Текст книги "Темза. Священная река"

Глава 14
Руины

Норманны, как и все прежние завоеватели, понимали благодетельную роль реки. Общество в регионе Темзы, куда они пришли, было в целом достаточно цивилизованным и стабильным, в культурном отношении во многом опережавшим общество норманнов, и они не пытались сколь-нибудь существенно его изменить. Наоборот – можно сказать, регион цивилизовал новых пришельцев. Границы церковных приходов и графств не изменились. Деревни на берегу Темзы остались нетронутыми, хоть и подчинялись теперь новым господам; рисунок расселения, просуществовавший тысячу с лишним лет, а может быть, и гораздо дольше, остался прежним. Многие норманские, а позднее и средневековые, церкви были построены на саксонских фундаментах. Иной раз случались переименования – возникали такие деревни “с французским акцентом”, как Кингстон-Блант и Комптон-Бичем, – но в целом древняя система названий была сохранена.

Кое в чем, однако, норманны изменили облик реки. Они стали строить на берегу дворцы, замки и крепости. Они возвели лондонский Тауэр – мощный символ власти короля над прилегающим городом. Первоначально крепость состояла главным образом из La Blaunche Tour – Белой Башни, построенной из канского камня, который везли морем из Нормандии. Норманны соорудили на берегу Темзы близ нынешнего моста Блэкфрайерз замок Бэйнардс-касл. На высоком меловом холме они выстроили Виндзорский замок – еще один символ своего военного превосходства. В нем король Вильгельм I отпраздновал Рождество 1070 года. Будучи заядлым охотником, он, кроме того, объявил многие районы вдоль Темзы “королевским лесом”.

Нельзя, конечно, сказать, что норманны первыми стали строить у реки королевские дворцы. В VIII веке Оффа возвел дворец около церкви в Бенсоне, и существовал саксонский дворец в Юэлме, описанный Лиландом; был, кроме того, саксонский дворец в Кемпсфорде. Канут вел строительство в Вестминстере, и еще один дворец был в нынешнем Олд-Виндзоре. Можно утверждать, однако, что норманны первыми сполна подчеркнули связь реки с королевской властью. Фактически они сотворили монаршую реку от Тауэра до Виндзора. Хартия Вильгельма I объявляет Виндзор собственностью короля, “ибо место сие королю удобно по причине близости реки, и леса для охоты, и многих прочих благ, и посему подходит для королевского отдыха”.

Этими “благами” отчасти объясняется обилие королевских дворцов на берегу реки. С XI по XVI век ниже Виндзора их было построено еще шесть. Среди них – Хэмптон-корт, Ричмонд, Гринвич и Уайтхолл; был еще королевский дворец в Бермондси, возведенный Эдуардом III в середине XIV века, от которого уцелели лишь немногие камни. И есть, конечно, лондонский Тауэр. В целом можно сказать, что города вдоль реки строились прежде всего как крепости или как оборонительные поселения. Оксфорд – это, по существу, крепость на острове. Виндзорский замок возведен на древней возвышенности, которая могла быть остатками старинных защитных сооружений. Города Криклейд и Лечлейд были защищены не только Темзой, но и реками Черн и Лич. Уоллингфорд – и рекой, и болотом. Вот почему в Уоллингфорде, Оксфорде и Криклейде были устроены монетные дворы. Старое название Уоллингфорда – Галлена (Guallenford) – от британских слов guall hen, что означает “старая крепость”. В точности представить себе войны древних времен невозможно, но плотное заселение берегов Темзы говорит о первостепенной важности реки во время конфликта.

Земляные укрепления в Сайнодене; постоянные гарнизоны вдоль реки, которые держал британский вождь Амброзий; военный лагерь на острове Шеппи; лагерь викингов в Фулеме; битва при Кемпсфорде в начале IX века между правителем области Хвикке Этельмундом и Вокстаном из Уилтшира; осада лондонского Тауэра йоркистами в 1460 году – все это говорит об одном и том же. Конфликт между Стефаном и Матильдой в начале XII века был отчасти соперничеством за обладание замками вдоль Темзы. Река обеспечивает важную связь с Лондоном, с благосостоянием.

