Текст книги "Тайны Парижа. Том 1"

V

Несколько часов спустя граф д'Асти, недоумевая, почему он так долго не видит жены, и взволнованный каким-то необъяснимым предчувствием, вошел в ее комнату. Она лежала на полу перед раскрытым окном. Стиснутые зубы, полная неподвижность ее тела, полураскрытый мертвенный взгляд не на шутку испугали графа. Ему пришло в голову, что жена его умерла. Не вскрикнув, не позвав никого на помощь, он поднял графиню и на руках отнес ее на кровать. Там он приложил руку к ее сердцу и удостоверился, что оно еще бьется.

Маленький дорожный саквояж лежал на столе. Он открыл его, вынул флакон с уксусом, смочил платок и поднес его к носу молодой женщины, не переставая все время растирать ей виски. Графиня открыла глаза и мало-помалу пришла в себя. Граф д'Асти был спокоен, холоден, почти мрачен. Он смотрел на жену и молчал.

– Где я? – спросила наконец графиня.

– У себя, сударыня! – ответил граф.

– Что случилось?

Принужденная насмешливая улыбка, улыбка отчаявшегося человека, который хочет порисоваться своим отчаянием, показалась на губах графа.

– Право, я затрудняюсь вам объяснить это, – сказал он. – Я знаю только, что нашел вас вот тут…

И он пальцем указал на окно.

– Вы лежали в обмороке перед окном, и оно было открыто.

– Ах! – проговорила она, вдруг вспомнив все случившееся. – Теперь я припоминаю: я почувствовала себя дурно ночью, встала, добралась до окна, отворила его, но силы мне изменили.

– Держу пари, – многозначительно заметил граф, – что это случилось с вами около пяти часов утра.

Эти слова оказали потрясающее действие на Маргариту де Пон. Разве они не являлись обвинением? Разве граф не хотел ими сказать: «Вы потеряли сознание в ту минуту, когда Арман, которого вы любите, упал, пораженный ударом шпаги»?

К счастью для графини, женщины всегда сохраняют удивительное присутствие духа и приобретают неожиданное хладнокровие в самые опасные минуты жизни.

Еще накануне, пока графиня д'Асти сама еще не знала тайны своего сердца, граф был для нее презренным существом, которому она не была обязана давать ни малейшего отчета в своих поступках, которого она имела право прогнать от себя, если бы он забылся. Но в эту минуту – увы! – она ясно чувствовала, что любит Армана, и граф неожиданно возвысился в ее глазах. Он снова приобрел над нею, в ее глазах, все права мужа, и его образ встал перед нею как образ судьи и обличителя.

И она снова сделалась женщиной, то есть коварной и сильной в искусстве лжи, и как ни была ужасна та боль, которую она испытывала при мысли о смерти Армана, у нее хватило силы притвориться равнодушной и ответить просто:

– Право, не знаю, было ли четыре или пять часов, может быть, даже шесть…

– А… вы… не знаете?..

И на губах графа показалась нехорошая улыбка.

– Я знаю только одно, что был уже день и рассвело.

– Отчего же вы не позвонили?

– Я думала, что мне просто душно.

– Да, – продолжал граф, смотря на жену пытливым взглядом. – Мне, право, кажется, что это было около пяти часов.

– Какое вы имеете к этому основание? – спросила графиня с самым невинным видом.

– О! В это время я уже встал, а так как моя комната, как вам известно, находится под вашей, то мне показалось, что я слышал шаги и затем падение тела…

– Почему же вы не вошли сюда? – спросила графиня, пытаясь улыбнуться, хотя она только что решила про себя: «Арман умер!»

– Я не осмелился… – возразил граф.

– А теперь вы осмелились!

– И притом меня ждали.

– Где?

Граф остановил испытующий взгляд на Маргарите.

– Честное слово, – сказал он с напускным добродушием, – я вижу, сударыня, что вы решительно все забыли.

– Ах, – с живостью перебила графиня, которой показалось, что настал подходящий момент рассеять ревнивые подозрения графа, – теперь я вспомнила, что должна была быть дуэль, эта несчастная дуэль.

