Текст книги "Тайны Парижа. Том 1"

XXXV

Карета, остановившаяся у решетки, была та самая, которая несколько часов назад отвезла маркиза де Флар с улицы Пентьевр на улицу Принца и в которой уехала маркиза де Флар.

Русский доктор, или, вернее, граф Арлев, который разыграл роль доктора, сказал маркизе:

– Уезжайте и возвращайтесь сегодня вечером в Пасси вместе с детьми.

Эммануэль услышал эти слова и при стуке кареты вздрогнул от радости. Его жена и дети приехали навестить его. В присутствии женщины, которая явилась потребовать у него отчета за кровь своего мужа, маркиз почувствовал прилив храбрости.

– Ну, что ж! – прошептал он. – Я брошусь к ногам жены, возьму своих детей на руки и буду искать в них защиты. Эти три ангельские головки смягчат, быть может, моих ожесточенных врагов.

Маркиз еще раз не принял в расчет судьбу.

Из кареты вышло только одно лицо, и при свете фонаря маркиз увидел его проходящим по двору и подымающимся по ступеням подъезда. Но это была не маркиза, а Октав де Р., друг Эммануэля.

Маркиз почувствовал, что мужество покидает его. Дама в черной перчатке поспешно схватила его за руку, увела в дверь, в которую она только что вошла, и сказала ему повелительным голосом:

– Слушайте! Если вы хотите жить, то не произнесете ни одного слова и не будете кричать…

Маркиз слышал, как в соседней комнате отворилась дверь, затем раздался шум шагов и, наконец, голос Октава де Р. сказал:

– Здравствуйте, доктор, простите, что я так поспешно явился, но случилось страшное несчастье…

– Несчастье! – раздался голос мнимого доктора. Эммануэль хотел было крикнуть, но Дама в черной перчатке зажала ему рукою рот и прошептала:

– Молчи!

Затем она взглянула на него, и взгляд ее был так грозен, что он почувствовал себя порабощенным, побежденным и как бы парализованным.

– О каком несчастье вы говорите, сударь? – спросил доктор в соседней комнате.

Октав де Р. ответил:

– Маркиза близка к сумасшествию.

– Бедная женщина!..

Эммануэль вздрогнул и сделал попытку снова крикнуть что-то.

– Молчи! – повторила Дама в черной перчатке.

– Ах, бедная женщина, – проговорил мнимый доктор, – ее сильно потрясла болезнь мужа.

– О, не это… Ее дочери…

При этих словах маркиз попытался вырваться; он хотел оттолкнуть Даму в черной перчатке, открыть дверь и броситься в комнату, где разговаривали доктор и Октав де Р.

Но молодая женщина обхватила своими белыми, нежными руками его горло и крепко сжала его.

– Молчи! – проговорила она еще раз, – или твои дочери погибли.

Эта угроза устрашила бедного отца, и он продолжал слушать, задыхаясь, и с волосами, вставшими дыбом.

– Ну, так что же случилось с ее дочерьми? – спросил мнимый доктор.

– Они исчезли.

– Исчезли?

– Их похитили обеих…

– Но когда? Где?.. И как… – вскричал майор Арлев, который так хорошо разыграл роль изумленного человека, что де Р. повторил ему: – Вы с ума сошли, сударь?

– Увы! Нет; пока я ездил, несколько часов назад, за маркизой в ее отель и затем отвозил ее на улицу Принца, какая-то женщина явилась на улицу Пентьевр.

– Ну, и что же?

– Она сказала, что приехали по поручению маркизы, которая требует своих детей. Бонна, ничего не подозревая, села в карету, которая привезла неизвестную женщину, и с тех пор больше не видали ни ее, ни детей.

Слова Октава как громом поразили Эммануэля. Маркизе де Ласи не было уже надобности приказывать ему молчать: он опустился на колени, разбитый, задыхающийся, безмолвный, сложив руки и подняв глаза к небу.

Однако он слышал вопрос доктора:

– Как выглядела эта женщина?

– На ней было надето черное платье, и она уже пожилых лет.

– Это она! – вскричал доктор.

– Кто она?

– Воровка детей.

