Текст книги "Тайны Парижа. Том 1"

XXVII

Восклицание Дамы в черной перчатке и жест, с которым она схватилась за звонок, окончательно отрезвили Армана.

Он упал на колени, и его поза выразила такую покорность и мольбу, что рука молодой женщины остановилась. Она бросила сонетку и подошла к нему.

– Однако, сударь, – спросила она его, – чего же вы хотите? Зачем вы здесь?

Арман уже встал с колен, стоял перед ней молча, бледный и почтительный, так что она сжалилась над ним.

– Сударыня, – сказал он ей уже более уверенным голосом, – позвольте мне, прежде чем объяснить вам, каким образом я осмелился пробраться к вам, обратиться к вашей памяти.

– Говорите.

И она снова села.

– Однажды, – сказал Арман, – это было около года назад, я путешествовал в то время по Италии, ночь застала меня и одного из моих друзей в ущелье Апеннинских гор.

Арман остановился и взглянул на свою собеседницу. Дама в черной перчатке оставалась невозмутима.

– Мы услыхали вдали ружейные выстрелы, – продолжал Арман, – и час спустя увидали, как к отвратительной гостинице, где мы остановились, подъехала женщина, одетая во все черное, которую сопровождал только один слуга. Она ехала в почтовой карете, лошади которой изнемогали от усталости. Слуга был ранен, а другие спутники женщины убиты…

Арман снова остановился. Дама в черной перчатке, по-видимому, слушала его с глубоким удивлением, но ничто в ее лице не обнаруживало, что она имеет что-нибудь общее с женщиной, о которой рассказывал Арман.

Он продолжал:

– Этой женщиной были вы…

– Я?

В этом простом восклицании слышалось такое удивление, что молодой человек отступил пораженный.

– Или же, – продолжал он уже с меньшею уверенностью, – эта женщина похожа на вас так поразительно…

– О! – вскричала она. – Подобные сходства бывают довольно часто.

– Однако, – продолжал Арман, указывая на перчатку, которая была надета на одной руке молодой женщины, – у нее была так же, как и у вас, черная перчатка, и только одна…

– Ну, так что же из этого следует?

Дама в черной перчатке произнесла эти слова несколько резким тоном, который немного смутил Армана; однако он продолжал:

– Несколько дней спустя в Милане, в театре, я встретил снова ту же самую женщину; на этот раз ее сопровождал пожилой господин… мой друг и я поклонились ей.

– Можете вы объяснить мне, – перебила Армана Дама в черной перчатке, – что общего между этой женщиной и мною?

– Все, – произнес он с убеждением.

Взрыв хохота был ему ответом. Но у него хватило храбрости продолжать:

– Наконец, во Флоренции, в Вене, в Петербурге, в Париже, всюду я встречаю вас, и вы все время отрицаете, что вы та самая женщина, которую я встретил около гостиницы в Апеннинах. И, однако, – прошептал он с усилием, – однако… О, с той роковой ночи ваш образ преследует меня беспрестанно, мутит мой рассудок и заставляет усиленно биться мое сердце… с того дня, вы одна…

Она надменным жестом остановила его:

– Извините, – сказала она, – позвольте мне вместо того, чтобы слушать признание, которое мне кажется, по меньшей мере, странным, спросить вас, как вы могли очутиться здесь? – И она рукою указала на окно.

Арман вздрогнул. Действительно, как объяснить любимой женщине, что, благодаря указаниям другой женщины, он проник в комнату медика, об отсутствии которого он был заранее предупрежден, а оттуда пробраться на крышу этого дома и в комнату Дамы в черной перчатке.

– Я жду, – сказала молодая женщина с оттенком нетерпения.

– Сударыня, – пробормотал Арман, – я не могу…

– И вы осмелились говорить мне о любви и о том, что следуете за мною повсюду в течение года, хотя в то же время не можете признаться мне… Ах, – прибавила она с раздражением, – вы обладаете странным нахальством!

– Сударыня, простите меня…

Молодая женщина нахмурила брови, и глаза ее приняли злое выражение.

– Я подозреваю измену, – сказала она наконец. – Но я не хочу долее расспрашивать вас.

И она рукою указала на окно.

