Текст книги "Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты"

В результате рабство, на смену которому так и не пришли договорные трудовые отношения, оставалось в ходу в Африке на протяжении всего XIX века. Точные цифры получить вряд ли возможно, однако, судя по многочисленным отчетам путешественников и торговцев, в западноафриканских королевствах Ашанти и Дагомея, так же как и в городах-государствах йоруба, едва ли не половину населения составляли рабы. Более надежные данные можно извлечь из архива французских колониальных властей Западного Судана, то есть территории, включавшей в себя части современных Сенегала, Мали, Буркина-Фасо, Нигера и Чада. В этом регионе в 1900 году 30 % населения были рабами.

Учреждение колониальной администрации после «схватки за Африку» – как и переход к «законной торговле» в свое время – также не привело к уничтожению рабства на Черном континенте. Хотя большинство эпизодов военного вмешательства европейцев в африканские дела происходило под предлогом борьбы с рабством и освобождения рабов, ситуация менялась медленно. В большинстве регионов колониальной Африки рабство продержалось как минимум до начала XX века. В Сьерра-Леоне, например, оно было официально отменено лишь в 1922 году, даже несмотря на то, что столица страны Фритаун была основана в конце XVIII века именно в качестве пристанища для освобожденных рабов, репатриированных на родину из Америки. Затем Фритаун стал важной базой британской эскадры, занимавшейся борьбой с работорговцами, сюда же британские моряки доставляли рабов, обнаруженных на борту захваченных судов работорговцев. Несмотря на все эти символические обстоятельства, рабство в Сьерра-Леоне продержалось еще почти сто лет после того, как было законодательно запрещено в Британской империи.

Лежащая к югу от Сьерра-Леоне республика Либерия также была основана в 1840 году как дом для освобожденных американских рабов. Но и здесь рабство дожило до середины XX столетия. По некоторым оценкам, даже в 1960-е годы четверть всей рабочей силы в стране составляли подневольные батраки, жившие и работавшие в условиях, не отличающихся от рабских.

Учитывая экстрактивные экономические и политические институты, основанные на работорговле, индустриализация не получила распространения в Черной Африке. Этот регион переживал застой и даже регресс, в то время как другие части света реформировали свои новые, современные экономики.

Становление двойственной экономики

Концепция «двойственной экономики», впервые предложенная в 1955 году сэром Артуром Льюисом, до сих пор оказывает влияние на взгляды большинства ученых, изучающих проблемы слаборазвитых стран. Согласно Льюису, для многих слаборазвитых или недостаточно развитых экономик характерна двойственная структура, разделение на «современный» и «традиционный» секторы. Современный сектор, то есть наиболее развитая часть экономики, связан с городом, современной индустрией и использованием технологических новшеств. Традиционный сектор связан с деревней, сельским хозяйством, отсталыми институтами и технологиями. Один из этих отсталых институтов в сельском хозяйстве – общинная (а не частная) земельная собственность. В традиционном секторе, согласно Льюису, рабочая сила используется настолько неэффективно, что ее можно перебрасывать в современный сектор без снижения продуктивности сельского хозяйства. Для целого поколения специалистов по экономике развития, выросших на идеях Льюиса, «проблема развития» решается просто: надо лишь переместить людей и средства из традиционного сектора (сельское хозяйство, деревня) в современный сектор (промышленность и города). В 1979 году Льюис получил Нобелевскую премию за свои работы по экономике развития.

Льюис и его последователи были по большей части правы в своем определении двойственных экономик. Южно-Африканская Республика может служить одним из наиболее показательных примеров такой экономики. Пропасть, разделяющая отсталый, бедный традиционный сектор и богатый современный, здесь особенно наглядна. Двойственную экономику, если использовать определение Льюиса, можно наблюдать в Южной Африке повсюду. Один из самых драматических способов убедиться в этом – пересечь границу провинций Квазулу-Натал (бывшей Натал) и Транскей. Граница между провинциями проходит по реке Большой Кей. К востоку от реки, в Натале, стоят богатые прибрежные виллы, дальше простираются территории, покрытые плантациями сочного сахарного тростника. Дороги великолепны, вся местность так и дышит процветанием.

