Текст книги "Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты"

Еще один механизм, приводящий в действие порочный круг, – это повышение ставок в борьбе за власть. Экстрактивные институты порождают неограниченную власть и ведут к росту неравенства в доходах, а бенефициаром всех благ, которые приносит неограниченная власть, становится всякий, кому удалось встать во главе государства, так что возникают стимулы отчаянно бороться за власть и за доходы от нее, – именно это мы наблюдали на примере Рима и городов-государств майя. В свете вышесказанного не вызывает удивления, что экстрактивные институты, унаследованные многими африканскими странами от колониальных администраций, стали причиной борьбы за власть и гражданских войн. Эти конфликты не были похожи на английскую гражданскую войну или Славную революцию. Африканцы сражались не за реформы политических институтов, не за ограничения власти элит или создание плюралистической системы, а лишь за власть как таковую и возможность обогащения одной общественной группы за счет остальных. В Анголе, Бурунди, Чаде, Кот-д’Ивуаре, Демократической Республике Конго (Заире), Эфиопии, Либерии, Мозамбике, Нигерии, Руанде, Сомали, Судане, Уганде и, конечно же, в Сьерра-Леоне, как это будет рассмотрено более детально в следующей главе, такие конфликты вылились в череду кровавых гражданских войн и привели к краху экономики и беспрецедентным человеческим страданиям – а одновременно и к деградации государства.

От энкомьенды к земельным захватам

14 января 1993 года Рамиро де Леон Карпио был избран президентом Гватемалы. Министром финансов он назначил Ричарда Айткенхеда Кастильо, а министром развития – Рикардо Кастильо Синибальди. У всех троих политиков было нечто общее: все они были прямыми потомками испанских конкистадоров, прибывших в Гватемалу в начале XVI столетия. Предком де Леона был знаменитый Хуан де Леон Кардона, а оба Кастильо возводили свой род к Берналу Диасу де Кастильо, тому самому, что оставил нам одно из самых известных описаний завоевания Мексики. В награду за службу Фернан Кортес назначил Кастильо губернатором города Сантьяго-де-лос Кабальерос (ныне гватемальский город Антигуа).

И Кастильо, и Де Леон стали основателями династий, как и многие другие конкистадоры, например Педро де Альварадо. Гватемальский социолог Марта Касаус Арсу выявила 22 гватемальские семьи, связанные брачными узами еще с 26 семьями, не входящими в состав основной группы. Ее генеалогическое и политологическое исследование показало, что именно эти семьи контролируют экономическую и политическую жизнь Гватемалы с 1531 года. Даже при самом широком толковании того, какие именно семьи входят в состав элиты, общая численность этих семей не превышает 1 % населения страны (данные 1990-х годов).

В Сьерра-Леоне и большинстве стран Черной Африки порочный круг возник, когда экстрактивные институты, созданные колониальной администрацией, были унаследованы постколониальными правительствами. В Гватемале, как и почти повсюду в Центральной Америке, мы наблюдаем более простую, более явную разновидность порочного круга: те, кто держит в своих руках экономическую и политическую власть, выстраивают институты таким образом, чтобы эта власть принадлежала им и впредь. Такой тип порочного круга приводит к упрочению экстрактивных институтов, к закреплению власти в руках одной и той же элиты и дальнейшему отставанию страны.

Ко времени испанского завоевания Гватемала была густо населена, численность местного населения, принадлежавшего к народу майя, составляла, вероятно, около двух миллионов человек. Привезенные европейцами болезни и жестокая эксплуатация местного населения произвели здесь не меньшее опустошение, чем во всей остальной Америке. Указанной выше численности населения страна вновь достигла лишь к 1920-м годам.

Как и в остальных частях Испанской империи, коренное население было поставлено в зависимое положение по отношению к конкистадорам при помощи института энкомьенды.[47]47
  См. стр. 25.


[Закрыть] Как мы видели на примере колониальных Мексики и Перу, с энкомьендой были связаны и другие формы принудительного труда, в особенности repartimiento (распределение);[48]48
  См. стр. 31.