И она притворилась слегка взволнованной, желая скрыть свое истинное, глубокое беспокойство, раздиравшее ей сердце.

– По этому-то делу меня и ждали, – ответил д'Асти, несколько разочарованный.

– Что же случилось? Ничего, не правда ли? Или какая-нибудь пустая царапина?

И, говоря это, Маргарита вся дрожала.

– Вы ошибаетесь, – сказал граф.

– Что же, он ранен?..

– И я также ошибся, графиня, – продолжал д'Асти, – я обвинял вас, подозревал, что вы любите этого молодого человека; я думал, что вы хотели наблюдать за ходом дуэли из вашего окна, и увидав, как он упал, лишились чувств.

Графиня была бледна как смерть, но все еще владела собою.

– Значит, – спросила она вполголоса, – он умер? Если бы граф ответил утвердительно, у нее, может быть, хватило бы силы до конца доиграть свою роль, изобразить скоропреходящую и спокойную печаль, которую люди испытывают при вести о смерти мало знакомых людей. Но граф расставил своей жене ловушку, ответив: «Нет, графиня, Арман не убит».

Графиня, сумевшая победить отчаяние, не опустив своей горделивой головы перед смертью, даже не сводя глаз с мужа, при вести, что любимый человек не погиб, потеряла рассудок и выдала себя при этой неожиданной радости.

– Жив! Он жив! – воскликнула она.

– Да, жив, – подтвердил граф.

– Жив! – повторила она в мучительном восторге. – И вы не сказали мне этого раньше, вы заставили меня ждать… Ах, граф, граф, что вы сделали со мною?

Она забыла, что этот человек был ее мужем, что она презирала его еще накануне, и схватила его за руку.

– О, вы не обманываете меня, не правда ли? Это правда?

– с мольбою спросила она.

– Графиня, – возразил граф с холодной злобой, – успокойтесь, человек, которого вы любите, останется жив!

И, засмеявшись подобно осужденному, потерявшему всякую надежду, он прибавил:

– Вы прекрасно владеете собою, графиня, но все-таки выдали тайну вашего сердца; я знаю теперь, отчего вы потеряли сознание. Прощайте!..

Он направился к двери, а графиня, окончательно уничтоженная, смотрела, как он удаляется, не находя ни жеста, ни слова, чтобы удержать его.

Между тем уже на пороге комнаты граф обернулся, запер полуоткрытую дверь и вернулся назад.

– Графиня д'Асти, – начал он с тем спокойствием, которое было в тысячу раз хуже его вчерашнего бешенства, – не уделите ли вы мне одну минуту, чтобы объясниться с вами? Клянусь, что наш разговор будет последним.

Графиня молчала.

– Вы видите, – продолжал граф, – что я иду на переговоры, прошу, когда мог бы… приказывать.

И граф, как господин положения, сел в кресло, стоявшее рядом с кроватью.

Графиня стояла по-прежнему неподвижная и безмолвная, устремив на своего супруга взгляд, полный оцепенения и ужаса.

– Сударыня, – сказал граф, – если вы позволите, я в нескольких словах объясню вам наши отношения. Я был развратный человек, без совести и веры, и я добился вашей руки подлым путем. Но настал день, когда я почувствовал раскаяние. Я захотел быть честным, любить женщину, которой я не был достоин, заслужить привязанность своего ребенка. Я любил вас до обожания, и если раскаяние исправляет, то Господь смягчился, видя, как я каюсь, так как я жестоко страдал… И что же? Вы, графиня, вы были безжалостны, вы навсегда закрыли для меня свое сердце, отказали мне в своем уважении, вы для меня явились принадлежащей к тому обществу людей, не знающих прощения, которые навеки отталкивают от себя раскаявшегося преступника, окончившего срок своего наказания, и вынуждают его вернуться обратно на путь преступления. Мы должны остаться и останемся чуждыми друг другу, раз вы сами пожелали этого; я буду глух к голосу своего сердца и совести, потому что вы не вняли моему раскаянию, но тот, кто молил, – теперь будет приказывать.

При этих словах неподвижно устремленные глаза графини д'Асти блеснули гордостью; презрительная улыбка скользнула по ее губам. Но она продолжала хранить молчание.

