Текст книги "Темза. Священная река"

В середине XVII века здесь были книжные лавки под вывесками “Три Библии” и “Зеркало”, лавка серебряных дел мастера “Белая лошадь”, модная лавка “Дельфин и расческа”, лавка брючников Черчера и Кристи “Ягненок и панталоны”, лавка изготовителя париков Джона Аллана “Изящные локоны”, где продавались “волосы всякого вида, завитые и незавитые”. Географическими картами торговали “в ‘Золотом глобусе’ под аркадой на Лондонском мосту”. В 1632 году, когда служанка вышивальщицы опрометчиво поставила под лестницей бачок с тлеющими угольями, начался пожар, уничтоживший сорок три торговых заведения в северной части моста. В их числе были галантерейные, бакалейные, шелковые и обувные лавки. По какой-то причине выгоревшее место пустовало двенадцать лет. Наихудших последствий Великого пожара и чумной эпидемии мост, однако, избежал. Огню не дали перекинуться на мост, быстро снеся дома на его пути, а во время “поветрия” умерло от чумы только два обитателя моста. Здешняя среда обитания безусловно считалась здоровой: ветры очищали воздух, прилив уносил всяческую грязь, тут не было ни выгребных ям, ни открытых канализационных канав, отравлявших атмосферу перенаселенного города. На старинных гравюрах видно, как из окон домов на мосту спускают на веревках ведра.

По нему проходил маршрут многих королевских шествий и процессий, и он стал местом рыцарских поединков. “И проехал король по Лондонскому мосту, – пишут ‘Хроники’, – а перед ним трубили трубачи”:

 
На Лондонский мост выехал король,
Там толпы людские встретили его…
На Лондонский мост выехал он,
А там на вратах стоял высоко
Суровый, мощный великан.
А у подъемного моста
Две башни были возведены.
 

Этот мост видел разгром повстанческих армий. По нему въезжали в город иноземные принцы. По нему пролегал путь похоронных процессий. Это был мост пилигримов, начинавших паломничество в Кентербери с мессы в часовне св. Фомы Беккета на мосту. Он давал убежище нищим и разбойникам. Здесь собирались мятежные ученики ремесленников. Мост был излюбленным местом горожан. Он стал, помимо прочего, некрополем, где выставлялись головы казненных изменников. Ибо, как рассудил хронист Эдвард Холл, рассказывая о том, как была выставлена голова Джека Кейда, “ежели против течения плывешь, никогда желанной гавани не достигнешь”. С моста порой открывались диковинные виды – как, например, 21 марта 1661 года, когда “несколько заслуживающих доверия лиц, стоявших на Лондонском мосту между семью и восемью вечера, увидели в небе с западной стороны череду невероятных картин”. Облака расступились, и взорам людей явились “две великие марширующие армии”, которые, после жаркой схватки, исчезли; затем возник собор, затем дерево, затем различные странные существа.

Мост воплощал в себе все многообразие города с его жителями – богатыми и бедными, могущественными и смиренными, печальными и радостными. Немецкий путешественник Захариас Конрад фон Уффенбах прошел по нему в 1710 году, так и не поняв, что идет по мосту: он думал, что движется просто-напросто по одной из лондонских улиц. Между тем патриотически настроенный рыцарь у Джозефа Аддисона (1714) заявляет, что “Темза – благороднейшая река Европы, а Лондонский мост – творение, превосходящее любое из семи чудес света”.

При этом, разумеется, мост то и дело становился источником беспокойства для тех, кто пользовался им каждый день. К середине XVII века все громче стали звучать жалобы на тесноту и толкучку, на постоянно проезжающие туда-сюда повозки и кареты, на стоящих повсюду торговцев-разносчиков и “всякий праздношатающийся люд”. Чтобы избежать давки, между домами кое-где были оставлены промежутки, где люди могли, сойдя с оживленной улицы, постоять и посмотреть на реку. В 1685 году улица, идущая по мосту, была расширена, а дома снесены с тем, чтобы их можно было выстроить “новым, более упорядоченным способом”.

