Текст книги "Тайны Парижа. Том 1"

XIII

Вот что случилось.

Накануне вечером капитан Гектор Лемблен вернулся в замок Рювиньи около одиннадцати часов. Дама в черной перчатке давно уже удалилась в свои комнаты, оставив записку, которую Жермен должен был передать капитану. Последний застал камердинера у камина в большой гостиной, развалившегося с небрежностью помещика, только что вернувшегося с продолжительной охоты.

Со времени исчезновения миллиона появление Жермена каждый раз производило неприятное впечатление на капитана. Но этому человеку была известна его тайна, а потому он распоряжался капитаном как убийца своею жертвой, и страх мешал Гектору Лемблену открыто высказывать свое отвращение к лакею. Жермен не стал дожидаться, пока капитан хоть единым словом выразит ему свое неудовольствие по поводу того, что лакей уселся в кресло, грея ноги на решетке камина, точно хозяин дома. Он протянул ему записку от мнимой дочери генерала, раздушенную и тщательно сложенную, один вид которой заставил сердце Гектора забиться.

Записка гласила:

«Вы понимаете волнение, которое я испытываю при мысли об опасности, грозящей вам завтра.

У меня нет сил увидеть вас ранее, чем вы вернетесь ко мне победителем. Я заперлась у себя, а мои пожелания будут сопутствовать вам; если правда, что любовь дает победу, то вы повергнете к своим ногам того несчастного, который оскорбил меня. Сожгите записку и положитесь на Господа Бога».

Этих нескольких строк было достаточно, чтобы вернуть капитану энергию и мужество прежних лет. По мере того, как он ее читал, стан его выпрямлялся все более и более, а взгляд метал искры; казалось, капитан помолодел лет на десять.

Жермен, вечный насмешник, украдкой следил за происшедшей метаморфозой. Когда капитан от радости забыл, что он в комнате не один и дошел в своем ликовании до того, что с увлечением поцеловал записку и, бережно сложив, спрятал ее у себя на груди, камердинер не удержался и вскрикнул пронзительно и резко:

– Браво! Превосходно! Совсем как в театре Порт-Сен-Мартена, в драме г-на Деннери, выкроенной из английского романа. Я видел ее сам…

Изумленный и смущенный капитан обернулся. Жермен продолжал:

– Честное слово! Мы, кажется, вернулись к доброму старому времени подпоручика Лемблена. Это чудесно!

– Замолчи! – сердито прикрикнул на него капитан.

– Что? – продолжал Жермен. – Если не мне, так кому же и говорить вам правду в глаза?

Несмотря на то, что капитан топал в бешенстве ногами и бросал грозные взгляды, лакей продолжал:

– Говоря по чести, я считал вас способным на большие глупости, но та, которую вы совершите завтра, превосходит даже мои ожидания.

– О какой глупости ты говоришь?

– Да о вашей дуэли!

– Как! Разве тебе и это известно.

– Неужели же вы думаете, что я разыгрываю роль почтового ящика, не интересуясь содержанием посланий, которые мне доверяют? Бумага была прозрачная… можно было прочесть насквозь.

– Негодяй!

– Вот тебе на! Зачем вы меня оскорбляете, когда я хочу подать вам совет?

– Совет?

– Да, и к тому же превосходный!

– Говори! – крикнул капитан, будучи не в силах вынести нахального взгляда своего лакея.

– Мой совет таков: вы давно уже плохо спите по ночам… если вы послушаетесь меня, то проспите завтра до позднего утра.

– Ты с ума сошел!

– Нисколько.

– А моя дуэль?

– Я и советую вам спать подольше, имея в виду вашу дуэль.

В глазах капитана мелькнула ненависть.

– Нет, никогда! – воскликнул он. – Я ненавижу этого человека и хочу убить его…

– Чтобы доставить удовольствие «той даме», не правда ли?

– По ее приказанию.

– Гм!

– Я сказал: по ее приказанию, – повторил Гектор Лемблен.

– А! Вот оно что! Но постойте, – продолжал Жермен, – будем последовательны, дорогой барин.

