Текст книги "Психология веры"

Воспринимая события внешней среды и упорядочивая их в своей модели мира, человек находит им место в зависимости от личных ценностей. Именно оценочные моменты упорядочивают действительность, внося в нее осмысленность. При этом факты соотносятся не с истиной, а с личными представлениями об идеале, наличными желаниями и социальными нормами, то есть с их субъективной интерпретацией. Личные ценности определяют фильтрацию информации структурами модели мира и усвоение любых сообщений, не противоречащих ранее усвоенной иерархии. Наоборот, отметаются практически любые сведения, не укладывающиеся с привычные рамки. Так, истово верующий человек не может осознавать себя без своей веры. Поэтому любая попытка атеистического воздействия будет воспринята им в штыки, так как она несет угрозу его модели мира.

Человеку, чтобы жить и постигать жизнь, необходима система координат – философия жизни, религия, причем они нужны ему почти в той же мере, что солнечный свет, кальций или любовь.

А. Маслоу

Слова и символы так же относятся к миру реальности, как карта к территории, которую она представляет. Мы живем по «карте», которая никогда не есть сама реальность.

К. Роджерс

Уточнив основные элементы модели мира, обратимся к рассмотрению архитектуры «здания», построенного из них, или, точнее сказать, к схеме механизма, в который они включены. Мы уяснили, что такое потребности, эмоции, мотивы, установки и цели. Понятно, что каждый мотив и любая цель не существуют изолированно, сами по себе, а являются частью некой общей системы. Потому влияние на поведение человека зависит не только от силы и направленности отдельного желания или потребности, но и от того, в какой части целостной системы она представлена. Поэтому теперь мы перенесем внимание на организацию этих психических конструктов в единое целое. Вслед за А. Н. Леонтьевым (159) будем исходить из предположения, что основная структура модели мира – иерархия, то есть пирамида узловых сегментов, обращенная вершиной вверх. Почему избрана форма иерархии?

Во-первых, организация иерархии отличается тем, что элементы, находящиеся на ее вершине, выполняют руководящие функции по отношению к функционированию всех нижних этажей. Поскольку ведущие мотивы находятся в верхней части иерархии, преобладающие трансформирующие влияния внутри системы осуществляются сверху вниз.

Во-вторых, при движении сверху вниз структура иерархии обеспечивает увеличение числа степеней свободы на каждом ярусе системы. За счет этого верхние ярусы имеют достаточное разнообразие возможностей для гибкого управления нижними ярусами. Если с каждым узлом любого уровня иерархии связано несколько стратегий его достижения (траекторий в иерархии), то в этом случае отсутствует жесткая фиксация на одном способе удовлетворения потребности, и средство может быть выбрано или заменено в ходе управления (158).

В-третьих, в рассматриваемой нами иерархии имеют место не только прямые, но и обратные связи между ярусами. С их помощью система может реализовать контроль за управлением.

В соответствии со свойствами иерархии мотивы, занимающие в системе место на разных ее ярусах, обладают и разным влиянием на поведение человека. На самых верхних этажах иерархии могут находиться мотивы разного уровня обобщенности, и чем обобщеннее мотивы верхних этажей, тем более устойчива психика. На вершине могут находиться мотивы разных масштабов – направленные на себя, на других людей, на дело. Если наверху локализуются мотивы, ориентированные на себя, то обычно вблизи вершины – цена жизни, несколько ниже – другие, достаточно значимые и устойчивые ценности, а на самых нижних уровнях – кратковременные и неустойчивые. Для понимания поведения данного человека необходимы сведения не только об иерархической упорядоченности его мотивов, но и знания о том, какие из них находятся на ее вершине.

