Текст книги "Тайны Парижа. Том 1"

XXIV

– Сударь, – сказал один из посетителей, раскланиваясь с Арманом и садясь в кресло, которое ему предложил хозяин, – один из моих друзей, г-н Альфред Добрэ, товарищ биржевого маклера, имел честь, как я узнал, встретиться с вами сегодня ночью на балу в Опере.

– Да, – ответил Арман.

– Вы дали ему свою визитную карточку, не правда ли?

И молодой человек протянул Арману ту самую карточку, которую тот накануне бросил в лицо человека, получившего удар веером.

– Отлично, господа, – сказал Арман, – я знаю, зачем вы пришли. Такие люди, как мы, понимают друг друга с полуслова.

Молодые люди поклонились, и один из них сказал:

– Наш друг, г-н Альфред Добрэ, хочет, чтобы это дело выяснилось как можно скорее.

– Я к вашим услугам, господа.

– Завтра утром, например?

– Превосходно!

– В Лесу, в семь часов, у ворот Дофина.

– Хорошо. Какое оружие вы выбираете?

– Шпаги, если вы ничего не имеете против этого.

Арман поклонился и проводил секундантов своего противника с изумительной вежливостью. Но не успели они выйти за дверь, как новое лицо появилось в гостиной. Это был старый ворчун Иов, живший при Армане скорее в качестве наставника, чем управляющего.

«Ты отвечаешь мне за его жизнь!» – сказал ему полковник, поручая ему надзор за сыном.

Вид у Иова был мрачный; брови его были нахмурены, и он от нетерпения крутил свои седые усы:

– Господин Арман, – сказал он, – здесь происходит что-то необыкновенное?

– В чем дело, мой добрый Иов?

– Кто эти господа?

– А тебе какое дело?

– А, догадываюсь: у вас дуэль.

– Ну так что ж!

– Однако, черт возьми! Я этого не хочу! – вскричал ворчун.

Арман расхохотался.

– Это почему? – спросил он.

– Почему?.. Да просто потому, что я обещал вашему отцу…

– Что такое ты ему обещал?

– Что вы будете здравы и невредимы…

– Кто же сказал тебе, что я буду убит на этой дуэли?

– Но ведь она первая… – проворчал растерявшийся старик.

– Всегда и во всем нужно начало.

– Нет, нет, господин Арман, вы не будете драться… Драться буду я, старик Иов… Ах, черт возьми! Пусть-ка явятся эти молодые господа. Я был старшим вахмистром гусарского полка, вот что!

– А когда у тебя бывали дуэли, то ты посылал других драться за себя?

– Черт возьми! – пробормотал ворчун, озадаченный этим ироническим вопросом.

– Вместо того, чтобы отчаиваться, – сказал Арман, – принеси-ка лучше рапиры; я немного набью себе руку.

Действительно, Арман два часа фехтовал со своим старым профессором; затем вечером он приказал подать себе лошадь и уехал в Лес, написав перед отъездом одному из своих друзей, что он рассчитывает на его услуги на следующее утро.

Во время его отсутствия старый солдат раз двадцать собирался пойти к полковнику и рассказать ему все, но колебался при мысли, что последний, разрешив сыну драться, перенесет в это время страшные муки.

– Я буду его секундантом, – ворчал Иов, – и, клянусь Богом, если с ним случится несчастье… то я убью всех: и противника, и секундантов.

Арман вернулся домой, еще пофехтовал с час, пообедал, лег в постель и тотчас же заснул крепким сном юности. Ему снова снилась белокурая домино. Он спал до тех пор, пока его друг, явившийся в шесть часов утра, не разбудил его.

– Ну же, – сказал он ему, – вставай и расскажи мне, в чем дело.

Арман рассказал своему другу ночное приключение с мельчайшими подробностями.

– Очень хорошо, – сказал друг, – и в то же время глупо.

– Почему?

– Потому, что ты никогда не увидишь женщины, из-за которой дерешься.

– Ах, замолчи! – вскричал Арман. – Ты сведешь меня сума.

– Увидишь.

Разговор молодых людей был прерван приходом Иова. Ворчун был одет в длинный голубой сюртук, застегнутый до подбородка, с красной ленточкой в петлице. Он нес под мышкой две шпаги, завернутые в зеленую саржу. Шапка его была надвинута набок с ухарством военного человека. Иов ни на шутку решился быть секундантом.

