Текст книги "Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты"
Автор книги: Полина Дашкова
Жанр: Зарубежная публицистика, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 36 (всего у книги 46 страниц)
Новый абсолютизм
В ноябре 2009 года правительство Северной Кореи провело денежную реформу. Частым поводом для таких реформ становятся затяжные периоды сильной инфляции. В 1960 году во Франции в результате денежной реформы появился новый франк, равный сотне старых франков. Старые франки оставались в обращении и даже использовались на ценниках, поскольку переход к новым франкам осуществлялся постепенно. Окончательно старые франки перестали быть платежным средством лишь в 2002 году, когда Франция перешла на евро.
На первый взгляд северокорейская реформа выглядела похоже. Как и французы в 1960-м, правительство Северной Кореи решило убрать два ноля со своих купюр. Сотня старых вон, национальной валюты Северной Кореи, отныне равнялась одной новой воне. Гражданам разрешалось обменять старые деньги на вновь напечатанные, правда, сделать это было нужно за неделю, а не за сорок два года, как в случае с Францией. Затем стало ясно, где скрывается подвох: правительство объявило, что можно обменять лишь сумму, не превышающую сто тысяч вон (потом, правда, сумму увеличили до пятисот тысяч). Сто тысяч вон на черном рынке стоили около сорока долларов. Одним махом правительство уничтожило огромную часть личных сбережений северокорейских граждан. Неизвестно точно, о какой именно сумме идет речь, но, вероятно, она больше, чем сумма, которую экспроприировало в 2002 году аргентинское правительство.
Режим Северной Кореи – это коммунистическая диктатура, отрицающая частную собственность и рыночные отношения. Однако черный рынок контролировать сложно, и на этом рынке все сделки совершаются в наличных. Конечно, на черном рынке КНДР используется и иностранная валюта, особенно китайская, но и воны в ходу. Целью валютной реформы было наказать тех, кто пользуется услугами черного рынка, и, более того, помешать им сделаться настолько богатыми и сильными, чтобы стать угрозой режиму. Безопаснее держать людей в бедности. Но дело не только в черном рынке: жители Северной Кореи держат свои сбережения в наличных вонах еще и потому, что в стране мало банков и все они государственные. Таким образом, правительство использовало валютную реформу для экспроприации большей части сбережений граждан.
Хотя правительство и утверждает, что свободный рынок – это зло, однако северокорейская элита весьма любит блага, которые может предоставить этот рынок. В распоряжении лидера КНДР Ким Чен Ына имеется семиэтажный дворец развлечений, оборудованный баром с системой караоке и мини-кинотеатром. На первом этаже располагается огромный бассейн с волновой установкой, где Ким любит плавать на доске, снабженной маленьким мотором. Когда в 2006 году Соединенные Штаты ввели санкции против Северной Кореи, целью этих санкций было как можно больнее ударить элиту. Было запрещено экспортировать в Северную Корею более шестидесяти категорий предметов роскоши, включая яхты, гидроциклы, гоночные автомобили, мотоциклы, DVD-плееры и телевизоры с диагональю более 29 дюймов. Больше никаких шелковых шарфов, дизайнерских авторучек, мехов и кожаных чемоданов. А именно эти вещи особенно любили Ким и элита его коммунистической партии. Согласно статистике продаж французской компании Hennessy, до введения санкций коньячный бюджет Кима мог составлять до 800 тысяч долларов в год.
Невозможно понять происходящее сегодня во многих беднейших регионах мира без понимания коммунизма – этого нового абсолютизма XX столетия. Идеи Маркса помогли создать систему, которая должна была принести человечеству благосостояние, гуманность и всеобщее равенство. Ленин и его коммунистическая партия вдохновлялись идеями Маркса, однако практика оказалась радикально непохожей на теорию. Большевистская революция 1917 году была кровавой драмой, лишенной малейших признаков гуманности. Равенство также было забыто, поскольку первое, что сделали Ленин и его окружение, – это создали новую элиту, во главе с партией большевиков. Они репрессировали и убивали не только политических противников коммунизма, но и других коммунистов, которые могли нести угрозу власти большевистской элиты. А еще более страшные трагедии были впереди, и они пришли сначала с гражданской войной, затем со сталинской коллективизацией и массовым террором, в ходе которого погибло до сорока миллионов человек.