[Закрыть] этот институт в Гватемале именовался также мандамьенто (mandamiento – «приказ»). Элита, состоявшая из потомков конкистадоров и некоторых представителей коренного населения, не только получала выгоды от использования этих инструментов принудительного труда, но и контролировала и монополизировала торговлю с помощью гильдии купцов, называвшейся Торговое консульство (Consulado de Comercio).

Большинство населения Гватемалы жило высоко в горах, вдали от побережья. Высокие цены на транспортировку товаров тормозили развитие экспортной экономики, и поначалу земля не представляла собой особой ценности. Бо́льшая часть по-прежнему оставалась в руках индейцев, которые жили крупными общинными хозяйствами, так называемыми эхидо (ejidos). Оставшаяся часть земли была по большей части никем не занята, хотя номинально принадлежала правительству. Использование земли приносило меньше денег, чем регулирование и налогообложение торговли, сколь незначительны ни были объемы последней.

Так же как и в Мексике, гватемальская элита враждебно отнеслась к Кадисской конституции (стр. 28–32), и, так же как и в Мексике, это побудило ее объявить о независимости страны. После недолгого периода объединения страны с Мексикой и участия в Центрально-Американской федерации к власти в Гватемале пришел диктатор Рафаэль Каррера, правивший с 1839 по 1871 год. В эту эпоху потомки конкистадоров и элита из состава коренного населения поддерживали экстрактивные экономические институты колониальной эпохи практически в неизменном виде. Даже организация Торгового консульства после обретения независимости не изменилась. Хотя изначально это был институт королевской власти, он прекрасно чувствовал себя и при республиканском правлении. Так что провозглашение независимости оказалось просто переворотом, произведенным местной элитой, как это было и в Мексике. Эта элита продолжала использовать те же экстрактивные институты, от которых она получала так много выгод.

Забавно, что в этот период именно консульство отвечало за экономическое развитие страны. При этом, как и в колониальную эпоху, консульство преследовало свои собственные интересы, а вовсе не интересы государства. Одной из сфер его ответственности было развитие инфраструктуры, в частности портов и дорог, но, как и в Австро-Венгрии, и в России, и позже в Сьерра-Леоне, развитие инфраструктуры грозило привести к созидательному разрушению и дестабилизации привычной системы. Так что зачастую инфраструктурные проекты отвергались. Например, предлагалось построить порт в местечке Сучитепекес на тихоокеанском побережье. В то время удобные порты в Гватемале имелись только на побережье Карибского моря, и все они были под контролем Торгового консульства. Развитие тихоокеанского побережья было консульству совершенно не нужно, потому что новый порт существенно облегчил бы вывоз товаров из горных городов Масатенанго и Кесальтенанго и открыл доступ для этих товаров на различные рынки. А это могло подорвать монополию Консульства на международную торговлю.

В той же логике принимались и решения о строительстве дорог, за которые в масштабах страны отвечало все то же консульство. Вполне предсказуемым образом оно отказывалось от проектов, которые могли бы усилить конкурентов или угрожать в будущем его монополии. Требования улучшить дороги раздавались в основном на западе Гватемалы и в Кецальтенанго (регион Лос-Альтос). Но если бы от Лос-Альтоса до Сучитепекеса была построена хорошая дорога, это могло бы привести к возникновению местного класса торговцев, которые стали бы конкурентами для коммерсантов, действовавших под эгидой столичного консульства. Эта дорога так и не была построена.

В результате действий своей элиты Гватемала в середине XIX века словно бы застыла во времени, а между тем остальной мир быстро менялся. Эти изменения в конце концов настигли и Гватемалу. Стоимость транспортировки снизилась в результате технологического прогресса: появления паровой тяги, железных дорог и новых, более быстроходных судов. Кроме того, повышение доходов населения Западной Европы и Северной Америки создало массовый спрос на многие товары, которые Гватемала потенциально могла бы производить.