– Тот, кто изменил мне, – прошептала она, – будет наказан.

Арман вздрогнул, и мысль о том другом, кого она ждала, сжала ему сердце… Однако, побежденный властным взглядом необыкновенной женщины, которая, казалось, всецело завладела его душой, он упал на колени и признался ей во всем, из опасения быть прогнанным, как слуга, и видя, что благодаря непредвиденным событиям дело принимает иной оборот.

Послышался стук, глухой и неясный, от удара стукальца в дверь, отдавшийся громким эхом внутри дома. Услышав этот шум, Дама в черной перчатке вздрогнула, и лицо ее выразило беспокойство.

– Боже мой! – воскликнула она с ужасом. – Это он! Бегите…

И она выразительным и быстрым движением, доказывавшим, как велико ее волнение, указала Арману на открытое окно. Арман выпрямился во весь рост, догадавшись о грозившей ему опасности. Вместо того, чтобы бежать, он взглянул на свою собеседницу, и его взгляд, до того времени опущенный и смущенный, блестел отвагой и восхищением.

– Бегите, бегите, – повторяла молодая женщина, – это вернулся граф Арлев: он убьет вас.

Надменная улыбка появилась на губах у молодого человека. Он поднял упавший кинжал и сказал:

– О, не бойтесь!

– Уходите же, уходите! – твердила она. – Неужели вы хотите, чтобы я погибла вместе с вами?

Эти слова покорили смелость и внезапный энтузиазм Армана. Он понял, что не ради его спасения, но ради самой себя Дама в черной перчатке умоляет его бежать. Его вытянувшаяся было рука опустилась. И человек, за минуту перед тем готовый отчаянно защищать себя, был занят теперь одной мыслью: спасти любимую им женщину от грозившей ей, по-видимому, опасности. Однако он не мог победить эгоистического чувства: его любовь в последний раз возвысила свой голос, и он, взяв руку молодой женщины, горячо произнес:

– Я ухожу, но… во имя Неба! Дайте мне слово, что вы позволите мне еще раз увидеть вас… это необходимо… я вас умоляю…

– Хорошо, – пробормотала она, точно только один ужас мог вырвать у нее это обещание. – Но уходите, уходите!

– Когда, где? – спросил Арман быстро, с настойчивостью человека, решившегося не двинуться с места, пока она не назначит ему свидания.

– Здесь, завтра, бегите! – сказала она, по-видимому, сильно взволнованная.

Он имел дерзость поцеловать ей руку и, быстро вскочив на окно, спрыгнул оттуда на крышу, не заметив холодной улыбки, скользнувшей по губам Дамы в черной перчатке, которая тотчас сменила выражение глубокого ужаса. Без сомнения, Арман сделался жертвой какой-то ужасной комедии.

Несколько минут спустя молодой человек вошел в комнату студента.

Иногда у чрезмерно раздраженных людей наступают странные явления. Арман в первый раз был в этой комнате час назад; он с трудом осмотрелся в ней при слабом мерцании свечи, а теперь, когда вошел в нее среди полной темноты, то ему показалось, что эта комната уже давно ему знакома: он знал уже количество мебели, ее назначение, все уголки и закоулки, и даже привычки ее хозяина.

Он уверенно, смело и не колеблясь подошел к столу, где медицинский студент разбросал в беспорядке свои книги и хирургические инструменты, и стал искать рукою круглую коробку с фосфорными спичками. На камине стояла свеча. Арман зажег ее и, взяв, подошел с нею к кровати, над которой висел портрет, сходство которого так поразило его; вдруг он отскочил… холодный пот покрыл его лоб, волосы стали дыбом, а сердце забилось. Несомненно, это был портрет Дамы в черной перчатке…

Волнение, охватившее молодого человека, было так велико, что он бросил свечу и убежал.

Значит обладатель портрета и был тот человек, которого она ожидала в то время, когда он, Арман, предстал перед нею, и это был бедный студент, живущий в мансарде.

Арман пришел к этому заключению, спускаясь ощупью по извилистой темной лестнице; выйдя на свежий воздух на площадь, он, шатаясь, прислонился к тумбе и сжал голову руками.