Российский коммунизм был жестоким, репрессивным и кровавым, но не уникальным. Экономическая разруха и небывалые человеческие страдания были вполне типичны и для других коммунистических стран, например для Кампучии при красных кхмерах в 1970-е годы, для Китая и Северной Кореи. Во всех случаях коммунизм приводил к страшной диктатуре и повсеместному нарушению прав человека. Помимо бедствий и массовых убийств, все коммунистические режимы порождали различные виды экстрактивных институтов. Экономические институты, будь то с элементами рынка или без них, создавались для изъятия ресурсов у населения, прокламировали лютую ненависть к праву собственности и обычно приносили нищету вместо процветания. В случае с Советским Союзом, как мы видели в главе 5, коммунистическая система сначала способствовала быстрому росту, а затем дрогнула и привела к стагнации. В Китае при Мао и в Камбодже при красных кхмерах последствия оказались гораздо более разрушительными – там коммунистические экономические институты привели к экономическому краху и голоду.
Коммунистическую экономику поддерживали, в свою очередь, экстрактивные политические институты, которые концентрировали всю полноту власти в руках коммунистической партии и не предусматривали никаких ограничений для осуществления ее полномочий. Хотя по форме эти экстрактивные институты были иными, они все же влияли на жизнь людей примерно так же, как и экстрактивные институты Зимбабве и Сьерра-Леоне.
Царь-хлопок
Сорок пять процентов экспорта Узбекистана приходится на хлопок, и это делает последний самой важной сельскохозяйственной культурой страны. Это положение сохраняется с тех самых пор, как при распаде Советского Союза в 1991 году Узбекистан стал независимым государством. При советском коммунистическом режиме все сельскохозяйственные земли Узбекистана пребывали под контролем 2048 хозяйств, находящихся в собственности государства. После 1991 года эти хозяйства перестали существовать, а земля была заново размежевана. Но это не значило, что земледельцы могли теперь вести независимую хозяйственную деятельность – хлопок слишком много значил для правительства Ислама Каримова, первого президента Узбекистана (он до сих пор остается у власти). Напротив, были выпущены указания, определяющие, что именно земледельцы имеют право выращивать и сколько из выращенного они могут продавать. Хлопок был ценным экспортным продуктом, и производители получали за свой продукт лишь небольшую часть мировой рыночной цены, остальное забирало правительство. За такие деньги никто не стал бы добровольно выращивать хлопок, поэтому правительству пришлось прибегнуть к принуждению. Каждый фермер был обязан выделить 35 % своей земли под хлопок. Такой порядок создавал много проблем, и прежде всего сложности с техникой. К моменту обретения независимости около 40 % урожая убиралось при помощи хлопкоуборочных комбайнов. После 1991 года – и это неудивительно, если учесть систему принуждения, созданную режимом президента Каримова, – фермеры оказались совершенно не заинтересованы в том, чтобы покупать и ремонтировать комбайны. И Каримов нашел решение, гораздо более дешевое, чем комбайны: школьники.