И так как де Р. вскрикнул, то доктор продолжал:

– Нельзя терять ни минуты, потому что эта женщина немедленно покинет Париж. Она принадлежит к ужасной шайке, сделавшей своим ремеслом похищение детей богатых родителей, и увозит их из отчизны в Германию, в Венгрию, в Богемию, а часто даже в Испанию.

– Но для чего? С какой целью?

– Чтобы заставить неутешных родителей заплатить за них большой выкуп… но погодите, едемте скорее… быть может, еще не поздно…

Октав де Р., растерянный, пораженный, позволил мнимому доктору увлечь себя.

Маркиз Эммануэль не освободился силою из рук Дамы в черной перчатке и не вышиб двери, чтобы догнать их, только потому, что мстительница, наклонившись к его уху, шепнула:

– Берегись! Если ты сделаешь хоть одно движение, то дети твои погибнут.

Маркиз не шевельнулся и даже ни один мускул не дрогнул на его лице.

Он как бы обратился в соляную статую, называвшуюся женою Лота, которая стояла на дороге в Содом и смотрела своими потухшими глазами на проклятые города, уничтоженные небесным огнем.

Неподвижный и страшно упавший духом, он слышал, как мнимый доктор и Октав де Р. вышли, прошли двор и уехали в его собственной карете.

Тогда раздался звонкий, насмешливый хохот, и Дама в черной перчатке сказала ему:

– Ну, маркиз, теперь ты видишь, что те, кто служит мне, играют свою роль на диво. Твой мнимый врач, которому прекрасно известно, где находятся твои дочери, и особа, похитившая их, будет возить твоего друга де Р. повсюду, только не привезет туда, где они теперь.

Эти слова разорвали темную пелену, которая, по-видимому, парализовала умственные и физические силы маркиза. Эммануэль, слабый, умирающий, полупомешанный от горя, выпрямился с горящими глазами, с пеною у рта, страшный; и окинул своего врага молниеносным взглядом.

– А! Так вы знаете, где они? – вскричал он: – И вы осмелились признаться мне в этом?

Но молодая женщина спокойно вынесла его взгляд и сказала:

– Берегитесь, маркиз, вы оказываете мне неуважение и забываете, что у меня есть заложницы…

Эти слова разом успокоили ярость Эммануэля и произвели на него неожиданную реакцию.

Он упал на колени перед Дамой в черной перчатке и с мольбой протянул к ней руки. В эту минуту он окончательно забыл о себе и думал только о жене и дочерях: о матери, лишенной детей, и о детях, вырванных из-под родительского крова!

И голосом, разбитым от страданий, который тронул бы даже самое черствое сердце, он прошептал:

– Ах, сударыня, скажите только слово, прикажите мне убить себя, и я тотчас же исполню ваше приказание, во верните детей их несчастной матери…

– Это зависит от вас, маркиз…

– О, говорите! – вскричал он.

– Ну, так слушайте, – сказала она. – Если вы не будете слепо повиноваться мне, вы никогда не увидите своих детей, но вы очутитесь лицом к лицу с вашей женой, которая возненавидит вас и будет презирать, потому что она узнает, что ее муж – убийца, и мстители за тех, кого он убил, лишили ли ее, невинную, ее детей…

И Дама в черной перчатке докончила со злой улыбкой:

– Неужели вы не видите теперь, маркиз, какую позорную, печальную, полную терзаний жизнь вам придется вести подле вашей жены у осиротевшего очага? Ваших детей не будет там, маркиз, и вы их никогда не увидите…

– О, Господи! – прошептал Эммануэль. – Возьмите мою жизнь, но верните мне моих детей…

– Тебе нет, я не верну их, – сказала Дама в черной перчатке. – Но твоей жене – да. И если ты захочешь, то твоя жена и дети будут оплакивать тебя, как самого лучшего мужа и отца, они будут носить по тебе траур и чтить твою память.

– Ах, я догадываюсь, – проговорил несчастный, измученный отец, – вы хотите, чтобы я убил себя…

– Быть может.

– Но скажите, по крайней мере, увижу ли я их в последний раз?. – вскричал он вне себя.

– Нет, – сухо сказала Дама в черной перчатке и прибавила: – выбирай: или вернуться к жене, которая завтра же узнает, что ты был одним из убийц де Верна, и жить с нею без детей, которых она никогда в этом случае не увидит на этом свете…

– Нет, нет, никогда! – воскликнул де Флар, окончательно теряя голову.