Вот почему к реке потянулась и прочая знать, светская и духовная элита страны. Стрэнд, протянувшийся между Сити и Вестминстером, был обстроен дворцами. У Темзы выросли Йорк-хаус, Винчестер-хаус и Дарем-хаус – резиденции соответственно епископов Йоркского, Винчестерского и Даремского. Ламбетский дворец, построенный в 1200 году как резиденция епископа Кентерберийского, находится менее чем в миле вверх по реке на противоположном берегу. В 1657 году, когда тюдоровское великолепие Темзы уже ушло в прошлое, Джеймс Хауэлл все же писал в “Лондинополисе” о “величественных дворцах, кои высятся по обоим берегам один за другим, заставляя многих чужеземных послов признать, что самая славная прогулка на свете (из числа как водных, так и сухопутных) – это подняться в прилив по Темзе от Грейвзенда, проплыть под Мостом и высадиться в Вестминстере”. Несколько ранее Майкл Дрейтон восславил Стрэнд (это слово буквально означает “береговая полоса”) как выражение “богатства и доблести нашей земли”.

Этот рисунок расселения столь привычен, что его принимают как должное. Но почему первые люди страны хотели жить в близком соседстве с Темзой? Потому, что с самых ранних времен берег был источником могущества. Знатные люди селились у реки, повинуясь инстинкту и обычаю. Церковные деятели, кажется, особенно часто считали речной берег подходящим для себя местом. Та же тенденция прослеживается и в более поздние эпохи. Здания парламента, несмотря на риск “речной атаки”, были построены у Темзы. Лондонский Каунти-холл (здание Совета Большого Лондона) стоит на южном берегу Темзы, как и Сити-холл (здание исполнительных органов городской власти). Главные общественные здания города обрели подходящее место на берегу реки.

Еще один важный вклад норманнов и их средневековых последователей в жизнь Темзы состоит в том, что они расширили религиозные сообщества у реки. Все эти обители к нынешнему времени исчезли или лежат в развалинах, но в прошлые века они во многом определяли приречную жизнь. В их число входили монастыри в Годстоу, Бишеме и Медменеме, аббатства в Абингдоне, Рединге, Дорчестере, Эйншеме, Рули, Осни, Стритли, Чертси и Чолси; небольшие монастыри, подчиненные аббатствам, в Криклейде и Лечлейде; женские обители в Бернеме и Литл-Марлоу.

Некоторые из этих учреждений возникли уже в VII веке, как, например, бенедиктинские монастыри в Вестминстере, Чертси и Абингдоне. Во многом они стали для долины Темзы цивилизующей силой; благодаря своему умению управлять поместьями, своей учености и связи с континентальными источниками знаний монахи-бенедиктинцы сделали больше, чем кто-либо, для просвещения приречных жителей в раннесаксонский период. Хилэйр Беллок в “Исторической Темзе” заявляет даже, что новая страна, возникшая в саксонскую эпоху, “была фактически сотворена монахами-бенедиктинцами”.

Тут надо, конечно, отметить историческое создание Вестминстерского аббатства в начале VII века, когда Себерт, первый христианский король восточных саксов, распорядился построить бенедиктинский монастырь. Могила Себерта находится в самом аббатстве. Первоначально монастырь располагался на Торни-айленде – треугольном пустом участке земли, частично заболоченном, частично покрытом галькой и поросшем колючим кустарником (thorns). Ограничивали его Темза и два впадавших в нее ручейка. Не слишком приветливое место, но монахи в черных сутанах славились умением окультуривать дикие земли. История аббатства в более поздние времена известна нам лучше. Главные ее вехи – деятельность Эдуарда Исповедника в 1050 году и перестройка церкви Генрихом III в XIII столетии. С той поры аббатство неизменно считалось священным местом, приречной обителью, где короновались все английские монархи, за исключением Эдуарда V и Эдуарда VIII. Возможно, оно было священным уже задолго до этого: знатоки лондонских древностей высказывали мысль, что на этом острове некогда было языческое святилище Аполлона. В одной хартии VIII века это место названо “ужасным”, то есть внушающим священный ужас. Кажется, что такие участки возникают у реки естественным образом.