– Графиня, – продолжал граф, – вы носите мое имя и не имеете ни малейшего права запятнать его. По закону я ваш муж и могу убить вас, если вы нарушите свою обязанность!

Граф, не оборачиваясь, вышел из комнаты, даже не взглянув на оскорбленную им молодую женщину. Но не угрозы этого человека, к которому графиня не питала иного чувства, кроме ненависти и презрения, довели ее до такого состояния. Нет, она жестоко страдала в эту минуту и желала умереть потому, что любила Армана.

Разве эта любовь к Арману не была для нее падением в глазах человека, имя которого она носила? Выказать перед ним свою слабость было равносильно прощению ему его ошибок и даже преступления. Она любила покойного Гонтрана де Ласи и признавала за собою это право, потому что живые не могут ревновать к воспоминаниям и к покойникам. Эту любовь, которую она считала вечной, это почитание жертвы, основанное на ненависти к графу, она хотела сохранить в глубине своего сердца как самое ужасное наказание для графа д'Асти. Но Маргарита де Пон, полюбив Армана, то есть молодого человека, полного жизни, который через несколько дней должен был уже оправиться от своей раны, отчасти забыла Гонтрана де Ласи, а потому она не имела более права ненавидеть его убийцу, и, следовательно, этот человек получил в свою очередь право унизить ее, напомнив ей о чести своего имени, которое она носила.

Несколько часов несчастная женщина была погружена в эти тяжелые размышления. Но достаточно было войти ее ребенку, который обвил ее шею своими ручонками, чтобы она отвлеклась от своих мрачных дум. Госпожа д'Асти взяла перо и написала своему мужу письмо следующего содержания:

«Милостивый государь!

Вы были правы сегодня утром, что наш разговор будет последним: нам не придется больше обменяться ни одним словом.

Вы изложили мне ваши намерения, позвольте же мне сообщить вам свои.

Я уеду из Бадена с вами или без вас. Мы или я одна покинем его завтра утром.

Вы упомянули о законе – это было совершенно бесполезно. Честная женщина может оказаться недостаточно сильной, чтобы подавить движение своего сердца, но она всегда сохранит свой рассудок.

Мы вернемся в Париж и будем жить там по-прежнему: я со своей печалью и в одиночестве; вы – как вам заблагорассудится.

Я – ваша жена, меня зовут графиней д'Асти, а потому вы можете требовать, чтобы я никогда больше не встречалась с человеком, который внушает вам подозрение.

Взамен этого я имею право запретить вам угрожать мне, упрекать и несправедливо обвинять и, что я считаю еще более несправедливым, докучать мне любовными сценами, которыми вы осмеливаетесь подчас надоедать мне. Мое достоинство и ваша честь требуют этих жертв. Если вы забудете мои условия, то и я присваиваю себе право не следовать тем, к которым обязывает меня мой долг.

Маргарита д'Асти, рожденная де Пон».

Написав это письмо, графиня снова легла в постель. У нее начиналась сильнейшая лихорадка. Однако вечером она нашла в себе силы встать с постели и распорядиться насчет своего скорого отъезда. Она заперла дверь, не желая или не решившись узнать о здоровье Армана. Часов около восьми она получила от графа д'Асти записку, написанную карандашом.

«Графиня, – писал он, – мы едем, потому что вы этого хотите, но не раньше, как завтра вечером, и в тем только случае, если вы будете чувствовать себя лучше, так как я узнал от вашей горничной, что вы сильно нездоровы. Я отдал распоряжение об отъезде, но как ни поспешно идут сборы, мне необходимо несколько часов, которых я и прошу у вас.

Граф д'Асти».

VI

Действительно, граф по получении письма жены очень энергично взялся за укладку; он сделал уже несколько прощальных визитов своим баденским знакомым, объявил о сдаче внаем отеля, который он занимал на Лихтентальской аллее, и заказал почтовых лошадей и карету.

Но вечером, поддавшись непреодолимой потребности слышать шум и видеть движение, которое испытывают люди, страдающие и желающие во что бы то ни стало забыть свои нравственные мучения, граф д'Асти отправился в казино, вошел в большую залу и подошел к игорному столу.

