Текст книги "Полночь и магнолии"

– Сенека! – позвала Пичи. – Боже! Что ты так опечалился?

Сенека расстался со своими печальными воспоминаниями и пристально поглядел на Пичи.

– Не загибай больше страниц, Пичи! Прошу тебя! – произнес Сенека.

– Не буду! Я не всегда так делала. Когда я была маленькой девочкой, я закладывала страницы полоской бумаги. Но однажды я увидела, как отец загнул страницу в Библии. Я ему сказала не делать этого. Он улыбнулся. Это была особенная улыбка, Сенека! Он сказал мне, что книги с загнутыми листами – это любимые народом книги.

«ЛЮБИМЫЕ НАРОДОМ КНИГИ», – удивился Сенека.

– И теперь я все рассматриваю с этой точки зрения. Если тебе не нравится книга, то зачем ее держать у себя? Я буду любить все, что у меня будет… Даже людей… А впрочем, не обращай внимания…

– Постой, постой! Расскажи мне про людей… Что ты хотела о них сказать?

– Я… Ничего…

– Скажи мне! Прошу тебя, Пичи. Она заметила, как он оживился, когда она сказала про людей.

– Я просто хотела сказать о том, что в этом замке все закрыто…

– В целях безопасности… Я тебе об этом говорил

– Но… Сенека… Однажды я хотела взять крошечную маленькую леди… как ее называют… статуэтку, что находится в нижней комнате. Она такая хорошенькая. Кажется, сделана из мрамора. Я пошла туда, но комната была закрыта.

Сенека ничего необычного в этом не видел.

– Статуэтка может разбиться, вот поэтому она и закрыта, – пояснил он.

– Значит, эту статуэтку не любят в народе, если она закрыта от глаз людских, так, Сенека? Я не понимаю, почему я должна смотреть на ту статуэтку из-за стекла? Почему я не могу взять ее в руки?

– Пичи…

– У меня в детстве было одеяло, – продолжала она. – А вообще, это был кусок красного бархата. Моя матушка принесла его, когда я еще была «ручная».

– «Ручная»? – переспросил Сенека. – Что это значит?

– «Ручная» – это значит, что меня еще носили на руках. А еще есть дети «подольные». Их матери носят в подолах одежды. Чуть постарше – «коленные» дети. Эти уже могут сами сидеть на коленях у матери. «Верандные» дети – те, которые могут ползать по веранде, но их нельзя еще выпускать во двор. Эти дети хватают все, что им в рот попадет, они ползают на коленях, а «дворовые» – те, кого родители могут выпускать во двор. Они копаются в грязи, но родители так уже за них не беспокоятся. Понимаешь?

– Да, – ответил он, хотя это было длинное объяснение и он еще не понимал хода ее мысли.

Пичи продолжала свой рассказ:

Ну, вот я еще была совсем маленькой, когда принесла тот кусок красного бархата в наш дом я устроила такой рев, так ухватилась ручонками за этот бархат, что моя бедная матушка отдала его мне, хотя она собиралась пошить себе капор из той материи. У нее было горячее сердце! Сенека вспомнил свою собственную мать.

– А как, по-твоему, выглядит человек с холодным сердцем? – спросил, не раздумывая, он. Он не знал, почему так сразу спросил у нее, но в душе знал, что это все относилось к его отцу, а может быть, и к матери тоже, но он не был уверен в этом.

– Человек холодный. Это обычно бывает в бисквитную погоду.

Сенека удивился;

– Постой, постой! Объясни мне, пожалуйста, что это такое – «бисквитная» погода?

– Ох, Сенека, – вздохнула Пичи. – Самое лучшее время есть горячий бисквит, когда на улице идет снег. Вот это время и называется «бисквитной погодой»… Ты сидишь в доме, у огня, попиваешь чай со свежим бисквитом. Это такое блаженство…

Слушая ее, Сенека представил себя с Пичи в ее маленьком домике ночью. О, как бы ему хотелось провести с ней ночь там, в том домишке! В его большом светлом дворце было холодно, как на льдине!

– Я люблю снег, Сенека, – пробормотала Пичи, закрывая глаза и вспоминая снежные Аппалачи. – Зимой у нас всегда много снега. Я помню, как четыре года тому назад у нас все завалило снегом. Снег шел. не переставая, три недели. Намело так, что мы могли выбираться наружу из своих домов только через дымоходы каминов. А о том, что мы живы, мы сообщали друг другу выстрелами из ружья.