Коробочки хлопка созревают и готовы к сбору в начале сентября, как раз в то время, когда узбекские школьники возвращаются с летних каникул. Каримов издал указ, согласно которому власти на местах направляют в школы разнарядку по сборщикам хлопка. В начале сентября школы пустеют, и два миллиона семьсот тысяч школьников (данные 2006 г.) отправляются на поля. Гульназ, мать двоих таких детей, так описывает происходящее:
«В начале каждого учебного года, примерно в начале сентября, занятия в школе прекращаются и вместо классов учеников отправляют на сбор хлопка. Согласия родителей никто не спрашивает. Они работают без выходных [в течение сезона сбора урожая]. Если по какой-то причине ребенка оставляют дома, учитель или классный руководитель приходит к нему домой и ругает родителей. Каждому ребенку устанавливают план сбора, от 20 до 60 килограммов в день, в зависимости от возраста. Если ребенку не удается выполнить план, то на следующее утро его резко критикуют перед всем классом».
Сезон сбора длится два месяца. Ребенку из сельской местности может иногда повезти, если хлопковое хозяйство, куда его направят, находится недалеко от его дома: тогда он может ночевать дома и ходить на работу пешком или ездить на автобусе. Городским детям приходится спать в загонах для скота или в мастерских – вместе с техникой и животными. Там нет ни туалетов, ни кухонь.
Главные бенефициары подобного принудительного труда – это политические элиты во главе с президентом Каримовым, который фактически является собственником всего узбекского хлопка. Предполагается, что детям платят за их труд, но это лишь условность: в 2006 году, когда мировая цена на хлопок составляла примерно 1,4 доллара за килограмм, детям платили около 0,03 доллара за дневную норму (от 20 до 60 кг). Около 75 % урожая хлопка теперь собирают дети. Весной школы закрываются, поскольку начинаются обязательные работы по прополке, очистке почвы и посадке хлопка.
Как такое могло случиться? Узбекистан, как и прочие советские социалистические республики, собирался после распада Советского Союза развивать рыночную экономику и строить демократию. Однако, как и в случае со многими другими советскими республиками, все пошло совсем не так. Президент Каримов, который сделал политическую карьеру в Коммунистической партии Советского Союза, получил пост первого секретаря в Узбекистане в очень удачный момент – в 1989 году, как раз в год падения Берлинской стены. Он быстро превратился в националиста и в декабре 1991 года при решающей поддержке служб безопасности выиграл первые в истории Узбекистана президентские выборы. Получив власть, он сломил независимую политическую оппозицию, и его оппоненты теперь в тюрьме или в эмиграции. В Узбекистане нет независимых средств массовой информации и запрещена деятельность любых неправительственных организаций. Апогей репрессий пришелся на 2005 год, когда 750, а возможно, и больше демонстрантов было расстреляно полицией и армией в Андижане.
При помощи сил безопасности и в условиях тотального контроля над средствами массовой информации Каримов провел референдум и увеличил срок своего президентства на пять лет, а в 2000 году был переизбран на новый семилетний срок, получив 91,2 % голосов. Его единственный конкурент на выборах заявил, что и сам проголосовал за Каримова! На президентских выборах 2007 года, которые во всем мире были признаны фальсифицированными, он получил 88 % голосов. Выборы в Узбекистане похожи на мероприятия, которые организовывал Иосиф Сталин в пору расцвета Советского Союза. Подобные выборы 1937 года были описаны корреспондентом The New York Times Гарольдом Дэнни, который процитировал в своем репортаже перевод из официозной газеты «Правда», дававшей картину напряжения и волнения на советских выборах:
«Пробило полночь. День двенадцатого декабря, день первых всеобщих, равных и прямых выборов в Верховный Совет, завершен. Скоро объявят результаты голосования. В комнате осталась только комиссия. Вокруг спокойно, торжественно горят лампы. Посреди всеобщего внимательного и напряженного ожидания председатель выполняет все необходимые формальности перед началом подсчета голосов – проверяет по списку, сколько было избирателей и сколько из них проголосовало, – результат 100 процентов. Сто процентов! Какие выборы, в какой стране и за какого кандидата показывали стопроцентную явку?