Без сомнения, Арман, разбитый, уничтоженный этим открытием, долго еще оставался бы в этом положении, если бы ужасная мысль не мелькнула в его расстроенном мозгу.

– Фульмен должна все знать, – решил он. – Фульмен скажет мне все…

И он выпрямился, полный энергии, вскочил в первую попавшуюся наемную карету, проезжавшую мимо, и приказал кучеру:

– Луидор на чай, если ты довезешь меня в двадцать минут на улицу Марбеф.

Кучер стегнул лошадь и помчался во весь опор. Полчаса спустя, то есть в одиннадцать часов, Арман явился к танцовщице.

Фульмен только что вернулась из Оперы, где она танцевала в этот вечер. Она переодевалась, когда Арман вошел к ней бледный, растерянный, с лихорадочно блестевшими глазами.

– Ах, Боже мой! – вскричала она с испугом. – Что с вами случилось? Выскочили вы в окно или она уже полюбила вас?

Арман упал на стул. Сначала он не мог произнести ни одного слова?

– Ну что же? – повторила Фульмен.

– Меня обманули!

– Обманули?

– Да.

– О, только, во всяком случае, не я…

Голос Фульмен звучал так искренно, что молодой человек не мог не поверить ей.

– Наконец, – возразила она, – объясните же мне, видели вы ее или нет?

– Видел.

– И что же?

– Она ждала кого-то… Этот кто-то должен был прийти к ней той же дорогой, по которой пробрался я… и этот кто-то был не я…

И Арман вкратце рассказал свое свидание с Дамой в черной перчатке и странное открытие, сделанное им в комнате студента. Фульмен слушала его, нахмурив брови.

– О, – сказала она наконец, – это не вас обманули, а меня.

– Вас? – спросил Арман.

Танцовщица с минуту молчала, но ее большие глаза метали молнии, ноздри вздрагивали, а искривленные губы свидетельствовали о сильнейшем раздражении.

– Скажите, – спросила она наконец Армана, садясь рядом с ним, – верите вы мне?

– Да, – сказал Арман.

– И вы исполните все, что я вам посоветую?

– Приказывайте, я буду повиноваться.

– В таком случае клянусь вам, – продолжала она, – что не позже, как через неделю я сорву маску с этой женщины, и вы узнаете все, всю ее жизнь.

– Вы думаете?

– Я уверена в этом.

– Что вы прикажете мне делать?

– Завтра утром, на рассвете, вы вернетесь в дом, где находится комната студента, в которой вы видели портрет.

– Я пойду… Затем?

– Вы застанете студента дома.

– О, я убью его… – вне себя воскликнул Арман.

– Нет, – возразила Фульмен, – но вы предложите ему выбрать: или драться с вами немедленно без свидетелей на оружии, которое вы принесете с собой, или последовать за вами. Потом вы попросите его сесть в вашу карету и привезете сюда. Остальное предоставьте мне.

– А если я его не застану дома?

– Вы подождете на площади, пока он не вернется.

– Но я его не знаю!

– Его зовут Фредериком Дюлонгом. Каждый день в одиннадцать часов его можно застать в кафе Табурэ на углу Одеона. Но вы должны застать его дома… Невозможно, чтобы он не вернулся.

Сын полковника Леона расстался с танцовщицей в полночь и вернулся домой в Шальо. Старый Иов ждал его с нетерпением.

– Ах, господин Арман, – сказал он ему. – Я и сказать не могу, что я перечувствовал во время вашего отсутствия; я просто с ума сходил.

– Отчего это, мой старый друг?

– У меня было предчувствие, что с вами случится несчастье…

Арман пожал плечами.

– Ты действительно сумасшедший, – сказал он.

И, не спросив объяснения у старого слуги, он отправился в спальню. Но он не лег в постель, а, устремив глаза на стенные часы, с беспокойством ждал наступления дня. В пять часов он позвонил. Грум, в крайних случаях исполнявший обязанности кучера и занимавший в то же время должность камердинера, вошел полуодетый и совершенно заспанный.

– Патрик, – приказал ему Арман, – заложи Тома в карету…

Грум от удивления выпучил глаза.

– Разве барин дерется на дуэли сегодня утром? – спросил он.