Было около десяти часов – самый разгар игры, и игроков было так много, что только некоторым из них удалось найти стулья; остальные, стоя, бросали деньги через головы счастливцев, захвативших стул или скамейку.

В конце стола стоял человек, смертельная бледность и дрожащие губы которого свидетельствовали о том, что ему, выражаясь языком игроков, «не-везет»; он шарил по всем карманам; отыскал три луидора – все, чем он в настоящее время обладал, – без сомнения, жалкий остаток состояния, которое он постепенно принес в жертву современному минотавру берегов Рейна. Этот человек колебался мгновение, как бы ожидая вдохновения и мысленно призывая себе на помощь бога случая и надеясь, что эти золотые монеты окажутся для него источником нового состояния. Он протянул руку, раскрыл ладонь и бросил деньги на стол.

– Семь, – возгласил крупье, – красные проиграли, черные берут.

Лопаточка отбросила три луидора, последнюю надежду игрока, во всепоглощающую пасть кассы.

Бессмысленная улыбка появилась на губах неудачника; он постоял некоторое время, опираясь на кресло, точно боялся упасть, потом нетвердыми шагами вышел из залы, бормоча: «Пора кончать! Я могу продать пистолеты и сыграть снова… или отправиться сегодня же ночью к праотцам на тот свет!».

Когда он выходил из подъезда казино на бульвар, перед ним очутился молодой человек, почти юноша, и загородил ему дорогу. Он был блондин, безбородый, ниже среднего роста; на голове у него была дорожная шапочка.

– Дорогу! – крикнул игрок.

– Одно слово! – проговорил юноша. – Когда идут стреляться, то должны найти время выслушать добрый совет.

– К чему? – пробормотал игрок, который, весь дрожа, внимательно вглядывался в своего собеседника и угадал, что под мужским костюмом скрывается женщина.

– Что вам от меня надо? – прибавил он.

– Я уже сказал вам, что хочу дать вам совет.

– К чему советы человеку, который хочет умереть.

– Может быть… виконт де Р…

– Кто вы и как вы знаете мое имя?

– Я бог случая или богиня Фортуна, это как вам будет угодно.

Игроки суеверны. Тот, который за минуту перед этим готов был покончить с жизнью, сделал шаг назад и посмотрел на своего собеседника с недоверием и вместе с восторгом.

– Неужели вы… в самом деле… Фортуна? – пробормотал он.

– Для вас – да.

– Что же вы от меня хотите? – еще раз полюбопытствовал виконт де Р., седьмой член распавшегося общества «Друзей шпаги», который, сделав несколько попыток поправить свое расстроенное состояние на берегах Рейна, кончил тем, что окончательно промотался.

Голос виконта дрожал, и он протянул руку своему собеседнику в безумной надежде, что та, которая называла себя Фортуной, вложит в его руку горсть золота, и он тотчас же принесет ее в жертву всепожирающему минотавру.

– Идите, – отрывисто сказала незнакомка, – следуйте за мною.

– Куда?

– Все равно, идите!

Она взяла его под руку и направилась под тень деревьев, отыскивая уединенное местечко. Потом она заставила его сесть под дерево на скамейку и сказала:

– Слушайте меня и отвечайте.

– Говорите, – произнесла суеверная жертва случая.

– В ту минуту, как мы встретились, вы возвращались домой?

– Да.

– Намереваясь пустить себе пулю в лоб?

– Да, мои пистолеты заряжены уже с утра.

– Зачем вы хотели застрелиться?

– Потому что у меня нет ни флорина в кармане, мне неоткуда ждать наследства, и я не могу заняться никаким делом, да и не имею к этому охоты. Я все пережил, все испытал… У меня нет другой страсти, кроме игры.

– Что дали бы вы за возможность продолжать игру еще?.. За двадцать или тридцать тысяч франков…

– Тридцать тысяч франков! – воскликнул виконт, у которого помутилось в глазах. – Ах! Если вы сатана, то поспешим заключить договор – моя душа принадлежит вам!

Женщина, переодетая в мужской костюм, пожала плечами.