– Я последователен.

– Нисколько. Вы хотите убить того молодого человека?

– Да.

– Зачем?

– Затем, что я его ненавижу.

– И потому, что «та дама» его любит…

– Ты ошибаешься…

– Неужели!

– Она его ненавидит так же, как и я.

– По крайней мере, она так говорит…

– А что она говорит, то правда.

– Ну, пусть будет по-вашему, – сказал с видом недоверия Жермен, – а что, если вместо того, чтобы убить его, он убьет вас?..

– Так что ж.

– Как что? Тогда он женится на ней.

– О, никогда! – вскричал капитан вне себя с загоревшимися от гнева глазами.

– Ну, это мы увидим!

Слова Жермена произвели сильное впечатление на капитана. Он задумался и замолчал.

– Отлично! – наконец воскликнул он. – Еще одним основанием более, чтобы убить его!

Жермен промолчал и только постукивал пальцами о мраморный камин, рассеянно поглядывая на потолок гостиной.

– В котором часу господин капитан отправляется завтра? – спросил он.

– Ровно в семь.

– Прикажете мне отправиться с вами?

– Конечно.

– А вы захватите с собою оружие?

– Да, пару шпаг.

Камердинер оглядел своего барина с головы до ног.

– Прежде-то вы ловко владели оружием, но теперь оно, пожалуй, у вас заржавело… а ваш противник молод…

Капитан пожал плечами и, повернувшись к Жермену спиной, пошел спать. Но камердинер последовал за ним.

– Я помню, – заметил он, – что состою в услужении у господина капитана, и если господин капитан отказывается от моих советов, то, по крайней мере, он не откажется от моих услуг.

Жермен помог капитану раздеться, уложил его в постель, зажег алебастровый ночник, поставил его на столик, потушил свечи на камине и сделал вид, что хочет уйти.

– Ты разбудишь меня в шесть часов, – приказал капитан.

– О, это лишнее!

– Лишнее?

– Если господин капитан поразмыслит о том, что я ему сказал, то, я уверен, он не сомкнет глаз всю ночь.

После этого дерзкого замечания Жермен вышел из комнаты. Однако лакей был прав: Гектор Лемблен не мог заснуть ни на минуту. Как лезвие отравленного кинжала, речи Жермена проникли в самую глубину его души. Не играла ли им Дама в черной перчатке, как то утверждал лакей, и действительно ли она ненавидела незнакомца, чья шпага встретится завтра с его шпагой?

На рассвете Жермен вошел в комнату капитана и застал его уже одетым и погруженным в писание какой-то бумаги, точно он желал привыкнуть к грозившей ему опасности. Капитан хотел было спросить камердинера о чем-то, но Жермен ответил ему грубо:

– Ей-богу же, мне надоело предупреждать вас обо всем и давать советы на свою же голову. Я поклялся не вмешиваться больше в ваши дела. Вы хотели драться, так идемте.

– Понятно, я хочу драться, но…

– А если соперник убьет вас?

«О, – гордо сказал про себя капитан, кровь которого закипела при слове „соперник“, – я принадлежал к обществу „Друзей шпаги“, а члена этого страшного когда-то общества убить не так-то легко!"

Капитан тщательно оделся, точно военный, готовящийся к сражению. Он надел светло-серые широкие брюки и синий сюртук и застегнул его на все пуговицы; к шести с половиной часам капитан был уже совершенно готов. Ровно в семь он в сопровождении Жермена вышел из замка; лакей нес под мышкой пару шпаг. Они прошли площадку и направились по тропинке, которая спускалась с утеса к месту поединка. Дорогой Жермен был мрачен и все время шел впереди. Он, казалось, хотел избежать объяснений со своим барином. Но когда им оставалось пройти каких-нибудь сотню шагов до назначенного места, которое не было им видно за выступом скалы, Жермен обернулся и спросил капитана:

– Простите, дорогой господин капитан, мне хочется задать вам вопрос. Вы позволите?

– Спрашивай.

– Сделали ли вы завещание?

– Да.

– Когда?

– Сегодня утром.

