми?

– Они хотят. Но не знают как.

– Ты тоже не знаешь?

– Тоже.

– Мне кажется, люди просто боятся понять, что такое счастье, чтобы не потерять его. Ведь жалеть об утерянном куда как горше, чем о том, чего никогда не было.

Девушка бросила скорый взгляд на Маэстро; тот продолжал сидеть, сосредоточенно вглядываясь в далекую синеву. У него был вид смертельно уставшего человека, и Аля устыдилась: как ни странно, с появлением Маэстро она почувствовала и холодную, как осенняя рябь на воде, тревогу, но больше – успокоение. Теперь появился мужчина, незаурядный мужчина, готовый взять на себя ее проблемы, и она позволила себе расслабиться совершенно. Стоит ли забивать ему голову всякой ерундой, ведь ему, наверное, совсем не сладко сейчас – вынырнуть из спасительного беспамятства снова в войну? Выругала себя за глупость и бесчувственность, произнесла тихо:

– Извини.

Маэстро только пожал плечами. Аля же собрала все свое мужество, чтобы вновь пережить происшедшее за последние сутки… Закурила, закашлялась, смахнула навернувшиеся от неловкой затяжки слезы и начала рассказывать. Маэстро слушал внимательно, не перебивая. Только несколько раз бросал на девушку быстрый взгляд, словно видел ее впервые.

– Это все? – спросил он, когда Аля закончила.

– Да.

Маэстро вырвал сухую травинку, пожевал, спросил:

– Кто, по-твоему, убил Ландерса? Аля наморщила лоб:

– Это покажется странным, но… Сначала я была уверена, что Ирка Бетлицкая. Но теперь…

– Ну?

– Может быть, и ее подставили, как меня?

– Подожди, ты же говорила, что выстрел был со сцены.

– Мне так показалось, но… с таким же успехом стрелять могли и из-за кулис, и из зрительного зала – «язык», ну, подиум, как раз делил зал надвое.

– Аля, пожалуйста, подумай.

– А что тут думать? Кто поручит такую акцию, как убийство авторитета и депутата, шестнадцатилетней пацанке? Это же глупо!

– Это парадоксально, а потому не глупо.

– А если она в последний момент не смогла бы выстрелить? И спалила бы всю операцию, равно как и заказчиков? Может быть, кто-то прикрылся ею, как и мной, и выстрелил наверняка?

– Может быть, и так.

Маэстро сидел вялый, разморенный зноем и вдруг – быстро повернулся к Але, обхватил ладонями ее лицо, проговорил резко, напористо, глядя в глаза:

– А теперь быстро: кто убил Ландерса?! Ну!

– Ирка Бетлицкая.

– Вот так! – Маэстро убрал руки, вынул пачку сигарет, закурил. – Девочкам думать вредно. Чутье, интуиция – это вернее. Как только девочка начинает строить логические конструкции на костылях эмоций – и Ирку эту Бетлицкую жалко, и себя жалко, – то получается лаковая сериальная картинка, ничего общего с действительностью не имеющая. Это опасно.

Последнее слово Маэстро произнес так, что… Волна ледяной изморози окатила спину и плечи девушки, и здесь не было ничего от обычного страха. Просто порой Маэстро казался ей даже не человеком… Вернее… человеком, но функционирующим с полностью атрофированными участками мозга, отвечающими за страх или боль… Она все пыталась подобрать слово, пока оно само не всплыло в памяти; слово было угловатым, тяжким – чуть-чуть, и оно провалится в самые темные глубины подсознания – одержимость.

Аля незаметно глянула на Маэстро. Он был спокоен и безучастен, как блеклое, напитанное зноем небо. Сидел, погруженный в раздумья, потом спросил:

– Ты говорила, что простудилась?

– Да. Вернее, это не простуда даже была, а какое-то странное недомогание.

С кошмарами, реальными, как галлюцинации.

– А потом все прошло?

– Бесследно. Даже как-то странно. Сначала – ходила как опоенная, словно в душном сонном мороке, потом… Перед самым показом настроение сделалось – лети и пой! Ты принимала какие-нибудь таблетки? Нет. Только кофе. Хотя… Да?

Кофе мне как раз Ирка Бетлицкая и предложила. Я даже порадовалась; стерва-то она стерва, а все что-то человеческое в ней осталось.

– И после кофе… – начал Маэстро.

– После кофе я стала порхать, как колибри в стратосфере! Ты думаешь, она что-то подсыпала туда? И раньше – тоже?

– А ты как думаешь?

– Теперь даже не знаю. Не знаю. А зачем?