Высший уровень иерархии исполняет роль лидера. А это означает, что если изменилась ведущая цель жизни или утратил силу главный мотив поведения, перестраиваются все нижележащие уровни. Именно мотивы, цели и установки верхнего уровня иерархии определяют специфику восприятия человека, силу его характера и нравственную устойчивость. Несмотря на то что роль лидера выполняет высший уровень и стратегические решения определяются там, решения надо выполнять, используя для этого подходящие средства реализации задач, которые поставляют нижние уровни. Таким образом, мотивы высшего «этажа» «спускают заказ» низшим, и те изменяются под его направляющим влиянием. Когда на верхних ярусах иерархии модели мира находится такая ценность, как смысл собственной жизни, то, с одной стороны, это имеет положительное влияние на устойчивость поведения человека и его удовлетворенность собственной судьбой, но с другой – это чревато большими проблемами при потере прежнего смысла жизни. Существование становится невыносимым для тех, кто потерял цель своей жизни, для которой стоило бы жить и которой стоило бы добиваться. Это равносильно смерти. Тогда человек теряет понимание, для чего он живет, не способен оценить свои возможности и устоять в жизненной борьбе. Устойчивость психики радикально повышается, когда на вершине находится нечто более грандиозное, чем он сам.

Иерархия – система соподчинения. Какая причина заставляет соподчинять элементы модели мира? Прежде всего, сознание конечности жизни. Каждый знает, что имеет ограниченное время, отпущенное ему для осуществления планов. Понимание этой конечности влияет на его отношение к своим проектам. Страх приближения смерти отравляет душу тревогой – сможет ли он завершить свои жизненные планы? Этот страх усиливается непременным желанием успеть сделать нечто главное в отпущенный срок. Это значит, что человек рассматривает свою жизнь как нечто целостное – будь то некий творческий акт, или курс обучения, или дом, который надо достроить, или молодой сад, который он мечтает увидеть плодоносящим. Осознание этого фундаментального ограничения побуждает взвешивать разные цели и ценности и в соответствии с ними выстраивать очередность их реализации, что и ведет к осмысленной жизни.

Учет своего жизненного ресурса вынуждает не только выстраивать мотивы, цели и ценности в иерархию, но и перестраивать ее, например, при опасном течении болезни или возникновение другой экстремальной ситуации. Значение восприятия своей жизни как чего-то целостного становится очевидным, когда эта целостность утрачивается. Например, из-за возникшего безразличия к смерти и собственному будущему, уравнивающего высшие ценности, модель мира может потерять четкую, иерархическую организацию. Тогда вместо формы пирамиды она приобретает форму трапеции. Когда такого безразличия нет и упорядоченность ценностей сохраняется, то в экстремальных ситуациях динамика модели мира определяется субъективным представлением о том, сколько времени осталось. Чем меньше ресурс жизни, тем сильнее выражена иерархичность модели мира за счет сокращения числа элементов, принимаемых во внимание («теперь для меня это уже значения не имеет»). При сокращении элементов на каждом ярусе пирамида вытягивается вверх, что резко повышает скорость решения задач.

Число слоев в иерархии модели мира определяет доступный личности уровень дифференциации (детализации) событий и явлений. За счет сепарации, осуществляемой вниманием, одни компоненты потока впечатлений усиливаются, другие вытесняются. Организуя последовательность выделенных компонентов с помощью языка, сознание превращает мир из переживания в описание. Тем самым возникает соотнесенность чувств и слова, и за счет описания мир для нас опредмечивается. За счет этого любые слова, даже такие высокие, как Бог, Христос или любовь, опредмечены, могут быть оценены и поэтому способны направлять мысль.

По мере развития и обучения мир представляется человеку все более сложным, и соответственно возрастает количество слоев и связей в модели мира. Информация разных уровней иерархии осознается по-разному – чем ближе к вершине, тем в большей степени. Нарастание сложности модели мира имеет два следствия. С одной стороны, чем больше слоев в ее иерархии, тем легче опознать и интерпретировать внешние события (легче найти нечто похожее и, присоединив, объяснить) и, следовательно, новые ситуации представляются менее опасными. С ростом образования и накоплением собственного опыта дифференцированность прогрессирует и повышает эффективность модели мира. С другой стороны, число слоев иерархии имеет свой оптимум, так как ощущение чрезмерной сложности приводит к росту опасений и неудовлетворенности от ощущения все большего удаления от реальности, выхолащивания ее. Даже во времена Екклезиаста понимали, что излишняя мудрость преумножает скорбь.