– Ваша душа никогда не стоила столько, – заметила она. – И к тому же я не сатана. Но если вы хотите завтра получить тридцать тысяч франков…

– Что я должен для этого сделать? – спросил этот человек, у которого страсть к игре убила чувство чести.

– Выслушайте меня, – возразила незнакомка. – Вы никогда не узнаете, кто я, зато я знаю – кто вы.

Виконт сделал движение.

– Мне ни к чему рассказывать вашу жизнь, которая мне известна почти изо дня в день. Вы принимали участие в ужасном обществе…

Виконт быстро вскочил.

– Оно называлось обществом «Друзей шпаги».

– Это правда… Но откуда вы это узнали?

– Это безразлично. Каждый из семи членов… ведь вас было семеро – не правда ли?..

– Да, семеро.

– Каждый из вас обладал особенным, известным только ему способом удара шпагой…

– И это совершенно верно.

– Ваш излюбленный удар был в горло, от которого не умирали, но навеки теряли голос.

– Да, – утвердительно кивнул головой виконт.

– Итак, – продолжала незнакомка, – мне нужен такой удар и за него-то я и хочу заплатить вам.

– Вы его… покупаете… у меня?

– Да, за тридцать тысяч франков.

– Но… кому я должен нанести удар?

– Человеку, которого я укажу вам. Вы вызовете его под каким-нибудь предлогом и завтра же утром будете драться с ним. Если он убьет вас – вы будете избавлены от необходимости проделать это самому, как вы только что собирались.

– А если… я убью его?

– То вы не получите ничего, – сухо возразила незнакомка. – Я хочу, чтобы он потерял голос, но его смерти мне не надо. Жизнь человека не стоит тридцати тысяч франков.

– Этот человек, вероятно, певец, – смеясь, заметил виконт, – если вы так дорого цените его голос?

– Нет, – ответил незнакомец, – идемте…

Юноша повел игрока в казино; они вошли в залу, где игра в «trente-et-quarante» шла с одиннадцати утра до одиннадцати вечера.

Переодетая незнакомка окинула стол внимательным взглядом.

«Он еще здесь!» – сказала она себе.

– Человек, которого вы должны вызвать – это тот, кого я попрошу поставить за меня. Прощайте! Вы не увидите меня больше. Сегодня вечером, вернувшись домой, вы найдете письмо; в нем будет лежать чек на тридцать тысяч франков, по которому вы можете получить деньги в банкирской конторе гг. В. и Б. в Бадене. Если завтра вы исполните условия нашего договора, то чек будет оплачен сполна; если же нет – то вы не получите ничего.

Переодетая женщина подошла к столу, у которого граф д'Асти, стоя, наблюдал за игрой и сам испытывал капризы фортуны.

Мнимый молодой человек положил ему руку на плечо.

– Извините, милостивый государь, – сказал он, – я слишком мал ростом, а потому ничего не вижу. Не будете ли вы так добры поставить этот луидор на черное?

И он протянул графу д'Асти золотой. Граф взял луидор и положил на стол. Черные взяли.

– Вы выиграли, – сказал граф, – отдавая незнакомцу два луидора.

– Благодарю вас, сударь, – произнес молодой человек, – вы принесли мне счастье… Бог наградит вас за это!

И незнакомец вышел из игорной залы.

VII

Виконт де Р. почувствовал большое облегчение, узнав графа д'Асти. Таким образом, человек, на которого ему указали и которому он должен был нанести за тридцать тысяч франков удар шпагой в горло, принадлежал к числу тех, которые некогда играли ужасную роль убийц.

«Неужели действительно существует Провидение?» – подумал виконт де Р., до тех пор помышлявший лишь о наживе.

Он призадумался на минуту, и его решимость поколебалась. Но звук золота и монотонный голос крупье, объявлявшего результат игры, поразил его слух.

– Тридцать тысяч франков! – пробормотал он. – Я буду благоразумен, и у меня окажется возможность играть еще месяца два, может быть, даже более… и притом кто знает? Может быть, мне повезет…

Игрок направился к двери и встал так, чтобы очутиться на дороге графа.