– Нет. Смотри, не разбуди как-нибудь Иова.

– О! – прошептал грум. – Иов у себя в комнате, он выходит в сад, и туда не будет слышно, как выедет Том.

Грум ушел одеваться, потом вывел ирландского рысака и заложил его в карету. Арман тем временем надел пальто и взял маленький ящик из кленового дерева, украшенный перламутровыми инкрустациями, в котором были заперты пистолеты.

XXVIII

Арман прошел из своей комнаты во двор с предосторожностью школьника, задающего тягу. Несмотря на полную независимость, Арман прекрасно знал, что если ворчун увидит его выходящим из отеля в такой ранний час, то немедленно поднимет крик. Но, к счастью, старик Иов не проснулся.

Арман приказал груму, садясь в карету:

– Поезжай на площадь Эстрапад. Я не знаю номера дома, но укажу тебе его.

Патрик, выехав со двора, пустил рысака во всю прыть, и тот помчался, как стрела, по Елисейским полям и набережным.

Дорогой Арман, находившийся со вчерашнего дня в сильно взволнованном состоянии, справился наконец со своим волнением и снова сделался спокоен. Несмотря на стыд и гнев, испытываемые им при мысли, что ему предпочли бедного студента – ему, столичному льву, истому джентльмену и лихому наезднику, – несмотря на чувство сильнейшей ревности, увеличивавшейся еще от уязвленной гордости, сын полковника придал своему лицу выражение бесстрастия и холодности. Карета остановилась у площади Эстрапад. Арман вышел из нее и приказал груму:

– Следуй за мною. Ты остановишься у двери дома, куда я войду, и будешь ждать меня.

Только что начало светать. Площадь была пуста, а дождь продолжал накрапывать.

Арман тотчас же узнал дом, где он был накануне и который показался ему и теперь необитаемым. Дверь была заперта. Он постучал, как и накануне. Дверь отворилась сама собою.

Хотя на этот раз у молодого человека не было витой свечи, он все же храбро направился ощупью по темному коридору, поднялся по лестнице, считая этажи, и остановился на том же самом, где и накануне ночью. Дверь десятого номера, которую молодой человек, убегая, оставил открытою настежь, была затворена, и рука Армана тщетно искала ключ в замке.

Очевидно, кто-нибудь вошел в комнату после его ухода. Сердце молодого человека забилось от волнения.

«Он вернулся», – подумал Арман и, не колеблясь, сильно постучал. Сначала никто не ответил, но, прислушавшись, Арман услышал звонкий храп спавшего. Он снова постучал, потом еще раз. Вдруг на лестнице, на нижнем этаже, раздался неприятный крикливый голос.

– Что там за шум наверху!

Арман отошел на минуту от запертой двери N 10, вернулся на площадку лестницы и крикнул:

– Это друг г-на Фредерика Дюлонга, которому необходимо видеть его по крайне важному делу.

– Г-на Дюлонга? – гнусливо спросила привратница, так как это была именно она. – Ну, что ж, он в прекрасном виде.

– Он, однако, дома…

– Разумеется. Но он пьян… и если бы вы даже начали палить из пушек Дома инвалидов или зазвонили в колокол собора Богоматери, то и тогда не разбудили бы его.

– Но мне необходимо его видеть.

Арман спустился с лестницы, руководясь светом свечи, которую держала привратница, и сунул ей в руку луидор. Последний оказал магическое действие.

– Ах, сударь, – сказала старуха, – если вам уж так надо поговорить с ним, то я могу дать вам другой ключ от его комнаты. Быть может, если вы войдете к нему, то вам удастся разбудить г-на Дюлонга.

И сморщенная рука мегеры начала искать в связке ключей ключ, на котором стоял N 10, и подала его Арману.

– Господину нужна свеча? – прибавила она почтительным тоном, который свидетельствовал о том высоком уважении, которое она почувствовала к человеку, подарившему ей луидор.

– Дайте, – сказал Арман, беря медный подсвечник.

– Ах, – продолжала привратница, – я не знаю, право, как провел эту ночь г-н Дюлонг, но он то выходил, то снова возвращался. Наконец он вернулся в полночь и начал дьявольски шуметь.

