Текст книги "Дервиши в мусульманском мире"

«В некоторых обществах, по словам д’Оссона, во время совершения зикра дервиши садятся на свои колени, так что локти одного соприкасаются с локтями других, и все делают одновременно быстрые движения головой и корпусом. В других движения состоят в медленном покачивании справа налево и слева направо или в методическом покачивании тела вперед и назад. В иных же обществах эти движения начинаются в сидячем положении мерными кадансами, со степенным выражением лица, с закрытыми или потупленными в землю глазами, а продолжаются на ногах. В некоторых же, наконец, упражнения совершаются таким образом, что каждый (дервиш) берет друг друга за руку, выставляет вперед правую ногу и с каждым шагом увеличивает силу движения своего тела»⁴⁶².

Во время совершения зикра и описанных движений дервиши должны иметь религиозную настроенность в душе, а в своих внутренностях производить ту операцию с зикром, какую предварительно научается совершать отдельно каждый молодой мюрид под руководством своего муршида; причем дервиши одних орденов должны проделывать это в молчании, а других – вслух.

Время совершения зикра дервишами разных орденов бывает различно. Одни из орденов, как напр., рифайя, совершают свой зикр в четверг, другие, как мевлеви, – в каждый вторник и пятницу, третьи – в понедельник и пр. Большинство орденов совершают его в один и тот же час, именно – непосредственно после полуденного намаза. Только накшбанди и бекташи составляют исключение в этом отношении. Первые совершают зикр в заключение пятой (вечерней) молитвы, а вторые – во время ночи⁴⁶³.

Некоторые, как напр., туркестанские кадирийя, кроме того, совершают зикр с особенным торжеством каждое одиннадцатое число месяца (яздагум) – в день смерти своего пира. Почти каждый орден дозволяет принимать участие в своем зикре дервишам других орденов; а в качестве зрителей допускаются на зикр все магометане – мужчины, женщины и дети, а также христиане и др. Для всех посторонних посетителей в залах благоустроенных текие отводятся особые места. Впрочем, у туркестанских дервишей этой роскоши нет: посторонняя публика, какая бы она ни была, размещается просто на полу зала; и женщин между посетителями дервишского зикра мне ни разу не приходилось видеть в Туркестане.

Для ознакомления с тем, как дервиши совершают зикр в собрании, я сначала опишу совершение его самыми популярными и знаменитыми между магометанскими народами орденами – мевлеви и рифайя, так как все остальные ордены совершают свой зикр по образцу или того, или другого из упомянутых сейчас; да к тому же своей выразительностью и, так сказать, совершенством зикр мевлеви и рифайя останавливает на себе преимущественное внимание всех европейских путешественников и ученых, посещавших магометанские страны; а потом постараюсь представить, как этот зикр совершают туркестанские дервиши.