Тем не менее в XVIII веке проблема нехватки места для людей и экипажей опять встала со всей остротой. По-прежнему мост был единственным в городе и его окрестностях и использовался слишком интенсивно. Во “Взгляде на Лондон” (1790) Томас Пеннант писал:

Я хорошо помню улицу, идущую по Лондонскому мосту, узкую, темную и опасную для проходящих и проезжающих из-за великого множества экипажей; улицу тут и там пересекали арки из прочного дерева, соединяя верхние этажи домов, чтобы они не рухнули в реку. Только привычка могла уберечь отдых тамошних обитателей, которые вскоре становились глухи к шуму падающей воды, к перебранкам лодочников, к нередким крикам несчастных тонущих.

Другой обозреватель отметил, что “поскольку тротуара на мосту не было, самый обычный и безопасный способ пройти по нему состоял в том, чтобы следовать за каким-нибудь экипажем”. К середине XVIII все богатые жители моста покинули его: обитать там, куда стекаются все бродячие торговцы и просто бродяги Лондона, сделалось невыносимо. Южный берег реки давно уже пользовался дурной репутацией места грязного и неспокойного, и эта атмосфера словно бы переносилась мостом на другую сторону Темзы.

Поэтому в 1760 году всю надстройку из лавок и жилых домов снесли подчистую. Мост был приведен в оголенное состояние, если не считать маленьких “убежищ”, где пешеходы могли уберечься от обилия экипажей и людской давки. В эпоху, требовавшую быстроты сообщения и легкости доступа в город, это было единственным решением. Стоит отметить, что три человека получали жалованье за то, чтобы направлять приближающиеся экипажи по левой стороне улицы; это первый случай регулировки уличного движения, которая позднее стала играть чрезвычайно важную роль в лондонском сообщении. За один июльский день 1811 года, согласно подсчету, по мосту прошло и проехало 89 640 пешеходов, 2924 телеги, 1240 карет, 485 двуколок, 769 фургонов и 764 лошади. К началу работ 1760 года уже действовал другой большой мост – Вестминстерский – и велась подготовка к строительству моста Блэкфрайерз. Успех этих начинаний дал толчок постройке и других мостов через Темзу, самым впечатляющим из которых стал Тауэрский (1894).

Аварийное состояние старого Лондонского моста официально подтвердил акт 1820 года, разрешавший его разборку и строительство нового сооружения. Один современник, имя которого неизвестно, патетически обратился к ветхому мосту: “Увы, пройдет всего двадцать лет – и даже ты, величественный старый Лондонский мост! даже ты останешься жить только в памяти людской да в набросках, который ныне делают с тебя рисовальщики”. Строительные работы начались в 1824 году чуть выше старого моста, первый камень положил король Георг IV. Мост, состоявший всего из пяти пролетов (тогда как его предшественник – из двадцати) был официально открыт шесть лет спустя.

В XIX веке этот вновь построенный мост был самым популярным местом встречи и проводов морских и океанских судов. В своем “Лондоне” (1872) Бланшар Джерролд описывает реакцию пассажиров парохода на приближение к Лондонскому мосту:

Любопытное зрелище представляют собой взволнованные лица людей, толпящихся у бортов океанского парохода, когда вдали смутно вырисовываются очертания Лондонского моста, а еще дальше – купол собора св. Павла. Эта лондонская панорама знакома всем цивилизованным народам. “Le Pont de Londres!”[36]36
  Лондонский мост! (фр.)


[Закрыть] – объявляет француз, окидывая протяженный мост быстрым, живым взглядом.

Барки и прочие речные суда, перевозившие пассажиров на пароходы, проплывали под арками моста, спустив паруса и наклонив мачты; у парапета во множестве стояли люди, глядевшие на сцены прощания и отплытия, на вымпелы, на блестящие мачты, на черные просмоленные борта. За спинами зрителей громыхали экипажи всевозможных видов, во множестве проезжавшие по мосту в обе стороны. Около моста располагались трактиры для путешественников, носильщиков, кебменов; там были конюшни, там были дворы и проулки, по которым бродили праздношатающиеся и сновали туда-сюда таможенники и прочий чиновный люд.