Теперь начинается главное. Волнуясь, председатель проверяет печати на ящиках. Затем их проверяют члены комиссии. Печати нетронуты, и теперь их срезают. Ящики открыты. Все спокойно. Они сидят, внимательные и серьезные, – те, кто наблюдает за выборами и проводит их. Теперь пришло время открывать конверты. Три члена комиссии берут ножницы. Председатель встает. Члены счетной комиссии держат наготове свои тетради. Первый конверт разрезан. Все глаза устремлены на него. Председатель достает два бюллетеня – белый [за кандидата Совета Союза] и голубой [за кандидата Совета национальностей] – и читает громко и четко: «Товарищ Сталин!» Внезапно вся торжественность пропадает. Все в комнате вскакивают и аплодируют радостно и неудержимо первому бюллетеню первых всеобщих тайных выборов в соответствии со сталинской Конституцией – бюллетеню с именем создателя Конституции!»
Подобная картина беспокойного ожидания была характерна и для переизбрания Каримова, способного ученика Сталина в деле репрессий и политического контроля. Выборы, которые он смог организовать, в своем сюрреализме соперничали со сталинскими.
Узбекистан Каримова – страна с крайне экстрактивными политическими и экономическими институтами. Примерно треть населения живет за порогом бедности, и средний годовой подушевой доход составляет около тысячи долларов. Однако не все показатели выглядят плохо. Например, по данным Мирового банка, в школу ходят сто процентов детей… если не считать сезона сбора хлопка. Грамотность также находится на высоком уровне, хотя режим не только контролирует все средства массовой информации, но также запрещает книги и осуществляет цензуру Интернета. И если большинство граждан страны получают лишь несколько центов в день за сбор хлопка, то семья Каримова и его приближенные – бывшие коммунистические функционеры, которые после 1991 года составили экономическую и политическую элиту Узбекистана, – баснословно обогатились. Экономические интересы семьи – зона ответственности дочери президента Гульнары Каримовой, которая, как предполагают некоторые, унаследует пост отца. В такой непрозрачной и закрытой государственной системе, как в Узбекистане, никто не знает точно, какие именно активы контролирует семья Каримова и сколько денег она аккумулировала, однако опыт американской компании Interspan показателен для понимания того, что произошло в узбекской экономике за два последних десятилетия. Хлопок – не единственная сельскохозяйственная культура Узбекистана, часть страны идеально подходит для культивирования чая, и Interspan решилась на инвестиции. К 2005 году компания контролировала свыше 30 % местного рынка чая, но потом у нее начались проблемы. Гульнара Каримова решила, что чайная промышленность выглядит экономически привлекательной. Вскоре сотрудники Interspan из числа местных жителей начали подвергаться преследованиям, арестам и даже пыткам. Работать стало невозможно, и в августе 2006 года компания ушла с рынка. Ее активы были поглощены быстро растущими структурами семьи Каримова, которые к тому моменту занимали 67 % рынка (начав с двух процентов всего двумя годами ранее).
Узбекистан во многом выглядит как реликт из прошлого, из забытых веков. Это страна, изнывающая под деспотической властью одной-единственной семьи и ее ближайшего окружения, с экономикой, построенной на принудительном труде – более того, на детском принудительном труде. Но на самом деле это не реликт, это часть современной мозаики сообществ, которые терпят крах под влиянием экстрактивных институтов, и, к несчастью, у Узбекистана много общего с другими бывшими советскими республиками, начиная с Армении и Азербайджана и до Киргизии, Таджикистана и Туркменистана. Узбекистан напоминает нам, что даже в XXI веке экстрактивные экономические и политические институты могут принимать бескомпромиссно экстрактивную форму.