– В таком случае повинуйся…

– Что же я должен сделать, Боже мой?

Дама в черной перчатке подошла к камину и дернула сонетку. Дверь тотчас же отворилась, и барон де Мор-Дье вошел со свечою в руке, потому что уже настала ночь и Дама в черной перчатке и маркиз находились в темноте.

– Написали вы ваше завещание, маркиз? – спросила она.

– Да.

– Это хорошо. Иначе вы могли бы написать его здесь, пометив задним числом, и его нашли бы в ваших бумагах. Однако сядьте сюда и пишите…

Она указала ему на стол, где находились перья и чернила. Эммануэль взял перо и ждал. Дама в черной перчатке начала диктовать:

«Сегодня в десять часов вечера, когда я ложился в постель, я увидал тень барона де Мор-Дье, который преследовал меня и обвинил в том, что я оскорбил его, покойника, откинув с лица его погребальный покров. Барон сделал мне знак следовать за ним, и я повинуюсь. Куда он ведет меня, я не знаю; но мертвые имеют такую непреодолимую власть увлекать за собою, которой живые напрасно пытались бы противиться.

Маркиз Ш. де Флар-Монгори».

А так как Эммануэль колебался подписать свое имя, настолько подобное завещание казалось ему странным, то она сказала:

– Пишите же, маркиз. Вы должны понять, что сумасшедший, собирающийся убить себя, не может написать такое завещание, как человек нормальный.

– Но… разве я собираюсь убить себя?

– Пишите.

Эммануэль написал и подписался. Когда он кончил, Дама в черной перчатке сказала де Мор-Дье:

– Прикажите подать себе верховую лошадь и скачите, вы знаете куда. Теперь можно вернуть детей их матери.

Барон поклонился и вышел. Мстительница продолжала:

– Ваш доктор оставил вас совершенно спокойным. Ничего не подозревая, он уехал, не приказав вашим сторожам строго следить за вами. Вы воспользовались этим и ушли. Решетка была полуоткрыта; вы проскользнули на улицу, а так как около вашего дома протекает Сена, то вы бросились в воду, оставив на берегу свою шляпу.

Маркиз, и без того уже сильно потрясенный, не мог удержаться, чтобы не вздрогнуть.

– Значит, я умру? – спросил он во второй раз.

Дама в черной перчатке снова позвонила. На звонок явились два человека, те самые, которых маркиз видел на тротуаре улицы Принца и которых майор Арлев представил ему в качестве больничных служителей; они несли объемистый предмет странной формы, тщательно закутанный в покрывало. По знаку Дамы в черной перчатке они положили этот предмет на пол. Тогда она спросила их:

– Все ли готово?

– Да, сударыня.

– А почтовая карета…

– Она ждет в ста метрах отсюда, на набережной.

– Отлично.

Она сделала знак, и вошедшие раскрыли принесенный ими странный предмет. Маркиз сделал шаг назад, охваченный ужасом и отвращением. Перед ним был труп!

XXXVI

Труп, который лежал перед маркизом Эммануэлем де Флар-Монгори, был страшен. Но не потому, что он уже разложился, как это можно было бы предположить, а потому, что лицо его было отвратительно и неузнаваемо. По-видимому, оно было изуродовано каким-нибудь химическим процессом, потому что, в то время как тело не подверглось тлению и даже отчасти сохранило гибкость, свидетельствующую о недавней смерти, губы трупа вздулись, нос представлял собою зияющую рану, образовавшуюся, вероятно, при сильном падении, доходившую до самого черепа. Открытые глаза были ужасны. Узнать по лицу, кто был покойник, было бы невозможно, даже долгое время всматриваясь в него.

Волосы у трупа были темно-русые, совершенно такого же цвета, как у маркиза.

Дама в черной перчатке молчала, пока Эммануэль рассматривал труп со страхом, вызывавшим у него головокружение. Затем она взглянула на него и сказала:

– Маркиз, это человек, утонувший сегодня утром, на рассвете. Это был бедный бухгалтер без должности, родившийся в Бельгии; ему тридцать шесть лет. Это, кажется, ваши лета, маркиз?

Эммануэль ответил, не вполне поняв вопрос Дамы в черной перчатке:

– Да.