Для Кольриджа созерцательное пребывание на мосту было “жалким мечтанием, когда сознание мечтателя довольствуется ленью и малой толикой приторной чувствительности”[37]37
  На самом деле это было сказано о чтении книг из публичных библиотек.


[Закрыть]. Но у тех, кто отправлялся в дальние края, возникало чувство воодушевления, вызова.

Мост, оконченный в 1830 году, в XX веке начал опускаться, и в 1960-е годы его продали американской компании “Маккалох пропертиз” за 2 460 000 долларов. Мост разобрали на части, перевезли в США и вновь установили в Лейк-Хавасу-Сити, штат Аризона. Краеугольный камень был положен в 1963 году, и мост был официально открыт на новом месте семь лет спустя. Новый Лондонский мост через Темзу был открыт весной 1973 года и занял свое место в последовательности мостов на этом крохотном участке земли и воды. Грядущие поколения опять-таки начнут называть его “Старым”, и он в свой черед исчезнет, как мост в детском стихотворении.

Есть и другой способ попасть на ту сторону реки. Под Темзой прокопано больше туннелей, чем под любой другой рекой мира. Еще в 1798 года существовал план прорыть туннель между Тилбери и Грейвзендом, но он не был осуществлен: риск был огромен. Первым подводным туннелем в мире стал туннель, прорытый под Темзой между Уоппингом и Ротерхайтом. Планы разрабатывались с начала XIX века, но первые попытки были неудачны: в туннель прорывалась речная вода. В 1823 году парламент поручил Марку Брюнелю реализовать новый план. Работу окончил его сын Изамбард Кингдом Брюнель примерно двадцать лет спустя. Но успех был достигнут дорогой ценой: река прорывалась как минимум пять раз. Однако к смерти рабочих большей частью приводили вредные условия, в которых они трудились.

Дневник Марка Брюнеля полон тягостных переживаний. 26 мая 1838 года он написал: “Утром умер Хейвуд (проходчик). Заболели еще двое. Пейдж слабеет на глазах – ему, видно, уже не выплыть… Воздух ужасный. Он действует на глаза. Я и сам, проведя некоторое время внизу, ощущаю изрядную слабость… Все жалуются на боль в глазах”. У рабочих возникала слепота, временная или постоянная, которую стали называть “туннельной болезнью”. Причиной ее, возможно, были речные отложения и продукты распада, накапливавшиеся многие тысячелетия.

Очень показательно слово “выплыть”: в некоем метафорическом смысле рабочие и здесь, ниже дна Темзы, были во власти ее сил и течений. Не кто иной, как сам Брюнель, говорил об этих людях как о “жертвах” начинания, бросающего вызов естеству. После очередного несчастного случая один ротерхайтский пастор назвал его “справедливым наказанием, которое смертные навлекли на себя своими самонадеянными устремлениями”. Постройка моста в старину сопровождалась искупительными обрядами. Насколько же более сомнительная и опасная затея – углубиться под речное дно, приближаясь к инфернальным областям? Еще в ходе работ туннель стал одним из чудес Лондона, и высокопоставленные особы приходили посмотреть, как подвигается рытье норы под Темзой.

В первые годы своего существования это был пешеходный туннель, о котором шла печальная слава сырого и мрачного места. Его длина составляла 365 м, и он больше походил на пещеру, чем на туннель. Американский писатель Натаниел Готорн в книге очерков об Англии “Наша старая родина” (1863) описал его как “сводчатый коридор, уходящий в нескончаемую полночь. Газовые рожки, расположенные на равном расстоянии друг от друга, сумрачно освещают его. Стены оштукатурены, под ногами каменные плиты. Здесь могла бы получиться тюрьма из тюрем”. Ощущение безнадежности и усталости, приводящее на ум образ тюрьмы, похоже, крепко соединилось с этим местом. После открытия туннеля в 1843 году “Таймс” писала, что “на самих стенах его выступил холодный пот”.