Слова привратницы дали понять Арману, что прошедшую ночь его приняли за студента. Он вернулся на верхний этаж, чувствуя глубокое отвращение при мысли, что эта женщина, такая элегантная, такая необыкновенная, воспитанная женщина, которую он любил так безумно, унизилась до того, что оставила свой портрет в комнате студента, который так безобразно напивался.

Рука Армана, вставлявшая ключ в замочную скважину, дрожала от гнева, и он невольно отступил назад, войдя в комнату и увидав студента. Тот спал совершенно одетый на кровати, его разорванное платье, грязные башмаки и брюки и скомканная рубашка были залиты вином; видно было, что он напился в кабаке и, возвращаясь домой, падал в канавы, пожалуй, даже ему надавал тумаков какой-нибудь другой пьяница. Но удивление Армана перешло все границы, когда он пристально всмотрелся в лицо спавшего.

Это был толстый малый лет за тридцать пять, бородатый, с угреватым лицом и вульгарными чертами, не лишенными, однако, добродушия и чистосердечия. Он принадлежал, по всей вероятности, к числу тех студентов, которые всю свою жизнь остаются в университете, довершая свое дурно начатое воспитание в кофейнях.

«Неужели это человек, которого избрала Дама в черной перчатке?» – подумал он.

Арман поставил подсвечник на стол, подошел к кровати и, взяв за руку спящего, начал грубо трясти ее и называл его по имени.

Студент сразу очнулся, с трудом раскрыл глаза и, привстав, с удивлением осмотрелся вокруг.

– Кто меня зовет? – спросил он сиплым голосом.

– Я, – сказал Арман. Студент тупо взглянул на него.

– Я вас не знаю, – ответил он.

– Меня зовут Арман Леон.

– Я вам должен что-нибудь?

По этому вопросу Арман понял, что студент не знает его и никогда даже не слыхал о нем.

– Я явился по поручению Фульмен, – сказал Арман.

– Фульмен?

Студент произнес это имя с таким непритворным изумлением, что даже сам Арман был поражен.

– Вы ее не знаете? – спросил он.

– Кажется, нет. Арман не поверил.

– Сударь, – сказал он, – потрудитесь встать и выслушать меня серьезно; у меня есть важное дело, касающееся вас.

– Извините меня, – ответил студент, которого строгий тон Армана окончательно отрезвил. – Извините меня, что я в таком виде принимаю вас. Но со мною случилось в эту ночь так много необыкновенного, что я до сих пор еще не могу прийти в себя. Не угодно ли вам сесть?

– Необыкновенного? – спросил Арман, невольно вздрогнув.

– Да, сударь, но…

– Что же с вами случилось?

– Ах, это так серьезно, сударь, что вы наверное извините меня. Но скажите сначала, чем я могу служить вам?

Тон Фредерика Дюлонга был так искренен, что гнев Армана прошел.

– Я уже говорил вам, – сказал он, продолжая стоять, – что меня зовут Арман Леон и что я пришел к вам по поручению Фульмен.

– В первый раз слышу ваше имя… – ответил студент, – что же касается Фульмен… госпожи Фульмен, то потрудитесь объяснить мне, кто такая эта дама?

– Танцовщица.

– Ах, да… красивая женщина с роскошными волосами, высокая брюнетка…

– Совершенно верно.

– И вы пришли ко мне по ее поручению?

– Да, сударь.

– Значит, она меня знает?

Эти слова удивили Армана. Или студент смеется над ним и играет свою роль с удивительным искусством, или же Фульмен захотела потешиться над ним.

– Сударь, – сказал он студенту, ставя на стол ящик с пистолетами, который до сих пор он держал под мышкой, – разрешите, пожалуйста, задать вам несколько вопросов. Повторяю вам, что дело идет о важном предмете.

– Спрашивайте.

– Вас не было дома в эту ночь, и вы говорите, что с вами случилось много странного?

– Еще бы!

– Вот за этим-то я и пришел к вам.

– Как? – спросил студент, вдруг нахмурив брови. – Разве вы один из тех, которые так беспощадно избивали меня?

– Вы с ума сошли! Взгляните на меня.