– Господа, – возгласил крупье, – последняя серия, играйте!

Д'Асти, который еще ни разу не ставил, крикнул:

– Двадцать пять луидоров на черное! Черные взяли раз, другой, три раза.

– Максимум! – крикнул крупье.

– Ставлю все, – ответил граф д'Асти.

Черные выиграли еще раз шесть подряд; банк был сорван.

– Справедливо говорят, – с горечью прошептал граф, бросая семьдесят тысяч франков билетами и золотом в свою шляпу, – что несчастье в любви приносит счастье в игре…

И игрок, удаче которого завидовали и удивлялись человек пятьдесят или шестьдесят, удалился в бешенстве и отчаянии.

На пороге залы какой-то человек, скрестив на груди руки, ждал его с насмешливой улыбкой на губах.

– Мое почтение, граф, – произнес он. Граф отступил, узнав виконта де Р.

– Что вам от меня надо? – резко спросил он его.

– Мне надо поговорить с вами!

– Извините, но мне кажется, что нам не о чем разговаривать, милостивый государь.

– Граф, – холодно продолжал проигравшийся виконт, – вы сорвали банк.

– Какое вам до этого дело?

– А я проиграл.

– Уж не хотите ли вы занять у меня? – с иронией спросил граф.

– Конечно, нет.

– В таком случае доброго вечера и желаю вам всего лучшего.

– Еще минутку. Вы выиграли – я проиграл. А знаете почему?

– Вероятно, мне везет, а вам нет.

– Нет, не потому. Я проиграл потому, что вы принесли мне несчастье.

– Прибавьте, что совершенно невольно и что я сожалею об этом.

– О! Постойте, – продолжал виконт, – я еще не кончил. Сегодня утром я обращался к одной ясновидящей.

– А вы верите им?

– Конечно. И она сказала, что если я убью вас, то мне повезет, и вот теперь я хочу убить вас.

Граф вздрогнул и пристально посмотрел на своего собеседника.

Во всякое другое время граф д'Асти ограничился бы тем, что пожал бы плечами, оттолкнул виконта и отправился своей дорогой. Но теперь он был так расстроен и утомлен жизнью, так полон того отчаяния, о котором говорит Данте, что с грустной и покорной улыбкой принял вызов виконта.

– Конечно, – заметил он, – раз вы хотите драться, я не имею достаточно веских причин отказать вам в этом. Я так же мало ценю жизнь, как и вы; быть может, Провидению угодно, чтобы мы оба погибли от шпаги, мы, получившие благодаря ей средства к жизни. Вы убьете меня, а кто-нибудь другой убьет вас.

– Это возможно, – согласился виконт, не слушая графа, а думая о системе «trente-et-quarante».

– Ваш час? – спросил граф д'Асти.

– Завтра, в семь часов утра. – Где?

– Где вам будет угодно.

– Есть у вас секунданты?

– Нет, но я найду их.

– Так, значит, за монастырем, в Лихтентале.

– Идет, – согласился игрок.

Они обменялись поклонами. Виконт де Р. направился в гостиницу «Франция», где он остановился.

– Господин виконт, – сказал ему мальчик, который обыкновенно оставался в конторе до тех пор, пока все обитатели гостиницы не вернутся домой, – двое ваших друзей только что спрашивали о вас.

«У меня нет друзей», – с удивлением сказал себе виконт. – Оставили они карточки? – прибавил он вслух.

– Они ждут господина виконта в его комнате. Виконт собрался было уже подняться наверх.

– А еще, – прибавил мальчик, – вам принесли письмо.

Виконт разорвал конверт и увидал чек на тридцать тысяч франков.

Двое друзей, ожидавших его в комнате, были ему совершенно незнакомы. Это были два прекрасно одетых во все черное джентльмена лет тридцати-сорока, со смуглыми лицами и южным акцентом.

– Господин виконт, – сказал один из них, – мы знаем, что завтра вы деретесь с графом д'Асти, и предлагаем себя в ваши секунданты.

– Мы заедем за вами ровно в шесть часов в карете, – прибавил другой, – и привезем с собою шпаги.

Они раскланялись и вышли.

В это же самое время граф д'Асти звонил у ворот дома, который занимал майор Арлев; одна из стен этого дома прилегала к его отелю. Около кровати Армана сидел граф Арлев. Молодой человек был ранен в плечо, и этот удар, нанесенный сильнее, чем следовало, вопреки наставлению, полученному мнимым флорентийским маркизом, вызвал у раненого глубокий обморок.

Но майор Арлев, как читателям известно, обладал некоторыми познаниями по части хирургии и с той же уверенностью и знанием, которые он выказал при определении смертельной раны капитана Гектора Лемблена, он предсказал, что молодой человек оправится через неделю.

Когда д'Асти вошел в комнату, майор сидел у изголовья кровати Армана. Последний, несмотря на легкую лихорадку, весело беседовал с ним.

– Здравствуйте, граф, – приветствовал графа д'Асти майор, – вы очень любезны, что пришли навестить своего крестника.

Граф пожал руку майору и поклонился Арману.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он, тщетно стараясь придать своему голосу оттенок сочувствия.

– Лучше, граф, гораздо лучше.

– Не чувствуете боли?

– Почти совсем не чувствую. Граф печально улыбнулся.

– Я пришел проститься с вами.

– Как! Вы уезжаете?

– Графиня и я рассчитывали завтра вечером уехать из Бадена.

– И вернуться в Париж?

– Да, но судьба может распорядиться иначе.

– Что вы хотите этим сказать, граф?

– Вы дрались сегодня, а я дерусь завтра.

– Вы! – вскричал майор с искусно разыгранным удивлением.

– Да, граф, я.

– С кем же? И по какому поводу?

– Я дерусь с одним неудачным игроком, виконтом де Р., которому досадно видеть мое счастье в игре.

– Но это безрассудство, любезный граф!

– Не далее как сегодня утром я согласился бы с вами, но вечером я был возбужден, меня лихорадило, и я принял вызов виконта. Вы догадываетесь теперь о причине моего посещения?

– Я буду вашим секундантом, – заявил майор. – Но мне кажется, что наш молодой друг не в состоянии ехать с нами.

– Я согласен с вами.

– И если у вас нет под рукой никого…

– Решительно никого.

– То я берусь устроить ваше дело, любезный граф. В отеле «Англия» живет немец – капитан, служивший еще при Наполеоне, и я уведомлю его. Он будет в восторге оказать вам эту услугу.

– Отлично, – согласился граф.

– Где назначено место поединка?

– В Лихтентале, за монастырем.

– В котором часу?

– В семь часов утра.

– Мы явимся к вам в шесть.

Граф д'Асти поговорил еще несколько минут с Арманом и майором, затем простился с ними и возвратился домой.

– Как здоровье графини? – осведомился он у горничной.

– Графиня снова легла в постель, у нее продолжается лихорадка.

Еще накануне д'Асти поднялся бы в комнату жены, не колеблясь и не сомневаясь, что его впустят туда. Но после ссоры, развившейся между ними, он не решился на это и заперся в своей комнате. Не успел граф уйти из комнаты, где лежал Арман, как в ней бесшумно отворилась дверь, и Дама в черной перчатке появилась на пороге. Она села около него, взяла его руки в свои и спросила:

– Как вы себя чувствуете теперь, друг мой?

Ее голос звучал так ласково и нежно, что раненый вздрогнул от радости.

– Я не чувствую никакой боли, – ответил он, – особенно когда вижу вас… да притом это простая царапина.

– Скажите лучше, что ваш противник глупец, нарушивший мои приказания. Этот сумасшедший чуть было не убил вас.

Очаровательная улыбка озарила лицо молодого безумца.

– Ну, что же, – возразил он, – я умер бы за вас… Она судорожно сжала его руку.

– Вы ребенок, – прошептала она, – благородный, но безрассудный ребенок, которого я награжу когда-нибудь за преданность, выказываемую по отношению ко мне… а пока вы должны жить, и жить ради любви графини.

При этих словах Арман побледнел и вздрогнул.

– Ах! – воскликнул он. – Неужели еще не все?

– Нет еще.

– Что же я должен еще исполнить?

– Она должна полюбить вас… необходимо… Дама в черной перчатке с минуту колебалась.

– Нет, – сказала она. – К чему? К чему посвящать вас в тайны вашей будущей роли? У вас может не хватить мужества.

– Значит, эта роль отвратительна? – спросил в волнении Арман.

– Нет, но надо сильно любить меня, чтобы выполнить ее до конца.

– О, я люблю вас! – в порыве страсти вскричал он, обвороженный взглядом и улыбкой этой странной женщины.

– Вы будете повиноваться мне?

– Разве вы можете в этом сомневаться?

– Нет, и в доказательство этого приказываю вам молчать, – шутливо сказала она, вновь взяв его за руку.

– Почему?

– Потому что у вас лихорадка, и вам необходим покой. Доброй ночи!

Она коснулась губами бледного лба Армана, встала, послала ему рукой привет и исчезла. Но Дама в черной перчатке прошла не в свою комнату, с темными обоями, которую мы уже знаем, но поднялась на верхний этаж и постучала в дверь, которая немедленно отворилась. Это была комната графа Арлева.

Майор сам отворил дверь молодой женщине, приложил палец к губам и чуть слышно прошептал:

– Тс… пойдемте!

Он увлек ее в угол комнаты, за кровать. Толстый ковер, покрывавший весь пол, совершенно заглушал их шаги. Дойдя до угла, майор наклонился к стене, откуда проскальзывал луч света.

– Смотрите, – сказал он Даме в черной перчатке. Свет шел из отверстия, просверленного в стене, отделявшей дом майора от дома графа д'Асти. Это отверстие имело форму воронки. В доме графа оно было величиной с пятифранковую монету, а на противоположной стороне раза в три больше. Это отверстие, о существовании которого обитатели соседнего дома, очевидно, не подозревали, соединяло комнату, занимаемую майором, с комнатой графини д'Асти. В ее комнате это отверстие приходилось под картиной в готической раме и очень искусно скрывалось складками обивки, покрывавшей стены.

При помощи этого отверстия, напоминавшего собою слуховую трубку, в комнате майора можно было слышать каждое слово, произнесенное шепотом у графини, даже самый слабый вздох. Постель и альков графини, находившиеся как раз напротив, были также ясно видны, и благодаря этому отверстию Дама в черной перчатке могла прошлую ночь присутствовать при страданиях, тревоге и обмороке графини; она узнала благодаря ему же о решении графа и графини покинуть Баден на следующий день.

– Взгляните, – сказал майор.

Дама в черной перчатке приложила глаз к отверстию и при свете ночника увидала Маргариту де Пон, сидевшую на кровати, закутанную в меховую накидку и горько плачущую, закрыв лицо руками.

– Как она его любит! – прошептал майор чуть слышно умоляющим голосом. Казалось, он просил пощады графине.

Дама в черной перчатке осталась по-прежнему спокойна и, по-видимому, даже не поняла слов майора.

– Неужели вы хотите, – прошептал майор, – чтобы граф завтра умер?

– Нет, – возразила она.

– Однако…

Дама в черной перчатке хотела было объяснить что-то, как вдруг ее внимание было привлечено шумом, который послышался в комнате графини д'Асти. В дверь дважды постучали. Был уже час ночи, и никто, кроме самого графа, не мог позволить себе такую смелость, горничная же входила, не стучась.

– Кто там? – дрожащим и взволнованным голосом спросила графиня.

Ответа не последовало, но дверь отворилась, и вошел граф.

– Вы, граф, вы! – вскричала графиня д'Асти, вскакивая с кровати и крайне удивленная подобной дерзостью.

– Я, – спокойно ответил граф.

– Уходите… уходите!

– Мне необходимо переговорить с вами…

– Но я не хочу и не могу слушать вас!

– Я пришел сообщить вам, – продолжал граф, – что я не могу уехать завтра.

– В таком случае, я уеду одна…

– И это потому, – продолжал граф с прежним спокойствием, – что мне предстоит завтра утром дуэль. Я позволил себе явиться к вам, чтобы предупредить вас об этом. И все-таки, клянусь вам, я долго… очень долго колебался… и чуть не ушел.