– В таком случае, – заметил Жермен, – бесполезно спрашивать, кто ваш единственный наследник: это «она»!

– Да.

– О, какая прекрасная и нелепая вещь – любовь! – пробормотал Жермен.

И, видя, что капитан нахмурил брови, он продолжал:

– А все-таки было бы лучше, если бы вы послушались меня и убили бы этого юношу, а то в один прекрасный день он может, чего доброго, оказаться счастливым обладателем замка Рювиньи.

Капитан позеленел. Он хотел что-то ответить, но у него сжалось горло.

– Боже мой! – наивно заметил Жермен. – Ведь подобные вещи случались на свете… и даже нередко… По завещанию все оставляется обыкновенно любимой женщине, дерутся с тем, кого она предпочла вам; тот убивает вас, как барана, затем женится на ней и мирно поселяется в вашем доме.

– О, замолчи, замолчи, демон! – прохрипел капитан нетвердым голосом. – Ты клевещешь на самую благородную из женщин.

Жермен не ответил ни слова и продолжал путь, насвистывая какой-то мотив. Через несколько минут они поднялись на возвышенность, откуда с расстояния двух– или трехсот шагов можно было видеть дерево, у подножия которого должен был произойти поединок.

– Эге! – воскликнул Жермен. – Мне кажется, кто-то сидит под деревом. Должно быть, это он.

Капитан, до тех пор бледный как полотно, вдруг побагровел, почувствовав, как вся кровь прилила у него к сердцу. Он пошел быстрее, желая как можно скорее сразиться, но, однако, Жермен опередил его и, не дойдя десяти шагов до дерева, остановился в изумлении. Около дерева сидел не Арман, а старик с седой бородой, согбенный под тяжестью жизни; одни только глаза его блестели силой и отвагой.

Так как Жермен не сам относил накануне записку Дамы в черной перчатке полковнику, то и не мог узнать его.

Однако это был полковник, постаревший в эти три или четыре года лет на десять, – полковник Леон, которого капитан Гектор Лемблен не видал со времени последнего собрания общества «Друзей шпаги». Капитан не узнал его скачала и, думая, что полковник явился сюда случайно, спросил его:

– Прошу прощения, сударь, но не проходил ли мимо этого дерева молодой человек?

Полковник встал и поднял с земли какой-то длинный и тонкий предмет, завернутый в зеленую саржу; увидав это, Гектор Лемблен вздрогнул; полковник Леон взглянул на вопрошавшего.

Гектор Лемблен, бывший блестящий офицер, счастливый супруг Марты де Шатенэ, – увы! – также изменился. Его волосы почти совершенно поседели, спина согнулась, лицо вытянулось и приобрело цвет пергамента. Он состарился лет на двадцать, и если бы полковник не получил таинственной записки, то, без сомнения, не узнал бы его.

Пока полковник вместо того, чтобы ответить, вставал и поднимал лежавший на земле предмет, завязанный в зеленую материю, в котором опытный глаз мог сразу узнать две шпаги, капитан внимательно всматривался в своего собеседника, точно пораженный каким-то отдаленным сходством.

– Извините, – спросил он, – вы, по всей вероятности, секундант?

Полковник молча, со вниманием, продолжал смотреть на Гектора Лемблена.

– Однако, милостивый государь, – нетерпеливо воскликнул последний, – ответите ли вы мне?

– Кажется, годы меня сильно изменили, господин Гектор Лемблен, – произнес старик голосом, сухой и насмешливый тон которого привел капитана в смущение.

– Боже мой! Этот голос! – воскликнул тот, отступая назад. – Но кто же вы?

– Человек, который устроил твое счастье, капитан Лемблен, – ответил старик дрожащим голосом, – который спас тебя от военного суда и дал тебе в жены любимую женщину.

– Полковник! – вскричал Гектор, узнав наконец страшного председателя общества «Друзей шпаги».

– Да, полковник, сына которого ты пришел убить, негодяй!

Капитан отшатнулся.

– Вашего сына! – пробормотал он. – Его! Человека, которого я ненавижу!..