– Вчера меня искалечили, – продолжал студент. – Меня схватили, засунули в рот платок и завязали глаза.

Арман в то время, как говорил студент, взглянул на альков кровати, над которой ночью он видел портрет Дамы в черной перчатке… он вскрикнул пораженный: портрета не было.

– Что с вами, сударь? – спросил Фредерик Дюлонг, окончательно пришедший в себя.

Арман указал рукою:

– Что вы сделали с портретом?

– С каким портретом?

– С «ее» портретом.

– «Ее»? – протянул студент, до крайности удивленный.

– Да, с портретом Дамы в черной перчатке.

– Опять имя, которое я слышу в первый раз, да еще какое забавное!

Эти слова, произнесенные самым искренним тоном, привели в полнейшее замешательство Армана.

Его гнев, на минуту успокоившийся, снова вспыхнул.

– Вот как! – вскричал он. – Вы еще смеетесь надо мною!

– Черт возьми! – ответил Фредерик Дюлонг. – Я вам предложу тот же вопрос.

– Я никогда не видел вас и не знаю, как вы вошли ко мне; вы говорите мне про танцовщицу, которой я не знаю, вы принимаете тон судебного следователя… и…

Арман открыл ящик и достал оттуда пистолет, который зарядил самым хладнокровным образом.

– Что вы делаете? – вскричал медик.

– Я хочу добиться правды.

По лицу молодого человека разлилась нервная бледность, свидетельствовавшая о решении Армана убить студента, если он не ответит категорически на его вопрос. Но студент был храбр и сохранил удивительное самообладание.

– Разве вы пришли убить меня? – спросил он. – Я вас уверяю, что у меня только семнадцать су в кармане, я живу в меблированной комнате, и мое единственное новое платье заложено в ломбарде, так что проливать мою кровь бесполезно. Я беднее Иова. У меня было десять франков в жилетном кармане, но и те у меня украли сегодня ночью.

Эти слова, сказанные печальным и в то же время насмешливым тоном, более повлияли на Армана, чем если бы студент испугался или рассердился. Он положил пистолет на стол.

– Вы сумасшедший, – сказал он, – если считаете меня способным убить вас и ограбить» Я явился потребовать у вас категорического объяснения и настаиваю на том, чтобы получить его, хотя бы для этого мне пришлось употребить силу.

– Я охотно готов объясниться с вами, сударь.

– Скажите мне, где портрет.

– Но у меня никогда не было никакого портрета.

– Как, а портрет… за альковом?

– Никогда!

– Однако не бредил же я сегодня ночью…

– Что такое? – спросил студент.

– Да, сегодня ночью, когда я вошел сюда…

– Вы входили сюда в эту ночь?

– Разумеется.

– А! – вскричал студент, ударив себя по лбу. – Так это, значит, вам я уступаю комнату в течение двух недель, с восьми часов до полуночи?

– Мне, в течение двух недель!.. ночью.. – повторил Арман глухим голосом. – Понимаю… или нет, я ровно ничего не понимаю.

– Решительно, – сказал Фредерик Дюлонг, – тут есть какое-то недоразумение… постараемся выяснить истину… Вы входили сюда сегодня ночью…

– Да, – ответил Арман.

– Но с кем… и как?

– Один, с помощью ключа, который дала мне Фульмен.

– Это странно! Я не знаю никакой Фульмен. И вы входили один?

– Один.

– Но… зачем? Отвечайте.

– Я открыл окно.

И Арман пальцем указал на окно..

– Дальше?

– Соскочил на крышу и добрался до окна соседнего дома.

– Черт возьми! – вскричал студент. – Вы храбры, крыша очень крутая.

– Я схватился за окно, и Дама в черной перчатке подошла, чтобы отворить его мне.

– Кто такая эта Дама в черной перчатке?

– Портрет этой дамы висел сегодня ночью у вас вон там… за альковом.

– Все это очень странно!

Студент внимательно посмотрел на Армана и спросил себя, уж не имеет ли он дело с сумасшедшим, убежавшим из какой-нибудь лечебницы. Арман догадался по выражению глаз о предположении Фредерика Дюлонга.