В начале XIX столетия из Гватемалы экспортировались в основном некоторые натуральные красители, такие как индиго и кошениль, но куда более перспективным обещало стать производство кофе. В Гватемале было много земель, подходящих для выращивания кофе, и его стали культивировать все больше – без всякой помощи консульства. С ростом мировых цен на кофе и расширением международной торговли кофейные прибыли должны были многократно увеличиться, и гватемальская элита всерьез заинтересовалась этой культурой. В 1871 году, после долгих лет правления, диктатор Каррера в конце концов был низложен группой людей, которые назвали себя либералами.

Смысл термина «либерализм» (liberalism) меняется со временем, но в XIX веке в США и Европе он был близок к значению современного слова «либертарианство» (libertarianism), описывающего концепцию свободы личности, ограничения полномочий правительства и свободной предпринимательской деятельности. Однако в Гватемале все обстояло иначе. Гватемальские «либералы», которых возглавлял сначала Мигель Гарсия, а после 1873 года – Хусто Руфино Барриос, вовсе не были «новыми людьми», движимыми либеральной идеей. По большей части это были члены все тех же привилегированных семей. Они сохранили экстрактивные политические институты, но предприняли масштабную перестройку экономики под экспорт кофе. Они даже распустили Торговое консульство – ну так ведь и экономические обстоятельства изменились. Теперь экстрактивные экономические институты были нацелены на производство и экспорт кофе.

Для выращивания кофе нужна земля и рабочая сила. Чтобы получить нужные земельные участки под кофе, «либералы» провели приватизацию (а на деле – просто захват) земли, получив в частную собственность участки, ранее находившиеся в общественном пользовании или принадлежавшую государству. Эти действия встретили сильное сопротивление, но, учитывая экстрактивные политические институты и степень концентрацию власти в Гватемале, элита в конце концов победила. В 1871–1883 годах почти миллион акров земли, по большей части находившейся в общинном пользовании у индейцев, а также в районах фронтира, перешел в руки элиты, и лишь после этого начался быстрый рост производства кофе. Целью было создание крупных плантаций. Приватизированные земли были проданы с аукциона, чаще всего покупателями были члены традиционной элиты и их близкие. Затем вся мощь государства, находящаяся в распоряжении «либералов», была брошена на обеспечение крупных землевладельцев достаточным количеством рабочей силы с помощью адаптации к новым условиям различных традиционных схем принудительного труда. В ноябре 1876 года президент Барриос разослал всем губернаторам Гватемалы следующее указание:

«Поскольку в стране есть значительные площади земли, которые для использования в сельском хозяйстве нуждаются в большом количестве работников, в настоящее время остающихся за пределами общего движения к развитию продуктивных элементов нации, вам следует оказать всемерную поддержку экспорту сельскохозяйственной продукции. [Для этого] от индейских поселений, имеющихся в вашей юрисдикции, надлежит обеспечить в пользу владельцев финкас [ферм] то количество работников, которое им необходимо, будь то пятьдесят или сто».

Репартимьенто, то есть насильственная мобилизация рабочей силы, так и не была отменена после получения независимости, но теперь подобная практика получила новую форму. Правила репартимьенто были закреплены в Указе № 177, который гласил, что работодатель может запросить у правительства (и получить от него) до 60 батраков на 15 дней, если его земля находится в том же департаменте, где они живут, и на 30 дней, если она находится за его пределами. Запрос может быть сделан вновь и вновь, если этого желает работодатель. Батраки отправлялись на работу принудительно, если не могли показать в своей персональной рабочей книжке (она называлась libreta – «книжечка») запись о том, что они недавно и с должным качеством выполнили эту повинность.

Либрету были обязаны носить с собой все сельские жители. В ней было указано не только имя предыдущего работодателя данного батрака, но и содержались сведения о его долгах: множество сельскохозяйственных рабочих оставались должны своим работодателям, а должник не мог покинуть своего хозяина без разрешения последнего. Указ № 177 прямо определял, что единственный путь избежать репартимьенто – это доказать, что ты в настоящий момент должен работодателю.