Он улыбнулся и сказал:

– Представляю, как плохо вам было. Она кивнула головой и захихикала.

– Да, и еще о моем бархатном одеяле. Моя мать знала, что это была очень дорогая ткань, но отдала ее мне. И даже если я пачкала его, она молча стирала его, не говоря ни слова. Видишь, какая у нас была мама. Мы все ее любили, – закончила она

Затем Пичи повернулась и поцеловала Сенеку в губы.

– Ты сделал меня счастливой, Сенека. Помнишь, я тебе говорила, там, в башне, что хочу полюбить тебя. Я буду любить тебя до конца дней своих.

Сенека задумался. Прошло много времени, прежде чем он заметил, что Пичи заснула. Заснула прямо здесь, на ковре перед камином. Он перенес ее в кровать и улегся рядом с ней. Она божественно выглядела лежащей на темно-голубых атласных простынях. Он тихо прилег рядом. Ее нежное дыхание убаюкивало его, но сон никак не шел. Он достал книгу, лежавшую на тумбочке, раскрыл там, где лежала золотистая закладка, а затем завернул страницу и отложил ее в сторону. Эта процедура доставила ему удовольствие.

Он обнял Пичи и закопался своим лицом в ее золотистых кудрях. Запах магнолии, тепло тела и – все это закружило его и унесло куда-то вдаль.

– Сенека?

Он неожиданно вздрогнул.

– Я здесь.

– Ты уверен, что все так и должно быть? Он прекрасно понял, что она имела в виду: она говорила об их близости.

– Обещаю тебе, все будет, милая моя!

– Когда время придет. Когда мы будем готовы для этого. Когда все об этом узнаем, да? Сенека?

– Пичи…

– Как это чувствуется? – спросила она.

Сенека нахмурился.

– Как это чувствуется? – переспросил он.

– Какие это чувства, когда загнешь страницы той книги?

Он понял, что она наблюдала за ним, когда он загибал страницу.

– Хорошее чувство, Сенека?

– Ложись спать, – сказал он и закрыл глаза. Пичи лежала открыв глаза. То, что она увидела, развеселило ее. Сенека также улыбался.

Глава 10

Когда Пичи проснулась, Сенеки рядом не было. Было девять утра. Боже! Она никогда так долго не спала в своей жизни. Она отбросила в сторону одеяла и села. Острая боль внезапно пронзила ей шею. Ее глаза раскрылись от ужаса: она спала… долго… у нее болела шея…

Ей стало все ясно. Это были два признака «типинозиса». Очень медленно она улеглась вновь в постель, стараясь не делать резких движений. В глазах у Пичи появились слезы. Она смахнула их рукой. Мало-помалу к ней стали возвращаться силы. Боже! Ей так мало осталось жить на свете. Она хотела, чтобы Сенека лежал рядом с нею и держал ее в своих руках.

– Вещая птица, – прошептала она. – Будь счастлива, Пичи.

Боль отступила. Она смогла встать и начала искать корону. Она нашла ее посередине кровати под одеялами, надела ее себе на голову и направилась в гостиную.

И только взявшись за дверную ручку, остановилась, поняв, что она совсем обнажена.

– Черт побери!

Она пошла в ванну, чтобы найти там одежду в которой была вчера вечером. Но ни ее, ни одежды Сенеки там уже не было. Она поняла что служанки уже убрались в покоях. Тогда, обернувшись атласной простыней, она вышла. Может быть, если она поторопится, ее никто не заметит, кроме служанок. Но их она попросит помолчать, и они послушаются.

Спустившись в коридор, устланный красными коврами, она услышала девичьи голоса. Голоса были плачущие. Пичи побежала на звук голосов, свернула за угол и остановилась. Здесь стоял Тиблок, а перед ним низко склонились в поклоне две девушки-служанки. Он ударил одну, затем – другую, и девушки упали к стене.

– Черт побери! Ты что делаешь? – закричала она.

Крепко удерживая на себе простынь, она подбежала и встала между Тиблоком и девушками.

Тиблок уставился на ее обнаженные плечи, на спутанные, растрепанные волосы, на простынь, прикрывавшую тело. Она походила скорее на потаскушку, чем на члена королевской семьи. Только сверкающая корона на голове говорила о том, что перед ним все же была принцесса Авентины.