– А! Ты ненавидишь его! – загремел полковник насмешливым и в то же время страшным голосом. – А! Тебе нужна его жизнь! Ну, так ты не получишь ее… я… я, согбенный годами старец, я, рука которого трясется, а глаза потухают, я снова верну свою юность и отвагу, чтобы убить тебя!

И не успел окончательно растерявшийся капитан ответить и вызвать старика на объяснения, как полковник Леон проворно развязал чехол, выхватил шпагу, швырнул ее к ногам Гектора Лемблена, с ловкостью и проворством юноши замахнулся другой, описал ею круг и воскликнул:

– Ну же, начнем, милостивый государь, начнем!

– Но, полковник… – пробормотал Гектор.

– Здесь нет никакого полковника, а есть только человек, которому нужна твоя кровь, потому что ты осмелился угрожать его сыну, единственному существу, которое он любит на земле.

И так как капитан, по-видимому, колебался принять вызов, полковник сделал шаг вперед и хлестнул его кнутом по лицу. От боли и стыда Гектор Лемблен вскрикнул и схватил шпагу, валявшуюся у его ног.

– Эге! – шепнул ему на ухо Жермен. – Быть отцу на свадьбе, жить ему в Рювиньи в сезон охоты.

Камердинер, не посвященный во все тайны Дамы в черной перчатке, решил про себя, что присутствие полковника вместо сына было результатом какого-нибудь ловкого маневра его госпожи, а потому почтительно отошел на несколько шагов в сторону со словами:

– Она положительно молодец… да и я наговорил достаточно своему простаку барину, чтобы лишить его последней капли хладнокровия, и он, как цыпленок, даст проколоть себя. Эх, бедняга!

Жермен был прав. Его слова лишили капитана последнего рассудка. Он поверил низкой выдумке лакея, что Дама в черной перчатке и сын полковника находятся в связи. Вне себя от бешенства, он бросился на полковника, ничего не видя перед собою. Однако, как ни был стар и немощен полковник, он был все прежний искусный фехтовальщик и не мог считаться ничтожным противником.

Ему стоило только скрестить шпагу с Гектором Лембленом, чтобы вполне овладеть собою. Он спокойно встретил стремительный натиск капитана и ловко отпарировал его бешеные и наносимые зря удары, затем мало-помалу утомил его и перешел сам в наступление, и когда его противник неосторожно повернулся к нему всей грудью, он вытянул руку и пронзил его насквозь… Капитан упал, даже не вскрикнув.

Но он был еще жив и обводил вокруг себя блуждающим взором, а изо рта у него хлынула струя крови. Жермен бросился к своему господину, поднял его и посадил на тот самый камень, на котором в ожидании их прибытия сидел полковник. Он смотрел на свою жертву с внимательностью хирурга и шепотом сказал Жермену, который хотел было вытащить шпагу.

– Этот человек скоро умрет; но если не вытаскивать шпаги, то он может прожить еще несколько часов. Унесите его: говорить он не в силах, но, если понадобится, объявит свою последнюю волю письменно.

И старик, на несколько минут превратившийся в прежнего неумолимого полковника Леона, поднял шпагу противника, сунул ее себе под мышку и спокойно направился к своей вилле, надеясь застать своего дорогого сына еще в постели погруженным в глубокий сон благодаря наркотику, который он так ловко подсыпал ему накануне вечером в вино.

Полковник, однако, ошибся. Пока он возвращался на виллу, Арман выходил оттуда. Молодой человек, спеша к месту поединка, где ему не суждено было встретить противника, направился лесом, в то время как его отец возвращался другой дорогой…

Жермен тем временем нес на руках в замок Рювиньи своего умирающего господина.

XIV

В это утро майор Арлев и Дама в черной перчатке ходили взад и вперед на площадке перед замком Рювиньи. Молодая женщина, заслонив глаза рукой от солнца, с нетерпением всматривалась в белеющую извилистую тропинку, которая вилась по краю утеса: по этой самой тропинке два часа назад капитан в сопровождении Жермена отправился на поединок.

– Что, ничего не видно? – спросила она.