– Подставить тебя под убийство Ландерса было не спонтанной выдумкой киллера-малолетки, а трезвой предварительной разработкой.

– Ты думаешь?

– Убийство Ландерса – не единственная акция в ту ночь. Близ поселка Приморского под Южногорском убили еще одного человека. И он был не статист, судя по количеству охраны и подготовке группы, высланной для его устранения.

– Маэстро, ты…

– Да, Я утихомирил их. Но вовсе не по живодерскому комплексу: так ситуация сложилась. И – вывела меня из состояния амнезийного ступора. Клин клином… Я не о том. Там тоже была совсем субтильная девчушка, даже две. Но одна – просто «девочка для радости», а вот вторая… На оружие она смотрела не как на железо, а как на средство.

– Подожди, Влад! Может быть, тебя тоже подставили? Маэстро задумался, но лишь на мгновение.

– Нет. Таких, как я, не подставляют: слишком хлопотно. Таких убивают.

Чтобы проблем не возникало.

– Так, может, и со мной все случайно?

– Девочка, ты себя хочешь утешить или меня убедить? – усмехнулся Маэстро.

– Даже не знаю…

– Почему ты не смогла связаться с Гончим?

– Я же рассказывала: что-то с телефоном.

– Вот и считай количество допусков: что-то с телефоном, что-то со здоровьем, что-то с самочувствием и настроением, сонным до одури целые сутки и ставшим кайфным и решительным непосредственно перед акцией… Что-то с пистолетом, из которого стреляли в Ландерса и который оказался впоследствии в твоей сумке, что-то с Ирой Бетлицкой, испарившейся после акции быстрее лани шизокрылой… Не слишком ли много?

Аля застыла, глядя в одну точку.

– Но почему – меня? По-че-му?

– Бегаешь быстро. И стреляешь не слабо.

– В этом все дело?

– Да. Ты должна была увести на себя обширную погоню, какую организовали люди Ландерса и криминальная шушера под их началом. После стрельбы в гостинице и разборки с авторитетами в поселке ни у кого уже и сомнений не осталось, что ты и есть искомый киллер, супостат и злодей. Вернее – злодейка.

Аля усмехнулась горько:

– Что-то это не радует.

– Но и не пугает?

Девушка только пожала плечами:

– Чего бояться раньше страха, верно?

– Ну да, ну да… Как вещает здешняя народная мудрость: будет хлеб, будет и сало. – Маэстро помолчал, глядя в морскую синеву. – О твоих незаурядных способностях из оставшихся в живых знали только три человека: Гончий, я и Лир.

Ему как раз по силам скроить такую схему, как одновременное устранение двух авторитетов.

– Зачем это ему?

– Дьявол разберет. Для таких, как он, больше мути – больше рыбы. Одного он не учел.

– Чего?

– Случай. Меня. Я поломал или осложнил первую операцию, и теперь…

– Влад, а может быть, ты все усложняешь? И нет здесь и близко никакого Лира? Я помню, ты хотел разыскать его, чтобы отомстить за ту, давнюю гибель твоих друзей…

– Моих бойцов.

– Ну, бойцов… Просто… может быть, это у тебя…

– Навязчивая идея?

– Ну, вроде того. – Аля помялась, но произнесла-таки то слово:

– Одержимость. И ты все усложяешь. А на самом деле – все просто как день: ты случайно попал в разборку, меня случайно подставили в Южногорске…

– Аля, ты изучала диалектический материализм?

– Нет.

– Жаль. Согласно сей марксистской лженауке, цепь случайностей есть не что иное, как закономерность. А в таком деле, как прицельная стрельба по авторитетам из всех видов оружия, случайности ни с того ни с сего не возникают.

Аля промолчала, понимая, что переубедить этого человека ей не удастся, да и… да и вполне возможно, он действительно прав. Потом произнесла едва слышно:

– И теперь… теперь ты кинешься искать Лира?

Маэстро рассеянно смотрел на море, и лицо его было безмятежно-спокойным.

– Нет. Он сам нас найдет.

Четыре часа езды по жаре измотали Алю Егорову совершенно. За это время они дважды останавливались, покупая воду, сигареты и шоколад. Маэстро был молчалив и сосредоточен. Вел он машину по едва приметным дорожкам, а то и прямо по целине; он сразу объяснил Але, что встреча с вооруженными представителями власти, которые вполне могли работать на людей Ландерса и Батенкова, не сулит им ничего доброго: Маэстро был хорошо вооружен и навыков в обращении со стреляющим железом не утерял, но «огневой контакт» с властями может создать такое количество дополнительных проблем… Да и удача не всегда на стороне смелых. На нее можно надеяться, а вот рассчитывать… Везет в этой жизни не всем, не всегда и не во всем.