– Мадам, – начал было Тиблок.

– Ты подлец! Змея в шоколаде! Что ты делаешь? – сказала она и повернулась к девушкам.

– С вами все в порядке, дорогие мои? Пичи еще больше разозлилась, когда увидела следы пощечин на бледных лицах девушек.

– Эти негодяйки обронили полотенца Его Величества, – указал он на гору чистых белых полотенец, лежащих на алом ковре. – Теперь прачкам придется стирать их заново.

Пичи посмотрела на полотенца.

– А почему ты не помог им поднять полотенца, а стал колошматить? – спросила она у Тиблока.

У Тиблока раздулись ноздри от негодования.

– Ваше Высочество! Это – их работа. Я служу королевской семье двадцать один год и точно знаю обязанности всех и каждого в этом замке. Заверяю, я – личный слуга короля-

– Полагаю, что ты был у короля на побегушках.

Тиблок раскрыл рот от возмущения.

– Я личный Его Высочества слуга. А еще я слежу за тем, кто и как выполняет свою работу. Кто же еще присмотрит за этими бездельницами? – спросил он и указал на служанок.

– Меня не интересует, сколько ты здесь работаешь, Руперт-Дуперт. Ты не имеешь права бегать по замку и бить всех слуг направо и налево. Ты… – тут она вспомнила красную отметину на щеке у Нидии, – ты ударил мою служанку Нидию…

– Неуклюжая девчонка разбила чайную чашку.

– И ты отхлестал ее за это?

– Это безобразие с ее стороны. Нужна твердая рука, когда имеешь дело с низшим классом,

Пичи подошла к стене рядом с Тиблоком, где висела коллекция оружия, сняла оттуда меч и взяла его в руки. Придерживая одной рукой простынь, а другой рукой держа меч, она подошла к Тиблоку.

– Нидия – не низшего класса!

Тиблок стоял ни жив ни мертв, так как у его горла стоял меч.

– Что же это за мужчина, который поднимает руку на женщину? Ты – не мужчина, Руперт-Дуперт! А если ты не мужчина, то тебе твое «хозяйство» не нужно! – заявила она и поднесла меч к его промежности.

– М…м…мадам… Вы что?

– Пичи, – раздался голос Сенеки в коридоре. Пичи увидела бегущего к ней Сенеку. В глазах его сверкали гром и молнии. Он был разъярен, как бык. Нидия и Кэтти бежали за ним и несли ее одежду, которую должны были принести к Сенеке в спальню. Сенека подбежал к ней и вырвал меч из рук. Он чуть в обморок не упал, когда увидел, как она была одета.

– Ваше Величество, – сказал Тиблок, – служанки растеряли белье, и мне пришлось их наказать.

– Не жалуйся Сенеке! Ты лучше расскажи ему правду, что ты сделал!

Потрясенный происходящим, Сенека схватил Пичи за руку и сказал:

– Пичи, ступай к себе!

– Старый Руперт-Дуперт избил этих девушек, – сказала она Сенеке. – И все за то, что они уронили эти чертовы полотенца. А вчера он отшлепал по щекам Нидию за то, что она разбила чашку. Он считает себя хозяином в замке.

Тиблок громко закричал:

– Ваше Высочество! Я старался объяснить Ее Высочеству, что я отвечаю за каждого слугу здесь, в замке.

– Заткнись, Тиблок! – закричала в ответ Пичи. – Ты чудовище, которого я никогда раньше не видела. Если тебе случится кого-нибудь полюбить так, как ты любишь себя, то это будет величайший любовный роман.

Тиблок уставился на своенравную принцессу. Сенека разозлился, когда увидел, что простынь, которой укрывалась Пичи, соскользнула, обнажив ложбинку между ее грудей. И взгляды всех были прикованы к этой ложбинке! Подумать только! Сенека заслонил Пичи собой.

– Кэтти и Нидия! – сказал он. – Пожалуйста, проводите принцессу к себе.

– Но я еще не закончила с этим разбойником, – запротестовала Пичи.

– Ты уже закончила, Пичи! – сказал Сенека, все еще продолжая закрывать ее собой. А Тиблок не сводил глаз с Пичи.

– Вы, девушки, прощены, – сказал Сенека служанкам, которые уронили полотенца.