С Темзой и постройкой Вестминстерского аббатства легенда связывает одно сверхъестественное событие. На южном берегу реки, в Ламбете, якобы появился св. Петр и попросил рыбака перевезти его на Торни-айленд. Там Петр собственноручно совершил обряд освящения. Позднее, во времена Эдуарда Исповедника, одному вестминстерскому монаху было видение, в котором апостол потребовал, чтобы король восстановил церковь аббатства на “избранном и любимом мною месте… кое я почтил своим присутствием и прославил чудесами”. Эта церковь у речного берега стала священным хранилищем таких реликвий, как кровь Христа, молоко Девы Марии, фрагменты святых ясель и креста Христова. Она стала, кроме того, великой приречной усыпальницей в духе тех доисторических захоронений, что были раскопаны в последнее время.

Происхождение бенедиктинских монастырей в Чертси и Абингдоне также окружено легендами и историями о вмешательстве сверхъестественных сил, при этом их непосредственная и тесная связь с рекой засвидетельствована точнее. Хотя обе эти обители были возведены на топкой, заболоченной почве, они заняли главенствующее положение на Темзе. Абингдонский монастырь, к примеру, был выстроен в миле от древней переправы ниже ее по течению. Позднее монахи изменили русло реки, чтобы она текла под их стенами; затем они построили два моста и соединили их насыпной дорогой. Они были искусны в использовании возможностей реки, чем отчасти объясняется выбор места для монастыря. Он, кроме того, открывал доступ в плодородную Долину Белой Лошади.

Консолидация и распространение религиозных учреждений в долине Темзы приобрели подлинный размах после норманского завоевания. Аббатства в Вестминстере, Чертси и Абингдоне были расширены и укреплены; затем между ними вдоль реки выросли новые монастыри. Аббатства в Рединге, Бермондси и Осни были учреждены бенедиктинским аббатством Клюни в Бургундии. Затем возникли аббатства в Эйншеме и Рули, подчиненные монастыри (priories) в Лечлейде и Криклейде, аббатство и монастырь в Дорчестере, картезианский монастырь (Чартерхаус) в Шине (Ричмонде), маленькие женские монастыри в Анкервике, Бернеме, Литлморе, Горинге и Литл-Марлоу, обители в Медменеме, Бишеме и Чолси. И это лишь часть религиозных сообществ, появившихся около Темзы и считавших ее берег своей природной территорией.

Большая часть земли подле Темзы принадлежала религиозным орденам. Согласно исследованиям, восемь крупнейших орденов владели поместьями в Шиффорде, Эйншеме, Саут-Стоуке, Рэдли, Камноре, Уитеме, Ботли, Норт-Хинкси, Саут-Хинкси, Сандфорде, Шиллингфорде, Суинфорде, Медменеме, Апплфорде, Саттоне, Уитнеме, Калеме, Абингдоне, Горинге, Каули, Литлморе, Чолси, Ньюнеме, Уоллинфорде, Пангборне, Стритли и Стэнтон-Харкорте. Эти места в совокупности составляют почти всю длину верховий Темзы. Ближе к Лондону христианские ордена владели зданиями и сельскохозяйственными угодьями в Соннинге, Уоргрейве, Тайлхерсте, Чертси, Эгеме, Кобеме, Ричмонде, Хеме, Мортлейке, Сайоне, Шине, Кью, Чизике и Стейнзе. Помимо этого, разумеется, – их обширные владения вдоль Темзы в Лондоне и Оксфорде. Ордена и все, что с ними связано, кажутся чуть ли не порождением Темзы, ее эманацией, духовным телом реки.

Они стали центром организованной жизни и хозяйственной деятельности; большие аббатства строили мосты, иные из которых служат до сей поры, и руководили сельскохозяйственной жизнью всей округи. Славились своими земледельческими достижениями, например, бенедиктинцы – особенно в том, что касалось вырубки лесов и превращения болот в пашни. Эти навыки были особенно ценны на берегах Темзы. Монашеские ордена, кроме того, со всей страны получали богатые пожертвования и наследства, и поистине они стали крупнейшими землевладельцами Англии. Во всех отношениях они были центром жизни на Темзе. Они заложили основу процветания региона, и отчасти благодаря усилиям религиозных орденов шесть-семь столетий назад долина Темзы до сих пор остается одной из главных зон, где сосредоточено экономическое и технологическое богатство страны. Жизнь на берегах Темзы началась задолго до появления здесь монашеских учреждений, но они в чисто материальном плане способствовали заселению и освоению земель.

Можно сконструировать некую модель трудовых отношений аббатства с рекой. Вначале вода вращает жернова мельницы, затем попадает в пивоварню, где готовится питье для монахов, затем приводит в движение тяжелые молоты сукновальной машины. Далее она попадает в кожевенную мастерскую аббатства. Другие “ответвления” реки используются для стряпни, полива и стирки. И напоследок, окончив эти труды, речная вода уносит отходы и нечистоты. Темза была Протеем трудового мира.

Аббатства были также центрами просвещения. Одним из абингдонских аббатов был Гальфрид Монмутский – прославленный историк английской старины, и в этом аббатстве получал наставления один из сыновей Вильгельма Завоевателя. Имеются апокрифические сообщения о саксонских “колледжах” в Лечлейде и Криклейде близ истока Темзы; но другое прибрежное учреждение имеет более достоверную историю. Монастырь св. Фридесвиды в Оксфорде был предшественником университета и оказал на его создателей прямое вдохновляющее воздействие. О ранних годах этого религиозного учреждения мало что известно, но, так или иначе, к IX веку оно стало центром знаний. В числе первых жертвователей ему был сам король Альфред, покровитель английской учености, и Оксфорд прославился как “источник, откуда вышло много ученых мужей”. Король, можно сказать, восстановил или вновь основал его, поскольку есть данные о том, что наставники, которых он пригласил в страну, – Гримбальд и монах Иоанн – должны были бороться за верховенство с местными “старыми учеными”. В конце XI века Теобальд из Этампа называл себя “магистром Оксфордским”. Не надо забывать, что Оксфорд почти полностью окружен водой, и многие отмечали его особый воздух, который Макс Бирбом назвал в “Зюлейке Добсон” (1911) “мягко-миазматическим”. Как заявил Джон Уиклиф, “по праву его называют Виноградником Господним. Он основан Святыми Отцами и расположен в прекраснейшем месте, орошаемом ручьями и источниками, окруженном лугами, пастбищами, равнинами и полянами; верно говорят, что здесь – дом Господень и врата небес”.

Во времена Реформации и разгона монастырей организованная религиозная жизнь на Темзе была практически уничтожена. Вначале прекратили существование малые учреждения в Херли, Бишеме, Эйншеме, Рули, Горинге, Медменеме, Чертси, Чолси и Анкервике. Затем королевские представители обрушились на крупные аббатства в Годстоу, Осни, Абингдоне и Рединге, на монастыри и монастырские колледжи Оксфорда. Монастырей в Лечлейде, Криклейде, Бернеме и Литл-Марлоу также не стало. Поколения набожности и религиозного служения на берегах реки были перечеркнуты по воле монарха, которого священная история Темзы интересовала так же мало, как и духовное наследие нации. Только Дорчестерское и Вестминстерское аббатства пережили эпоху разрухи, грабежа и запустения. Трапезную в Абингдоне превратили в солодовню, трапезную в Херли – в конюшню. Религиозные учреждения в Саттоне, Бишеме и Медменеме вошли в состав частных владений. Где-то уцелела стена, где-то рыбоводный пруд; порой можно увидеть остатки кладбища или монастырской постройки. В книгах XIX столетия о Темзе есть гравюры развалин. Но даже эти развалины к нынешнему времени большей частью исчезли.

Все, что осталось, например, от Редингского аббатства, – это россыпи кремня, с которого была отбита каменная облицовка; уцелели одни внутренние ворота, но во многом это плод реставрации. В первоначальном виде это великое религиозное учреждение XII века, возможно, напоминало Даремский собор, тоже стоящий среди замечательного речного ландшафта. Редингские развалины ныне мало кто посещает. Не уверен, что многие жители Рединга вообще знают об их существовании. Между тем в этом аббатстве был похоронен Генрих I, а Генриху II здесь предложили корону Иерусалима. В его царствование здешнюю церковь освятил св. Фома Беккет. Здесь сочетался браком Джон Гонт, здесь трижды собирался английский парламент. В келье Редингского аббатства была сочинена одна из самых знаменитых и прекрасных английских песен – “Лето пришло”. Эту песню в четырех куплетах, первую в своем роде, написал в XIII веке Джон из Форнсета. Она – единственная “часть” аббатства, уцелевшая в полном смысле слова.

От женского монастыря в Годстоу сохранилась лишь часть стены. Первоначальная структура XII века была полностью разрушена. Об аббатстве Чертси любитель старины Уильям Стьюкли писал в Itinerarium Curiosum (1724), что такого разорения я, пожалуй, никогда прежде не видел… словно они хотели уничтожить даже внутреннюю святость самой земли. Кости аббатов, монахов и выдающихся людей, которые во множестве были похоронены в церкви и под пристроенными к ней с юга крытыми галереями, были густо разбросаны по всему саду, так что в любом месте можно было наклониться и подобрать горсть кусочков костей.

От самого же аббатства не осталось ныне ничего, кроме фрагмента ворот и немногих камней стены, которая его опоясывала.

Глава 15
Текучая история

В XVI веке Темза стала рекой королевской пышности и плавучих процессий, рекой, по которой любили торжественно двигаться на судах такие монархи, как Генрих VIII и, прежде всего, Елизавета I. Это была река парадов – река золоченых барок со знаменами и вымпелами, с навесами, гобеленами и расшитыми золотом драпировками, с флагами, к которым были пришиты крохотные колокольчики, с музыкантами, играющими на корнетах и тромбонах. Это была река удовольствий и зрелищ. Это была сцена, на которую первые люди королевства выходили, чтобы показать себя подданным. Это был театр на воде.

В 1533 году Анну Болейн в шитой золотом одежде торжественно провезли по Темзе на коронацию; процессия барок, как утверждали, растянулась на четыре мили. Согласно запискам современников, “всю дорогу музыканты весьма благозвучно играли на трубах, гобоях и многих иных инструментах”. Сами барки были “превосходно убраны знаменами, флажками и богато украшенными круглыми щитами”. Возглавляла процессию церемониальная барка лорд-мэра, “украшенная флагами и вымпелами, отделанная великолепными гобеленами и увешанная снаружи металлическими гербами, кои укреплены были на золотых и серебряных тканях”. Это был в такой же мере триумф Темзы, в какой триумф королевы-несчастливицы. Темза как нельзя лучше подходила для пышности и демонстративного богатства.

По той же реке три года спустя Анна Болейн отправилась к месту заточения и казни; путь был тот же – от Гринвича до Тауэра, но теперь Темза была мрачной дорогой смерти. По ней же везли в Тауэр сэра Томаса Мора, а позднее – юную принцессу Елизавету. Это была река, по которой тело умершей Елизаветы доставили в Уайтхоллский дворец. В “Annales Britannia” (1615) Уильям Камден писал:

 
Когда в Уайтхолл королеву по Темзе везли,
Горючие слезы по веслам текли и текли.
И рыбы речные, повыплакав очи хрустальные,
За баркою плыли слепой вереницей печальною.
 

Река, можно сказать, петляла через дела государства, благородные и неблагородные, кровавые и милосердные, и была неотъемлемой частью королевского Лондона. Не случайно высшие лица аристократической и церковной иерархии строили свои великолепные дворцы на ее берегах: они хотели быть поблизости от изначального источника власти. Хотя вера в божественность вод, казалось бы, ушла в прошлое, беспрерывные обращения к образам нимф и речных богов (не в последнюю очередь – во время торжественных речных процессий) наводят на мысль, что некие остаточные верования такого рода сохранялись. Не монарх благословлял реку, а река монарха.

В Темзе видели микрокосм королевства, включающий в себя прошлое и будущее, мир пасторальный и мир городской, в ней видели средоточие как светской, так и религиозной деятельности, место для состязаний и карнавалов. Ее называли “новым Геликоном”, обиталищем Аполлона и муз, под чьим благодетельным покровительством Лондон превзошел славой Рим и Афины. Возбуждение и энергия Лондона были возбуждением и энергией Темзы.

Она, кроме того, была широкой дорогой, по которой двигался лондонский транспорт – не только рыбацкие лодчонки, не только торговые корабли из Испании и Голландии, но и суда, на которых перемещались по своим делам простые горожане: река сплошь и рядом оказывалась самым удобным средством передвижения по Лондону. Кому-то надо было пересечь реку (Лондонский мост порой был тесно забит народом), кому-то – проплыть вдоль северного берега до того или иного причала, откуда можно было продолжать путь уже посуху. Городские улицы были узкими и опасными, и многие предпочитали плыть по воде. Обилие всевозможных лодчонок, барок, лихтеров, паромов, весельных судов с навесами неизменно привлекало внимание заезжих иностранцев. И, разумеется, – сотни платных перевозчиков, беспрерывно вспенивающих воду неутомимыми веслами. Зачастую на реке от тесноты возникали самые настоящие транспортные пробки. Такая Темза – с кипуче-деятельными берегами, с причалами, где яблоку негде упасть, – была широко известна и даже прославлена. Тому, что горожане скапливались на ее берегах, удивляться не приходится: в XVI веке большинство лондонцев по-прежнему прямо или косвенно кормилось за счет реки. С дальнего расстояния Темза, как говорили, выглядела лесом мачт. В каждый момент, согласно подсчетам, на воде находилось около двух тысяч судов, работало три тысячи перевозчиков. На карте середины этого столетия причалы изображены как средоточия энергичной, безостановочной деятельности. Так картограф выразил первостепенное значение реки.

Темза снабжала Лондон товарами из всех известных уголков света – специями, мехами, вином; сюда приплывали венецианские галеры с добром из Константинополя и Дамаска, голландские трехмачтовики с грузом меха и древесины. По реке, кроме того, шли огромные барки с сеном и топливом, без чего город не мог существовать. До нас дошла история об олдермене, которому сказали, что королеве Марии так надоел Лондон, что она вознамерилась перевести парламент и верховный суд в другое место. Он в ответ поинтересовался, не собирается ли она также отвести от Лондона реку Темзу. Услышав, что сделать это она не в силах, он заявил, что “милостью Божьей мы тогда в Лондоне не пропадем, что бы ни приключилось с судом и парламентом”.

Это была река, по которой плыли к открытому морю первые исследователи. В 1553 году Хью Уиллоуби и Ричард Чанселлор отправились из Детфорда с посланием “всем королям, принцам, правителям, судьям и губернаторам на свете”. Они пытались найти северный морской проход в Индию, но из их кораблей уцелел лишь один, причаливший к русскому берегу; это событие положило начало торговле с московскими купцами. Когда корабли проходили мимо Гринвича, “придворные выбежали наружу, начал стекаться и простой народ, люди очень тесно заполонили берег”. Позднее полковник Джон Смит пустился в путь из Блэкуолла и после опасного путешествия основал колонию Джеймстаун в Виргинии. Знаменитый корабль “Мэйфлауэр” отплыл из Ротерхайта. Тогда казалось, что все воды мира можно представлять себе как одну расширенную Темзу. Позднее в результате торговых поездок была образована “Турецкая компания”, и в последний день XVI столетия королева подписала хартию о создании “Английской Ост-Индской компании”. Коммерсанты и авантюристы из “Компании Гудзонова залива”, “Ост-Индской компании” и “Вест-Индской компании” начинали свои путешествия с Темзы.

Вполне естественно поэтому, что Вацлав Холлар, изображая в 1630-е годы реку на своей знаменитой панораме Лондона, представил ее берега и спуски к воде, лодки и барки соединенными в единую огромную сеть человеческой деятельности. Улицы и дома, наоборот, кажутся покинутыми, как будто вся деловая энергия Лондона сосредоточилась в движущейся Темзе. Названия причалов аккуратно выписаны: “Св. Павла… Куинхайт… Три-Крейнз… Стилиард… Коул-харбор… Олд-Суон”, и река как таковая полна судов всевозможных видов. Ниже Лондонского моста стоят на якоре громадные торговые корабли, и Меркурий, бог коммерции, показывает на орнаментальный свиток с надписью “ЛОНДОН”. Холлару затем подражали авторы многих карт и панорам, так что картина Лондона, протянувшегося вдоль реки и от нее, стала важнейшим зрительным образом этого города. Темза показывала судьбу Лондона. Таким он представал людям в воображении.

На ранних стадиях гражданской войны Темза в своем среднем течении оставалась роялистской твердыней. Ведь река, так или иначе, была источником и хранилищем старинной, традиционной власти. Как при Елизавете она взяла под защиту старые католические семьи, отказавшиеся перейти в лоно англиканской церкви, так и теперь она стала убежищем для тех, кто поддержал короля в его борьбе с парламентом. Многие поместья видных роялистов и католиков у Темзы и ее притоков – в частности, Мейплдарем-хаус, Блантс-корт и Бейсинг-хаус – были атакованы парламентскими войсками. Роялистские гарнизоны стояли в Рединге и Оксфорде. Оксфорд стал при Карле I временной королевской “столицей”. У двух самых старых мостов через Темзу – Радкотского и Нью-бридж (Нового) – произошли сражения или стычки. У Радкотского моста в 1645 году принц Руперт отбил нападение парламентской армии. Кингстон штурмовали обе стороны: сначала парламентские войска выбили из города сторонников короля, но затем его захватили роялисты, отступавшие после битвы при Тернем-Грин. Позднее парламентские силы вернулись и удерживали Кингстон до конца войны. Принц Руперт уничтожил два парламентских полка, стоявшие гарнизоном в Брентфорде на берегу Темзы; многие солдаты при этом утонули.

Королевская река, конечно же, воспряла духом после восстановления монархии. 23 августа 1662 года, торжественно плывя по Темзе из Хэмптон-корта в Уайтхолл со своей невестой Екатериной Брагансской, Карл II в сознательной попытке возродить королевское величие подражал тюдоровским водным процессиям Генриха и Елизаветы. Он соединял себя и свою семью с историей Темзы. Сидя с невестой на королевской барке, он желал получить благословение реки – и получил его через посредство актера, который, представляя Исиду, пел под музыку:

 
Божественнейшая пара! Исида, видя
Вашу беспримерную любовь,
         целует ваши священные ступни[30]30
  Подстрочный перевод.


[Закрыть].
 

Королевская процессия была названа “Acqua Triumphalis” (“Триумф на воде”), и, как пишет Джон Эвелин, это был самый величественный плавучий триумф из всех, что устраивались на Темзе: несчетные суда и лодки, украшенные и убранные со всею возможною пышностию, но, помимо сего, троны, арки, живые картины и прочая красота, величавые барки лорд-мэра и компаний с многоразличными затеями, музыкой и пальбой орудийной с берега и с воды.

Для лондонцев это был шанс очиститься от недавней связи с Кромвелем и Протекторатом – ведь именно они, лондонцы, во множестве собрались посмотреть на казнь отца нынешнего монарха, – и это была, кроме того, возможность для Темзы восстановить свой статус королевской реки.

Вот почему во времена Чумы и Огня – в 1665 и 1666 годах соответственно – люди инстинктивно обратились к ней в поисках защиты. Значение реки как границы состояло, в частности, в том, что она, как считалось, могла положить предел распространению огня и болезни. В “Дневнике чумного года” (1722), написанном через несколько десятков лет после событий, Дэниел Дефо приводит слова лодочника из Поплара, который исполнял обязанности перевозчика и почтальона для семей, использовавших реку как убежище и живших посреди нее на судах. “На всех кораблях этих, – объяснял перевозчик, – живут семьи их владельцев, купцов и так далее, они заперлись там и живут на борту из страха перед заразой”. Дефо подсчитал, что на Темзе укрывались таким образом примерно десять тысяч человек. Множество судов, кроме того, стояло у берега, и многие лондонцы перебрались к устью, где жили на голой болотистой земле. В целом, однако, это не предотвратило распространение болезни. Чуму несла в Лондон сама Темза через посредство rattus rattus – черных, или корабельных, крыс. Инфекция добралась до кораблей, посеяв панику среди беглецов, считавших, что уж им-то ничего не угрожает. Чума настигла и перевозчиков, использовавших свои лодки как жилища. Их находили мертвыми в их суденышках, плывших по течению.

О Пожаре, который случился годом позже, Сэмюэл Пипс пишет, что, постояв у Тауэра и поглядев на пламя, он спустился к Темзе и нанял лодку, которая повезла его к Лондонскому мосту. Река уже стала ареной лихорадочной деятельности: “Все пытаются спасти свое добро, швыряют вещи в реку или на лихтеры”[31]31
  Перевод А. Ливерганта.


[Закрыть]. Люди победнее оставались в домах, пока огонь не подступал совсем близко, после чего “пускались бежать к лодкам или проталкивались по берегу от одного причала к другому”. Позднее в тот же вечер он отметил, что Темза “полна лихтеров и лодок со скарбом, и много скарба плывет по воде; и я увидел, что, наверное, в каждой третьей лодке, нагруженной домашним добром, имеется клавесин”. Но опять-таки река давала лишь иллюзорное убежище. Пипс пишет, что “сколь бы далеко ты ни отплыл по Темзе, стоило повернуть лицо к ветру, как тебя обжигало дождем огненных капель”. Эвелин в своем дневнике дополняет картину: “Темза покрыта плавающим добром, все барки и лодки набиты имуществом, для спасения коего хватило времени и отваги… Горькое, бедственное зрелище!” Сильнейший жар и густой дым заставляли тех, кто был на реке, либо высаживаться на южном берегу и спасаться в полях, либо плыть в предместья Лондона.

Восстановление Лондона после Великого пожара, конечно же, сильно изменило панораму города с Темзы. Вид самих берегов тоже стал иным. Сгоревшие или поврежденные склады и причалы были построены заново. Улицы, ведущие к реке из Сити, также были воссозданы, на них выросли дома из желтовато-коричневого или желтого кирпича, а над крышами заблестели шпили пятидесяти одной церкви, которые восстановил или возвел Кристофер Рен, помощник главного королевского землемера. Речной берег в черте города приобрел более солидный, более величественный вид, чем в Средние века или в эпоху Тюдоров. Наиболее очевидным образом это проявилось в облагораживании реки Флит, впадавшей в Темзу у моста Блэкфрайерз. В свое время она превратилась в зловонную сточную канаву в сердце столицы, но под руководством Рена ее расширили и вычистили. Флит стал судоходен до Холборнского моста, его пересекли новые мосты, по его берегам возникли причалы и склады. Это яркий показатель решимости Рена очистить Лондон и Темзу от их прошлого.