Вдоль обеих стен располагались лавчонки и лотки, где торговали большей частью старые женщины, но покупателей было мало. Готорн, пройдя туннель целиком, встретил всего с полдюжины пешеходов. Спуск под русло великой реки, видимо, вызывал у людей смутную тревогу и внутреннее сопротивление, а, может быть, и первобытный страх. В 1870 году туннель стал подземной частью Восточно-Лондонской железной дороги. Он существует и ныне как своего рода углубленный в землю памятник инженерному искусству XIX века. Река так и не вернула его себе.

В 1869 году прорыли еще один туннель под Темзой, соединивший Тауэр-хилл на северном берегу с Тули-стрит на южном. Его стены были уже не кирпичные, а чугунные, и предназначался он для омнибусов. Успешным предприятие нельзя было назвать. Если омнибус почему-либо останавливался посреди туннеля, пассажиры явственно слышали, как наверху проплывают колесные пароходы. Позднее туннель сделали пешеходным, а потом его полностью заменил Тауэрский мост. Теперь это “туннель-призрак”, по которому проходят кабели и трубы. Сквозь чугунные своды здесь постоянно слышен звук текущей воды. Это место славится как одно из самых уединенных и угрюмых в Лондоне. Потенциального посетителя может отпугнуть хотя бы тот любопытный факт, что на форму туннеля влияют приливы и отливы: под давлением высокой воды он становится в сечении слегка луковице– или яйцеобразным.

Первый туннель, специально проложенный для подземки, был окончен в 1890 году и соединил Кинг-Уильям-стрит на северном берегу со Стокуэллом на южном. Точнее, здесь впервые прорыли сразу два туннеля – верхний и нижний. Спустя еще шестнадцать лет пришел черед туннеля между Чаринг-Кроссом и вокзалом Ватерлоо. В конце концов количество туннелей лондонского метро под Темзой достигло шести. Блэкуоллский дорожный туннель открыли в 1896 году, Ротерхайтский – в 1908, Дартфордский – в 1963. В середине XX века Ротерхайтский туннель описывали как “царство тьмы и газов”, пребывание в котором вызывало болезни и головную боль.

Голый и неприветливый пешеходный туннель между Гринвичем и Айл-оф-Догс был окончен в 1902 году. Те, кто проделал этот путь под руслом Темзы, согласятся, что это нелегкое и даже устрашающее испытание: идешь и чувствуешь, что над головой проносится великая мощь древней реки. В прилив над тобой 16 метров воды, в отлив – 10 метров. Длина туннеля – четверть мили, и в нем, как и в первом туннеле под Темзой, всегда холодно и сыро. Возникает иррациональный страх: что если подземные силы природного мира ворвутся сюда, сметая все на своем пути? Туннели под Темзой – места, на которых лежит заклятие. Здесь человек внедрился в глубь былых эпох земной истории, глубже, чем русла первых потоков, ставших впоследствии Темзой. Боги Темзы не могут здесь обитать. Туннели лишены той подвижности, той оживленности, что присущи реке. Тут пусто, темно и гулко.

Глава 20
Речной закон

Темза всегда находилась в центре законодательной жизни страны, как и в центре системы наказаний. К ней примыкали такие средоточия власти, как Вестминстерское аббатство, Вестминстерский дворец, Виндзор, Тауэр. В самом конце v века св. Августин собирал на берегу Темзы кельтских епископов, чтобы решать с ними вопросы церковной жизни. Возможные места таких совещаний – Криклейд и Даун-Эмпни. Беда Достопочтенный утверждает, что место одной из таких встреч называлось “Августинов Дуб” и находилось “на границе Хвикке с западными саксами”. Дуб срубили в 1865 году и в конце концов положили во дворе при церкви св. Сампсона в Криклейде, где он и сгнил.

В 747 году король Эдберт созвал церковный собор в “Клов-шоу”, чтобы определить, помимо прочего, статус церквей королевства Кент. Кловшоу интерпретировали как Клифф, находящийся близ устья Темзы. Позднее в том же столетии Оффа, владыка Мерсии, собирал осенние “синоды” в своих дворцах и церквах в долине Темзы; в 781 году местом встречи был Брентфорд, в 787 году – Челси (недавно там была обнаружена древняя береговая линия). В 890 году Альфред Великий созвал совет (витенагемот) в Шиффорде на оксфордширском берегу Темзы. Сохранились посвященные этому событию англосаксонские стихи:

 
Заседали в Шиффорде многие таны,
Многие епископы и ученые мужи,
Гордые графы и славные рыцари.
 

Выбор места может объясняться только близостью реки. В окрестностях Шиффорда имеется так называемый “Альфредов камень”. Здесь же – “мост рыцаря”, “поле королевской дороги” и тропа “путь короля”. В 1008 году король Этельред собрал витенагемот в Эйншеме на берегу Темзы. В тамошнем бенедиктинском аббатстве, согласно хроникам, “они толковали и рассуждали о многом касаемо восстановления истинной веры и о том, как улучшить и укрепить государство”. Река была тесно связана с духовной властью.

В 1018 году король Кнут держал совет в Оксфорде. Там было решено, что к югу от Темзы будут исполняться англосаксонские законы и обычаи, к северу – датские. Предполагают, что на Темзе, близ старинного брода Даксфорд, у Кнута был дворец, больше похожий на крепость. В начале XIII века на речном островке Рэвенз-Эйт был заключен мир между Генрихом III и французским королем Людовиком. В 1305 году шотландцы заключили договор с англичанами “в поместье Шин на Темзе”. Близость реки, о которой обычно ничего не говорится в рассказах хронистов, существенна и постоянна. В XV столетии не менее четырех раз английский парламент собирался в Рединге на берегу Темзы.

Но, разумеется, самый известный пример речного законодательства связан с островком на Темзе близ Раннимида, где в 1215 году король Иоанн дал британцам – точнее, британским баронам – вольности. Знаменательно, что в Великой хартии вольностей имеется пункт, предписывающий ликвидировать все плотины на Темзе, так что зарождение английской демократии неразрывно связано с “вольностями” самой реки. Название Раннимид интерпретировалось как “луг совета” или как “рунический луг”. Так или иначе, две договаривающиеся стороны, похоже, встали лагерями на противоположных берегах и сошлись на островке.

Подле Темзы, кроме того, возникали монетные дворы, где чеканились и распределялись деньги королевства. Монетные дворы имелись в Уоллингфорде, Оксфорде и Криклейде, а самый значительный был расположен в Лондоне, чуть восточнее Тауэр-хилла. Нетрудно увидеть, что река имеет важное значение для чеканки денег по крайней мере в производственном плане, хотя, возможно, тут проявляются и другие, более тонкие закономерности.

Говоря о сфере закона и порядка, стоит также отметить, что первой регулярной полицейской службой в стране стала речная полиция на Темзе. Она была создана после многочисленных жалоб на кражи с береговых складов и пристаней. В 1798 году Патрик Кохун, бывший судья из Уоппинга, создал для борьбы с воровством первое подразделение, члены которого были вооружены и подчинялись централизованному командованию (юрисдикция пеших патрулей полицейского суда на Боу-стрит была ограничена). Речную полицию можно, таким образом, считать предвестницей акта 1829 года, которым была создана лондонская полиция. Река помогла организовать поиск преступников и расследование их деяний во всей столице.

Кохун, кроме того, разработал правила дисциплины для новосоздаваемых лондонских доков. Грузчикам и матросам запретили одеваться как попало: “никаких рабочих блуз, рабочих штанов, джемми (так назывался род белья с карманами спереди и сзади), сумок и мешков”. Новая речная полиция завершила создание покрывающей Темзу сети меркантильной эксплуатации, когда на эту полицию возложили обязанность платить жалованье грузчикам и другим работникам доков. В ее составе были охранники и надзиратели, следившие за порядком на причалах. Имелся и свой особый суд, были и тюремные камеры – по адресу Уоппинг-Олд-стэрз, 259. Именно там сейчас находится полицейский участок Уоппинга и главное управление отдела Темзы в составе лондонской полиции.