Пичи увидела, как девушки начали собирать разбросанные по полу полотенца.

– Прекратите, девушки! – обратилась она к ним. – Руперт-Дуперт подберет их сам. И если уж он так беспокоится об их чистоте, то он их сам и постирает! – сказала Пичи, выглянув из-за спины Сенеки. – Я еще не разобралась с тобой, Руперт-Дуперт! Ты…

– Пичи, пожалуйста, – попросил Сенека.

Но Пичи никак не могла остановиться.

– Я разделаюсь с тобой, Тиблок, и знаешь, у тебя шансов будет не больше, чем у одинокого мужчины на брыкающемся осле, слышишь?

– Пичи!..

– Я ухожу, Сенека, – сказала она. Бросив возмущенный взгляд на брюзжащего Тиблока, Пичи направилась к себе в покои. Служанки следовали за ней. Сенека подошел к Тиблоку.

– Если ты еще раз взглянешь на принцессу как сегодня, я проколю тебя вот этим мечом, – сказал он и острием меча уткнулся Тиблоку в грудь, а затем резким движением срезал сразу четыре пуговицы да рубашке. Тиблок затрясся от страха. Сенека подце. пил острием меча полотенце, поднес к лицу Тиблока и бросил полотенце ему на плечо.

– Я полагаю, что ты выполнишь распоряжение принцессы: поднимешь эти полотенца и выстираешь их!

Тиблок разгневался.

– Ваше Высочество, я – Его Королевского Высочества…

– Никто в этом не сомневается, Тиблок! – перебил его Сенека. – Но ты превышаешь свои полномочия и твои дни во дворце сочтены. Ты уже заработал презрение своей будущей королевы, да и мое тоже. Теперь иди и стирай полотенца!

Тиблок поднял полотенца с пола и пошел в зал. Он решил пожаловаться королю. Его Величество должен знать, что его любимому слуге приказали пойти в прачечную и выстирать полотенца. Где это видано? Король должен также узнать, что сумасбродная принцесса бегала по дворцу почти голая, завернутая в простынь и с короной на голове. И, конечно же, король должен знать о том, что наследный принц чуть было не прикончил Тиблока мечом. Дело не терпит отлагательства, а полотенца подождут. Так думал Тиблок, направляясь в королевские апартаменты.

Дверь в комнату Пичи была открытой. Служанкам – Кэтти и Нидии – было достаточно взглянуть на лицо принца, как они пулей вылетели из комнаты.

Пичи увидела, как Сенека вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Внутренне она уже приготовилась к его «лекции», которая была неминуема.

– Подойди сюда! – сказал он.

Она не шелохнулась и продолжала стоять у окна тремя бархатными портьерами. Из окна струился солнечный свет. Она стояла в лучах солнца, и ей было тепло от солнечных лучей, но только не от взгляда Сенеки. Она чувствовала его взгляд, такой холодный и надменный. Она повернулась к нему. Он был одет во все черное. Было такое чувство, будто бы полночь опустилась на него.

– Я никогда не видела тебя в такой одежде! – сказала она ему. Он выдержал ее взгляд и ответил:

– Я фехтовал все утро с моим соперником Перигри. Впервые за много лет я сегодня проиграл… Пичи всплеснула руками.

– Ты дрался из-за меня?

Он пожал плечами. Пичи поняла, в каком он был настроении.

– Ты не похож сейчас на принца Авентины, Сенека, – пробормотала она. – Весь в черном… Ты похож на… преступника…

– Ты меня боишься? – спросил он.

Звуки его голоса предвещали бурю, настоящую бурю.

– Нет, я не боюсь тебя, – сказала она, немного поразмыслив.

– Будешь бояться! Запомни, ты никогда не будешь делать то, что тебе вздумается.

– Я всегда буду делать то, что захочу! Его рот перекосила горькая усмешка.

– Ты будешь слушаться меня, поняла?

Она не ответила. Инстинктом она чувствовала, что попала в ловушку.

– Я требую твоего повиновения снова и снова. И это ты мне сейчас же продемонстрируешь, – сказал Сенека.

Ей стало вдруг интересно: что он придумал? Ее беспокойство подтвердилось.

– Снимай свою одежду! – потребовал он. Она так удивилась, что не могла ни двигаться, на говорить.

– Это… это не имеет никакого отношения к Тиблоку, – пробормотала она.