Игровое поле с уклоном
В девяностые годы в Египте проходили реформы. С 1954 года, когда военный переворот сверг монархию, в Египте установился квазисоциалистический общественный строй и главную роль в экономике играло государство. Принадлежащие государству компании доминировали во многих секторах. С течением времени социалистическая риторика утихла, заработал рынок и начал развиваться частный сектор. И все же это был еще не инклюзивный рынок, а рынок, контролируемый государством и горсткой бизнесменов, связанных с Национально-демократической партией (НДП). Эта политическая партия была основана в 1978 году президентом Анваром Садатом, и при его преемнике Хосни Мубараке связь бизнеса с партией все больше укреплялась. Мубарак, который стал президентом в 1981 году после убийства Садата, правил страной вместе с НДП до февраля 2011 года, когда ему пришлось отказаться от власти в результате народных протестов и выступлений военных, что мы обсуждали во вступлении (стр. 1).
Основные представители бизнеса получали в правительстве ключевые должности по направлениям, соответствующим их экономическим интересам. Рашид Мохамед Рашид, бывший президент подразделения компании Unilever по Африке, Ближнему Востоку и Турции, стал министром внешней торговли и экономики; Мохамед Зохейр Вахид Гарана, владелец и исполнительный директор одной из крупнейших в Египте туристических компаний Garana Travel, стал министром по туризму; Амин Ахмед Мохамед Осман Абаза, основатель крупнейшей в Египте компании по экспорту хлопка Nile Cotton Trade Company, был назначен министром сельского хозяйства.
Во многих секторах экономики под давлением бизнесменов правительство ограничивало вход на рынок путем государственного регулирования. Среди таких секторов оказались массовые коммуникации, металлургия, автомобилестроение, производство алкогольных напитков и цементная промышленность. Каждый сектор был монополизирован, и высокие входные барьеры защищали связанных с политикой бизнесменов и компании. Крупные бизнесмены, близкие к политической элите, такие как Ахмед Езз (металлургия), семья Савирис (средства массовой информации, напитки и телекоммуникации) и Мохамед Носсейр (напитки и телекоммуникации), не только пользовались поддержкой государства, но и получали госзаказы и большие банковские кредиты, при этом им не приходилось предоставлять никаких гарантий в обеспечение этих кредитов. Ахмед Езз одновременно был и председателем компании Ezz Steel, крупнейшей в стране металлургической компании, производящей 70 % всей египетской стали, и высокопоставленным функционером НДП, председателем комитета по планированию бюджета. А кроме того, близким приятелем Гамаля Мубарака, одного из сыновей президента.
Египетские экономические реформы 90-х годов, вдохновленные международными финансовыми институтами и экономистами, были нацелены на освобождение рынка и снижение роли государства в экономике. Главной идеей подобных реформ всегда бывает приватизация активов, которыми владеет государство. Приватизация в Мексике (стр. 38–40) вместо того, чтобы увеличить конкуренцию, просто заменила государственные монополии частными, способствовав обогащению близких к политической элите бизнесменов, таких как Карлос Слим. То же самое случилось и в Египте. Бизнесмены, связанные с режимом, имели возможность оказывать значительное влияние на приватизационную программу, и в результате эта программа принесла выгоду только богатой бизнес-элите – «китам», как их называли в Египте. Ко времени начала приватизации экономика находилась под контролем тридцати двух таких «китов».
Одним из них был Ахмед Заят, глава Luxor Group. В 1996 году правительство решило приватизировать компанию Al Ahram (АВС), пивного монополиста в Египте. Предложение поступило от консорциума Египетской финансовой компании, который возглавлял застройщик Фарид Саад вместе с первой венчурной компанией Египта, основанной годом раньше. В консорциум входили Фуад Султан, бывший министр туризма, Мохамед Носсейр и Мохамед Рагаб, еще один видный бизнесмен. Эта группа имела хорошие связи в политических кругах, но, видимо, недостаточно хорошие. Ценовое предложение в 400 миллионов египетских фунтов было отклонено как слишком низкое.