– Господин Арман, – сказал он, – уже половина седьмого. Съехаться назначено в семь часов. Кто едет в первый раз на дуэль, тот должен прибыть первым на место.

Арман оделся в несколько секунд.

Иов распорядился уже, чтобы заложили карету. Арман сел в нее со своими двумя секундантами. Через десять минут они доехали до ворот Дофина и начали ждать противников, которые не замедлили явиться.

Пока секунданты вымеряли расстояние и бросали жребий насчет шпаг, Арман и его противник имели время разглядеть друг друга. Противник Армана был высокий молодой человек, лет двадцати девяти или тридцати, смуглый и худощавый, и Арман подумал, что накануне он был, вероятно, немного пьян, потому что, судя по наружности и по манерам, он не походил на человека, способного оскорбить женщину.

– Сударь, – сказал Альфред Добрэ, скрещивая свою шпагу со шпагой Армана, – у вашей Дульцинеи прелестные ручки, но она делает из них плохое употребление.

– Извините, сударь, – ответил Арман, парируя удар, – дама, о которой вы говорите, совсем не моя Дульцинея.

– Во всяком случае, она не жена и не сестра ваша, – возразил Добрэ, нанося ловкий удар.

– Конечно, нет, – возразил Арман, отразив удар и вместе с тем слегка коснувшись руки противника.

Старый Иов, заметив на рубашке Добрэ несколько капель крови, вскрикнул и сказал:

– Довольно, господа, довольно!

– Хорошо, – согласился Добрэ, – хотя вы забыли, сударь, что оскорблен был я и, следовательно, моим секундантам, а не вам принадлежит право объявить честь мою удовлетворенной.

– Истинная правда, сударь, истинная правда, – пробурчал старый солдат, закусывая усы, и прибавил про себя: «Черт возьми, ребенок отважен, но его могли убить, потому что его противник дерется лучше его».

Молодые люди подали друг другу руки.

– Милостивый государь, – сказал Добрэ, – сделайте милость, назовите мне ту особу, которая так ловко наносит удары веером.

– Не могу…

– Черт возьми! Значит, это тайна…

– Такая же для меня, как и для вас: я не знаю ее.

– Как! – вскричал Добрэ. – Вы деретесь за женщину, которой не знаете?

– Я надеялся узнать, кто она, – скромно ответил Арман.

Рану Добрэ перевязали; к счастью, она оказалась легкой. Противники снова пожали друг другу руки, и Арман вернулся в Шальо.

Первой дуэлью гордятся так же, как первым любовным свиданием, и Арман чувствовал себя, возвращаясь домой, точно он вырос на целый вершок. Но радость его была непродолжительна. Как любят все таинственное и неизвестное, так и он полюбил белокурую домино, бывшую причиной его первой дуэли.

Самым отрадным чувством для человека, ставящего на карту жизнь ради любимой женщины, – это думать о ней.

Арман вспомнил ее слова: «Где я могу получить сведения о вас?» Он надеялся, что белокурая домино пришлет или приедет сама узнать о результатах дуэли. Он ждал этого с нетерпением, и каждый раз, когда раздавался звонок в подъезде, он вздрагивал от ожидания. Но большая половина дня уже прошла, а никто не являлся.

Тогда Арманом овладело лихорадочное нетерпение, и он начал обвинять домино в неблагодарности и вместо того, чтобы забыть эту женщину, еще сильнее полюбил ее; действительно, страсть растет, когда ее не разделяет предмет любви. Пробило два часа пополудни. Молодой человек не выдержал:

«Ах, – мысленно воскликнул он, – если бы мне пришлось даже перевернуть вверх дном Париж, я все-таки найду ее!»

Вдруг раздался звонок. Арман бросился к окну, выходящему на маленький дворик, и увидал посыльного, обыкновенно стоявшего на углу улицы, где жил Арман. В руке у посыльного было письмо.

– Это от нее, от нее! – прошептал Арман, догадавшись по выбору посыльного, что незнакомка светская женщина, не желающая скомпрометировать себя.

Он бегом спустился вниз, совершенно забыв, что для благовоспитанного человека неприлично бежать навстречу слуге.

У посыльного был добродушный и наивный вид овернца.

– Господин Арман? – спросил он.

– Я самый.

– Вам письмо.

Он подал молодому человеку маленький конвертик, распространявший тонкий запах каких-то особенных духов и запечатанный печатью с изображением ливретки, лежащей в характерной позе охотничьих собак, взгляд которой, обращенный на хозяина, как бы говорил: «Я послушна и предана».