На работников началась настоящая охота. В дополнение к Указу были приняты также многочисленные законы о бродяжничестве, и любой, кто не мог доказать, что у него есть работа, немедленно отправлялся на принудительные работы либо на дорожном строительстве, либо на плантациях. Как и в Южной Африке XIX–XX веков, земельная политика в Гватемале после 1871 года была направлена на подрыв традиционной экономики коренного населения, чтобы заставить его работать за низкую плату. Практика репартимьенто продолжалась до 1920-х годов, система рабочих книжек и пакет законов о бродяжничестве оставались в силе до 1945 года, когда Гватемала испытала первое легкое дуновение ветра демократии.

И до 1871 года, и после гватемальская элита управляла страной с помощью вооруженных формирований. Эта практика продолжалась и тогда, когда кофейный бум пошел на спад. Хорхе Убико, официально занимавший пост президента в 1931–1944 годах, на самом деле правил дольше. Убико победил на президентских выборах 1931 года, на которых ему не противостоял ни один кандидат от оппозиции, потому что никто не осмелился выставить свою кандидатуру. Убико тоже не одобрял перемен, которые могли бы запустить созидательное разрушение и которые угрожали бы и его политической власти, и доходам – его и его приближенных. Иными словами, Хорхе Убико противился развитию промышленности по тем же причинам, что и Франц I в Австро-Венгрии, и Николай I в России: от промышленного пролетариата одни проблемы. В своей законодательной деятельности, беспрецедентной по ее параноидально-репрессивной направленности, Убико запретил даже использование таких слов, как obreros (рабочие), sindicatos (профсоюзы) и huelgas (забастовки). За любое из них можно было загреметь за решетку. Однако, хотя пост президента занимал Убико, реальные рычаги власти были в руках элиты.

Оппозиция режиму впервые громко заявила о себе в 1944 году, в авангарде протестов были университетские студенты. Народное недовольство все возрастало, и 24 июня 311 человек (большинство из них принадлежали к элите) подписали «Меморандум 311», в котором объявили режим низложенным. Первого июля Убико сложил с себя полномочия. В 1945 году начался период демократического правления, но он оказался довольно кратким и закончился в 1954-м переворотом и кровавой гражданской войной. В следующий раз Гватемала увидела демократический режим только после 1986 года.

Испанские конкистадоры не испытывали колебаний и угрызений совести, создавая экстрактивную политическую и экономическую систему. Собственно, ради этого они и проделали столь долгий путь в Новый Свет. Большинство институтов, которые они создавали, рассматривались как временные установления. Например, энкомьенда считалась временной мерой, призванной получить нужное количество рабочей силы. У конкистадоров не было планов построить систему, которая сможет просуществовать еще четыреста лет, и созданные ими институты за время своего существования претерпели значительные изменения, но лишь одно осталось неизменным – экстрактивная природа этих институтов. Менялись формы извлечения доходов, но не экстрактивная сущность институтов и формирования элит. Энкомьенда, репартимьенто и монополия на внешнюю торговлю – все эти инструменты предопределили появление системы рабочих книжек и земельных захватов. А большинство индейцев майя продолжали работать за гроши, лишенные образования, элементарных прав и социального обеспечения.

В Гватемале, как и в большинстве стран Центральной Америки, экстрактивные политические институты по типичной схеме порочного круга поддерживали существование аналогичных экономических институтов, а те, в свою очередь, вновь становились базой для экстрактивных политических институтов и укрепления власти одной и той же элиты.

От раба к Джиму Кроу

В Гватемале экстрактивные институты просуществовали с колониальной эпохи до нашего времени, а власть при этом сохранялась в руках одной и той же элиты. Любые изменения в институтах происходили в результате изменения экономических условий, как это было с захватами лучших земель в годы кофейного бума. Столь же экстрактивными были и институты южных штатов США до гражданской войны. Экономические и политические решения были сосредоточены в руках элиты южан – владельцев плантаций и рабовладельческих хозяйств. У рабов не было ни политических, ни экономических прав. В сущности, у них не было никаких прав вообще.