За рекой же все выглядит так, как будто вы попали в другое время и в другую страну. Местность опустошена, она не зеленая, а коричневая, поскольку полностью лишена растительности. Вместо прекрасных современных домов с водопроводом, канализацией и прочими современными удобствами люди живут в примитивных хижинах, а пищу готовят на кострах. Уклад жизни здесь традиционный, бесконечно далекий от образа жизни на восточном берегу реки.

Теперь нас уже не удивит, что эта разница связана с различиями экономических институтов по обе стороны реки. На восточном берегу мы обнаруживаем частную собственность, функционирующую судебную систему, рынки, коммерческое сельское хозяйство, промышленность. На западном берегу, в провинции Транскей, господствует общинная собственность на землю, всем заправляют всемогущие вплоть до недавнего времени вожди. Если смотреть на это через призму льюисовской теории двойственной экономики, то контраст между двумя провинциями иллюстрирует общие проблемы развития Африки. В действительности мы можем пойти еще дальше, констатировав, что в историческом смысле вся Африка подобна провинции Транскей, где к бедности приводят работа допотопных экономических институтов, отсталые технологии и власть племенных вождей. Итак, в соответствии с этой теорией, экономическое развитие в данном случае означало бы просто превращение Транскея в Натал.

Концепция Льюиса во многом верна, однако она упускает из виду общую логику становления двойственной экономики и ее отношения с экономикой современной. Отсталость Транскея – это не следствие естественной исторической отсталости Африканского континента. Различия в экономике Транскея и Натала – ситуация, сложившаяся относительно недавно, и она вовсе не естественного происхождения. Эта ситуация была сознательно создана южноафриканской белой элитой для того, чтобы иметь источник дешевой рабочей силы для собственного бизнеса и возможность избавиться от конкуренции со стороны черных африканцев. Двойственная экономика – это еще один пример отставания, но сложившегося не естественным образом в течение столетий, а искусственно созданного.

Южно-Африканская Республика и Ботсвана, как мы увидим ниже, избежали большей части вредных последствий работорговли и войн, которые она с собой несла. Обширные контакты коренных жителей Южной Африки с европейцами начались, когда Голландская Ост-Индская компания в 1652 году основала свою первую базу в Столовой бухте (ныне гавань Кейптауна). В это время западная часть Южной Африки была населена очень редко, по большей части готтентотскими племенами охотников и собирателей. Далее на восток – там, где сейчас находятся провинции Сискей и Транскей, – обитали многочисленные племена, занимавшиеся сельским хозяйством. Первоначально они не имели интенсивных связей с новой голландской колонией и не были втянуты в работорговлю. Южноафриканское побережье лежало далеко от традиционных рынков работорговли, а народ коса, населявший территорию провинций Сискей и Транскей, жил на достаточном удалении от береговой линии, чтобы не привлекать к себе внимания. Поэтому эти общества не испытали на себе действия многих напастей, поразивших Западную и побережье Центральной Африки.

Изоляция этих областей закончилась в XIX веке. Для европейцев климатические условия и эпидемиологическая ситуация в Южной Африке оказались весьма привлекательными. В отличие от той же Западной Африки, климат южной части континента был умеренным, а такие тропические болезни, как малярия или желтая лихорадка, превратившие большую часть Африки в «кладбище белого человека» и сильно затруднявшие поселение там европейцев на постоянной основе, были распространены гораздо меньше. В целом Южная Африка была куда более благоприятным местом для европейских поселенцев.

Экспансия вглубь страны началась вскоре после того, как англичане в ходе наполеоновских войн отняли Кейптаун у голландцев. За этим последовала череда так называемых Кафрских войн, которые шли по мере того, как голландские поселенцы продвигались все дальше вглубь континента. Проникновение во внутренние области Южной Африки стало более интенсивным в 1835 году, когда оставшиеся здесь европейцы голландского происхождения, называвшиеся теперь африканерами или бурами, начали свою знаменитую массовую миграцию, получившую впоследствии известность как «Великий трек». Целью «Великого трека» был уход из прибрежной зоны, в том числе окрестностей Кейптауна, попавших под британское управление. Впоследствии африканеры основали два независимых государства во внутренних областях юга Африки – Оранжевую республику и Трансвааль.