И все же как, в более широком смысле, справляться с рекой? На нее накладывали ограничения, но ее так до конца и не приручили. Тем не менее поколения сановников, местных начальников и инженеров пытались сковать Темзу цепями. В конце X века “Ассер”, биограф и, как считают, современник короля Альфреда, писал, что река в его время уже была подчинена сложной системе правил и принципов, требовавшей, в частности, чтобы доступ к воде не затрудняли мельницы, плотины и рыбные садки. Это было важно в период, когда на множестве участков существовала опасность превращения реки в частное владение. Альфред и его последователи (прежде всего Вильгельм Завоеватель) объявили Темзу общественным водным путем.

Однако борьба за преимущественное право на Темзу между короной и городом шла постоянно. Чья это река – королевская, позволяющая плыть от одного дворца к другому, или городская, торговая? В 1197 году Ричард I предоставил временный контроль над Темзой городским властям Лондона; власть Сити, судя по всему, простиралась до Стейнза – и не далее. Там был помещен так называемый “камень Сити”. К реке выше Стейнза лондонские купцы отношения не имели, а вот права на ее низовья постоянно оспаривались. Было много споров на эту тему между лорд-мэром Сити и комендантом Тауэра, представлявшим интересы короля. В правление Генриха III была подтверждена юрисдикция над Темзой городских властей; при Эдуарде II опять-таки было постановлено, что Aqua Thamisiae pertinet ad Civitatem London usque mare (воды Темзы принадлежат властям Лондона до самого моря). В 1613 году на лорд-мэра Сити были возложены все заботы о “дорогой любимице града сего – реке Темзе”.

Но никакие юридические документы не могли умерить жадность и эгоизм монархии. Планы сооружения лондонских набережных в 1850-е годы вызвали длительную судебную тяжбу между короной и городом. Адвокат, защищавший интересы короны, утверждал, что “Темза, будучи судоходной рекой и своего рода ответвлением моря, при отсутствии доказательств в пользу противного принадлежит короне в силу монарших прерогатив на всем участке, где имеются приливы и отливы”. Судебное разбирательство длилось тринадцать лет. В конце концов было решено, что монарх владеет “дном и берегом” реки и моря, тогда как вновь учреждаемый Комитет по охране Темзы получает право распоряжаться рекой как таковой. Но могла ли вообще королева Виктория в каком-либо смысле “владеть” Темзой? Она могла владеть землей, по которой течет река, но разве существуют права собственности на воду, падающую с неба и текущую в море? Можно ли обладать дождем и снегом?

На протяжении веков предпринимались спорадические попытки убрать главные помехи пользованию рекой, поставить под контроль плату, взимаемую хозяевами шлюзов и плотин, сделать свободно проходимыми бурлацкие тропы вдоль берегов. Но местный землевладелец и даже местный мельник оказывался в этих делах более могущественным, чем любая комиссия или лондонское начальство. Первый речной орган власти был создан в 1695 году и состоял из местных мировых судей, которые должны были фиксировать размер платы и тем самым облегчить навигацию. Но особого успеха они не добились. В 1751 году им на смену пришла Комиссия по навигации на Темзе, и девятнадцать лет спустя ее состав был официально утвержден. Орган состоял из шестисот человек и, несмотря на громоздкость, сумел провести в жизнь программу строительства новых деревянных шлюзов и шлагбаумов. В 1857 году ему на смену пришел Комитет по охране Темзы. В 1908 году возникло Управление Лондонского порта, к ведению которого были отнесены доки и низовья реки, подверженные приливам, начиная от точки близ Теддингтона, где высота составляет 265 футов. Комитет по охране отвечал за состояние Темзы выше этого пункта. Одно из его уведомлений приобрело известность благодаря философской широте мысли: “Все лица, использующие реку Темзу, шлюзы и технические сооружения на ней, а также береговые тропы, должны принимать их такими, какие они есть, и делать это на свою ответственность”. В 1974 году Комитет был упразднен, а его функции переданы новосозданному Управлению водного хозяйства Темзы. Сей высокий орган просуществовал всего пятнадцать лет, после чего уступил место Национальному управлению речного хозяйства. Ему было отпущено только шесть лет жизни: в 1995 году его обязанности перешли к существующему и ныне Управлению по охране окружающей среды. А Темза как текла, так и течет.