– Почем знать? – возразил майор. – Арман, может быть, явился на поединок!

– О, я ручаюсь в противном! Этот человек, у которого в жизни единственная неизменная привязанность – сын, сумеет помешать дуэли.

– Я что-то не совсем это понимаю! – заметил майор.

– Вы не понимаете, почему я, заставив капитана вызвать этого юношу на дуэль, устроила дело так, что он не может явиться? Одно из двух: или полковник запрет сына, дав ему какое-нибудь усыпляющее, и спокойно останется караулить его, или, в порыве любви и родительской гордости, пока сын спит, забыв, что время бежит, явится вместо него. В первом случае капитан вернется сюда в отчаянии и ярости, так как он не знает ни имени, ни места жительства Армана. На этот случай, – добавила она, – я выдумала рассказ, который будто бы сообщил мне Жермен; этот рассказ касается некоторых событий, произошедших в замке. Если капитан, несмотря на слабость, упадок духа и угрызения совести, вынесет этот последний удар, то я скажу, что Бог покинул меня.

– А во втором случае? – спросил майор Арлев.

– Если полковник будет драться вместо сына, то один из двух неминуемо погибнет. Вам известно, что им обоим не мешает искупить свои грехи. Если полковник убьет Гектора Лемблена, то Господь, неумолимым орудием которого являюсь я, явит свое милосердие капитану, избавив его от новых страданий.

– А если он убьет полковника?

– В таком случае Арман через несколько часов явится сюда, горя желанием отомстить за своего отца… И тогда, – прибавила она, улыбаясь своей загадочной и злой улыбкой, – я позабочусь о развязке.

Произнеся последние слова, Дама в черной перчатке, вскрикнув, протянула руку по направлению к тропинке.

– Смотрите, – воскликнула она, – смотрите! У вас хорошее зрение: мне кажется, что это они!

Майор взглянул в указанном направлении.

– Я вижу только одного человека, – сказал он. – Но он несет на себе, как кажется, какую-то тяжесть.

Молодая женщина вздрогнула.

– Ах, если его убили, – проговорила она, – то Жермен несет его труп!

Она ушла в замок и через минуту вернулась на площадку с подзорной трубой.

– Да, это действительно Жермен, – подтвердила она. – Жермен, несущий труп или, по крайней мере, тяжелораненого человека.

Губы ее искривила злая улыбка.

– Если он только ранен, – проговорила она, задумавшись, – то я берусь приготовить ему страшную агонию.

Молодая женщина и майор ждали в беспокойстве приближения Жермена. Вскоре последний показался на площадке. Он действительно нес на плечах умирающего капитана, у которого, не переставая, лила кровь горлом, а из раны сочилась каплями; однако он не потерял сознания и обводил вокруг взором, выражавшим бесконечное страдание.

Дама в черной перчатке придала своему лицу выражение живейшего огорчения; майор помог Жермену внести раненого в замок. Жермен направился было в комнату своего господина.

– Нет, нет, – остановила его Дама в черной перчатке. – Не туда… а вот сюда!

Она сама отперла дверь комнаты с темной обивкой, где теперь поселилась и где умерла Марта де Шатенэ, бывшая баронесса де Флар-Рювиньи.

Раненого уложили на широкую постель с витыми колоннами, на бок, так как шпага пронзила его тело насквозь; Жермен, исполняя предписание полковника, посоветовал не вытаскивать ее. Затем майор Арлев – человек, сведущий в хирургии, – внимательно осмотрел капитана, исследовал рану и, наклонившись к Даме в черной перчатке, шепнул ей:

– Если вынуть шпагу, он умрет тотчас же.

– А если ее не трогать?

– Он может прожить до вечера.

– Потеряет он сознание?

– Нет.

Она отошла от постели, отвела Жермена в сторону и отдала ему вполголоса какое-то приказание. Жермен вышел.

В это время майор приготовлял для раненого питье, и капитан жадно выпил несколько глотков. Потом молодая женщина и граф Арлев сели у изголовья постели, не сказав ни слова. Несчастный капитан делал невероятные усилия, пытаясь заговорить, но это ему не удавалось; его глаза устремились на молодую женщину с выражением любви и такой безнадежности, которую невозможно описать. Это был взгляд грешника, увидевшего рай, но куда ему, к сожалению, не дано войти.