Защита. Чем сложнее становится представление о мире, тем больше энергетических затрат требует поддержание модели мира. Если необходима радикальная перестройка (например при появлении новых идей и парадигм), то затраты растут многократно, так как всеми доступными силами человек будет оказывать им сопротивление, и это может привести как к разрушению психического здоровья, так и к соматическим заболеваниям. Поэтому проще всего (экономнее) причины, требующие радикального изменения модели мира, игнорировать. Если нечто несообразное игнорировать невозможно, то «дешевле» потратить немного энергии и достроить наличные схемы так, чтобы включить новый подход с минимальными потерями для всей остальной конструкции. Действительно, когда человек воспринимает сигнал, который не может понять на базе прежнего опыта, то он либо совсем не допускает его в сознание (вытесняет), либо деформирует уровень до понимания и принятия. В этой ситуации поступающая информация не столько фильтруется в соответствии с критериями модели мира, сколько трансформируется и приспосабливается к принятой системе ценностей. После подобных вмешательств может уже решаться совсем другая задача, чем исходная, так как «отремонтированная» модель мира ведет к изменению способа решения и данной проблемы, и всех сходных.

Целеустремленность. Одну причину ее роста мы уже рассмотрели – это представление личности о малом резерве оставшегося времени. Другой причиной выступает сила мотива или степень притягательности цели. Масштаб побуждений, если он достаточно велик, так «тянет», что повышает скорость и мощность всех действий. Нечто, находящееся неизмеримо выше самого человека, устремляет вверх всю иерархию. Что же там, что может и должно руководить всей жизнью человека? На вершине пирамиды располагается нечто самое ценное, неизменно значимое – идеал. Он обнаруживается как сознательное или подсознательное, не подавляемое волей внутреннее устремление к достижению особо значимой цели. У человека нет другого столь же мощного источника энергии, как идеал, так как верхнему уровню иерархии подчинены все резервы человека. Именно своими идеалами различаются люди, и самым сильным оказывается тот человек, у которого в качестве идеала, главной жизненной цели, выступает нечто более важное, чем его собственная жизнь. Таким образом, целеустремленность определяется идеалом, а сам он сверхценная идея – ценность, занимающая господствующее, верховное положение в иерархии целей. Он собирает и концентрирует в себе величайшую энергию.

Идеалы чаще существуют не для того, чтобы их достигать, а чтобы указывать направление стремления. Корни идеалов кроются в прошлом, но они воплощают не только зов предков, но и призыв потомков, воздействие будущего. Важно, что идеал есть та цель, которая как бы выводит человека за рамки его собственного индивидуального времени, выполняя важнейшую роль указателя перспективы. Вместе с тем сложившийся идеал должен сохранять значительную степень неопределенности, так как в противном случае, вместо того чтобы стимулировать деятельность, он начнет ее ограничивать. Воплощение идеалов или хотя бы ощутимое приближение к этой сияющей цели сопровождается мощными положительными переживаниями, необходимыми каждому человеку, так как они определяют смысл его жизни.

Под воздействием идеалов начинают свое движение два процесса: формирование целей – целеполагание и организация поведения в соответствии с избранными целями – целесообразность. Целеполагание связано с водружением на вершину иерархии конкретной цели, значимой в данный момент, а целесообразность связана с избранием оптимального пути к этой цели. Она позволяет формировать действия не случайным образом, а так, чтобы последующие цели выдвигались и уточнялись в зависимости от предыдущих. Если определение целей вынуждает расходовать силы для организации действий (теперь надо достать Луну с неба!), то целесообразность ведет к логическому анализу предполагаемых действий и вынуждает экономить силы. (Не смею спорить, достанем, как только найдем энергосберегающий способ.)