Арман схватил письмо, но, прежде чем распечатать его, спросил посыльного:

– От кого письмо?

– Не знаю, – ответил тот с придурковатым видом.

– Кто же вам дал его?

– Слуга.

– Где?

– На мосту Конкордии.

Овернец ушел, прежде чем Арман успел задать ему новый вопрос.

Арман прошел в курильную и только здесь решился распечатать письмо.

XXV

Сердце Армана билось так сильно в то время, когда он держал в руке письмо, что он не сразу распечатал его. Он несколько раз перевернул конверт, стараясь угадать содержание письма по почерку. По надушенной английской бумаге, на которой оно было написано, можно было догадаться, что это послание от женщины; буквы были удлиненные и написанные твердой рукой и, по-видимому, без малейшего волнения. Наконец Арман распечатал письмо и прочитал следующие строки:

«Мой милый рыцарь!

Человек, который, подобно вам, защищает неизвестную ему, замаскированную женщину И рыцарски дерется за нее, по всей вероятности, начитался романов. Вероятно, вы знакомы с рассказом «Тринадцать» Бальзака и, конечно, не забыли Генриха Марзая, который однажды вечером увидал на бульваре карету, сел в нее и был отвезен, с завязанными глазами, к «девушке с золотыми глазами»… У меня нет «золотых глаз», но я тоже блондинка, как и она, и если вы желаете услышать благодарность от той, честь которой вы защищали, и получить награду, которую заслужили благодаря вашему прекрасному поступку сегодня утром, то будьте вечером около одиннадцати часов на бульваре между улицами Тэбу и Гельдер: там вы увидите карету и сядете в нее; рядом с вами сядет человек и завяжет вам глаза»…

Письмо было без подписи.

Арман на минуту задумался, потом вскричал:

– Пойду… Пойду… если бы даже мне суждено было погибнуть.

Он с лихорадочным нетерпением ждал, когда кончится день, и считал часы и минуты; как только наступил вечер, молодой человек, чтобы убить те четыре часа, которые отделяли его от свидания, отправился в Итальянскую оперу и бросал рассеянные взгляды на все ложи, как будто надеялся увидеть прелестное создание, которое в продолжение двух дней всецело владело им.

В одной из лож авансцены он заметил блондинку, невысокого роста, ослепительной красоты, и вздрогнул… Уж не она ли таинственная домино? У той были такие же золотистые волосы, такой же стан, такие же маленькие белые ручки, но это было все, что он заметил у домино, и было бы слишком смело решить, что женщина, на которую Арман смотрел теперь, и та, которую он видел замаскированной, одно и то же лицо. Притом невозможно было бы предположить, что та, которая назначила ему таинственное свидание, явилась тоже в Итальянскую оперу в ожидании назначенного часа.

Во время антракта Арман вышел в коридор и начал рассматривать в круглое окошечко ложи молодую женщину, которая явилась на представление совершенно одна. Она была так прекрасна, что он страстно желал, чтобы это оказалась именно она. Дама повернулась и заметила Армана; но выражение ее лица не изменилось, и она не выразила ни малейшего удивления; она видела в Армане просто незнакомца, каких много ежедневно встречает молодая и красивая женщина.

– Это не «она», – прошептал он разочарованный.

Молодой человек, тот самый, который утром был секундантом у Армана, случайно находился в фойе. Арман взял его под руку и спросил его, указывая на блондинку:

– Не знаешь ли ты, кто это?

– Знаю, – утвердительно кивнул тот головою.

– Как ее зовут?

– Баронесса де Сент-Люс.

– Как странно, – сказал Арман, – она очень похожа на мою оперную домино. Тот же рост, тот же цвет волос, те же ямочки на руках.

– В таком случае тем хуже!

– Почему «тем хуже»?

– Потому, что ты в нее влюбишься.

– Ну, так в чем же тут несчастье?

– Да вот в этом-то самом. Госпожа де Сент-Люс женщина, которую опасно любить. Арман удивился.

– Друг мой, – продолжал молодой человек, – маленькая баронесса, как ее называют, одна из тех женщин, которые, на первый взгляд, живут на земле, не утратив ни одной из небесных добродетелей, одно из тех эфирных созданий, которые не коснулись грязи нашей планеты и ангельская душа которых постоянно витает в пространстве.

– Ну и что же?

– Однако, друг мой, в свете, где она играет роль царицы, рассказывают шепотом странные вещи…

Арман с изумлением взглянул на своего собеседника.