– Сударь, – сказал он ему, – я начинаю думать, что никакие объяснения на свете не приведут нас к результату, если третье лицо, замешанное в этой истории, не придет к нам на помощь. Потрудитесь последовать за мною, мы поедем к ней.

– Но кто же эта особа?

– Фульмен.

– Хорошо, я готов последовать за вами, потому что начинаю терять голову.

Студент встал и начал искать фуражку.

– Вы простите меня за мой костюм? – спросил он. – Вам не стыдно будет идти со мною? Я весь в грязи, а у меня только одна перемена.

– Идемте, – сказал Арман, – внизу меня ждет карета, и притом теперь час ранний.

– Вас ждет карета… черт возьми! – продолжал бедный студент, живущий на сто франков в месяц. – Какой шик!

И он последовал за Арманом. Оба спустились по лестнице и увидали карету у тротуара. Арман приказал груму:

– Улица Марбеф, к Фульмен!

Во время переезда с площади Эстрапад на улицу Марбеф Арман и Фредерик Дюлонг продолжали начатый разговор, вернее, последний рассказывал своему собеседнику необычайные обстоятельства своей жизни.

– Я не всегда был так беден, как теперь; было время, когда мне не хватало ста франков в месяц; мне досталось небольшое наследство, и, когда мне было двадцать лет, я промотал сто тысяч франков в несколько месяцев.

– Вот как! Неужели? – удивился Арман, не знавший, куда студент клонит свой рассказ.

– Вот в эту-то эпоху, во время моего блеска, я познакомился с изящной женщиной полусвета. Звали ее Блида, она жила на содержании у молодого миллионера, маркиза Эммануэля де Корни, нанимавшего ей отель и содержавшего ее лошадей.

– Я знаю Блиду, – заметил Арман, – это женщина среднего возраста, ей тридцать пять лет.

– Это она самая… на нее ушли мои сто тысяч франков в течение шести месяцев. Но это все еще шикарная женщина; у нее есть рента и доброе сердце. Она питает слабость ко мне и иногда приезжает навещать меня и обедает со мною за тридцать два су у Фликото.

– Однако… – прервал его рассказ Арман.

– Слушайте дальше, – продолжал студент, – вы увидите… Однажды утром, две недели назад, меня навестила Блида.

«Мой милый, – сказал она мне, – я приехала позавтракать со своим старичком».

Она так называла меня из дружбы ко мне.

Мы пошли к Рисбек; она приказала подать вина, а когда я выпью, то от меня можно потребовать всего, что угодно. Если бы у меня потребовали голову, то я и ее бы отдал. Арман не мог удержаться от улыбки. Студент продолжал:

– Так вот, когда у меня закружилась голова, Блида предложила мне сдать мою комнату в наймы на три вечерних часа ежедневно от восьми до одиннадцати. Она рассказала мне какую-то историю, объяснив, что это нужно для кого-то из ее приятельниц.

– То есть, – перебил Арман, который уже не сомневался в искренности рассказа студента, – вас обманули так же, как и меня, хотя причины обмана я не могу себе объяснить.

– О, вы сейчас увидите! – вскричал Фредерик Дюлонг. – В эту минуту карета остановилась у подъезда отеля Фульмен.

– Все объяснится сейчас, – проговорил Арман, выходя из кареты. – Идемте.

Студент последовал за ним. Было ли получено распоряжение или Армана уже считали будущим хозяином этого дома, но только слуги Фульмен немедленно провели его в комнату танцовщицы, несмотря на ранний час утра. Фульмен уже встала. Арман застал ее одетой в жемчужно-серый капот с красными отворотами, ноги ее, опиравшиеся на каминную решетку, были в туфельках, а на волосы был наброшен фуляровый шарф. Она, по-видимому, была чем-то сильно взволнована и провела ночь без сна.

– Наконец-то! – вскричала она, увидев входящего молодого человека.

– Сударыня, – обратился к ней Арман, – я привез вам Фредерика Дюлонга, который, оказывается, совсем вас не знает.

Арман произнес эти слова с оттенком иронии.

– Это правда, – просто сказала Фульмен. – Зато я знаю его.

– Вы знаете меня! – удивился студент и отвесил низкий поклон, ослепленный красотою Фульмен.