Она продолжала:

– Он одного роста с вами, и волосы у него такие же, как у вас…

Она остановилась. Эммануэль все еще не понимал значения ее слов.

– Он утонул сегодня утром, – продолжала она. – И я купила его труп у моряков, вытащивших его из воды; человек, у которого вы теперь находитесь, очень опытный химик; он обезобразил ему лицо, как вы могли в этом убедиться.

– Но к чему вы все это говорите мне? – вскричал наконец маркиз.

– А! Так вы не понимаете? – ответила она с насмешливой улыбкой.

– Нет.

– Человек этот, которого звали Виктором Барбье и исчезновение которого не обратит на себя ничьего внимания, будет торжественно похоронен.

Маркиз вздрогнул.

– Он будет похоронен по первому разряду; все судейские и государственные представители проводят его до места последнего упокоения, а на кладбище отца Лашеза ему поставят памятник со следующей надписью: «Здесь покоится тело Эммануэля Шаламбеля, маркиза де Флар-Монгори, депутата ***, скончавшегося на тридцать седьмом году своей жизни».

Эммануэль вскрикнул.

– А! Вы понимаете теперь, маркиз, вы понимаете, зачем обезобразили лицо этого человека, бросившегося в Сену?

– Но кто же, – вскричал маркиз, задрожав, – кто осмелится засвидетельствовать, что этот человек – я?

– Ваше платье, ваши драгоценные вещи, ваш бумажник, находящийся у вас в кармане, где лежат письма и визитные карточки.

Дама в черной перчатке сделала знак своим людям, открыла дверь и исчезла, оставив пораженного Эммануэля. Люди, принесшие труп, схватили Эммануэля и начали насильно раздевать его. Через несколько минут маркиз де Флар был так же гол, как и тело несчастного Виктора Барбье.

Тогда один из незнакомцев, пассивно исполнявших малейшее приказание Дамы в черной перчатке, открыл шкап, вынул оттуда другое платье и белье и подал их маркизу.

– Оденьтесь, – сказал он ему.

Маркиз, разбитый горем, потерявший сознание от ужаса, повиновался и скоро оказался одетым в дорожный костюм, костюм зажиточного негоцианта, объезжающего своих провинциальных клиентов. Фуражка и маленькая сумочка для денег довершали этот странный костюм. В это время другой незнакомец надевал на труп сорочку и платье маркиза. Затем, подойдя к последнему, он взял его руку и снял у него с пальца кольцо, чтобы надеть его на палец мертвеца. При этой дерзости Эммануэль отчаянно вскрикнул. Это было его обручальное кольцо.

Дама в черной перчатке вошла в комнату спокойная, насмешливая и в то же время печальная.

– Вы поняли, маркиз, – сказала она ему, – что Эммануэль Шаламбель умер и что маркиза де Флар, его жена, и его дочери будут носить по нем траур.

– Что же вы хотите сделать со мною? – вскричал несчастный отец в полном унынии.

– Вы это сию же минуту узнаете.

Давая этот уклончивый ответ, она указала рукой на двор. Раздался звонок; ворота распахнулись и из въехавшей во двор кареты вышел барон де Мор-Дье.

– Погодите. Вы увидите, как я держу свое слово, – сказала она.

Вошел барон.

– Маркиз, – проговорил он, – ваши дочери с их гувернанткою едут в карете в Париж; через несколько минут они будут возле своей матери.

Слова эти вызвали радость у пришедшего в уныние маркиза. Но это продолжалось только один миг.

– Боже мой! – прошептал он. – Неужели я больше никогда их не увижу?

Дама в черной перчатке промолчала.

– Маркиз, – грустно сказал барон, – вы осужденный, а я назначен исполнить приговор.

– Вы? – удивился Эммануэль.

– Увы!

Тогда маркиза де Ласи взяла бумажник с камина.

– Смотрите, – сказала она, – здесь вы найдете пятьсот тысяч франков и паспорт.

– Куда же я поеду? – печально переспросил маркиз.

– Пятьсот тысяч франков дадут вам возможность жить соответственно тому имени, которое прописано в паспорте. Отныне вас будут звать Шарлем Марселеном.

– Но куда же я поеду? – печально переспросил маркиз.

– В Гавр; я провожу вас туда, – сказал барон де Мор-Дье.