– Баронесса вышла замуж двадцати лет, – продолжал рассказчик, – за влюбленного в нее старика. Он был красив и, как говорят, принадлежал к числу людей, жизнь которых была продолжительным триумфом; он был ужасом мужей и утешителем всех женщин, которые искали родственную душу. Он даже выработал в отношениях с этими слабыми созданиями особую странную теорию; когда он женился на мадемуазель Берт де Болье, в свете наивно говорили: «У этого человека в жизни столько жертв, что он не гарантировал свою жизнь от несчастья, несмотря на свои пятьдесят лет».

– Черт возьми! – вскричал Арман. – Это мне кажется парадоксом.

– Хорошо! К концу шестого месяца старый барон сделался рабом, через год жена отодвинула его на задний план, как обыкновенно поступают со старыми фамильными портретами. Теперь же он находится в положении древних невольников, которые теряют даже человеческое достоинство.

– Стало быть, – спросил Арман, – госпожа де Сент-Люс упала во мнении света?

– Нисколько; она никогда не давала серьезного повода к сплетням. Но…

– А! Есть и «но»…

– Да. Никто никогда не слыхал ни об одной интриге маленькой баронессы. Однако в том свете, где она вращается, случились два происшествия, с которыми, не знаю, справедливо или нет, общественное мнение связало и ее имя.

Друг сел на скамью в фойе, как человек, приготовившийся рассказать длинную историю.

– Послушаем, – сказал Арман, – любопытство которого было в высшей степени возбуждено.

– В прошлом году, – продолжал рассказчик, – молодой маркиз де П… очень увивался около нее, хотя у него был соперник, виконт Ральф О… ирландец, очень красивый, страшно богатый и бывший в это время в большой моде. Баронесса улыбалась им обоим совершенно одинаково, так что нельзя было сказать, чтобы одному из них она отдавала предпочтение. Баронесса живет в конце Вавилонской улицы, в отеле, сады которого доходят до бульвара Инвалидов. Садовая, калитка выходит на бульвар. Однажды ночью, в январе, нашли в двадцати шагах от этой калитки труп виконта Ральфа… У него оказались три раны, нанесенные шпагой. Что касается убийцы, или, вернее, противника, то последний скрылся. Но странное совпадение! В ту же самую ночь маркиз де П… в своем кабинете пустил себе пулю в лоб.

– Да, странно, – сказал Арман, – точно глава из романа.

– Впрочем, – продолжал рассказчик, – садовая калитка оказалась запертой, и госпожа де Сент-Люс, по-видимому, была непричастна к этому двойному несчастью; много болтали об этом странном совпадении, а злоречивые языки утверждали, что маркиз и виконт дрались из-за нее, и маркиз, терзаемый угрызениями совести, лишил себя жизни. Три месяца спустя, на балу в турецком посольстве, госпожа де Сент-Люс обратила на себя внимание молодого молдаванского князя, который был прекрасен, как день, и богаче самого набоба. Молдаванин страстно влюбился в госпожу де Сент-Люс; он следовал за нею на все балы, на концерты, в Лес, в Лонгшан, словом, повсюду… Баронесса оставалась холодна к изъявлению его чувств и постоянно отказывала красивому князю в разрешении явиться в ее салон. Однако однажды вечером молдаванин, переодевшись, имел дерзость проникнуть к ней, так как баронесса давала маскированный бал…

– И что же случилось? – спросил Арман.

– Баронесса узнала его, несмотря на громадную бороду чародея, и весьма ласково приняла его, но когда князь выходил от нее и садился в карету, ему был нанесен удар кинжалом. Его люди заметили это только по приезде домой. Их господин умер, сказав, что его ударил незнакомец, почти так же, как Равальяк – Генриха IV, то есть вскочив на подножку. После этого, дорогой мой, – добавил рассказчик, – думай, как хочешь, о госпоже де Сент-Люс, но позволь дать тебе совет: если ты влюбишься в нее, то найми почтовую карету и уезжай. Эта женщина внушает любовь, которая приносит несчастье.

Молодые люди вернулись в залу, и Арман навел лорнет на ложу баронессы и начал пристально смотреть на нее, чтобы привлечь ее внимание, но баронесса даже не вздрогнула.

– Это не она, – решил он, – впрочем, я это узнаю.

Арман простился со своим другом и отправился на бульвар, на место, назначенное в анонимной записке. Пробило полночь. Классический фиакр старого времени ждал на шоссе в равном расстоянии от улиц Тэбу и Гельдер. Арман заметил, что карета была не наемная и, проходя мимо нее, крикнул:

– Кучер, вы заняты?