Следующая эпоха в развитии Южной Африки наступила с открытием в 1867 году значительных месторождений алмазов в Кимберли, а в 1886 году – крупных залежей золота в Йоханнесбурге. Эти огромные минеральные богатства немедленно побудили англичан распространить свой контроль на всю территорию Южной Африки. Сопротивление этому процессу со стороны Оранжевой республики и Трансвааля привело к знаменитым англо-бурским войнам в 1880–1881 и 1899–1902 годах. После неожиданного поражения на первом этапе военных действий Британии в конце концов все же удалось присоединить государства африканеров к Капской провинции и Наталу, и в 1910 году был образован Южно-Африканский Союз.

Помимо борьбы между африканерами и англичанами, на развитие региона оказало влияние и становление горнодобывающей промышленности, а также увеличение числа европейских поселений. Особенно заметно это влияние проявлялось в росте спроса на продукты питания, а это создавало новые экономические возможности для коренных африканцев как в сельском хозяйстве, так и в торговле. Как показывает историк Колин Банди, народ коса в Сискее и Транскее отреагировал на эти экономические возможности очень быстро. Уже в 1832 году, еще до начала золотой лихорадки, один моравский миссионер в Транскее отметил небывалую экономическую активность в провинции и все возрастающий спрос со стороны африканцев на новые потребительские товары, которые появились вместе с европейцами. Он писал:

«Чтобы получить все эти вещи, они старались… раздобыть денег своим трудом и приобрести одежду, холодное оружие, плуги, фургоны и другие полезные предметы».

Гражданский инспектор Джон Хемминг, описывая свой визит в Финголенд (район Сискея) в 1876 году, отмечает те же процессы:

«Я был изумлен улучшениями, которых племя финго добилось за последние несколько лет… Где бы я ни проходил, я везде обнаруживал основательные хижины и кирпичные или каменные постройки. Во многих случаях были возведены кирпичные дома… и высажены фруктовые деревья; везде, где запасы воды давали такую возможность, вода была проведена для ирригации культивируемой земли; склоны холмов и даже гор обрабатывались везде, где мог пройти плуг. Обширность полей поразила меня, я много лет уже не видел такого количества обрабатываемой земли».

Как и в других частях Черной Африки, плуг был определенной новинкой, однако, как выяснилось, африканские земледельцы вполне готовы при возможности перенять эту технологию. Они были подготовлены и к тому, чтобы инвестировать в фургоны и ирригационные работы.

С развитием сельскохозяйственной экономики жесткие племенные институты стали отходить на второй план. Есть также множество свидетельств перемен в формах собственности на землю. В 1879 году некий чиновник в Умзимкулу (область в провинции Транскей) отмечал «растущее желание части коренных жителей стать собственниками земли – они уже приобрели 38 000 акров». Три года спустя он же записал, что около восьми тысяч африканцев в округе купили и стали обрабатывать 90 000 акров земли.

Южная Африка, конечно, не была на переднем крае промышленной революции, однако и здесь изменения шли своим чередом. Частная собственность на землю подрывала власть вождей и побуждала все новых людей покупать землю, чтобы увеличить свое благосостояние, – нечто неслыханное еще несколько десятилетий назад. Этот процесс показывает, как быстро ослабление экстрактивных институтов и системы абсолютистского управления может привести к проявлению экономического динамизма. Один из примеров успеха – история Стефана Санджики из Сискея, фермера и выходца из самых бедных слоев общества. В одном из своих выступлений в 1911 году Санджика рассказал, что, когда он впервые признался отцу, что хочет купить землю, тот ответил: «Купить землю?! Как это можно – купить землю? Ты что, не знаешь, что земля принадлежит Богу, а Он дает ее только вождям?»