При упоминании имени Тиблока Сенека еще больше разозлился.

Пичи была озадачена.

– Ну, собираешься ты снимать свою одежду, или я за тебя это сделаю?

Не дожидаясь ее ответа, он направился к ней медленно, так, как охотник крадется к своей жертве. Она пошла ему навстречу. Он увидел, как шелковая одежда облегает ее фигуру.

«Полночь и магнолии…» Эти слова вспомнились ему, как и вспомнилась прошедшая ночь.

– Пичи, – сказал он сдавленно и рванулся к ней, сжал в своих объятиях и увлек страстным поцелуем. Желание овладеть ею вновь взяло верх над разумом. Он желал ее и хотел, чтобы она об этом знала.

– О, Боже! Сенека! – пробормотала она, когда вновь почувствовала, как все у него внизу напряглось.

– Ну что, сколько тебе потребуется, чтобы собраться с духом? – спросила она его, поддразнивая.

– Столько же, сколько и тебе. И теперь, говорю тебе откровенно, для меня настало время показать, что я имею в виду. Я об этом подумал еще ночью.

Она удивилась, когда он поднял ее на руки и понес на кровать. Там он раздел ее, и, быстро сбросив свою одежду, лег рядом с ней. Они переплелись в объятиях…

Это была прелюдия любви.

– Ты хочешь узнать меня» Пичи. Так знай же меня! – прошептал он.

Знакомые чувства нахлынули на Пичи. Он опять положил ее руку вниз, где пульсировала его плоть. Все повторилось так же, как в последнюю ночь.

– Так вот, значит, как нужно ощущать мужчину. – сказала она и начала медленно – вверх-вниз – поглаживать его растущий член. Впервые она поняла, в чем сила женщины. Ее действия заставили его застыть.

– Тебе хорошо так? – спросила она его и улыбнулась.

Он перехватил ее улыбку и спросил ее:

– Ты находишь в этом что-то смешное? Он хотел знать, чему она улыбается. Она взглянула на его большой член и сказала:

– Я подумала о прозвищах.

– Прозвищах? – переспросил он. – При чем тут прозвища и наша с тобой сейчас любовь.

Пичи захихикала.

– Ну… ну у меня – я тебе говорила – есть… мисс Полли, мисс Молли и Друлли… А у тебя – можно назвать… например?.. «Король Артур» или «Копьеносец». «Король Артур» – это звучит слишком по-королевски, а вот «Копьеносец»… в этом что-то есть. Конечно, это твое тело и тебе решать, что лучше…

Сенека заулыбался.

– Боже! Какой же ты красивый, Сенека! Ты знаешь, тебе надо почаще улыбаться. Тебе так идет улыбка!

– Доверься мне, Пичи! – приказал он и положил ей руку на живот, но и Пичи сразу крепко сжала ноги.

– Откройся мне! Доверься мне!

– Открыться? Для чего? Ты… Ты собираешься тронуть меня?

– Я рассчитываю на это…

– Но…

– Разомкни ноги, Пичи… – попросил он ее. – Я понимаю, почему ты боишься. Я обещаю тебе Пичи, что это будут необыкновенные чувства. Когда они достигнут пика, ты почувствуешь их не только внизу живота, но и во всем теле. Доверься мне!

Она кивнула головой.

– Хорошо, Принцесса, раскройся для меня… Он положил руку вновь ей на живот и медленно-медленно направил ее вниз.

– Сенека, – сказала она, извиваясь.

– Пичи, – прошептал он.

– Сенека, но я никогда…

– Я знаю, милая, что ты многого еще не знаешь. Но если ты мне доверишься, то я научу тебя всему…

Его мягкий голос заставил ее расслабиться. Она успокоилась и раскрылась ему.

– Сейчас, – сказал он, – будет то, что называется любовной игрой, – прошептал он ей на ухо.

Она вытянула ноги прямо, когда почувствовала его притязания внизу живота.

– Сенека! Ты положил свой палец…

– Да, дорогая, так надо.

– Но это… Так нельзя…

– Откуда ты знаешь, как надо? Ты никогда этого не испытывала прежде! А теперь расслабься, – сказал он, – и прекрати со мной бороться.

Он слегка погладил все кожные складки, окружающие вход во влагалище, а затем осторожно, вращательными движениями, ввел туда два своих пальца. Она сильно напряглась.