В модели мира можно выделить две части: одна аккумулирует информацию о ценностях и традициях человеческого сообщества, а другая опирается на опыт личности. Первая – общечеловеческая часть – обеспечивает наличие единой информационной базы, способствующей взаимному пониманию людей. Эта часть в первую очередь зависит от способа и содержания обучения, а они – от исторического периода, консервирующего в модели мира приметы данной эпохи. Как бесценное сокровище из поколения в поколение передается потомкам накопленный опыт, который поддерживается в сознании людей с помощью внутреннего диалога, предполагающего собеседника. Большинство людей всегда находятся в процессе внутреннего диалога. Человек интерпретирует события для того, чтобы создать и закрепить свой символический мир. Все наши мечты и размышления – это форма внутреннего диалога типа: «С одной стороны… с другой стороны…»

При внутреннем диалоге личность не может быть зациклена на единственной позиции. Она должна быть способной к расщеплению своей психики для нахождения собеседника с позицией разной удаленности от самого себя. Поэтому способность к разнообразному расщеплению личности – показатель ее гибкости. Вместе с тем возникающие вследствие расщепления «субличности» могут иметь разный пол, возраст, обладать разной сексуальной ориентацией. Внутренний диалог выступает как главный способ поддержания модели мира в рабочем состоянии путем интерпретации. Это непрерывный, активный процесс, включающий в себя оценку ситуации, возможного поведения в ней, обсуждение потенциальной выгоды и риска, а также пригодности разных стратегий действий. Иногда человек способен удерживать в себе годами какое-то чувство, продолжая сам с собой внутреннее обсуждение, «пережевывание» старых проблем. Каждый хорошо знает, что такое «пилить опилки».

Интересный пример роли интерпретации приводит Э. Голдберг (78, с. 165). Пациентка страдала от не снимаемых ничем мучительных и изнуряющих болей, сочетающихся с депрессией и нарушениями сна. Ей сделали операцию, в результате которой она перестала обращаться с жалобами на боль, хотя если ее об этом спрашивали, говорила, что ощущает их. Впервые за многие месяцы она выглядела успокоившейся. В течение следующих недель у нее заметно улучшился сон и она высказывала значительно меньше спонтанных жалоб. Это наблюдение проясняет, что даже при сильной боли реальные переживания зависят от интерпретации. Один только сенсорный опыт сам по себе недостаточен для порождения субъективного ощущения страдания. (В данном случае исчез интерпретационный процесс более высокого порядка, связанный с лобными долями.)

Общая социально значимая часть модели мира, исторически устоявшиеся идеи, с пеленок воспринятые от родителей, выступают как клише, претендующие на выражение некоего объективного содержания, истинность которого удостоверена авторитетом государства, народа или истории. С помощью этих клише люди становятся приверженцами учений и социальных мифов, ибо они поставляют необходимые им смыслы существования, укореняющие их в жизни. Вера в них питается фундаментальной потребностью человека в надежности своего понимания событий и смысла своего существования. В этом случае мир представляется им достаточно упорядоченной действительностью и человек ее не боится! Общепринятые ценности и нормы помогают ему быстро, практически автоматически принимать решения, экономя интеллектуальные ресурсы. Воспитанный в рамках данного общества человек не должен каждый раз осознанно принимать решение, как ему поступать в конкретном житейском случае, – общество создало для этого идеальные шаблоны. Если бы человек в каждый момент оценивал общественные нормы критически, то неизбежно вступал бы в конфликт с окружающими. В этом случае он был бы вынужден преобразовывать травмирующую ситуацию с помощью механизмов психологической защиты. Поэтому общая часть моделей мира у чрезвычайно разных людей выступает как необходимое условие существования общества, определяя согласие его членов.