Реакцию отца Санджики можно понять, но Санджику она не испугала. Он устроился на работу в городке Кинг-Вильямс и, согласно его воспоминаниям,

«предусмотрительно открыл личный банковский счет, на который откладывал часть своих сбережений… Но только когда я накопил 80 фунтов… я купил пару волов с ярмом, упряжью, плугом и прочим сельскохозяйственным инвентарем… Потом я приобрел маленькую ферму… Я не стал бы рекомендовать эту работу [управление собственной фермой] в качестве профессии для своих друзей… В любом случае им придется осваивать современные методы, приносящие прибыль».

Необычайно важное свидетельство, подтверждающее экономический динамизм и процветание африканских фермеров в этот период, можно найти в письме миссионера методистской церкви У. Дж. Дэвиса, написанном в 1869 году. В адресованном в Англию послании он с удовольствием упоминает, что собрал 46 фунтов наличными «для Ланкаширского фонда помощи борьбы с хлопковым кризисом[36]36
  Экономический кризис 1866 года, сильнее всего затронувший текстильную промышленность Великобритании, стал следствием так называемого «хлопкового голода» – резкого сокращения поставок в Европу американского хлопка из-за гражданской войны в США (1861–1865).


[Закрыть]». То есть в это время процветающие африканские фермеры жертвовали деньги в помощь переживающим трудный период английским рабочим-текстильщикам.

Этот новый экономический динамизм, естественно, не слишком радовал традиционных вождей, которые, в соответствии с концепцией, нам уже знакомой, сочли, что он подтачивает их благосостояние и власть. В 1879 году губернатор провинции Транскей Мэтью Блайт столкнулся с противодействием при межевании земли на частные владения. Как писал Блайт,

«некоторые вожди возражали, но большинство людей были довольны… Вожди видели, что установление индивидуального владения землей может разрушить их влияние в среде старост деревень».

Вожди также сопротивлялись сельскохозяйственным улучшениям, таким как рытье ирригационных каналов или строительство загонов. Они понимали, что эти улучшения – всего лишь прелюдия к закреплению личных прав собственности на землю, начало конца для них самих. Европейские наблюдатели даже отмечали, что вожди и другие традиционные авторитеты – к примеру, знахари – пытались запрещать все «европейские новшества»: новые зерновые культуры, новые орудия труда, такие как плуг, многие другие товары. Но включение провинций Сискей и Транскей в британское колониальное государство ослабило могущество патриархальных вождей и старейшин, и их сопротивление было недостаточным, чтобы остановить этот новый экономический рост в Южной Африке. В Финголенде в 1884 году один европейский наблюдатель замечал, что коренные жители

«перенесли свою лояльность на нас. Их вожди превратились в своего рода почетных землевладельцев без какой-либо политической власти. Люди больше не боятся зависти вождей или их смертоносного оружия – колдуна, которого потеснили богатый скотовод, способный советник, умелый земледелец… Вожди теперь уравнены со всеми – теперь человек из племени финго не слишком оглядывается на них, он становится прогрессивным. Хотя он все еще простой земледелец, но у него есть фургоны и плуги; он роет ирригационные канавы; он владеет отарами овец».

Даже самых зачаточных инклюзивных институтов и размывания власти вождей оказалось достаточно для того, чтобы началось резкое оживление африканской экономики. Увы, этот бум продлился недолго. Между 1890 и 1913 годами экономический рост не только внезапно остановился, но и сменился упадком. В течение этого периода две силы работали на разрушение сельского процветания и динамизма, которых добились африканцы в предыдущие 50 лет. Первая – это противостояние с конкурентами – белыми колонистами: африканские земледельцы снижали цену на те же самые зерновые, что выращивались и белыми. В ответ колонисты решили вовсе выдавить африканцев из бизнеса.

Второй фактор был еще более пагубным. Белым нужны были дешевые рабочие руки для использования в бурно развивающейся горнодобывающей отрасли, и они могли заполучить достаточное их количество, только сделав африканцев нищими. И белые методично работали над этим в течение нескольких десятилетий.