– Пичи, позволь мне сделать так, моя Принцесса. He думай о том, что я делаю. Подумай о том, что я тебе обещал. Я обещал тебе удовольствие. Помнишь?

– Я… я… я пос-с-тараюсь. – Я помогу тебе вспомнить. Вот так, Пичи! Вот так!

Он продолжал совершать вращательные движения пальцами одно за другим, одно за другим. Пичи закрыла глаза и сосредоточилась на чувствах. Нет, ей не было ни больно, ни неприятно. Напротив, с каждым разом она все больше и больше ощущала какое-то странное, ранее неизведанное чувство. Это чувство истомой растекалось по всему телу, обещая, что еще дальше будет кульминация. Чувство удовлетворения нарастало с каждой минутой.

– Не останавливайся, не останавливайся, поторопись…

Он начал ласкать ее еще быстрее. Его пальцы проникли глубоко вовнутрь нее.

Сенека почувствовал нарастание ее оргазма и очень медленно вынул свои пальцы из влагалища.

– А это, моя дорогая Принцесса, – прошептал он, – то, что называется прелестями любовной игры.

Она все еще лежала с закрытыми глазами и тяжело дышала.

– Пичи! О чем ты думаешь?

Она улыбнулась:

– О том… что ты сейчас делаешь, вот о чем я думаю, Сенека!

Он лежал на боку и продолжал ласкать ее.

– Это, действительно, замечательные чувства, Сенека.

– Я же тебе говорил!

Сдается мне, что нужно тебя слушаться почаще.

– Но ты же ведь не желаешь?

Она улыбнулась… Он ожидал, что она попросит его любить ее еще. Но она не попросила. А он не хотел брать ее силой, не хотел просто завладеть ею. Он желал, чтобы она сама отдалась ему! И он ждал терпеливо ждал того момента.

– Сенека! – прошептала она.

– Принцесса! – отозвался он.

– Спасибо! – сказала она.

– Добро пожаловать! – произнес он.

– Ну ты же мне так и не сказал, какое прозвище твоей наилучшей части подойдет – «Король Артур» или «Копьеносец»?

Сенека, улыбаясь, посмотрел на свою плоть. Она была все еще напряжена. Сенека готов был расхохотаться.

– Копьеносец! Предпочитаю прозвище «Копьеносец»! «Решительный Копьеносец»! – выдавил он из себя и расхохотался.

Пичи отозвалась тем же. Прошло довольно-таки много времени, прежде чем они успокоились. Наконец, Сенека тронул ее за щеку и сказал:

– Но я не забыл сцену с Тиблоком, Пичи! Ее прекрасное настроение улетучилось. «Ну зачем, зачем он в такую минуту, когда им вдвоем так хорошо, начинает эту „лекцию“?»

– Не делай так больше! – продолжал он. По правде сказать, в душе он удивлялся, как она так могла вести «словесные» бои и выигрывать их. Но он должен был, должен был ей сказать о ее недостойном поведении.

– Я надеюсь, что ты знаешь о том, что твое поведение сегодня утром было недостойным. Более того, я уверен, что ты никогда больше не будешь бегать по дворцу в простыне. Ты – моя, Пичи! Только моя! Я, слышишь, я могу созерцать тебя и никто иной. Когда Тиблок посмотрел на тебя… а хотел прикончить его мечом. Ты принадлежишь мне и только мне. И каждая частичка твоей души и тела – они мои! Ты поняла?

– Тебе не надо было его… ну, это… мечом… Он….

Сенека резко перебил ее:

– Ты – моя, Пичи! Ты принадлежишь мне и только мне! Я спрашиваю тебя. Ты все поняла?

Она молча кивнула головой.

– Очень хорошо. – сухо произнес он, выскочил из кровати и быстро оделся.

– Позови своих служанок, пусть они тебя оденут подобающим образом! – приказал он. – Встретимся в покоях королевы. У меня есть четыре подарка для тебя, хотя за твое поведение их и не следовало бы тебе вручать!

– Подарки? – сказала она и соскочила с кровати. – Что это…

– Оденься! И поторопись! – с этими словами он поспешил к себе в апартаменты. Спускаясь вниз по коридору, он вспоминал о тех мгновениях, что он только что провел с Пичи. И хотя она ему сама не отдалась, он продвинулся гораздо дальше. Впервые он хохотал сегодня от души. Так он не хохотал с тех пор, как был маленьким мальчиком. Он был на седьмом небе от счастья и чувствовал себя так же хорошо, как после любовной игры.