Стремление к душевному равновесию и гармонии с окружающими заставляет человека согласовывать свои действия с общепринятыми нормами, и это делает его поведение последовательным и непротиворечивым. Это не что иное, как условие устойчивого положения человека в социальной среде, где главное – предсказуемость его поступков для окружающих. Подобная предсказуемость предполагает стабильность его модели мира, что противоречит требованию ее подвижности и лабильности. Общие нормы для людей данного общества не исключают их заметных отличий в разных обществах. Когда человек сталкивается с представителями иной культуры, их отличия представляются ему ограниченностью восприятия и воображения, а на самом деле они являются результатом различий в интерпретации событий. Тем не менее эти отличия таковы, что приводят к культурному шоку. (225, с. 471). Еще Вольтер утверждал, что «каждый человек является созданием времени и общества, в котором он живет» (цит. по: 220, с. 301).

Из сказанного понятно, что опыт этой части модели мира складывается из последовательных истолкований событий. Как заметил А. Адлер (цит. по: 252, с. 210), человек переживает реальность не непосредственно, как восприятие, а через те значения, которые он ей придает, как нечто интерпретируемое в словах и символах. Таким способом новый опыт модели мира пополняет запас знаний, который направляет понимание текущих событий и помогает толковать и предвидеть последующие. Можно сказать, что модель мира постоянно подтверждает свою эффективность и защищает человека от страха и сомнений. Стремясь не входить в конфликтные отношения с обществом, то есть включиться в представления окружающих, человек привыкает все больше игнорировать те собственные ощущения, которые в эти представления не вписываются. Он их «не замечает», не узнает. А между тем не узнанное в прежнем опыте и в следующий раз не сможет быть воспринято и опознано. Та к и получается, что всякий вводимый в модель мира элемент представляет результат усечения неких восприятий и переживаний. Только в этом случае реальный мир для воспринимающего его человека искажается до узнаваемости.

Принятые в данном обществе нормы ограничивают развитие опыта, допуская движение лишь по привычным траекториям, а всякое существенное «рыскание» приводит к плачевным последствиям: либо к психической смерти вследствие разрушения нормального восприятия и понимания, либо к гражданской смерти из-за отторжения обществом, например диссидентов. Низкое соотношение приобретенного знания к унаследованному, обнаруживаемое в традиционных культурах, ассоциируется с культом старших как хранителей накопленной мудрости. В отличие от этого высокая пропорция приобретенного знания к унаследованному, обнаруживаемая в современных обществах, ассоциируется с культом юности как двигателя открытий и прогресса. С одной стороны, общество не может процветать благодаря только одному консерватизму, иначе обществу грозит застой. Для возможности прогресса должен работать механизм, уравновешивающий консерватизм и новаторство. С другой стороны, общество, готовое слишком легко отказаться от устоявшихся принципов и понятий и устремиться к новым и непроверенным, будет хрупким и нестабильным. Поэтому в каждом обществе с помощью явных и неявных правил достигается некий баланс, определяющий, сколь высокий барьер должна преодолеть новая идея, чтобы получить признание. Разные общества устанавливают эти барьеры на различных уровнях. Например, в науке чем более радикальна новая идея, тем выше порог для ее признания. Все более ускоряющийся темп накопления знания в ходе истории сопровождается возрастающей готовностью общества к пересмотру доминирующих устоявшихся положений. Вместе с тем, даже современные общества более вознаграждают консерватизм, чем новации (78, с. 141–142).

Полезный – не отвергаемый и не игнорируемый сигнал – осмысливается, то есть наделяется значением согласно заготовленному «списку». Все остальные сигналы маркируются как сенсорный шум. Поскольку они лежат в стороне от луча внимания, то их осмысление не производится. Только из избранных сигналов и творится для человека мир. Современный человек совершенно иначе, чем в пору Средневековья, трактует универсальные для всех культур понятия время, пространство, причина и т. п. Очень красочно это отличие показано в одном фантастическом рассказе Г. С. Альтова (7, с. 332). В нем описано, как космические пришельцы, вступив в контакт с жителями Древнего Вавилона, пытаются научить их новым операциям во время строительства Вавилонской башни. По замыслу пришельцев, башня должна была стать чем-то вроде учебного полигона: собрали – разобрали, собрали – разобрали… А для вавилонян же первое требование разобрать оказалось культурным шоком, сильнейшим потрясением, поскольку они жили в мире постоянных сооружений, строили на века, а камень был символом тысячелетней истории. И хотя пришельцы сразу восстановили башню, никто не поверил, что это настоящая башня и настоящий камень.