– От полуночи до утра, – ответил возница, бросая вокруг себя испытующий взгляд.

– А! Дружище, – спросил Арман вполголоса, – так ты занят?

– Как вас зовут?

– Арман.

– В таком случае нет, – ответил возница.

В то же время стекло в дверце опустилось, дверца открылась, и Арман увидел в карете замаскированного человека. Он влез и сел. Замаскированный человек молча завязал ему глаза, и карета покатила по бульвару. Арман не мог определить, сколько времени продолжалось это таинственное путешествие; только по стуку кареты он понял, что выехал из Парижа и едет по шоссе, и рассчитал, когда карета остановилась, что он проехал, по всей вероятности, около трех лье.

Замаскированный человек вышел из кареты первый и подал Арману руку, чтобы помочь ему выйти.

– Следуйте за мной, сударь, – сказал он. – Но если вам дорога жизнь, не пытайтесь снять повязку, иначе я вас убью.

– Хорошо, – ответил Арман. – Идите, я последую за вами.

Он услыхал скрип засова и дверного ключа, затем почувствовал под ногами песок, которым обыкновенно посыпают садовые дорожки; таким образом он прошел шагов сорок, причем все время его вел, держа за руку, человек в маске. Затем Арман услышал, как отворилась другая дверь, и спутник его сказал ему:

– Поднимитесь на десять ступеней.

Арман поднялся и почувствовал, что под ногами у него ковер. Тогда спутник посадил его на диван.

– Снимите повязку, – сказал он ему.

Арман повиновался и с любопытством осмотрелся вокруг; он был поражен. Он находился в прекрасном будуаре, обитом шелковой материей пепельного цвета, кокетливо и изысканно меблированном и слабо освещенном висячей лампой с абажуром из китайской бумаги. Картины современных мастеров украшали стены, громадные лакированные жардиньерки с разнообразными цветами стояли в амбразурах окон, закрытых двойными решетчатыми ставнями и плотными занавесками.

Арман остался один; замаскированный человек успел скрыться в то время, как он снимал повязку. В будуаре царило благоухание, обещавшее таинственное наслаждение, которое овладело всеми чувствами отважного молодого человека; глаза его с нетерпением смотрели на находившуюся перед ним дверь, в которую, как ему казалось, должна была войти фея этого очаровательного жилища.

Действительно, дверь почти тотчас же отворилась, и наш герой почувствовал, как вся кровь прилила у него к сердцу. Белокурая домино вошла на цыпочках и направилась к Арману. Она была замаскирована, как и на балу в Опере, и костюм ее остался без малейшей перемены. Арма-ном внезапно овладела робость, когда он увидал предмет своих грез. Дивное создание протянуло ему руку и только сказало: «Благодарю».

Незнакомка намекала на утреннюю дуэль.

Арман поднес ее руку к губам и с восторгом крепко поцеловал ее.

– Я вас люблю… – прошептал он.

Под атласной маской снова раздался легкий смех, который он однажды уже слышал.

– Вы сумасшедший, – сказала ему незнакомка, – очаровательный сумасшедший, рисковавший своею жизнью из-за пустяков. Но, я думаю, вы больше этого не сделаете; вы должны мне это обещать…

Голос домино был ласков и убедителен, и, слушая ее, Арман испытывал приятное ощущение. Но когда он снова начал покрывать поцелуями ее руку, домино тихо выдернула ее и сказала:

– Я вас пригласила сюда, чтобы поблагодарить, а не для того, чтобы выслушивать признание в любви, мой милый рыцарь.

– Но я вас люблю… – страстно повторил Арман.

– Возможно, но, хотя вы и доказали мне это сегодня утром, я все еще вам не верю.

И домино прибавила, улыбаясь:

– Я была сегодня утром в Лесу, в двадцати шагах от места поединка, в карете, за группой деревьев. Я видела все…, и очень боялась.

– Неужели? – вскричал Арман, обрадовавшись, как ребенок.

– Правда.

Молодые люди иногда, несмотря на свою робость, проявляют удивительную самонадеянность: Арман в этот момент служил ярким тому доказательством.

– Так вы меня любите? – спросил он.

Такой прямой и неожиданный вопрос, казалось, смутил домино.

– Не знаю, – ответила она просто, – однако вполне естественно, что я беспокоилась за вас.