– Она угрожала тебе, Тиблок? Она хотела превратить тебя в прачку?! – спросил король и расхохотался.

Его огромное, массивное тело сотрясало кровать.

Тиблок обиженно засопел:

– Надо полагать. Ваше Королевское Высочество, что Вы одобряете поведение этой сумасбродной принцессы?

Скорчившись вновь от боли, король отрицательно покачал головой.

– Она, конечно, как была дикаркой с гор, так и осталась ею. Хотя, видел Бог, Сенека и скрепил с ней союз на брачном ложе… Ты говоришь, деревенщина была обернута простыней и носилась по замку? – спросил король.

– Да, Ваше Величество, – ответил Тиблок.

– Это доказывает, конечно, что она провела ночь с Сенекой. Но ее поведение сегодня утром является доказательством того, что ему не удается исправить ее манеры. Этот отвратительный сорванец будет скоро выдворен из Авентины!

Он немного задумался, а затем продолжил:

– Я узнал, что Каллиста Ингер отъехала в Париж. Конечно же, она не ожидала такого поворота дел. Она очень расстроена, и сердце ее разбито. Но если я дам ей знать, что принцессы больше нет во дворце и что я желаю ее брака с Сенекой, она непременно вернется, – сказал король.

– Я… Я совершенно сбит с толку. Ваше Величество… Я ничего не понимаю! – воскликнул Тиблок.

Король рассказал Тиблоку об условиях их сделки с Сенекой.

– А теперь, ты видишь, Тиблок, нам надо хорошенько все продумать и действовать. Ты согласен?

Тиблок был умен, и ему не составило большого труда сообразить, что задумал старый король.

– Не беспокойтесь. Ваше Величество! Мы предоставим этой деревенщине все возможности «проявить себя»! Я уверен, что никто не поможет ей овладеть искусством поведения, даже тетушка Виридис, – сказал Тиблок.

– Виридис? – переспросил король. – Что она собирается с нею сделать?

– Обучать принцессу манерам поведения, – ответил Тиблок. – Ее пригласил сам Принц. Я думаю, что она прибудет завтра, сэр.

Король Зейн не придал данной информации никакого значения.

Виридис Элдсон была известна в дворянских кругах как Покровительница Этикета… Этот титул ей дали сами дворяне за манеры поведения, и неспроста. Хотя Виридис была дальней родственницей королевской семьи, король Зейн ненавидел ее, но всегда приглашал. Он не мог отказать ей в посещении дворца. Ее любили все дворяне Авентины, весь высший свет. И если он ей откажет в приеме, то потеряет свою репутацию порядочного человека.

– Сенека не должен выиграть спор, Тиблок! Ты должен сделать все возможное, чтобы у этой сумасбродки ничего не получилось с Виридис. Ты меня понял? – спросил король.

– Сделаю все, как Вы прикажете. Ваше Королевское Высочество! – ответил Тиблок.

Король Зейн старался сохранять спокойствие.

– Ты очень хороший слуга, Тиблок. Двадцать один год ты служил мне верой и правдой.

Тиблок поклонился королю.

– Нет ничего такого, чтобы я не смог выполнить, Ваше Королевское Величество. Ничего невозможного нет!

И он пояснил королю, что можно сделать по этому поводу.

Когда Пичи с белкой на плече вошла в покои королевы, то она нигде не обнаружила Сенеки. Но зато в комнате она увидела штук пятьсот фарфоровых безделушек. Она сразу же поняла, что Сенека хотел ей подарить именно эти безделушки. Он ведь внимательно выслушал ее рассказ о мраморной статуэтке. Она увидала статуэтку девушки-пастушки и залюбовалась ею, а затем взяла ее в руки в стала рассматривать юбку с цветами.

– Если ты находишь эту статуэтку занимательной, то ты можешь взять ее из закрытого кабинета, – услышала она знакомый голос Сенеки. Пичи обернулась. Оказывается, в углу в кресле сидел ее муж. Она поняла, что он давно поджидал ее в этой комнате. Только вот она его не заметила.

– Это такая красивая статуэтка, что я раньше нигде такой не видела, Сенека!