– Ах, бедный капитан; – сказала Дама в черной перчатке, взглянув на него холодным взором, уже не раз пугавшим умирающего. – У меня было предчувствие сегодня ночью.

Раненый пошевелился. Она продолжала:

– Мне явилась ваша жена… как и прежде, в белом платье, на шее у нее был рубец…

При этих словах раненый, в безграничном ужасе, хотел было привстать и заговорить. Но в эту минуту в соседней комнате раздался сильный шум, послышались чьи-то поспешные шаги и раздался голос Жермена:

– Сударь, куда вы идете, куда вы идете?

– Я хочу видеть, – ответил чей-то голос, – человека, который вызвал меня на дуэль… Я опоздал на поединок… но не по своей вине… И вот я пришел… чтобы драться…

– Это Арман, – заметила Дама в черной перчатке, делая знак майору Арлеву, который немедленно вышел, оставив дверь полуоткрытой, конечно, с целью, чтобы весь разговор явственно долетел до ушей раненого.

Действительно, это был Арман, который, не встретив никого на месте поединка и не понимая, откуда взялась кровь, замеченная им на камне, бегом бросился в замок Рювиньи и примчался, едва переводя дух от усталости.

При звуке голоса молодого человека, судорога исказила и без того обезображенное страданиями лицо капитана, который попытался еще раз приподняться, но безуспешно. Жермен между тем продолжал беседу в соседней комнате:

– Сударь, я не могу пропустить вас… это невозможно.

– О, я пройду, я пройду, говорю вам.

Молодой человек, вероятно, рванулся к двери, стараясь оттолкнуть Жермена, который схватил его за руку. Вдруг на пороге показался майор.

– Не входите сюда, милостивый государь, не входите, – остановил он Армана.

– Но он сочтет меня за труса! – кричал Арман.

– Ладно, – насмешливо сказал Жермен, – если вы хотите выслушать меня, то я скажу вам, что порядочный человек не должен драться с тем, кого вы ищете…

Эти слова долетели через отворенную дверь до раненого, и на губах Дамы в черной перчатке, которая пристально всматривалась в него, появилась улыбка, испугавшая капитана больше, нежели слова Жермена. В его мозгу блеснул пока еще неясный свет… Он не понял, что в течение двух недель он был главным действующим лицом и вместе с тем жертвой кровавой трагедии, которая должна была кончиться с его смертью. Улыбка этой женщины, любимой им с горячностью отчаяния, была для него откровением.

Между тем в соседней комнате разговор продолжался, и майор Арлев повелительным и громким голосом, присушим всем добрым старикам, говорил Арману:

– Выслушайте сначала его, милостивый государь, выслушайте, а затем входите!

– Хорошо! – согласился молодой человек, ровно ничего не понимавший. – Я вас слушаю.

Жермен продолжал:

– Знаете ли вы, кто этот человек, с которым вы должны были драться.

– Нет, – ответил Арман.

– Это капитан Гектор Лемблен. Муж госпожи Марты де Шатенэ, по первому браку жены генерала барона де Рювиньи, которому принадлежал этот самый замок.

– Какое мне до этого дело?

– О, подождите!..

Жермен помолчал с минуту. Затем продолжал:

– Сударь, я был камердинером капитана и поступил к нему на службу два года назад. Капитан любил свою жену безгранично, а жена прямо-таки обожала его. Они жили душа в душу, а так как госпожа Лемблен наследовала состояние своего первого мужа, который был страшно богат, то вам будет понятно, каким образом у него оказалось теперь двести тысяч ливров годового дохода.

– Дальше? – проговорил Арман с плохо сдерживаемым нетерпением.