Поскольку на Юге господствовали экстрактивные экономические и политические институты, он уже к середине XIX века был ощутимо беднее Севера. На Юге была слабо развита промышленность и сравнительно мало средств инвестировалось в инфраструктуру. В 1860 года объем промышленного производства всех южных штатов вместе взятых был меньше, чем объем производства одной Пенсильвании, Нью-Йорка или Массачусетса. Только 9 % населения Юга жили в городах – против 35 % в северо-западных штатах. Плотность железнодорожной сети (в милях путей на площадь) на Севере была в три раза выше, чем в южных штатах. Соотношение плотности каналов было примерно таким же.

На карте 18 (стр. 352), показывающей распространение рабства, показана доля рабов в населении отдельных графств США по состоянию на 1840 год. С первого взгляда видно, что рабство концентрируется в основном на Юге, где в некоторых графствах, в частности расположенных по берегам Миссисипи, процент рабов достигает 95 % от населения. На карте 19 (стр. 353) можно увидеть последствия такого положения вещей – долю рабочей силы, занятой в мануфактурном производстве в 1880 году. Хотя по меркам XX века она невелика везде, тем не менее разница между Севером и Югом заметна сразу. В большинстве регионов Северо-Востока в промышленном производстве занято более 10 % всех работников. На Юге же, особенно в областях с большой концентрацией рабов, это значение близко к нулю.

Карта 18. Число рабов в графствах США в 1840 г.

Южные штаты не гнались за технологическими новинками даже в тех областях экономики, в которых они специализировались: с 1837 по 1859 год количество патентов, связанных с выращиванием кукурузы и пшеницы, в среднем составляло 12 и 10 в год соответственно. И в среднем всего один патент в год выдавался за изобретения, касающиеся наиболее важной для Юга культуры – хлопка. Не было никаких признаков того, что в обозримом будущем на Юг придут индустриализация и экономический рост. Однако вслед за поражением в гражданской войне последовали фундаментальные экономические и политические реформы. Рабство было отменено, черные мужчины получили избирательные права.

Карта 19. Число фабричных рабочих в США в 1880 г.

Эти важные перемены, казалось бы, должны открыть дорогу для радикальной трансформации экстрактивных институтов южных штатов в инклюзивные, поставить Юг на путь экономического процветания. Но – еще одна иллюстрация действия порочного круга – ничего этого не произошло. Вместо рабства экстрактивные институты приняли другую форму – так называемых «законов Джима Кроу». Прозвище «Джим Кроу» – это нарицательное обозначение чернокожего бедняка, взятое из песенки начала XIX века «Прыгай, Джим Кроу», эстрадного номера, где белый актер с вымазанным сажей лицом в сатирическом виде изображал негра. Песенка дала название целому пакету сегрегационных законов, принятых на Юге после окончания гражданской войны и периода Реконструкции. Они оставались в силе в течение почти целого столетия, пока не были отменены в ходе еще одной волны реформ, связанной с движением за гражданские права середины XX века. И все это время черное население было исключено из политической жизни и подвергалось разного рода давлению. Плантаторский тип сельского хозяйства, основанный на эксплуатации дешевой, малообразованной рабочей силы, никуда не делся, а уровень доходов в южных штатах продолжил падение по отношению к среднему по США. Порочный круг экстрактивных институтов оказался сильнее, чем многие тогда могли себе представить.

Причина того, что траектория политического и экономического развития Юга не изменилась даже после того, как рабство было отменено, а черные мужчины получили право голоса, состояла в том, что политический вес черного населения и степень его экономической независимости были чрезвычайно низки. Южане-плантаторы проиграли войну, но выиграли мир. Они все еще были организованной силой, и земля по-прежнему была в их руках. Во время войны освобожденным рабам обещали по 40 акров земли и мула в придачу, когда рабство падет, причем некоторые из них эту землю даже успели получить в ходе знаменитой кампании генерала Уильяма Шермана. Но в 1865 году президент Эндрю Джонсон аннулировал распоряжения Шермана, и долгожданная раздача участков так и не состоялась. В ходе дебатов в Конгрессе по этому поводу конгрессмен Джордж Вашингтон Джулиан прозорливо заметил: «И что толку было в акте Конгресса по отмене рабства, если старая сельскохозяйственная основа аристократической власти осталась на своем месте?»