– Маэстро, – несмело произнесла, выслушав его, Аля. – А может, мы просто сядем в поезд на какой-нибудь маленькой станции и покатим до самых столиц? В Княжинск или в Москву?

– Ты так и сделаешь, девочка. И скроешься, заляжешь на самое донышко так, чтобы тебя не нашел никто.

– И никогда?

– В смысле?

– Ну, спрячусь, и сколько мне так сидеть «старушкой-пенсионеркой»?

– Пока все не успокоится.

– Влад, а как я узнаю, что все успокоилось? Маэстро не ответил.

– И почему тогда ты не сделаешь так же? Будешь ловить Лира на блесну под названием «Блестящий Маэстро»? – Девушка помолчала несколько секунд, решительно свела губы:

– Я поеду с тобой.

– И получишь пулю.

– До сих пор не получила.

– Пуля – дура. Ее может получить кто угодно и когда угодно. И это не зависит от уровня профессионализма.

– Да? А от чего зависит?

Глаза Маэстро затуманились, но лишь на мгновение; потом он бросил коротко и безразлично, но у Али не осталось сомнения, что он лукавит:

– Случай.

– Случай?

– Да.

– «Ни с того ни с сего кирпич на голову не падает». Да и… любая случайность есть лишь часть закономерности. Не твои слова? Ты даже науку как-то хитро обозвал… Диалектический материализм.

Маэстро пожал плечами:

– А я идеалист.

– Влад, я думаю…

– Девочка, думать ты можешь все, что угодно, а вот решать буду я.

– Почему?

– Когда пули станут ложиться совсем густо, я, вместо того чтобы воевать, стану думать, как уберечь тебя.

– По-моему, я доказала, что не беспомощна.

– До поры. Все до поры.

– Влад, но почему…

– Ты не воин. Твое дело – любить.

– Мне… мне кто-то это уже говорил… – Пусть на мгновение, но взгляд девушки стал близоруко-беспомощным. – Мне это говорил Олег.

– Гончий прав. Поэтому ты сядешь в поезд и уедешь. С твоими проблемами я разберусь сам.

– Это дискриминация.

– Это жизнь. Мужчины должны охранять ее, женщины – продолжать.

– Да? И кто это решил?

– Бог.

Маэстро замолчал. Просто гнал и гнал автомобиль. Единственным собеседником Али стало радио. А оно развлекало девушку сначала жалобным воем про геройских снегирей, потом – пессимистическим ревом недодолбаной стервы, стонущей на грани истерики: «Нелюбовь… Нелюбовь… Нелюбовь…»

Самыми мелодичными и жизнелюбивыми из раскручиваемых музыкальных опусов и казусов были старенький:

«Утекай, в подворотне нас ждет маньяк!» – и новенький:

«Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай, убили негра!» Ритмы сливались, били по мозгам, и отупение, вызванное усталостью и жарой, становилось навязчивым, долбило жутковатой какофонией звуков и слов… Порой, как глоток среди зноя, попадались и гармоничные мелодии, но стоило Але вслушаться, как она узнавала в «отечественном» шлягере «Там за туманами, дальними странами…» щемящую мелодию итальянца Нино Рото из «Крестного отца». Впрочем, то, что почти все расейские «стары» и «старлетки» без ущерба для совести и с прибылью для кармана брали чужое, Алю волновало мало: это в проклятом капиталистическом окружении использование не своей интеллектуальной собственности трактуется как банальная кража. Для наших же безголосых, безволосых и беззубых «старов» присвоение чужих мелодий можно считать и «гуманитарной помощью».

Ну вот, снова этот уродский рефрен! Дебилизацию подрастающего поколения поставили на поток. Все это и есть не что иное, как зомбирование: подростки и сочувствующие уже реагируют не на слова, не на мелодию, а на тысячи раз повторенную фразу; начинают дергаться в такт, входят в транс… «Давай вечером умрем весело – будем опиум курить… Давай вечером умрем весело…»

Аля резко крутанула ручку настройки… Вступительные аккорды песни уже отзвучали, мелодия заполнила пространство:

По острым иглам яркого огня Бегу, бегу – дорогам нет конца!

Огромный мир замкнулся для меня В арены круг и маску без лица.

Я шут, я арлекин, я просто смех.

Без имени и, в общем, без судьбы…

Девушка даже не слушала, просто… душа ее сделалась легкой, мир поплыл перед глазами, Аля подумала, что это – от разогретой солнцем земли, потом почувствовала солоноватый привкус на губах и только тогда поняла, что плачет.