– Месяцев пятнадцать тому назад капитан слетел однажды с лошади, раскроил себе лоб, и его принесли в замок окровавленного и бесчувственного. Ночью у него открылся бред. Госпожа де Рювиньи ухаживала за ним. Когда я вошел утром в комнату, барыня была совершенно расстроена. Должно быть, какая-нибудь ужасная тайна вырвалась у капитана во время бреда…

Жермен остановился, заметив, что сын полковника с любопытством следит за его рассказом. А в соседней комнате Дама в черной перчатке смотрела инквизиторским взглядом на капитана, зубы у которого стучали от страха; ужасные физические страдания, казалось, заглушались нравственными мучениями, еще более ужасными. Жермен продолжал:

– С этого самого дня на барыню, до тех пор счастливейшую из женщин, напала безысходная тоска. Тщетно капитан, который быстро поправился, расспрашивал ее о причине ее грусти, тщетно осыпал ее ласками: она отказывалась от его ухаживаний и хранила зловещее молчание.

Месяца два спустя капитан уехал на неделю в Париж. В его отсутствие барыня перерыла все ящики его письменного стола, который он всегда тщательно запирал; она приказала мне взломать замки. В столе хранились бумаги.

Барин вернулся как раз в этот вечер. Барыня рано легла в постель, сказавшись больной. Капитан вошел в ее комнату и в ужасе отшатнулся, до такой степени она была бледна и измождена. Я стоял позади него, но она повелительным жестом приказала мне выйти и сказала мужу:

«Я должна переговорить с вами, капитан…»

– Черт возьми! – простодушно продолжал Жермен. – Лакеи всегда любопытны; я проскользнул в уборную, откуда мог все слышать и видеть. Вот что произошло. Госпожа Лемблен бросила на своего супруга уничтожающий взгляд и сказала:

«Капитан, я удивляюсь, как вы могли спать хоть одну ночь спокойно в этом замке… Замок принадлежал моему покойному мужу, генералу, которого вы заставили убить пять лет назад в Марселе, чтобы иметь возможность жениться на мне и наследовать, таким образом, его состояние».

Капитан вскрикнул.

«О, – возразила она, – не отрицайте этого! Уже два месяца назад, после вашего падения с лошади, в бреду, вы проговорились о вашем преступлении, но я все еще колебалась и не верила. Теперь у меня есть доказательства. Вот они…»

И она бросила к ногам капитана связку писем, взглянув на которые, капитан побледнел. Он бросился на колени, умоляя о прощении, но она с отвращением оттолкнула его и сказала:

«Капитан, завтра я ухожу в монастырь, чтобы не видеть вас больше. Вы должны понять, что я не могу жить с убийцей. Свадебным контрактом я передала вам все свое состояние, но я не могу допустить теперь, чтобы вы воспользовались им. Состояние мое должно быть роздано бедным…»

Капитан, растерявшись, слушал ее.

«Выбирайте любое, – продолжала она, – или напишите немедленно формальный отказ от прав, предоставленных вам брачным контрактом, и уезжайте завтра же из этого дома с тем, чтобы не возвращаться в него больше, или я донесу королевскому прокурору об убийстве».

Капитан вздрогнул, взял перо, на которое повелительным движением ему указывала госпожа, и написал отказ.

Затем он в бессильном отчаянии вышел из комнаты и вернулся в замок только поздно ночью.

Жермен остановился еще раз. Дама в черной перчатке все еще не сводила с капитана своего горевшего местью взора; агония его была ужасна, так как он сохранял ясность ума и до последнего слова слышал весь рассказ своего соучастника.

Дама в черной перчатке спросила его шепотом:

– Это все правда, капитан?

Гектор Лемблен в бешенстве кусал подушку, на которой покоилась его голова.

Жермен продолжал:

– На следующее утро мы вдруг услышали, что капитан горько и отчаянно рыдает. Он объявил нам, что госпожа внезапно скончалась… Однако, – прибавил Жермен, – дело в том, что он сам задушил ее. Несчастная женщина защищалась целых два часа, борясь с энергией отчаяния, цепляясь за кровать, занавеси и кусая руки, которые ее душили… Но он поборол ее; таким образом капитан получил возможность уничтожить свое отречение, написанное несколько часов назад. Так вот, – заключил Жермен, обращаясь к молодому человеку, – с кем вы хотели драться.