Социолог Джонатан Уинер провел исследование устойчивости плантаторской элиты в пяти графствах «черного пояса» на юге Алабамы, где производится лучший хлопок. Проследив истории некоторых семей по данным переписей США и отобрав из них те, чья недвижимость стоила не менее 10 000 долларов, он обнаружил, что из 236 членов плантаторской элиты на 1859 год 101 человек входил в эту элиту и в 1870 году. Что интересно, этот «показатель устойчивости» мало отличается от того, что можно было наблюдать в предвоенный период: из 236 самых богатых плантаторов в 1850 году только 110 остались таковыми десять лет спустя. Тем не менее из 25 плантаторов, владевших самыми большими земельными участками в 1870 году, 18 (72 %) входили в число семей элиты и в 1860-м, а 16 были в числе элиты и в 1850 году. Хотя во время гражданской войны погибло 600 000 человек, плантаторов среди жертв было мало. По закону, написанному плантаторами в интересах плантаторов, на каждых 20 рабов в хозяйстве один член семьи рабовладельцев освобождался от военной службы. Пока сотни тысяч людей умирали на полях сражений за плантаторскую экономику южных штатов, большинство крупных землевладельцев и их сыновья всю войну просидели на своих террасах и таким образом обеспечили сохранение этой самой плантаторской экономики.

После окончания войны влиятельные плантаторы, под чьим контролем по-прежнему оставалась бо́льшая часть земли, сумели восстановить и свой контроль над рабочей силой. Хотя экономический институт рабства был отменен, в развитии Юга ясно прослеживается линия преемственности от этого института к плантаторскому земледелию, по-прежнему требовавшему дешевой рабочей силы. Эта экономическая система поддерживалась разными средствами, включая контроль над местной политической системой и прямое насилие. В результате, по словам афроамериканского историка Уильяма Дюбуа, Юг превратился «в вооруженный лагерь по запугиванию черного населения».

В 1865 году законодательное собрание штата Алабама приняло «Черный кодекс». Это была серьезная репрессивная мера по отношению к чернокожей рабочей силе. Как и гватемальский Указ № 177, «Черный кодекс» Алабамы включал законы о бродяжничестве и о «переманивании» работников. Это документ был принят, чтобы снизить мобильность рабочей силы и уменьшить конкуренцию на рынке труда, он гарантировал, что плантаторы Юга будут и дальше иметь в своем распоряжении необходимое количество низкооплачиваемых работников. Последовавший за гражданской войной период, известный как Реконструкция Юга, продолжался с 1865 по 1877 год. Политики-северяне, опираясь на армию, инициировали ряд реформ в южных штатах, однако организованное сопротивление элиты южан, которая оказывала поддержку так называемым «избавителям», выступавшим за освобождение Юга, не позволило демонтировать старую систему.

На президентских выборах 1877 года кандидат Резерфорд Хейз отчаянно нуждался в голосах южан в коллегии выборщиков – эта коллегия (существующая и до сих пор), согласно Конституции США, представляет собой центральное звено системы непрямых президентских выборов (формально граждане США отдают свои голоса за конкретного кандидата в президенты не напрямую, а выбирая выборщиков, которые уже затем выбирают президента в ходе голосования в коллегии). В обмен на поддержку коллегии выборщиков южане потребовали от Хейза обещания, что он выведет из южных штатов войска северян и предоставит Юг самому себе. Хейз согласился, получил поддержку Юга, стал президентом и вывел из южных штатов федеральные войска.

Время после 1877 года – это период настоящего возрождения довоенной плантаторской элиты. Частью Реконструкции было введение новых подушных налогов с избирателей и теста на грамотность как условия получения избирательного права, и это практически полностью закрыло доступ к этому праву как для бывших рабов, так и для беднейших слоев белого населения. Эти меры привели к желаемому результату: на Юге установился однопартийный режим во главе с правящей Демократической партией, а реальная власть сконцентрировалась в руках плантаторской элиты.