Показания Джорджа Албу, президента Горнопромышленной ассоциации, перед Следственной комиссией в 1897 году, очень точно иллюстрируют логику насильственной нищеты, в которую загоняли африканцев для того, чтобы получить дешевых рабочих. Албу рассказывает, как он решил сделать рабочую силу дешевле, «просто сообщив парням, что их зарплата урезана». Вот эти показания:

Комиссия: А если, скажем, после этого кафр [черный африканец] просто вернется обратно к своим краалям [загонам для скота]? Правительство пойдет вам навстречу, если вы обратитесь к ним с просьбой заставить его работать?

Албу: Конечно, я могу его заставить… Как же можно позволять ниггеру ничего не делать? Я думаю, кафра надо заставлять работать, чтобы он оправдывал свое существование.

Комиссия: Если человек может прожить, не работая, как вы заставите его работать?

Албу: Ну, налогом его обложу…

Комиссия: Итак, вы бы не разрешили кафру владеть землей в этой стране, однако он должен работать на белых и обогащать их?

Албу: Он должен делать часть работы, чтобы помочь своим же соседям.

Обе задачи – устранение конкуренции для белых фермеров и получение большого количества дешевой рабочей силы – были разом решены с принятием в 1913 году Акта о землях коренного населения. Этот закон, предвосхитивший концепцию двойственной экономики Льюиса, разделил Южною Африку на две части – современную и процветающую с одной стороны и первобытную и нищую с другой. И процветание, и нищета были предусмотрены самим этим законом, который отдавал 87 % земли белым фермерам, которые составляли всего 20 % населения. Оставшиеся 13 % земли отходили африканцам. Земельный акт был, конечно же, не первой законодательной нормой такого рода – европейцы шаг за шагом вытесняли африканцев во все более тесные резервации. Но лишь закон 1913 года открыто закрепил эту ситуацию, положив тем самым начало южноафриканскому режиму апартеида, когда все политические и экономические права были сосредоточены в руках белого меньшинства, а черное большинство было лишено и тех и других.

Согласно акту, несколько территорий, включая регионы Транскей и Сискей, были объявлены «резервациями-хоумлендами» (homelands) для африканцев. Позже эти резервации стали называться бантустанами (африк. – Bantoestan, «страна банту») – отражение типичной риторики южноафриканского режима апартеида, подчеркивавшего, что народ коса не был коренным населением Южно-Африканской Республики, а входил в состав народов банту, мигрировавших с территории Восточной Нигерии тысячу лет назад. Таким образом получалось, что африканцы имеют ничуть не больше прав на эту землю, чем европейские поселенцы (а на деле, разумеется, значительно меньше).

На карте 16 (стр. 266) показано то смехотворное количество земли, которым наделил африканцев Земельный акт 1913 года и еще один закон, принятый в 1936 году. Она также содержит данные 1970 года о подобном же разделе земли, который был произведен в ходе постройки еще одной двойственной экономики – Зимбабве, которую мы обсудим в главе 13.

Закон 1913 года предусматривал меры на случай, если черные испольщики и самовольные поселенцы станут обрабатывать землю на белой территории в любом ином качестве, кроме арендаторов. Как объяснил министр по делам местного населения,

«целью Акта должно стать прекращение на будущее всех взаимоотношений, предполагающих какое бы то ни было партнерство между европейцами и коренным населением в отношении земли или ее плодов. Все новые договоры с коренными жителями должны быть исключительно договорами об услужении. Добросовестный договор такого рода не содержит ничего, что препятствовало бы нанимателю платить африканцу натуральным продуктом или разрешением обрабатывать определенный участок его земли… Но местный не имеет права платить хозяину за право занимать его землю».

Специалистам по экономике развития, посещавшим Южную Африку в 1950–1960 годах, когда эта академическая дисциплина еще только оформлялась, а идеи Артура Льюиса получали все более широкое распространение, контраст между нищими бантустанами и процветающей экономикой белых африканеров казался прекрасной иллюстрацией теории двойственной экономики. Представители «белого» сектора были образованными горожанами и использовали современные технологии. Бантустаны были бедными, аграрными и отсталыми, производительность труда здесь была крайне низкой, а люди необразованными. Казалось, что время здесь застыло.

Карта 16. Количество земли, выделенной белым меньшинством в пользу африканцев в Южной Африке и Зимбабве

Тем не менее двойственная экономика не является чем-то естественным или неизбежным. Это порождение европейского колониализма. Да, бантустаны были бедными и технологически отсталыми, но все это было результатом политики правительства, которое насильственно подавило экономический рост в среде африканского населения, чтобы создать резерв дешевой и необразованной рабочей силы для горнодобывающего и сельскохозяйственного секторов, которые контролировали белые. После 1913 года множество африканцев было выселено с их земель, которые тут же были захвачены белыми, и свезено в хоумленды, слишком маленькие по площади, чтобы обеспечить переселенцам независимое существование. Как и предполагалось, в результате африканцы были вынуждены зарабатывать на жизнь в рамках «белой экономики», продавая свой труд за гроши. Они были лишены каких бы то ни было экономических стимулов, а все преимущества, полученные в течение предыдущих 50 лет, исчезли. Люди бросали свои плуги и вновь брались за мотыги – если вообще брались за какую-то сельскохозяйственную работу. Гораздо чаще африканцы оставались просто дешевой наемной рабочей силой, источником которой и должны были стать хоумленды.

Но уничтожены оказались не только экономические стимулы. Начавшиеся политические перемены тоже вели к регрессу. Власть традиционных вождей, совсем недавно пришедшая в упадок, вновь упрочилась, потому что частью проекта по созданию дешевой рабочей силы было устранение частной собственности на землю. Таким образом вожди снова взяли в свои руки контроль над общинной землей. Эта мера была законодательно закреплена в 1951 году, когда правительство приняло Акт о властях банту, но еще в 1940-м Дж. Финдлей высказал следующий постулат:

«Племенная собственность – это гарантия того, что земля никогда не будет должным образом обрабатываться и никогда не будет по-настоящему принадлежать коренному населению. У дешевой рабочей силы должно быть дешевое место для размножения, так что пусть африканцы обустраивают его за свой счет».

За лишением африканских фермеров прав собственности последовало массовое обнищание. Оно породило не только становление институтов отсталой экономики, но и подпитывающее их бедное население.

Множество данных свидетельствует о падении уровня жизни в хоумлендах после Земельного акта 1913 года. Транскей и Сискей вступили в полосу затяжного экономического упадка. Записи горнодобывающих компаний о найме на работу, собранные историком Френсисом Уилсоном, показывают, что этот упадок был характерен и для экономики Южной Африки в целом. За период с 1911 по 1921 год зарплаты шахтеров упали на 30 %. Даже в 1961 году, несмотря на относительно устойчивый экономический рост в Южной Африке, эти зарплаты все еще были на 12 % ниже, чем в 1911-м. Неудивительно, что к этому времени Южная Африка стала страной с наибольшим уровнем неравенства в мире.

Но даже и в этих обстоятельствах разве не могли африканцы найти себе место в европейской, современной экономике? Например, начать собственный бизнес или получить хорошее образование, необходимое для карьерного роста? Правительство сделало все, чтобы этого не происходило. Африканцам не позволено было приобретать собственность или открывать свое дело в «европейском» секторе экономики – то есть на 87 % всей территории страны. Режим апартеида также хорошо осознавал, что образованный черный – это конкурент белому, а не просто дешевая рабочая сила для шахт и белых фермеров. Уже в 1904 году в горнодобывающем секторе была введена система квотирования рабочих мест, причем африканцы не могли претендовать на целый ряд профессий и должностей: африканец не мог стать амальгаматором, пробирщиком, рабочим на уступе, кузнецом, котельщиком, полировщиком латуни, плавильщиком латуни, мастером по возведению рудничной крепи… и этот список можно продолжать и продолжать.