Существует много описаний совершения зикра орденами мевлеви и рифайя; но между ними более оригинальны, самостоятельны и полны описания, сделанные Джоном Брауном, д’Оссоном и Лейном. Зикр у ордена мевлеви совершается таким образом. Девять, одиннадцать, тринадцать, или более дервишей входят в семаг-хана, образуют из себя круг, рассаживаясь на овчинных шкурах, раскинутых на полу зала в равном расстоянии друг от друга, и в таком положении они остаются почти полчаса; причем руки их сложены, глаза закрыты, голова наклонена, а сами погружены в глубокое созерцание; все тихо. Молчание их нарушает шейх, который сидит в это время на краю своего маленького ковра, близ ниши, – нарушает гимном в честь Божества. Затем он приглашает все собрание воспеть с ним фатиху, или первую главу Корана. «Воспоемте фатиху, – возглашает он, – в прославление священного имени Божия, в честь благословенной религии пророков, но в особенности Мухаммеда – Мустафы величайшего, величественнейшего, великолепнейшего из всех небесных посланников, и в память четырех первых халифов, святой Фатимы, целомудренной Хадиджи, имамов Хасана и Хусейна, всех мучеников достопамятного дня, десяти евангельских учеников, добродетельных поручителей нашего святого пророка, всех его ревностных и верных учеников, всех имамов, муджтахидов (тружеников), всех ученых, всех священных мужей и жен ислама. Воспоемте также в честь хазрети Мевляна, основателя нашего ордена, хазрети Султана, уль Улема (его отца), Саид Бурхан ад-Дина (его учителя), шейха Шемс эд-Дина (его посвятителя), Валиди Султан (его матери), Мухаммеда Алла ад-Дина Эфенди (его сына и наместника), всех челеби (его преемников), всех шейхов, всех дервишей и всех покровителей нашего ордена, которым Верховное Существо да благоволит даровать мир и прощение. Помолимся о постоянном благосостоянии нашего священного общества, о здравии ученейшего и почтенного Челеби-Эфенди, нашего господина и владыки, о здравии царствующего султана, величественнейшего и милостивого императора мусульманской веры, о благосостоянии великого визиря и шейха аль-ислама и о благосостоянии всего магометанского воинства, всех посетителей священного города Мекки. Помолимся о спокойствии души всех учредителей, всех шейхов и всех дервишей всех других орденов, обо всех добрых людях, обо всех тех, кои отличились своими добрыми делами, своими учреждениями и благодетельными действиями. Помолимся также обо всех мусульманах обоего пола, живущих на Востоке и Западе, об утверждении их благосостояния, об удалении всякого несчастия, об исполнении всех полезных обетов и об успехе всех достохвальных предприятий; наконец, попросим Бога, да соблаговолит он сохранить в нас дар своей благодати и огонь священной любви»⁴⁶⁴.

После этого все собрание хором поет фатиху, а затем один шейх читает также фатиху и салават⁴⁶⁵.

Непосредственно засим шейх оставляет свое место, наклоняет свою главу в знак покорности пиру в сторону, где разостлан его ковер, затем делает шаг вперед и, обратясь опять к тому же месту на правой ноге, наклоняется пред ковром, как будто пред сидящим на нем пиром. После этого он начинает вертеться по залу, и братья в свою очередь делают то же, все совершают кружение по залу три раза. Этот обряд называется Султан Валед Деври, по имени сына хазрети-и-мевляна, их пира. По совершении такого обряда шейх становится на свой ковер, скрестивши руки на груди, а один из братьев, стоящих на лестнице, начинает петь нахт-и-шериф, или священный гимн в похвалу Мухаммеда. По окончании этого гимна небольшой оркестр в галерее начинает играть на флейте (нэй), барабанчиках и других инструментах. Между тем один из братьев, называемый семаг-зан, идет к шейху, который в это время уже успел сесть на край своего коврика, наклоняется пред ним, делая прыжок, целует руку шейха, отступает от него задом и, став в средине зала, начинает заправлять следующим обрядом.

После того как семаг-зан займет свое место среди залы, другие дервиши скидают с себя хирки, идут стройным, медленным гуськом к шейху с левой стороны; причем руки их опущены, голова наклонена к полу. Как только первый из дервишей поравняется с шейхом, тотчас низко кланяется дощечке, которая находится на месте шейха и на которой изображено имя основателя ордена. Затем, сделав два прыжка вперед в правую сторону от шейха, он обращается к нему, целует его руку и начинает вертеться на левой ноге, подталкивая себя правой. За этим дервишем делает то же самое другой, за ним третий и т. д., и таким образом дервиши наполняют собою всю залу, каждый продолжая вертеться в известном расстоянии друг от друга. Если они слишком близко подойдут друг к другу, семаг-зан дает об этом знать посредством удара своею ногою о пол. Руки совершающих такой танец постепенно поднимаются вверх и затем принимают такое положение, что левая рука обращается к полу, а правая – вверх, к небу; голова наклоняется к правому плечу, а глаза, по-видимому, закрываются. Шейх между тем продолжает сидеть на своем месте. Вертясь по залу, братья совершают неслышимый зикр, говоря «Аллах! Аллах!», а музыканты в течение двадцати минут или полчаса выполняют гимн, называемый Айн-и-шериф. Большей частью, впрочем, они играют только десять минут, а как дойдут до известного места песни, где находятся слова «Хэй яр» (О друг!), они выкрикивают их вслух и внезапно останавливаются. В этот самый момент и дервиши останавливаются в своем верчении, так что их теннури, которые до этого были в положении раздутого кринолина, теперь обвиваются вокруг их ног и совсем закрывают эти последние. Затем дервиши совершают низкий поклон по направлению к шейху. Когда семаг-зан сделает знак, все они снова начинают медленно вертеться по залу, низко кланяясь шейху и делая полный поворот, когда проходят мимо него. Если кто-либо из участвующих в совершении зикра упадет от изнеможения, то это дает ему повод удалиться, что делают, однако ж, немногие. Вскоре после этого начинает играть музыка, и дервиши снова; начинают вертеться, доколе их не остановят, как прежде. Это делается три раза и продолжается иногда целых два часа, после чего все дервиши, совершающие зикр, садятся, а семаг-зан накидывает на них их хирки⁴⁶⁶.

В то время, когда они сидят таким образом, один из братьев в галерее читает что-либо из Корана; затем семаг-зан встает и идет в середину круга, возносит молитву за султана и пр., подобно тому как делал это в начале зикра сам шейх. В заключение поется фатиха, шейх встает с своего места, и дервиши, поцеловавши его руку, выходят из зала⁴⁶⁷. Так совершается зикр турецкими мевлеви. Мевлеви воображают, что во время совершения подобных танцев они находятся в соединении с Божеством, испытывают небесное блаженство и могут совершать какие угодно чудеса.

Зикр рифайя разделяется на пять различных сцен, которые продолжаются больше трех часов. Первая начинается чествованием, какое воздают все дервиши своему шейху, восседающему в зале пред нишей. Четыре самых почтенных дервиша выступают вперед первые и, приблизившись к своему шейху, обнимают друг друга, как будто хотят поцеловаться в знак благожелания мира, и затем садятся по двое по правую и левую сторону шейха. Все остальные дервиши вместе выступают вперед процессией, скрестивши руки и наклонивши голову. Прежде всего каждый из них приветствует низким поклоном дощечку, на которой написано имя их пира. Затем также каждый из них отдельно, полагая обе руки на свое лицо и бороду, становится на колени пред шейхом, почтительно целует его руку, и после этого все они идут важным шагом занимать свои места на овечьих шкурах, которые разостланы полукругом во внутренности зала. Как только составится круг, шейх возглашает: «Эль фатиха!» Затем все они поют следующие слова: «О Боже! Возлюби нашего владыку Мухаммеда между последними поколениями, и возлюби нашего владыку Мухаммеда во всякое время и период, и возлюби нашего владыку Мухаммеда между самыми высокими князьями (ангелами на небе) до Судного дня; и возлюби всех пророков и посланников между жителями неба и земли; и Богу (которого имя да будет благословенно и возвеличено!) да будут угодны наши владыки и наши господа, эти высокопочтенные лица – Абу Бакр, Омар, Осман и Али, и все Божии любимцы! Бог – наше довольство и превосходный хранитель! И нет ни крепости, ни силы ни в ком, как только в Боге, Высоком, Великом! О Боже! О Наш Владыко! О Ты – щедрый в прощении! О Ты – самый благодетельный из благодетельнейших! О Боже! Аминь». После этого в течение трех или четырех минут дервиши сохраняют молчание, а затем опять читается фатиха, но тихо. Это – только прелюдия к зикру, называемая у всех египетских дервишей истифтах аз-зикр⁴⁶⁸.

Непосредственно после этой прелюдии зиккиры (совершающие зикр) начинают самый зикр. Сначала шейх произносит слова «Ля илляхи иль Алла», а затем уже все зиккиры поют эти слова медленно, довольно приятно, но в то же время таким образом, что их пение наводит на душу грустное настроение⁴⁶⁹.

Во время пения все дервиши покачиваются из стороны в сторону и попеременно кладут свои руки то на лицо, то на бороду, то на желудок, то на колени. При этом они повторяют те же самые слова и на тот же мотив, что и раньше, но все быстрее и быстрее, соответственно возрастающей быстроте произношения, они ускоряют и свои движения. Это продолжается около четверти часа.

Вторая сцена начинается пением касыды, или мувешшах, или же хамди Мухаммеди, т. е. гимна, где предметом достойной любви и похвал выставляется Мухаммед. У египетских дервишей этот гимн выполняют муншиды, т. е. певцы – из дервишей, а у турецких – один из старцев, сидящих по правую сторону шейха. Он поется большею частью на тот же мотив, на какой и «ля илляхи»… Таких гимнов у дервишей довольно много. Но между ними есть более любимые дервишами и чаще других употребляемые ими.

Чтобы ознакомиться с содержанием подобных гимнов вообще, я приведу здесь один из самых любимых дервишами гимнов – тот, который приводится Лейном. Вот он:

 
Мое сердце волнуется любовью,
И мои вежди смыкаются:
Мои жизненные силы ослабевают,
В то время как я проливаю потоки слез.
Мое соединение кажется слишком отдаленным,
Да и встретят ли когда-нибудь любовь мои глаза?
Увы! Если бы разлука не исторгла моих слез,
Я не стал бы воздыхать.
 

* * *

 
Я изнурен печальными ночами,
Разлука делает мою надежду напрасною:
Мои слезы, подобно перлам, катятся,
И мое сердце воспламенено любовью;
Чьему подобно мое положение?
Едва ли я знаю средство к облегчению его.
Увы! Если бы разлука не исторгла моих слез,
Я не стал бы воздыхать.
 

* * *

 
О, горлица! Скажи мне,
Зачем ты так печальна?
Иль ты разлукою огорчена?
Иль лишилась своих крыльев и сидишь ты взаперти?
«Наши печали одинаковы, – отвечает она, —
Изнуренная любовью, сижу я».
Увы! Если бы разлука не исторгла моих слез,
Я не стал бы воздыхать.
 

* * *

 
О Первый! О Единый только Вечный!
Покажи же свою благосклонность ко мне.
Твой раб, Ахмед аль Бакри,
Не имел иного Господа, кроме Тебя.
Таха!⁴⁷⁰ Великим пророком!
Ты не отказываешь его желанию.
Увы! Если бы разлука не исторгла моих слез,
Я не стал бы воздыхать!⁴⁷¹
 

В приведенном гимне выражаются воздыхание и стремление дервишей к погружению в лоно безличного Божества.

Во время пения хамди Мухаммеди дервиши повторяют слово «Аллах», двигаясь своим корпусом взад и вперед. Четверть [часа] спустя все они встают, приближаются друг к другу, так что их локти соприкасаются между собою, покачивая в то же время свой корпус справа налево и обратно; при этом правою ногою они твердо стоят на земле, а левая находится в периодическом движении, обратном с движением тела; и все дервиши точно соблюдают меру и каданс. Среди такой экзерциции они выкрикивают слова «я Аллах» и «я Ху». «Некоторые, – замечает д’Оссон, – из совершающих зикр вздыхают в это время, другие рыдают, иные проливают слезы, а у иных пот катится градом, и у всех бывают лица бледные и глаза томные»⁴⁷². После этого наступает пауза в несколько минут, и начинается третья сцена. Последняя начинается во время пения илляхи, выполняемого уже двумя старцами, сидящими по правую руку шейха, или муншидами. Илляхи — это гимны, подобные хамди Мухаммеди; почти все они сложены на персидском языке. Во время пения илляхи дервиши учащают свои движения, а, чтобы препятствовать ослаблению, один из первых между ними врывается в их центр и возбуждает их своим примером. Если в собрании бывают дервиши других орденов, то из вежливости им уступается это почетное место, и все они поочередно, один за другим, занимают его (т. е. почетное место), постоянно качаясь своим корпусом по-прежнему.

После небольшой остановки начинается четвертая сцена. Теперь все дервиши скидают свои тюрбаны, составляют круг, хотя и не держатся за руки друг друга, и таким образом кружатся по залу мерным шагом, по временам ударяя своими ногами о пол и вдруг подпрыгивая. Этот танец совершается во время илляхи, выполняемого уже двумя старцами, сидящими по левую сторону шейха. Во время пения крики «я Аллах!» и «я Ху!» вдвойне возрастают и переходят в страшный вой. Крики испускаются всеми дервишами вместе. Когда дервиши начинают останавливаться от видимого изнеможения, шейх проходит между ними, выделывая в то же время насильственные движения, и таким образом возбуждает их к новым усилиям. После этого выходят на середину два старца, которые удваивают быстроту шага и возбуждение тела, чем еще более возбуждают зиккиров, которые танцуют до изнеможения сил.

Четвертая сцена сменяется пятой и последней. Она самая ужасная из всех. В это время зиккиры приходят в состояние бешенства, которое они называют экстазом, – халь. Во время этого религиозного исступления они хватают раскаленное железо. У рифайя на стене зала по правую сторону шейха висят обыкновенно тесаки и другие острые металлические инструменты. Перед концом четвертой сцены два дервиша снимают восемь или девять из этих инструментов, накаляют их докрасна и несут к шейху. После произнесения над ними молитв и после призывания имени пира Ахмеда ар-Рифайя он дует на них и, поднесши к устам, отдает эти инструменты тем дервишам, которые с величайшим усердием просят их. Дервиши, объятые бешенством, схватывают их, смотрят на них с нежностью, лижут, кусают, кладут их в рот и держат там до тех пор, пока раскаленное железо не остынет совсем. Те, которым не удалось получить раскаленного железа от шейха, с яростью схватывают холодные тесаки, кинжалы, висящие на стене, и поражают ими свои бока, руки и ноги.

Замечательно, что вследствие бешенства, по словам д’Оссона, дервиши с видимой веселостью переносят все раны, каким подвергаются в это время. Если кто из них падает под страданиями, те выносятся на руках своих собратьев, не выражая ни малейшего признака болезненного чувства⁴⁷³. Спустя несколько минут после этого шейх обходит зал, посещает каждого зиккира, дует на его раны, натирает их своей слюной, произносит над ними молитвы и успокаивает, что раны скоро заживут⁴⁷⁴. Этим и заканчивается зикр рифайя.

Из представленных описаний видно, что разница в совершении зикра у мевлеви и рифайя незначительна, и она нисколько не нарушает их общего дервишского характера, который заключается в том, что как рифайя, так и мевлеви смотрят на движения и действия, обнаруживаемые ими в конце своего зикра, как на проявление и самое лучшее доказательство видимого присутствия в них сверхъестественных «спиритуалистических» сил; вместе с тем они считают эти действия заслугою пред Богом. Зикр остальных орденов разнообразится по своему совершению лишь в том отношении, что зикр одних орденов похож на зикр мевлеви, а зикр других – на зикр рифайя. И туркестанские дервиши в отношении зикра представляют собою подобное же явление. Так, те туркестанские дервиши, которые совершают зикр тайно, в молчании (накшбанди), напоминают собою мевлеви. Вот как совершают они свой зикр. Собираются человек десять-одиннадцать дервишей в зал своего муршида; все рассаживаются в правильный круг на полу, шейх между ними; предварительно читают из Корана и «Месневи Шериф»; затем наступает глубокое молчание; это дервиши совершают тайный зикр; во время молчания муршид подползает тихо к каждому дервишу, передает зикр и прислушивается к груди его, чтобы узнать, производит ли надлежащее действие на душу дервиша совершаемый зикр. Около каждого дервиша муршид останавливается в течение пяти-семи минут. Прослушавши всех, участвующих в зикре, он садится на свое место. Зикр оканчивается фатихой и продолжается обыкновенно часа два. Тайный зикр туркестанских дервишей состоит из слов: «Ио Ху! Ио Ман Ху!», «Ля Илляха Илляху», «Субхон Алло! Альхамдуль Илля». Этот зикр не сопровождается только никакой музыкой и верчением, как это делается у мевлеви. Зикр туркестанских джагрие, совершающих его вслух, похож на зикр рифайя; только у туркестанцев он менее сложен и не сопровождается кровопролитием. Зикр туркестанских джагрие состоит из слов «Ля Илляха Илляху», «Алла!» и «Ху!». Для сравнения его с зикром рифайя я опишу здесь зикр самаркандских джагрие, у которых он называется иначе «джагр». Эти дервиши совершают свой зикр в небольшой мечети, пристроенной к знаменитой мечети Самарканда, называемой Шахи-Зинда. Пред началом обряда все дервиши идут в самую мечеть Шахи-Зинда и здесь, рассевшись у стен на замечательно большом ковре, внимательно слушают, как один из старейших между ними декламирует нараспев стихи из «Месневи Шериф» – Мевлеви. Получивши вдохновение от этого чтения, все дервиши чинно спускаются по громадной лестнице в ту мечеть, где предполагается джагр и где уже сидит в ожидании на своем месте в михрабе (на западной стороне мечети) их шейх. Пришедши в зал и раскланявшись пред шейхом, дервиши рассаживаются в круг недалеко от него; около круга или внутри него становится сархалка (глава круга) и, с разрешения шейха, начинает громко, нараспев, декламировать стихи в честь Бога – Халд, затем в честь Мухаммеда – Нахт и, наконец, стихи, где рассказывается о суетности мирских благ, – рубаи. Это – те самые, что поются и у рифайя на зикре. Сидящие в круге, раскачиваясь сзади наперед, начинают что есть силы, под такт сархалка выкрикивать горлом слово «Ху» (он) наподобие блеяния барана, как говорят сравнительно сами дервиши; крик их делается все сильнее и сильнее, так что запевала (сархалка) становится едва слышен. Когда на лицах и теле кричащих появится большой пот и им становится совершенно трудно кричать сидя, они, не прерывая своего рычания, поднимаются на ноги и, не расстраивая круга, продолжают еще сильнее кричать «Ху!». В то же время они не перестают раскачиваться сзади наперед, и так как в этот момент сархалка стоит уже посередине круга, то все участвующие в зикре надвигаются на него все ближе и ближе. Сархалка видимо старается не только сильнее воодушевить, но и перекричать всех дервишей, подставив правую ладонь к щеке. Так продолжается до тех пор, пока кто-либо из участвующих, выйдя окончательно из сил и придя в бессознательное состояние, не начнет самым ужасным образом рычать «Ху». Тогда обряд на несколько минут прекращается. В начале джагра шейх сам принимает участие в нем, вертясь или, лучше, вытанцовывая по-сартски в центре круга то в прямом, то в согнутом по пояс положении и тем самым подавая пример к тому же своим подчиненным; а если они почему-либо лениво исполняют экзерциции или совсем не исполняют их, он без церемонии толкает их к кругу и тем самым побуждает к исполнению. Когда участвующие воодушевятся и войдут в свою роль, шейх отстает от круга и садится в нише на свое место, оставаясь только наблюдателем над тем, что совершают его подчиненные. После перерыва снова начинается джагр таким же порядком, как и раньше; только дервиши теперь начинают выкрикивать свое «Ху» вовнутрь горла с сжатыми губами, наподобие мычания быка, как они же говорят сравнительно. И в этот раз действие продолжается, пока кто-либо из дервишей не впадет в неистовое состояние. Засим опять небольшой перерыв и снова джагр в прежнем порядке; только слово «Ху» дервиши выкрикивают теперь наподобие того, как хрипит пила, когда ей пилят. Во все время совершения обряда зрители сидят в восточной стороне от образовавшегося круга дервишей и, поджавши ноги под себя в знак почтения, внимательно следят и слушают, что совершается перед ними. Простодушная часть зрителей, которых бывает очень много, под влиянием пения сархалка и зикра приходит в такое возбужденное состояние, что многие из среды ее плачут навзрыд и этим как бы жалуются на то, что им приходится жить и мучиться среди превратностей и скоротечной суетности мирской жизни. Другая часть зрителей, которая сидит с юго-западной стороны ближе к шейху, во время совершения обряда бывает занята делом; она ежеминутно готовит зеленый чай и по первому требованию участвующих в зикре подает его в чашках для охлаждения. Чаще всех обращается к чаю сархалка для промачивания своего постоянно пересыхающего горла.

Как только кто-либо из участвующих в джагре во время третьего и последнего действия придет в экстатическое состояние, обряд заканчивается фатихой, и все расходятся по домам; мнимо вдохновенный и на улице продолжает неистово выкрикивать «Ху», сопровождаемый большою толпою дервишей и зрителей. Крик, производимый дервишами на джагре, кажется со стороны чем-то ужасным, похожим на рев большого множества львов.

Откуда дервиши могли заимствовать и заимствовали свой зикр? Во всяком случае, не от христианских монахов, у которых подобного явления совершенно не может быть. Описавши совершение зикра у разных орденов, д’Оссон говорит далее: «Эти упражнения (зикр) удаляют дервишские ордена от правил их пророка и доказывают, как много человеческий ум способен обманываться иллюзиями энтузиастической ревности и поощрениями экзальтированного воображения, когда он предоставляется самому себе без правила и меры. Вероятно, что эти нововведения между мусульманами имеют свое начало в священных танцах египтян, греков и римлян Восточной империи»⁴⁷⁵. О чем д’Оссон говорит с вероятностью, это для нас переходит в несомненный факт при тех исторических данных, которые выяснены были раньше.

3. Гашиш. Кроме описанных выше средств, дервиши прибегают еще к третьему для достижения халя, именно к гашишу. Там они достигали экстаза посредством приведения своего организма в особенное состояние или просто посредством возбуждения своих нервов мускульными движениями, а здесь они обращаются к материальному веществу, которое, помимо всякого пророческого дара или духовного влияния шейха, способно привести в экстатическое состояние умственные способности человека и уничтожить все страсти, все живые чувства в нем. Этим обстоятельством объясняется, почему дервиши так любят гашиш и почему в употреблении его для них не нужны ни руководительство, ни воля муршида. Всякий дервиш принимает гашиш сам, отдельно, хотя, разумеется, с благословения своего «духовного учителя». Джон Браун в своем сочинении подробно описывает, где и как гашиш приготовляется. Но в данном случае важнее употребление гашиша, его действие на человека и его история.

Слово «гашиш» египетского или_: сирийского происхождения. Хошхош по-арабски значит просто мак. В Европейской Турции он известен под именем «эсрар».

Гашиш имеет неодинаковую силу действия на человека, а отсюда и неодинаковое достоинство цену. Употребляется гашиш в разных видах. Так, в Египте и Сирии, имея форму жирного вещества от смешения с маслом, он употребляется как масло. В Турции он употребляется в виде сиропа или лепешечек вместе с персидским или обыкновенным табаком; с последним должен употреблять его тот, кто желает сильнейшего действия; причем и гашиш, и табак кладутся в кальян, или царцили, т. е. в такую трубку, в которой табачный дым проходит в рот чрез воду. Так как и в таком виде гашиш не совсем приятен, то у турок к нему примешивается еще одно довольно ароматическое вещество, называемое бахараб, которое само по себе имеет свойство возбуждать и вызывать в уме употребляющего его самые разнообразные фантазии и мечты о райских наслаждениях.

Кроме сиропа и лепешечек, гашиш употребляется еще в виде маленьких цилиндриков. А так как во всех этих видах он очень заметен в лавке, турецким же правительством продажа его преследуется, то торгующие гашишем изобрели другое, совершенно незаметное средство продавать это снадобье, именно: они обыкновенно смачивают эссенцией гашиша сигары и потом уже продают их в таком виде⁴⁷⁶. Несмотря на то что Мухаммед запретил все бредящие (галлюциногенные. – Ред.) и опьяняющие напитки и вещества под именем «вина», гашиш употребляют все вообще магометанские народы, и в особенности азиатские, включая сюда и туркестанцев. В Туркестане гашиш в большом употреблении между мусульманами. Только он носит здесь другое название: гашиш называется в Туркестане тариак, который добывается из канора (мака). Кроме тариака, в Туркестане употребляется другое опьяняющее средство – бангдону (льняное семя и растение), и в особенности добывающаяся из бангдону нашá. Тариак и нашá идут в Туркестан из Индии и Китая. Туркестанцы любят употреблять эти вещества в чилимах (кальянах). Употребление указанных веществ мусульманами объясняется тем, что гашиш (тот же тариак) и нашá – самые лучшие средства доставить восточному человеку столь прославленный и столь дорогой для него кейф (покой), в котором он все забывает, ко всему равнодушен, кроме самого этого кейфа, в котором он живет и не живет.

Если простые магометане любят гашиш, то тем более дервиши. Эти принимают его в более сильных дозах. Только дервишам он нужен не для кейфа, а для уничтожения в них всякой личной жизни и деятельности, для приведения их в экстатическое состояние и, наконец, для созерцания блаженных вечных наслаждений во вкусе каждого дервиша. Все это достигается действием гашиша на человека. В каком бы виде ни употреблялся гашиш, он действует на человеческий организм в высшей степени гибельно, разрушительно. Базили говорит, что у постоянно употребляющих его физиономия становится неподвижной и безжизненной, глаза постоянно полузакрыты и вежды не опускаются. Но выражения какого-то сверхъестественного благополучия и следов чудесных мечтаний на физиономии он не замечал⁴⁷⁷. Таким же точно образом действуют на человека и туркестанские тариак и нашá; мне лично не раз приходилось видеть субъектов, принимавших эти снадобья, в самый момент употребления их: кроме необыкновенной желтизны в лице и поразительной безжизненности в движениях, ничего больше не заметно было в этих субъектах. Базили же говорит, что от постоянного употребления гашиша нервы приходят в бесчувственность и в человеке образуется охлаждение ко всему и бесстрастие ко всем радостям и горестям жизни⁴⁷⁸, а в конце концов он доводит человека «до сумасшествия самого печального и жалкого рода», по выражению одной турецкой газеты «Левант Геральд». Таково действие гашиша на человека, после того как пройдет период опьянения, произведенного им. А в момент употребления гашиш производит на человека совершенно противоположное предыдущему действие. В то время как там организм и все физические и душевные силы приходят в покой и усыпление, здесь бывают вспышки слепого фанатизма; умственные способности пробуждаются; между ними первую роль начинает играть воображение; оно царит в момент опьянения над всем существом человека; оно отвлекает его от действительного мира и вводит в мир самых причудливых мечтаний, проводит в его душе одну за другой самые разнообразные картины всевозможных наслаждений радостями вечного блаженства, какими только научился рисовать их дервиш и выше каких он не может ничего и представить себе; поистине, его воображение в этот момент находится в экстатическом состоянии, или лучше в исступлении. Но после периода опьянения дервиш не в состоянии дать себе никакого отчета в том, что он испытывал раньше. Вот почему дервиши употребляют гашиш и считают его действие Божественным вдохновением и откровением внутри человеческого существа – сущности самого Божества и всей природы. Откуда же и когда гашиш зашел к мусульманам, а вместе с ними и к дервишам? Вот как отвечает на этот вопрос турецкая газета «Левант Геральд»: «Особенные удовольствия, влияющие главным образом на нервы и производимые снотворными веществами, табаком и опием, по-видимому, принадлежат к новейшим временам, т. е. только в новейшие времена мы находим их во всеобщем употреблении. Чтобы они существовали у древних, в этом немножко можно сомневаться, но они были тайною жрецов, или посвященных. Мы это знаем, напр., относительно известных храмов в Кипре или Сирии, к которым почитатели стекались со всех частей света в ожидании получить удовлетворение своим желаниям. Такими желаниями вообще были свидания с каким-либо любимым предметом или видения будущего счастья. Почитатель сначала мылся в бане, одевался в блестящее платье, принимал особенную пищу, после которой он вдыхал в себя приятный запах и затем укладывался в постель, усыпанную цветами, и засыпал. Во время сна производилось такое упоение ума, что на следующее утро он вставал вполне довольным тем, что ночью все его желания были осуществлены. Почитание Парфянской Венеры, “Сирийской богини” – пусть будет она Астарта или известна под другим каким именем – и других мистических божеств полно тех обрядов, в которых известные действия на ум могут быть производимы только снотворными возбудителями.