Одним из следствий «законов Джима Кроу» стало появление школ «только для цветных», и, как и можно было ожидать, уровень образования в них был хуже. Штат Алабама специально ради этих школ в 1901 году переписал свою конституцию. Поразительно, что статья 256 конституции Алабамы до сих пор гласит:

«Обязанностью законодательного органа является учреждение и содержание системы публичных школ, распределение средств среди этих школ, разделение школ на заведения для белых и цветных детей. Законодательный орган должен учредить, организовать и поддерживать либеральную систему публичных школ по всему штату в интересах детей в возрасте с семи до двадцати одного года.

Средства на публичные школы должны распределяться графствам в пропорции, соответствующей числу детей школьного возраста в этих графствах, а по школам округов и небольших городов в пределах графств распределяться таким образом, чтобы обеспечить, насколько это практически возможно, обучение в течение одинакового срока в каждой школе округа или города. Для белых и цветных детей должны быть устроены отдельные школы, и никаким детям одной расы не следует позволять посещать школу другой расы».

Поправка по исключению статьи 256 из конституции Алабамы была с незначительным перевесом голосов отклонена законодательным собранием штата в 2004 году.

Лишение гражданских прав, законы о бродяжничестве, в частности «Черный кодекс» Алабамы, различные законы Джима Кроу и действия ку-клукс-клана, которые зачастую финансировались и поддерживались элитой, превратили послевоенный Юг в настоящее царство апартеида, где черные и белые проживали свою жизнь отдельно друг от друга. Как и в Южной Африке, целью этих законов и их правоприменительной практики был контроль над черным населением и рабочей силой.

Политики-южане в Вашингтоне также работали над сохранением экстрактивных институтов Юга. В частности, они обеспечивали гарантии того, что не будут одобрены такие федеральные проекты общественных работ, которые могли бы поставить под удар контроль элиты над черной рабочей силой. Как следствие всего этого, Юг вступил в XX век с необразованным, преимущественно сельским населением, с отсталыми технологиями, которые все еще требовали большого объема ручного труда и огромного количества лошадей, при этом механические устройства практически не использовались. Хотя доля городского населения и росла, но темпы этого роста сильно отставали от темпов Севера. Например, в 1900 году лишь 13,5 % населения Юга жило в городах, в то время как на северо-востоке страны доля городского населения составляла 60 %.

В целом экстрактивные институты в южных штатах США опирались на власть землевладельческой элиты, на плантаторское земледелие и низкооплачиваемую, малообразованную рабочую силу. Эти институты были поколеблены лишь после Второй мировой войны, а окончательно обрушились только после того, как движение за гражданские права уничтожило политическую систему, которая служила им основой. И лишь после отказа от этой системы в 1950–1960 годах Юг начал медленно приближаться по экономическим показателям к Северу.

История американского Юга демонстрирует еще одну, весьма устойчивую черту порочного круга: как и в Гватемале, плантаторская элита южан оставалась у власти, а структура экономических и политических институтов обеспечивала сохранение власти в ее руках. Но в США, в отличие от Гватемалы, подобная система начала испытывать серьезные проблемы после поражения в гражданской войне, которая окончилась отменой рабства и уничтожила полное, закрепленное законом неучастие чернокожего населения в политической жизни. Однако поскольку плантаторская элита продолжала контролировать огромный земельный фонд и была по-прежнему хорошо организована, она смогла выстроить на месте рабства новую систему институтов – законы Джима Кроу, помогавшие ей иным путем достичь тех же самых целей. Порочный круг показал себя куда более сильным фактором, чем многие, включая президента Авраама Линкольна, могли себе представить.

Порочный круг возникает, когда экстрактивные политические институты порождают аналогичные экономические институты, а последние, в свою очередь, становятся базой для первых – ведь экономическое могущество всегда можно конвертировать во власть. Когда «сказка про 40 акров и мула» исчезла из повестки дня, экономическое могущество плантаторской элиты Юга осталось незыблемым. И, как это ни грустно – хотя и вполне ожидаемо, – в положении черного населения Юга и экономическом положении южных штатов в целом ничего не изменилось.