– Вернее, я знаю Блиду, и от нее я часто слышала о вас. Она любила вас, как кажется…

И Фульмен посмотрела на вульгарного и неопрятного малого взглядом ценителя.

– Гм! Гм! – заметил он с фатовством.

– Ну, так что же? – спросила Фульмен, взглянув на Армана.

– А то, что меня и этого господина обманули; а кто – неизвестно, – ответил последний резким тоном, доказывавшим, что он потерял к ней всякое доверие.

Он рассказал свое свидание и разговор с Фредериком Дюлонгом; последний подтвердил его слова.

– Ах! – вздохнула Фульмен. – Все это действительно очень странно; но прежде чем выслушать, господин Дюлонг, рассказ о ваших приключениях, мне нужно объяснить вам и Арману свои отношения к Блиде, потому что если вы считаете себя обманутыми, то и я имею право сказать то же про себя.

И Фульмен знаком попросила сесть молодых людей и продолжала:

– Я знакома с Блидой уже пять лет и знаю, что она пользуется громкой известностью, особенно среди иностранцев, и что в настоящее время живет на содержании у одного молодого русского, графа Гоилова. Два дня назад, когда вы мне рассказали, дорогой Арман, о вашей встрече с Дамой в черной перчатке в Петербурге, мне пришло на мысль начать мои поиски с этой стороны, и я тотчас же обратилась к Блиде. Я поехала к ней и спросила ее:

«Слышала ли ты от своего Гоилова, который провел последнее лето в Петербурге, о белокурой женщине, путешествующей в сопровождении старика; одна рука у нее всегда затянута в черную перчатку? При этом я с ваших слов подробно описала ее».

«Будь спокойна, – ответила мне Блида, – если эта женщина была в Петербурге, то я узнаю это сегодня же вечером, потому что у меня сегодня ужинает мой русский с одним из своих друзей, занимающим высокий пост при полиции».

На другой день действительно Блида приехала ко мне и сказала:

«Дама в черной перчатке в Париже: это дочь французского генерала барона де Рювиньи и московской еврейки. Она носит черную перчатку в воспоминание о любимом человеке. Лицо, сопровождающее ее повсюду, – русский майор, граф Арлев; он выдает себя за ее опекуна; но на самом деле он так сильно ревнует ее, что убьет своего соперника, если таковой явится. Они поселились в Париже на площади Эстрапад в старом доме; им прислуживает только один старик.

И Блида сообщила мне все сведения, которые вы узнали от меня вчера, мой дорогой Арман.

– Это странно! – пробормотал Арман.

– Тогда, – продолжала Фульмен, – не называя вашего имени, я рассказала Блиде о роковой, безумной страсти, которую вы питаете к этой женщине, и так как она вызвалась помочь мне, то я поручила ей доставить вам возможность увидеться с нею. В тот же вечер, за час перед тем, как я приехала к вам, Блида была у меня и сказала:

«У меня когда-то был поклонник, с которым мы остались до сих пор друзьями. Это бедный студент, проводящий целые дни в кафе Табурэ; зовут его Фредериком Дюлонгом. Он живет в меблированной комнате на третьем этаже, в доме на площади Эстрапад, и он согласится уступить свою комнату на несколько часов на сегодняшний вечер». Она сообщила мне топографические сведения, которые вам уже известны, вручила ключ от вашей комнаты, господин Дюлонг, и в конце концов уверила меня, что Дама в черной перчатке остается одна от восьми часов до одиннадцати.

Студент и Арман с глубоким вниманием слушали рассказ Фульмен. Наконец студент сказал:

– Сударыня, Блида вас обманула. Вот уже две недели, как я каждый вечер выхожу из дому в восемь часов и возвращаюсь только в одиннадцать. В мое отсутствие кто-то является ко мне. Но сегодня ночью я застал свою дверь и окно раскрытыми настежь.

– А портрет? Портрет, который я видел? – с живостью перебил его Арман. – Ведь не бредил же я, наконец.

Фульмен сидела, задумавшись. Она взяла за руку молодого человека.

– Слушайте, сказала она ему, – вы сомневаетесь во мне, вы по-прежнему не верите мне?