Поскольку изменение восприятия базисных категорий происходит медленно, то люди обычно даже не замечают, что понятия, которыми они привыкли пользоваться, давно трансформировались. Та к и получается, что в дальнейшем не сигнал определяет налагаемый на него смысл, а смысл манипулирует сигналом, приспосабливая его к себе. Тогда человек начинает верить, что, безоговорочно принимая внушенные социальным окружением системы ценностей и строя сценарии их достижения, он действует под давлением реальности, а не конструкций своей психики. Выходит, что человек сначала определяет, а потом видит, а не сначала видит, а затем определяет. Когда стереотип уже усвоен, то самые разнообразные факты с готовностью интерпретируются именно как подтверждающие его, включая те события, которые в равной мере допускают иное толкование и возможность опровержения. Способен ли человек увидеть хоть что-то непредвзято? Да, но для этого ему необходима специальная тренировка, чтобы устранить всякие мысли о том, что возможно увидеть в данном месте и при данных условиях. В противном случае поступки человека определяет в большей мере модель мира, нежели сама действительность. На самом деле пока разум не создал таких понятий, как «атом», «вирус» или «ДНК», данные аспекты действительности и не могли оказывать влияния на поведение, следовательно, поступки направляют не объективные обстоятельства, а субъективные представления о них.

Каков механизм, с помощью которого общечеловеческая часть модели мира руководит восприятием в принятом стиле? Это предвосхищающие схемы, подготавливающие человека к принятию информации строго определенного вида и, таким образом, управляющие его активностью. Покажем на примере, до какой степени господствующие в обществе ценности определяют зрительное восприятие. По свидетельству Б. Раушенбаха, избрать геометрической основой своего искусства не пластичный рисунок, а графику, похожую на чертеж, египетских мастеров заставили социальные нормы Древнего Египта. В те времена эгоцентризм в обществе еще не возобладал и человек ощущал себя частицей природы. Лишь много позднее взяло верх ощущение своей самобытности и мир разделился для человека на две части «Я» и «все остальное». Тогда и возникло субъективное восприятие пространства, а до этого царствовало объективное, лишенное индивидуальной точки зрения восприятие «мы», которому и соответствовало совершенно объективное изображение – чертеж. Ведь у множества людей, видящих некий предмет с разных ракурсов, общим является только объективная форма предмета. Поэтому в те времена и был в предпочтении чертеж – изображение, одинаково верное для всех (229, с. 217).

Совсем иные ценности, иная модель мира у христиан. Особенно отчетливо влияние этих норм проявилось в иконописи. С помощью условных приемов были найдены способы передачи христианских понятий художественными средствами. Они акцентировали особую значимость посмертного существования. В соответствии с этим мастера не считали нужным показывать святого в житейском облике, а рисовали таким, как если бы это был его посмертный, духовный облик. Иконописцы старались передать его вечный образ, не замутненный случайностями быстро меняющегося мира земных страстей. Так как назначение иконы – помочь молящемуся войти в общение с небесным покровителем, она должна была обладать мощной, чудотворной, внушающей силой. Решение этой задачи отразилось в построении пространства иконы, с обратной перспективой, изменяющей восприятие. Если прямая перспектива эпохи Возрождения и современности уводит зрителя в глубину пространства картины, удаляя от него изображение, то обратная приводит к ощущению наплыва изображенного на зрителя – он как бы становился соучастником происходящего (229, с. 265, 268).