– Пойдем со мной, – сказал Сенека, направляясь к двери. – Ты потом рассмотришь как следует статуэтку. Я ведь тебе пообещал три сюрприза, – сказал он. Вдруг он заметил на полу белку и спросил:

– Послушай! А что это у нее на голове? Пичи захихикала.

– Это – ее корона! Я рассудила так: если я – королевская принцесса, то пусть она будет королевской белкой. Вот я и сделала ей корону из кусочка голубого бархата, что я подстилала барашку Тивона, и кусочка свадебного платья.

В короне блистал маленький бриллиант. Корона была привязана за обе щеки золотым шнурком.

– Не правда ли, белка выглядит очень симпатичной, Сенека?

Сенека отрицательно покачал головой. Он никогда в жизни не видел ничего более абсурдного. Он молча встал и вывел ее из комнаты. Они вышли из дворца, прошли через королевские сады и подошли к конюшне. По пути он обратил внимание на ее одежду.

– Ты опять оделась не по случаю. Посмотри на себя – ведь на тебе бальное платье фиолетового цвета. Сейчас не ночь, да и бала не намечается, – заметил он. И нет надобности носить столько драгоценностей сразу.

В его голосе она не услышала ни злости, ни возмущения.

– Я знаю, что это – бальное платье, – сказала она. – Кэтти сказала мне об этом. Но я… Оно такое хорошее. Это бальное платье… А вообще, моя матушка любила выращивать петунии фиолетового цвета. Это ее любимый цвет и мой тоже. Вот почему я выбрала это платье…

Она потрогала свои драгоценности, которые украшали ее грудь, уши, запястья, пальцы, а также пробежала пальцами по бриллиантам на своей короне.

– И я хочу носить свои драгоценности тоже. Я не могу даже мысли допустить о том, чтобы иметь так много драгоценностей и не носить их.

Сенека ничего не ответил, и Пичи подумала, что он рассердился на нее.

– Сенека! Я не буду очень долго носить эти украшения, – попыталась она объяснить ему. – Я ничего не хочу сказать в оправдание… Но… Послушай, Сенека, я никогда в жизни так долго не спала, как этим утром. И когда я проснулась сегодня утром, у меня сильно разболелась шея, – сказала она.

Сенека понял, к чему она клонит. Он остановился и нахмурился.

– Пичи, я могу согласиться с тем, что ты одеваешь на себя, но я никогда не поверю в то, что ты умираешь…

– Но, Сенека…

– Ты уснула сегодня ночью. Ты долго спала потому что устала. А что касается твоей больной шеи, то это само собой разумеется: ведь ты спала всю ночь в короне. Я же наблюдал за тобой, у каждого разболится не только шея, если он проведет ночь подобным образом. Все! Прекратили разговоры о твоих симптомах и о твоей смерти. Поняла?

– Ты все еще не хочешь смириться с тем, что я умру. У меня же уже стали появляться симптомы болезни. Дорогой мой, я ж ведь тебе говорила, что видела грифа, который летал над моим домом. А это – дурная примета: верный признак смерти. Да еще доктор Грили…

– Доктор Грили? – переспросил Сенека. – Ты никогда не упоминала это имя раньше. Кто же он, этот доктор?

Она улучила момент сорвать розу и посыпать ее лепестками спину белке.

– Доктор Грили – один из проходящих через наш поселок докторов. Он обследовал меня и установил у меня болезнь «типинозис».

Сенека сразу что-то заподозрил неладное. Ведь это мог быть и заезжий артист, у которого не было денег и который таким образом мог выудить у доверчивой девушки гонорар.

– И ты поверила каждому его слову? – переспросил Сенека.

– У него была черная сумка и все такое в ней…

– Ив его черной сумке была птица гриф, от вида которой ты должна умереть…

– Я…

– Ты не умираешь. Посмотрись в зеркало! Ты даже уставшей не выглядишь. Ты самая здоровая женщина в Авентине!

– Ты не доктор, Сенека! Ты – только принц!

– Только принц?

– Ты… – Нe хочу ничего слушать. Ты очень обаятельная женщина. И тебе нет надобности беспокоиться о смерти раньше времени. Я больше на такие глупые темы не желаю разговаривать. Пойдем, – сказал он ей и повел дальше. Но Пичи так погрузилась в свои мрачные мысли, что даже не заметила, как Сенека остановился, а потому натолкнулась на него. Сенека встрепенулся и сказал: