Текст книги "Дервиши в мусульманском мире"

Более успешна была вторая попытка. Она произведена была в начале нынешнего столетия. Вот как описывает ее Убисини в своих «Письмах о Турции»: «Султан Махмуд II первый нанес дервишам сильный удар уничтожением янычар; но это было только прелюдией к более решительному нападению на дервишей. Спустя двадцать шесть дней после уничтожения янычар, 10 июля 1826 года, он воспользовался возмущением, которое произошло вследствие укрощения янычар и в котором обвинялись бекташи, для того чтобы покончить с этими фанатиками. После совещаний правительства с муфтием и главными улемами столицы три главы ордена бекташи были публично казнены; орден был уничтожен, текие были обращены в развалины, большая часть дервишей изгнаны, и те, которым позволено было оставаться в Константинополе, принуждены были скинуть с себя свой отличительный костюм. Этот смелый шаг привел в ужас всех дервишей: они стали думать, что то же будет и с их орденами, и они замолкли, находясь в оцепенении»⁵¹⁵.

Но дервиши недолго оставались в таком положении. Скоро возрастающая энергия их обнаружилась с непоколебимою силою. Тот же Султан Махмуд, который не отступил перед военною силою янычар, испугался дервишских интриг, деятельной оппозиции и влияния дервишей на народ.

В короткое время дервиши собрались с силами и с энергичным фанатизмом принялись возмущать народ против правительства и в столице, и в провинциях Турецкой империи. Далее сам султан едва не пал жертвою их фанатизма и мстительности. Так, однажды, в 1837 году, когда он проезжал чрез Галатский мост в сопровождении своей свиты, дервиш, известный под именем шейха сачлы (волосатого шейха), бросился пред его лошадью и закричал с яростью: «Гяур падишах (неверный государь)! Ты еще не насытился мерзостями? Ты будешь отвечать Аллаху за все свои нечестия; ты разрушаешь учреждения братьев; ты порицаешь ислам и навлекаешь на себя и на нас месть пророка». Опасаясь, как бы эта выходка не произвела сильного действия на народ, султан приказал одному из своих офицеров оттащить с дороги дервиша, которого назвал при этом сумасшедшим. «Сумасшедший!» – вскричал дервиш с негодованием. «Я сумасшедший? Нет; ты и твои недостойные советники потеряли свой разум. К освобождению, мусульмане! Дух Божий, который воодушевляет меня и которому я повинуюсь, понуждает говорить истину и обещает мне награду, назначенную святым». Дервиш был арестован и подвергнут смерти; на следующий же день разнеслась по всему городу молва, будто в течение всей ночи блестящий свет был виден над могилой мученика⁵¹⁶.

Такими путями турецкие дервиши поддерживают суеверия в умах народа, вместе с верою в свою сверхъестественную силу. Они и теперь, в случае если правительство задумает какую-либо реформу (в особенности реформу, клонящуюся в пользу подчиненных туркам христиан) или начинает принимать меры для ограничения пагубного влияния дервишей на мусульман, тотчас прибегают или к повсеместному возмущению подданных против правительства, или прямо идут во дворцы султана и министров и здесь публично ругаются над ними, чтобы чрез это возбудить народ против властей. Так Убисини, писавший в 1853 году, рассказывает между прочим: «Недавно дервиш из Бухары (надо заметить, что бухарские дервиши превосходят всех других своим фанатизмом) явился на аудиенцию к Рашиду-паше и здесь публично начал осыпать его ругательствами и угрозами, называя его собакой, неверным, неверующим и призывая на его голову небесные громы и кинжалы всех истинных мусульман. Чтобы удалить всякий предлог к производимому дервишем возмущению, визирь удовлетворился тем, что приказал своим кавасам выгнать его из своего дома вежливо, как будто бесноватого сумасшедшего»⁵¹⁷.

Надо заметить, что, по словам того же Убисини, такими подвигами и фанатизмом и в настоящее время дервиши возбуждают к себе почтение даже в некоторых из высокопоставленных лиц в турецкой администрации⁵¹⁸ и что если в Константинополе им не всегда удается достигать своей цели, то относительно магометанских провинций и областей, каковы Багдад, Аравия, Египет и др., они могут быть совершенно спокойны; тут они всегда имеют полный успех⁵¹⁹.

Вследствие такого положения дел турецкому правительству, может быть, вопреки своей воле приходится подражать одному довольно характерному в данном случае обычаю своих предков. В былые времена суннитское правительство в случае войн с кем бы то ни было любило окружать себя и свои войска огромной толпой дервишей, которые своим присутствием и примером возбуждали мужество в войсках, поддерживали в них религиозный энтузиазм накануне сражений; в таких случаях они обыкновенно проводили ночь в молитвах и слезах, ходили по рядам солдат и увещевали их добросовестно исполнять свой долг, напоминая при этом о невыразимых благах, обещанных Мухаммедом всем мусульманам, сражающимся за веру. Причем один из них выкрикивает: «Я гази! Я шахид!» (О вы, победоносные! О вы, мученики!) Другой повторяет слова «Я Аллах», или «Я Ху!» Не раз случалось, что, замечая священное знамя во время сражения в опасности, дервиши устремлялись к нему, воодушевляли офицеров и солдат, и даже сами выказывали чудеса храбрости⁵²⁰. Между тем как часть дервишей действуют таким образом при войсках и сражениях, большинство из них, побуждаемое поощрениями правительства, расходились по разным магометанским странам и возбуждали в мирных мусульманских жителях религиозный фанатизм и готовность сражаться за веру. Этот обычай, как известно из газетных публикаций, практиковался турками и в последнюю Русско-турецкую войну из-за славян. Сколь сильно влияние дервишей на умы мусульманских народов даже в настоящее время, это всего лучше видно на истории воинских подвигов египетского Махди, который, как известно, по своему званию есть дервиш и который с целью восстановить истинную религию Муххамеда на земле объявил войну всему человечеству, увлек за собою бесчисленные толпы мусульман – без различия наций и с успехом и замечательною стойкостью борется с англичанами, начиная с 1883 года и до настоящего времени (март 1885 года). Европейцы смотрят на египетского Махди как на лжепророка. Представители турецкой власти также считают его обманщиком и бунтовщиком. Неизвестно, почему так смотрят на Махди европейцы, но турки – вероятно, из видов политических, а не с религиозной точки зрения, потому что все мусульмане, как известно, верят, что пред концом мира придет Махди – потомок Мухаммеда; только они не знают, когда это будет. Правда, и в прежнее время появлялось между мусульманами много Лжемахди. Это мусульмане хорошо сознают. Но кто может сказать про того Махди, который сейчас воюет в Египте с англичанами с таким успехом, что он обманщик?! А простой народ тем более не осмелится сказать этого. Что египетский Махди из дервишей – это весьма важное обстоятельство. Дервиш в глазах мусульманского народа такая святыня, которая едва ли не выше Корана: что в последнем говорится, ни один мусульманин не осмелится сомневаться в том; так равно и что говорит дервиш, это слепо принимается на веру простым мусульманским народом; сказал дервиш, что он – потомок Мухаммеда, да еще Махди, и святой. Никто лучше дервиша не может воодушевить народные массы. Этим и объясняется, что у египетского Махди бесчисленное множество поклонников.

Ввиду особенного практического значения вопроса об отношении дервишей к мусульманам, живущим в русском подданстве, и наоборот, тесной связи этого вопроса с благосостоянием и свободой развития русских подданных, нельзя пройти молчанием того, как относятся дервиши к жителям-мусульманам Русского Туркестана и Европейской России и как влияют первые на последних.

Вопрос об отношении и влиянии дервишей, живущих в Туркестане и в России, на мусульманские народы тем более не может быть пройден молчанием, что имеет большое значение в общественном и политическом отношении.

Основатель ордена календери Вагаваддин Накшибанд жил и действовал в Туркестане назад тому четыреста с лишком лет. Цветущее состояние среднеазиатских мусульманских владений относится ко времени Тимуридов, которые все считались поклонниками и мюридами (учениками) пиров (начальников) туркестанских дервишских орденов. К этому времени надо относить и тот момент, когда дервиши окончательно упрочили свою силу и имели самое могущественное влияние над всеми классами мусульманского общества в Туркестане, когда пред ними благоговели все, начиная с повелителя и высшего муллы и кончая последним мардекёром⁵²¹. С тех пор прошло много времени, а положение дервишей в существе дела изменилось к лучшему для них. Теперь они владеют мечетями, их угодьями и большими землями (вакфами), беспрепятственно обирают суеверный мусульманский народ, особенно сельское народонаселение, в виде подарков за свои благословения, молитвы и мнимые чудеса, искусно возбуждают фанатизм в народе не только против русских и вообще немусульман, но и против мусульманских правителей и духовенства, когда они считают это необходимым для своих интересов. В 1868 году дервиши подучали оренбургских киргизов не принимать нового высочайше утвержденного положения об управлении кочевым народом; в том же году они внушала акмолинским киргизам не принимать знаков для должностных лиц⁵²². Не далее как в начале семидесятых годов настоящего столетия, когда русские уже владели Ташкентом, дервиши бродили толпами по этому городу и, выпрашивая у народа всякие пожертвования, возбуждали в нем вражду и ненависть к русским. Русские власти в данном случае ограничивались лишь запрещением им шляться по городу и наказанием нарушителей. Когда русские устраивали Амударьинский отдел и находились в Хиве (это было также в семидесятых годах), то не раз замечали, как в столице каракалпаков Чимбае дервиши открыто поносили русских, возбуждали против них фанатизм в жителях и проч. И русские вынуждены были арестовывать их как политических преступников.

Влияя на народ в таком направлении, дервиши не забывали и не забывают и своих материальных интересов. До чего хорошо быть дервишем в этом последнем отношении, можно видеть из следующего вполне достоверного факта, который хорошо известен всякому самаркандцу из туземцев. В шестидесятых годах один мулла, по имени Гунгали Ишан, явился в Бухару и стал выдавать себя за муршида – чудотворца, исцелителя слепых и прокаженных. Чтобы обман вполне удался, он подкупил себе учеников и прислугу по 20 коп. в сутки, дал каждому из них своеобразные клички: одного назвал лепешкою, другого – бараном, третьего – верблюдом и т. д.; устроил отдельные кельи для приходящих больных, сам поселился в особо устроенной вдали от двора комнате и стал заниматься молчанием, молитвами и богомыслием. Молва о чудотворце скоро распространилась по всей Бухаре; многие из благочестивых мусульман стали беспрестанно являться к нему за благословением, с тайною целью посмотреть и убедиться, действительно ли он чудотворец. Мнимый чудесник искусственным образом чем-то залеплял глаза одним из своих учеников, так что они становились слепыми, на теле других он подделывал прокаженные пятна, сажал их в отдельные кельи и выдавал за посторонних больных. Когда к нему приходили за получением благословения действительно посторонние лица, в присутствии их он входил в кельи мнимобольных, читал над ними молитвы и одним прикосновением своим исцелял их. Посетители выходили от него в полном убеждении, что действительно этот человек – святой и чудотворец. В скором времени со всех концов Бухары благочестивые мусульмане не замедлили явиться к такому замечательному человеку с обильными приношениями натурою: кто приводил ему верблюда, кто – барана, кто – ишака, один приносил ему халат, другой – лепешек. Мнимый чудотворец все принимал с полным сознанием своего высокого достоинства. При этом дело происходило так. Когда посетитель являлся с приношением, напр., лепешек, то тот ученик чудотворца, который носил кличку лепешки, оставив подарок на дворе, торжественно вводил посетителя к своему учителю; последний, преподавая благословение ему, к удивлению благословляемого благодарил его за лепешки, чем обнаруживал пред простодушным посетителем еще дар предугадывания. То же самое он проделывал и с теми, кто приводил в подарок ему животное. Благодаря слепой вере простых мусульман Гунгали-Ишан успел таким способом приобрести себе большое состояние. Но когда он стал слишком открыто и нагло обманывать народ, бухарские власти заметили это, поймали его и представили недавно умершему эмиру Музафорхану, который повелел подвергнуть мнимого чудотворца наказанию «чар-ойна», т. е. побить его плетьми по всем частям тела и заключить на четыре года в зиндан (яму). То же самое проделывают и по сие время как настоящие, так и мнимые дервиши с мусульманским народонаселением Русского Туркестана, как свидетельствует об этом основательный знаток быта туземцев последнего г. Арендаренко в своих очерках «Между туземцами Степного уезда». Описывая влияние дервишей на туркестанских киргизов и то, как они нагло обирают этот народ, г. Арендаренко между прочим говорит в своих очерках: «У киргизов, недавно лишь окрепших в исламе, не имеющих достаточно мулл, ишаны (дервиши) пользуются особенно большим значением и общим комплотом столько же способны возбуждать массы, сколько сдерживать их.

Влияние ишанов на своих мюридов отражается на всем складе жизни этих последних: они носят чалмы, аккуратно отбывают намазы, строго соблюдают посты, устраивают сообща в кочевьях мечети, отдают своих детей в городские духовные школы, где в десяток лет их накрепко напичкают всяким вздором мусульманской учености, превратят в ханжей, и таким образом поколение за поколением переродится киргизский народ в таком пагубно извращенном воспитании.

Но, помимо такого значения ишанов, невыгодного во всех отношениях для успехов цивилизации, их деятельность вредна одинаково для народа и в экономическом отношении. Эти паразиты, начинающие свою профессию подобно мулле из побуждений чисто корыстных, положительно обирают народ, продавая прозелитам и свое благословение (фатиха), и свое дыхание (нафаз), и свои собеседничества (согбот) для здоровых людей, для любимых хозяевами домашних животных.

Совершенно овладев в несколько лет волей своего мюрида, ишан, без всякой церемонии, с типичною жадностью, с ненасытностью, свойственной в таких размерах только природе сарта, тянет с своей жертвы все, начиная от домашних, разумеется, лучших, животных до пригожих киргизских девушек, которых ишаны или берут в жены себе, или отдают родственникам так же спокойно, как и лошадь…» И в другом месте он же говорит: «У оседлого населения ишаны пользуются сильным влиянием только в классе земледельческом, сельском, стоящем сравнительно с горожанами на низкой ступени умственного развития и легко потому поддающемся на всякую эксплуатацию, не только духовенством, но самыми обыкновенными пройдохами. Здесь ишаны так же назойливы, как у кочевников. Наводняя каждогодно, после снятия хлебов с полей, долину Сырдарьи, самозваные ишаны из Бухары, Шахрисабза, Куляба и Самарканда ограничивают свою деятельность исключительно собиранием по кишлакам (селениям) доброхотной дани, поголовно со всех. Обыкновенно, по давнишнему установлению, каждый кишлак имеет 2–3 таких данесобирателей, своего рода сюзеренов»⁵²³. В верности приведенных свидетельств г. Арендаренко нельзя сомневаться. Мне лично известен в Самарканде один глава ордена кадирийя; он имеет в своем доме большой зал для дервишских обрядов и хорошее состояние. Последнее он приобрел, ежегодно разъезжая по кишлакам со своими благословениями и получая от своих почитателей значительные подарки.

Кроме описанного способа наживать состояние, туркестанские дервиши пользуются для той же цели еще и своими зикрами. Так, джагрие в Самарканде каждый четверг совершают свой зикр в мечети Шахи-Зинда; в это время бывает всякий раз большое стечение народа; причем одни несут для пожертвования халаты, другие – лепешки, третьи – свечи и т. п. Все это поступает в доход дервишей. В 17 верстах от Ташкента есть мечеть и гробница мусульманского святого Зенги-Ата – покровителя рогатого скота и ученика знаменитого Ходжи Ахрара. К этим памятникам для чествования святого летом, когда поспевают дыни, ежегодно собирается до десяти тысяч мусульманского народа, в присутствии которого дервиши совершают свой зикр с 11 часов дня и во всю ночь накануне пятницы и, раздражая в народе религиозный фанатизм, в то же время получают от него в свою пользу богатые приношения. Такое влияние туркестанских дервишей в нравственном и материальном отношении замечается только на простом народе; а представители мусульманской власти, более просвещенные мусульмане и духовенство их, не любят дервишей, презирают и смеются над ними; духовенство к тому же с завистью смотрит на них. Точь-в-точь то же самое замечается и во влиянии русских дервишей на мусульманское народонаселение: и в России дервиши властвуют только над простым народом, благословляют, лечат и обирают его, а муллы, по словам Шино, отзываются о них неодобрительно и говорят, что они не заслуживают ни внимания, ни уважения.

Заключение

Описанное выше дервишество крепко держит в своей власти мусульманский мир и заставляет его мыслить, чувствовать и жить своими мыслями, волнениями и жизнью. Это важный и серьезный факт. Его надо объяснить со всех сторон.

После всего предыдущего едва ли кто согласится признать, что дервишество есть монашество, а дервиши – монахи. Напротив, ближайшее ознакомление с дервишеством убеждает, что оно есть чистое мистико-спиритуалистическое явление; и если с чем его можно сопоставлять, так с европейским и американским мистическим спиритизмом. И на самом деле, существенное сходство между тем и другим поразительно. Оно поразительно как в теоретических принципах, так и в главных практических приемах, употребляемых и тем и другим для достижения одной и той же цели. Разница между ними заключается только в том, что образованный спиритизм имеет менее нелепую, более благородную, возвышенную и привлекательную оболочку, потому что он находится под влиянием христианства и цивилизации; между тем как дервишество чересчур фантастично и грубо по своей внешней форме, в чем замечается влияние магометанства и невежественности мусульманских народов. Кто желает в этом вполне увериться, тот пусть возьмет на себя труд ознакомиться с учением новейшего спиритизма и сравнить ее с дервишеством.

Я пришел к высказанному выше убеждению относительно обоих этих явлений, изучивши спиритическое учение, насколько это было нужно для меня.

Таким образом, дервиши говорят неправду, будто их теория существует только у них одних и может существовать только в магометанстве, потом что подобная же теория существует и у христианских народов в виде спиритизма.

И то уверение дервишей несправедливо, будто суфизм передавался от Адама только ветхозаветным патриархам и пророкам, а от этих – Мухаммеду Али и Абу Бакру. Религиозный мистицизм (суфизм тож) существует в той или другой степени не только у христианских и мусульманских, но и у всех вообще народов, имеющих даже самую грубую религию. Чтобы убедиться в этом, необходимо сделать психологический анализ религиозному мистицизму вообще и дервишеству в частности.

Источник религиозного мистицизма есть чувство (сердце) человека. Мистицизм есть такое направление человеческого духа, в котором этот последний под влиянием своего чувства определяет Бога и свои отношения к Нему в том смысле, что Бог есть Абсолютная Первопричина его бытия и что все его мысли, все чувства и движения, словом, вся его жизнь неограниченно обусловливается этою первопричиной, т. е. «мистицизм, по выражению одного современного французского ученого Людовика Карро, есть способ систематически понимать отношения Бога к человеку и миру» в смысле тождества единичного с множественным. Мистик по своей природе любит вести внутреннюю, созерцательную жизнь; он постоянно присматривается и прислушивается к сокровеннейшим движениям своего чувства, своего глубочайшего и внутреннейшего бытия; здесь сознание ему открывает о своем единстве и тождестве, при видимом разнообразии и множественности во внешней природе, и даже в его собственном бытии, которое мистик измеряет своими различными чувствами; сознание уверяет мистика, что чем более оно освобождается от ощущений, тем более находится в действительном единстве и тождестве, что все явления мира суть откровения Бога, Его жизни, что самый живой, начальный пункт бесконечной, божественной жизни есть дух, во внутреннем существе которого открывается бытие самого Бога. Понимая Бога как начало своего бытия и как абсолютное единство, без всякой примеси множества и разнообразия, сознание заставляет мистика стремиться к соединению с этим принципом всяческого бытия, сбросить с себя свою личность, все свои индивидуальные качества и уничтожиться в лоне этого единства.

Таким образом, религиозный мистицизм представляет собою бесконечную борьбу человеческого «я» против своего никогда не разрушимого сознания, которое подстрекает это «я» уничтожиться в совершенном единстве; так как личность, делающая усилие уничтожиться, продолжает существовать и все более и более возвышается чрез это самое усилие; так как она не может освободиться от самой себя, пока живет; так как с чувством «я» всегда существует в личности некоторое различие. Из сказанного нетрудно убедиться, что началом религиозной мистики служат три существенных принципа религии, именно: 1) чувство того, что человек обладает бессмертною душой, 2) чувство того, что Бог – причина его и всяческого бытия и 3) наконец, чувство необходимости со стороны человека стремиться к верховному источнику своего бытия. Так как каждый человек обладает душою, а вместе с тем в той или другой степени – и указанными сейчас чувствами, то всякий более или менее расположен и к мистике. Следовательно, не один Адам, не одни патриархи и пророки, не одни дервиши могут быть названы мистиками с этой стороны. Так как, с другой стороны, указанные сейчас основные начала мистики суть в то же время и существенные элементы религии вообще, то мистика всегда находится в тесной связи и со всякою религией. Стало быть, не одна Авраамова вера, не одно магометанство стоят в связи с мистикой.

По своему характеру одни из религий более благоприятствуют мистике, а другие – менее. К первым принадлежат все так называемые естественные религии, а ко вторым откровения – иудейство и христианство; первые, хотя и претендуют на божественный авторитет, но сводят его к человеческому сознанию и через это дают полную свободу воображению и чувству: что ни подскажут эти последние, тому и придается божественный авторитет; а где чувство и воображение находятся в такой силе, там дается полный простор и мистике, которая живет и держится только этими способностями. Мало того, при таких условиях мистика дает собою направление всей религиозной жизни. Вот почему естественные религии, какова древнегреческая, римская, египетская, религии семитических племен, персидская, индийская и даже религии полудиких народов так благосклонны к мистике. Вот почему каждая из них имеет свои мистерии и мистические обряды. Откровенные же религии облечены божественным авторитетом; они требуют, чтобы каждый их последователь строго сообразовал свои мысли и чувства с Божественною волею, проявляющеюся в откровениях. И с этой стороны они менее благоприятствуют мистике, чем естественные религии: они поставляют мистику под неизмененный высший контроль. Тем не менее и откровенные религии допускают мистику, признают ее в известной мере законною, потому что, как истинно откровенные, они имеют целью путем гармонического воспитания привести человечество к его настоящему назначению; а гармоническое воспитание заключается в правильном, соразмерном развитии всех душевных сил человека – ума, воли и сердца – без всякого ущерба для какой-либо одной из них. Помимо этого соображения, и Св. Писание и церковная жизнь христиан признают законность мистики в известных пределах. Для подтверждения этого достаточно напомнить псалмы Давида, столь богатые жизнью сердца, слова апостола Павла о том, что мы живем, движемся и существуем в Боге, что человек и без положительного откровения мог бы найти Бога, потому что Он близ нас есть, что Бог открывает свой закон в совести человека и пр. – и, наконец, слова самого Спасителя, что царствие Божие внутри нас существует. Признавая аскетизм законною формою религиозной жизни, христианская церковь тем самым допускает законность и мистики в известной ее степени, так как если где, так именно в христианском аскетизме обнаруживается нормальное проявление мистики. В то время как всякий другой мистик боится свободных размышлений, которые могли бы разрушить все его фантазии, христианский аскет (мистик) не боится этого: его вера стоит выше всяких человеческих размышлений. Между тем как религия – божественные откровения первого заключаются в собственном его сердце, для христианина-мистика все это дается извне. Наконец, в то время как тот ищет спасения в погружены в Бога внутри своего индивидуального существа, второй находит свое искупление в вере в Спасителя и в деятельном совершенствовании своих душевных сил под руководством Божественной воли, открывающейся в исповедуемой им религии.

Магометанство должно поставить в этом отношении наряду с естественными религиями, а не откровенными, несмотря на то что оно связывает себя с иудейством и христианством и, следовательно, придает себе божественный авторитет, несмотря на его характер, подавляющий всякую сердечную жизнь.

Помимо известных уже пунктов, в которых магометанство благоприятствует мистике, его Коран способствует последней еще своими частыми, внутренними противоречиями: в одних местах он высказывает чисто мистические мысли, а в других – совершенно противные им. Отсюда произошло то обстоятельство, что, тогда как магометанские враги дервишества старались поразить его на основании Корана, дервиши со своей стороны находили в нем же твердую опору для своего учения и, оставаясь непобедимыми, достигли того, что дервишество было признано законным явлением в магометанстве. Еще более благоприятствуют мистике мусульманские предания. Вскоре после смерти Мухаммеда, с расширением магометанских владений стало невозможно управлять мусульманами по правилам Корана, потому что он оказался далеко не соответствующим условиям наций, принимавших ислам; поэтому первые халифы постарались собрать все предания о действиях и изречениях Мухаммеда из уст его жен и компаньонов. Так образовалось собрание преданий, известных под именем сунна, получившее у суннитов достоинство и авторитет, одинаковый с Кораном. Вместе с этим в начале ислама составлялся сборник преданий о Мухаммеде (хадис) и у валидов, также получивший со временем силу Корана у этих последних. Многие из суннитских и шиитских преданий имеют чисто мистическое содержание, легко и удобно принимают мистику дервишей под свою защиту. Отсюда становится понятным, почему дервиши совершенно непобедимы для мулл и улемов именно на почве магометанских преданий.

За всем тем отношение религий к мистике и наоборот условливается еще характером народов, исповедующих первые. Мистика находится у всех народов, у которых развита более или менее глубокая жизнь сердца. Но ее характер и направление определяются также характером самих народов. По различию же характеров все народы, исповедующие указанные выше религии, можно разделить на две половины – Восток и Запад. Восток до крайности страстен в своих порывах и стремлениях к цели, а Запад ослабляет свои страсти силою мысли. Отсюда само собою объясняется различие между восточной и западной мистикой. В первой преобладают чувство и воображение, во второй – мысль; там, в восточной мистике, слишком смелы гигантские порывы в стремлениях к последней цели, под влиянием которых (порывов) восточный мистик прибегает к таким физическим средствам, каковы, напр., кружения, гашиш и пр., для подавления в себе сознания и воображаемого соединения с бесконечным – здесь, на Западе, мысль умеряет, регулирует порывы чувства и заставляет их проходить разные степени развития; наконец, язык восточной мистики выражает внутреннюю жизнь в гиперболах и образах, принимаемых за истину, и неспособен к рефлективному мышлению, язык – западной – представляет собою обратное явление. Отсюда становится ясным, что восточные народы и их религии более расположены к мистике, чем западные с своими религиями.

Из всего предыдущего само собою вытекает то, каково должно быть отношение мистики к религиям. Очевидно, что в тех религиях и у тех народов, которые более расположены к мистике, эта последняя должна обнаруживаться с большою силою, должна выказывать больше искусства в умении подделаться под характер известной религии и сделаться в ней более полною, и даже самовластною хозяйкою. А в менее благоприятствующих религиях отношение мистики к ним должно быть совершенно обратное.

Интересные явления наблюдаются в этом отношении в истории магометанства и его дервишества. Магометанство само по себе покровительствует мистике, да к тому же является религиею по преимуществу восточных народов; дервишество по своему мистическому характеру не любит критической мысли и вследствие этого сочиняет разные нелепые фантазии и суеверия и верит в них; с другой стороны, по тому же самому оно без оглядки приводит своих последователей к крайнему пантеизму, к обожанию всего; магометанство санкционирует своим авторитетом все эти суеверные и предрассудочные мечты дервишей и прикрывает даже прямо противоположные Корану идеи дервишества. В этом убеждает нас все предыдущее.