– О, ужас! – прошептал Арман.

Как только Жермен окончил рассказ мрачной драмы, Дама в черной перчатке наклонилась к капитану, бледному, дрожащему от стыда и невыразимо страдавшему:

– А теперь, капитан Гектор Лемблен, – сказала она, – настала моя очередь объявить тебе, чья мстительная рука привела тебя к божественному правосудию. Смотри сюда… смотри на меня!..

Он взглянул на нее, и лицо его, на которое легла уже печать близкой смерти, выразило еще больший ужас.

– Капитан Лемблен, – продолжала она, – давно уже все это было мне известно. Все, что произошло здесь: твои страхи, мучения, отчаяния, дерзкие надежды – все до мельчайших подробностей, о которых рассказал твой соучастник, до удара шпаги, бывшего смертельным, все это дело рук моих.

И когда впился в нее налитый кровью взгляд капитана, которым умирающий как бы спрашивал, кто же такая эта женщина, терзающая его с неумолимой злобой, она подняла свою руку в черной перчатке.

– Я сказала вчера, что храню на этой руке, на которой ношу черную перчатку, пятна крови человека, которого одного любила на свете… и эта кровь, – добавила она чуть слышно, – ты был одним из тех, кто пролил ее!

Она наклонилась к капитану еще ближе и продолжала:

– Я вовсе не дочь генерала де Рювиньи, этой дочери никогда не существовало, – я…

Она приникла губами к уху умирающего и прошептала имя, которого никто не мог слышать, даже, может быть, сам капитан. По лицу умирающего пробежала последняя судорога, и глаза его в ужасе остановились на ней…

Тогда таинственная мстительница схватила шпагу и вытащила ее из раны; из груди капитана вырвался страшный крик, и он испустил дух…

На этот крик вбежали двое людей, которые, серьезные и пораженные ужасом, остановились на пороге. Это были майор Арлев и Арман. Дама в черной перчатке, бледная и величественная, стояла, положив руку на не остывший еще труп, на то сердце, которое перестало биться благодаря ей. Вид ее так поразил влюбленного юношу, что он, задрожав, отступил к самой двери.

Она заметила его и сделала шаг ему навстречу.

– Молодой человек, – сказала она, – я уже говорила вам, что моя жизнь полна мрачных тайн; не пытайтесь же проникнуть в них и не преследуйте меня.

Он хотел было возразить или, быть может, упасть к ее ногам, но дверь отворилась, и новое лицо появилось на пороге.

Это была женщина, молодая и прекрасная, которая безостановочно проехала сто верст в почтовой карете и явилась сюда, бледная от страха, с горящими ненавистью глазами. Эта женщина, заметив Армана, бросилась к нему, как бы желая защитить его собою от Дамы в черной перчатке… Та сделала шаг назад… И обе женщины, до сих пор ни разу не встречавшиеся, смерили друг друга взглядом, подобно двум противникам на поле битвы.

– Кто вы, сударыня? – высокомерно спросила Дама в черной перчатке.

– Меня зовут Фульмен, – ответила вновь прибывшая.

– А! Знаю… мне говорили о вас.

И Дама в черной перчатке взяла Фульмен за руку, подвела ее к постели, на которой покоилось тело капитана, и тихо сказала ей:

– Если вы любите этого молодого человека, если вы действительно любите его, то увезите, увезите его от меня! Чтобы он никогда не попадался на моем пути! Не испытывайте Бога… и особенно не пытайтесь узнать, кто я… У меня нет отчизны, нет больше привязанности… в сердце моем живет только один умерший.

И видя, что Фульмен вздрогнула, она прибавила:

– Моя миссия еще не кончена… Не пытайтесь вставать мне поперек дороги… Вы будете побеждены…

– Это мы еще увидим! – гордо воскликнула Фульмен. Она схватила руку молодого человека и заставила его последовать за собою.

На пороге гостиной она обернулась, и обе женщины обменялись взглядами, которые скрестились, как лезвия двух шпаг.

Война была объявлена!