– А… затем?

– В Гавре вы сядете на пароход «Прекрасный провансалец», который должен сняться с якоря завтра в полдень.

– А куда он отвезет меня?

– В Ост-Индию, и вы оттуда никогда не вернетесь; я вам советую это, если вы дорожите тем, чтобы к вашей памяти сохранили благоговейное воспоминание ваши жена и дети…

– Моя жена, мои дети… о, Господи! – Эммануэль произнес эти слова прерывающимся от рыданий голосом и тяжело упал на пол.

Он лишился сознания.

– Отнесите его в почтовую карету, – приказала Дама в черной перчатке. – Ночная прохлада приведет его в чувство.

– Ах, сударыня, – прошептал де Мор-Дье, – вы безжалостны!

– Сударь, – ответила она на это, – есть глава в истории нашей жизни, которую вы позабыли. В тот вечер, когда маркиз Гонтран де Ласи вступил в брак, к нему явился человек, одетый в черное, и приказал ему от имени ассоциации убийц, членом которой были и вы, покинуть бал, родственников, друзей, молодую супругу, овдовевшую ранее, чем она стала женою…

Барон опустил голову. Дама в черной перчатке докончила свои слова, громко расхохотавшись:

– И его также хотели отправить в Ост-Индию, за тысячу лье от всего, что он любил, и его убили от имени всей вашей ассоциации за то, что он отказался уехать…

– Боже мой! – прошептал барон. – Какое наказание определили вы мне, сударыня?

– Вы это узнаете завтра, когда вернетесь из Гавра. Она сделала знак. Неизвестные люди подняли на руки маркиза Эммануэля Шаламбеля де Флар-Монгори.

– Идите! – приказала Дама в черной перчатке. Барон вышел последним и последовал за остальными.

Когда Эммануэль открыл глаза, он увидел себя полулежащим в почтовой карете, мчащейся во весь опор по Нормандской дороге в дождливую холодную ночь.

– Где я? – спросил он было себя.

Но он заметил барона де Мор-Дье, бледного и грустного, сидящего напротив него, и немедленно вспомнил все. Барон сказал ему:

– Вы на Гаврской дороге, по которой Шарль Марселей поедет в Калькутту, а парижские газеты тем временем оповестят о смерти маркиза Эммануэля Шаламбеля де Флар-Монгори.

XXXVII

Действительно, на следующий день, в то время, когда коммерческий корабль «Прекрасный провансалец» снялся с якоря, Эммануэль стоял на палубе с видом человека, пораженного громом, и с отчаяньем смотрел на берега Франции, понемногу исчезавшие в морском тумане, вечерние газеты выпустили заметку:

«Крайне таинственное происшествие привело в изумление весь аристократический мир и правительственные сферы.

Г-н маркиз Шаламбель де Флар-Монгори, один из молодых знаменитостей парижской адвокатуры и палаты депутатов исчез при следующих обстоятельствах. Маркиз де Флар внезапно помешался вчера днем. Болезнь его, говорят, была вызвана смертью одного из его знакомых, барона де Мор-Дье.

Маркиза немедленно перевезли в Пасси к русскому врачу, пользующемуся большой известностью у себя на родине.

Врач этот брался вылечить г-на де Флара. К несчастью, в прошлую ночь его пансионер сумел обмануть бдительность сторожей и убежал, оставив на столе в спальне нечто вроде завещания, где он говорит, что тень барона де Мор-Дье, явившаяся ему, приказала ему последовать за собой. Куда он скрылся? Сначала этого никто не знал; но шляпа, которую нашли на берегу Сены, была признана за принадлежавшую ему и опасаются, что несчастный бросился в воду и утонул. Самые тщательные поиски не привели ни к каким результатам».

На другой день те же газеты писали:

«Труп маркиза де Флар-Монгори найден; Сена унесла его до Сент-Клу.

Лица узнать невозможно, но признали платье и нашли при покойном бумажник, часы, драгоценные вещи и пр.»

Наконец, два дня спустя появилось новое сообщение:

«Похороны маркиза де Флар-Монгори состоятся сегодня с большой помпой в церкви св. Магдалины.

Г-ну де Флар-Монгори около тридцати семи лет.