В один миг африканцам запретили выполнять любую хоть сколько-нибудь квалифицированную работу в шахтах. Это было первым воплощением в жизнь пресловутого принципа «цветного барьера» (colour bar), одного из расистских изобретений южноафриканского режима. В 1926 году «цветной барьер» был распространен на всю экономику и оставался в силе до 1980-х. Неудивительно, что черные африканцы были недостаточно образованными: южноафриканское государство не только закрыло для них любую возможность воспользоваться экономическими выгодами от образования, но и отказалось вкладывать средства в развитие «черных» школ и лишило стимулов «черную» школьную систему. Эта политика достигла своего пика в 1950-х годах, когда правительство Хендрика Фервурда, одного из архитекторов системы апартеида, продержавшейся до 1994 года, приняло Акт об образовании банту. Смысл этого закона был недвусмысленно изложен самим Фервурдом в речи 1954 года:

«Людьми банту следует управлять так, чтобы они во всех отношениях годились лишь для своего сообщества. В обществе европейцев им не место, кроме выполнения некоторых работ… Поэтому не надо допускать их до тех видов обучения, цель которых – интеграция в европейское общество, раз они не могут быть и никогда не будут туда интегрированы».

Естественно, тип двойственной экономики, черты которого намечены в речи Фервурда, в целом отличается от двойственной экономики по теории Льюиса. В Южной Африке такая экономика не была неизбежным результатом процессов развития. Она была сознательно выстроена государством. В ЮАР по мере экономического развития не происходило заметных перемещений бедных людей из «отсталого» в «современный» сектор. Напротив, основой успеха «современной» экономики стало как раз наличие в стране «отсталого» сектора, который давал возможность белым работодателям извлекать огромные прибыли, выплачивая ничтожные деньги неквалифицированным черным рабочим. Конечно, в Южной Африке черным африканцам было невозможно выбраться из западни традиционной экономики, из хоумлендов. Но это не та проблема, которую мог бы излечить процесс экономического развития. Хоумленды сами обеспечивали развитие «белой» экономики.

Не должно удивлять нас и то, что тип экономического развития, выбранный «белой» Южной Африкой, имел крайне ограниченные возможности, так как основывался на экстрактивных институтах, которые белые выстроили для эксплуатации черных. Белые обладали правами собственности, они развивали образование, они имели возможность добывать золото и алмазы и выгодно продавать их на международном рынке. Однако свыше 80 % населения Южной Африки были лишены доступа к большинству видов экономической деятельности. Черные не могли реализовать свои таланты; они не могли стать квалифицированными рабочими, мелкими предпринимателями, а тем более крупными бизнесменами, инженерами или учеными. Экономические институты были экстрактивными: белые богатели, лишая благосостояния черных. И конечно, белые южно-африканцы пользовались всеми преимуществами своего уровня жизни, который был сравним с уровнем Западной Европы, в то время как черное население ЮАР вряд ли было богаче населения других стран Черной Африки. Этот экономический рост без созидательного разрушения, рост, от которого выигрывали только белые, продолжался ровно до тех пор, пока росли доходы от продажи золота и алмазов. И в 1970-е годы рост экономики прекратился.

И это вновь не должно вызывать удивления, так как система экстрактивных экономических институтов была возведена на в высшей степени экстрактивном политическом фундаменте. До своего демонтажа в 1994 году южноафриканская политическая система наделяла всей властью исключительно белых, лишь они могли избирать и быть избранными. Белые составляли подавляющее большинство в полиции, в армии и в политических структурах. Все эти структуры были построены на базе военного господства белых поселенцев. Ко времени образования Южно-Африканского Союза в 1910 г. африканерские государства Оранжевая республика и Трансвааль отличались явной расовой сегрегацией, черное население в них было почти полностью лишено возможности участия в политической жизни. В Натале и Капской колонии черные допускались к выборам при условии наличия у них определенного количества собственности, и чаще всего этой собственности у них не было. Положение в Натале и Капской колонии в 1910 году оставалось прежним, но к 1930-м годам коренные жители были лишены гражданских прав на всей территории Южной Африки.

Господство двойственной экономики в Южной Африке окончилось в 1994 году, но не по тем причинам, которые излагал сэр Артур Льюис. Падение «цветного барьера» и уничтожение бантустанов не стало результатом естественного хода экономического развития. Сами черные южноафриканцы поднялись против режима, который не признавал за ними базовых прав и закрывал им возможности экономического роста. После восстания в Соуэто в 1976 году протесты становились все более организованными и мощными и в конце концов положили конец системе апартеида. Так усилиями черного населения пала двойственная экономика Южной Африки, созданная «белыми» политическими силами.