У Заята связи оказались лучше. У него не было денег на покупку АВС, поэтому он выступил с планом, по изобретательности сравнимым со схемами Карлоса Слима. Акции ABC были впервые зарегистрированы на Лондонской фондовой бирже, и Luxor Group приобрела 74,9 % этих акций по цене 68,5 египетских фунтов за акцию. Три месяца спустя был проведено дробление акций в соотношении 2:1, и Luxor Group смогла продать их все по 52,5 фунта за акцию, получив 36 % чистой прибыли. В результате в следующем месяце Заят оказался в состоянии финансировать покупку АВС за 231 миллион фунтов. В это время АВС приносила около 41,3 миллиона египетских фунтов годовой прибыли и имела резерв наличности в сумме 93 миллиона египетских фунтов. Это была неплохая сделка.
В 1999 году ABC распространила свою монополию не только на пиво, но и на вино, купив недавно приватизированную национальную винную компанию-монополиста Gianaclis. Это была очень прибыльная компания, надежно защищенная пошлиной в 3000 %, которой облагались импортные вина; ее прибыль составляла 70 % от продаж. В 2002 г. монополия снова поменяла хозяина: Заят продал АВС компании Heineken за 1,3 миллиарда египетских фунтов. За пять лет – 563 % прибыли.
Но и Мохамед Носсейр не всегда оказывался в проигрыше. В 1993 году он купил приватизированную El Nasr Bottling Company, у которой была монополия на бутилирование и продажу кола-колы в Египте. Связи Носсейра с тогдашним министром государственного бизнеса Атефом Эбейдом позволили ему совершить эту покупку практически в отсутствие конкурентов. Два года спустя Носсейр продал компанию за сумму, более чем в три раза превышавшую стоимость покупки. В конце 90-х был еще один пример попыток привлечь частный сектор: приватизация египетской киноиндустрии. И вновь благодаря политическим связям лишь две семьи смогли участвовать в подаче коммерческих предложений и имели право владеть кинотеатрами – одной из них была семья Савирис.
Египет сегодня – бедная страна. Не столь бедная, как большинство стран к югу от него, в Черной Африке, но все же около 40 % египтян очень бедны и живут меньше чем на два доллара в день. Есть большая ирония в том, что, как мы видели ранее (стр. 61–62), в XIX веке именно в Египте была предпринята поначалу успешная попытка институциональных изменений и экономической модернизации: это было в правление Мухаммеда Али, который запустил процесс экстрактивного экономического роста, продолжавшегося вплоть до аннексии Египта Британской империей. За время британского правления зародился комплекс экстрактивных институтов, которые продолжали действовать и тогда, когда власть в 1954 году перешла к египетским военным. Наблюдался некоторый экономический рост, делались инвестиции в образование, но большинство населения практически не имело экономических возможностей, в то время как новая бизнес-элита получала прибыль благодаря связям с властью.
Эти экстрактивные экономические институты и в этом случае опирались на поддержку институтов политических. Президент Мубарак планировал основать собственную политическую династию и готовил своего сына Гамаля к роли преемника. Этому плану не суждено было осуществиться лишь благодаря падению режима Мубарака в начале 2011 года во время так называемой «арабской весны». Во времена Гамаля Абделя Насера, первого лидера Египта после революции 1952 года, в экономических институтах, казалось, можно было проследить некоторые черты инклюзивности: государство сделало более доступной систему образования и предоставило людям некоторые возможности, которых не было при предшествующем режиме короля Фарука. Но это был всего лишь очередной пример неустойчивости, возникающей при соединении экстрактивных политических институтов с определенной инклюзивностью экономических.
Неизбежным следствием, проявившимся в ходе правлении Мубарака, стало то, что экономические институты сделались более экстрактивными, и это отражало процесс перераспределения политической власти в стране. «Арабская весна» была в определенном смысле реакцией на этот процесс. И это верно не только для Египта, но и для Туниса. Три десятилетия экономического роста в Тунисе при экстрактивных политических институтах обернулись противоположностью, когда президент Бен Али и его семья стали все больше обогащаться за счет экономики страны.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.