Он оставил после себя неутешную вдову и двух прелестных маленьких девочек пяти лет, которые долго будут оплакивать лучшего из мужей и отцов и вечно чтить его память».

– О, Гонтран де Ласи, – тихо, со вздохом прошептала дама в черной перчатке, и на лице ее появилось выражение горя и ненависти. – Ты, мой нежно любимый, не удостоился пышных надгробных речей, которые произносятся над твоими убийцами…

И мстительница, женщина с каменным сердцем, произносившая безжалостно приговоры, подошла к бюсту, покрытому черной вуалью, откинула покрывало и с грустью начала смотреть на бюст, потом она опустилась на колени и залилась слезами.

XXXVIII

Итак, вечером того дня, когда труп бухгалтера Виктора Барбье был предан земле на кладбище отца Лашеза под именем маркиза де Флар-Монгори, барон де Мор-Дье явился на площадь Бово, в отель, нанятый графом Арлевым и отданный для Дамы в черной перчатке полгода назад. Было около девяти часов; барон вышел из почтовой кареты, которая привезла его из Гавра, куда он проводил настоящего маркиза Эммануэля де Флар.

Де Мор-Дье не видали в Париже с тех пор, как репортеры сообщили о его смерти. К тому же, вероятно, вследствие полученного приказания барон сильно изменил свою наружность. Вместо усов и эспаньолки, которую он носил по привычке отставного военного, барон совершенно выбрился и придал своему обыкновенно бледному, мертвенному лицу какой-то красноватый оттенок, делавший его совершенно неузнаваемым. Одежда его уже не носила отпечатка военного щегольства, который офицер сохраняет и в своем партикулярном платье. Барон был одет в узкие панталоны и пиджак, какие носят англичане во время путешествий, на голове у него была надета конусообразная мальтийская шапочка с клетчатыми лентами, развевавшимися по плечам, на которые был наброшен большой мягкий плед, падавший складками. Барона провели к Даме в черной перчатке. Мстительница была одна и, по-видимому, ожидала барона.

– Ну, что? – спросила она, взглянув на него.

– Он уехал.

– Когда?

– Вчера в полдень.

– Что он – спокойнее?

– Он близок к помешательству, – ответил барон, – и скоро умрет под индийским солнцем.

Дама в черной перчатке ничего не ответила на это. Тогда де Мор-Дье сел рядом с ней и сказал ей грустным, но твердым голосом, в котором звучала отчасти гордость.

– А мне, сударыня, бывшему послушным орудием в ваших руках, скажете ли вы, наконец, какая меня ждет судьба?

– Она будет гораздо мягче, чем судьба маркиза де Флар, – ответила мстительница. – У вас нет ни жены, ни детей, никто вас не любит, и вы никого не любите: вы, вероятно, не особенно дорожите жизнью.

– Однако мне предстоит умереть?

– Не знаю.

Заметив его удивленный взгляд, она прибавила:

– Вас было семеро, не так ли? Семь «Друзей шпаги». Один из вас пал вашей жертвой.

– Гонтран, – тихо прошептал барон.

– Оставалось шестеро, – продолжала мстительница. – Капитан Лемблен умер первым, шевалье д'Асти – вторым, маркиз Эммануэль уже подвергается наказанию; остается наказать только троих.

Барон слушал в волнении.

– Среди троих находится один, которому я приберегаю особое наказание, потому, что он выбрал вас, соединил в одно общество и управлял вашею волею и поступками.

«Полковник», – подумал де Мор-Дье.

– Что касается двух остальных, вас и виконта де Р., то я поклялась себе пощадить одного из вас, потому что оба вы были орудием в моих руках.

Барон вздрогнул.

– Мор-Дье, – продолжала Дама в черной перчатке, – между вами двумя выберет судьба. Вы сами повторяли не раз слова Священного писания: «Поражавший мечом от меча и погибнет». Итак, виконт или вы умрете от удара шпаги.

– Значит, вы хотите, чтобы я дрался с ним?

– Да, я этого хочу.

– А если… я его убью?

– Вы будете прощены, – ответила Дама в черной перчатке. – Вы уедете завтра в Германию и отыщете там в одном из игорных домов виконта де Р. Игроки, подобные ему, живут постоянно на берегах Рейна и умирают там же, проиграв последний луидор или разбогатев в несколько часов.