Кроме части модели мира, общей для членов данного сообщества, в ней представлена индивидуальная часть. Человек восприимчив избирательно. Он открыт для всех влияний, но не «всеяден». Индивидуальность – не только результат, но и творец собственного развития. И если общечеловеческая часть облегчает взаимопонимание, то индивидуальная – далеко не всегда. Индивидуальная часть проявляется прежде всего в субординации мотивов («для вас важнее это, а для меня то»). И хотя впечатления получены индивидом от тех же событий, что и у сограждан, упорядоченность их по значимости (близости к вершине иерархии) может иметь особенности. Именно это и формирует неповторимость личностных норм. Библейский царь Соломон выявил эту иерархию, решая спор двух женщин о ребенке – обе претендовали на материнские права. Он приказал разрубить ребенка, отдав половину каждой. Этим приказом он моментально, безошибочно определил мать в той, которая отказалась от своих прав, чтобы сохранить ребенку жизнь. В этом отказе обнаружилась субординация мотивов, единственно возможная для матери. Из этого примера видно, что не только конечность собственной жизни регулирует иерархию ценностей и не всегда «жизнь» находится на вершине пирамиды. Чем глубже духовное развитие человека, тем дальше его высшие идеалы от оценки собственно жизни. Он обретает себя настолько, насколько теряет, забывает себя ради кого-то или чего-то. Ответ человека на вопрос: «Самое ли страшное ваша смерть?» – вскрывает иерархию его ценностей. «Нет. Страшнее смерть моих детей, потеря честного имени, утрата веры и любви».

Индивидуальные, лично укорененные (интернализованные) убеждения и ценности формируют внутренние стандарты поведения человека, которые могут весьма отличаться от соседских и, следовательно, порождать взаимное непонимание. Известно, как стремительно и радикально меняется жизнь в нашей стране; не все могут выдержать столь бурный темп перемен и успеть привести в соответствие с ними свои личные нормы. Поэтому сегодня у нас люди разных поколений и статусов чаще, чем в других странах живут в несходных реальностях, так как используют для ориентации существенно отличающиеся модели мира. Важно отметить, что среди факторов, направляющих поступки личности, есть и такие, к которым критерий разумности неприменим, так как они управляются не объективными обстоятельствами, а субъективными представлениями, синтезированными в модели мира.

Если у меня и собеседника модели мира слишком различаются, то возникает своеобразная избирательная «слепота», затрудняющая общение. А что облегчает общение? Близость наших моделей мира. Ведь общение – не только обмен информацией, а еще и взаимопроникновение людских представлений, надежд и опыта благих ожиданий. Люди способны обмениваться информацией, только если их переживания подобны, иначе любая коммуникация оказывается бесплодной, то есть не создающей условий для идентификации. Человек не может ожидать понимания от другого, если не в состоянии вжиться в его переживания, незнакомые ему. Соответственно не возникают условия взаимного понимания, участия в жизни друг друга. При сходстве моделей мира происходит как бы обмен перспективами, основанный на близости установок, целей и ценностей, поскольку «он живет в моем мире». В процессе продуктивного общения человек должен принять роли и установки партнера – практически весь его мир, что и создает понимание как предпосылку возможности формирования представления о будущем, приемлемом для обеих сторон.

Общение может быть не только реальным, но и идеальным. Именно так общается писатель со своим предполагаемым читателем или художник с будущим зрителем своей картины. В контексте данной книги важно, с кем ведется этот внутренний диалог, так как он всегда отражает ценностные критерии общающихся. Возможность взаимопонимания зависит не только от систем ценностей, но также от дистанции между их мирами. Человек, имеющий представления, далекие от моего личного мира, обычно не только мне не понятен («то, что он говорит, не укладывается у меня в голове!»), но – и это очень важно – не воспринимается, не замечается и даже вытесняется из сознания. В этом случае при необходимости духовного воздействия и сближения подходит только пошаговое продвижение. При этом человек может сравнивать себя с кем-то, чьи достоинства позволяют до него дотянуться.