Текст книги "Полуночное солнце"

Глава сорок первая

В данный момент единственно важным было оказаться с детьми в тепле и захлопнуть дверь, оставив мороз снаружи. Эллен втолкнула Маргарет и Джонни в прихожую утратившими всякую ловкость руками и потопала ногами на крыльце. Она куда отчетливее слышала, как комки снега отваливаются с сапог, чем чувствовала собственные подошвы, ударявшие о крыльцо. Покачнувшись, она вошла и привалилась спиной к двери, закрывая ее: оказалось, она не видит ничего, кроме смутно белеющего лица Бена.

– Ради бога, включите кто-нибудь свет, – попросила она.

Бен не шелохнулся. Она не могла рассмотреть ни выражения его лица, ни даже его черты, лишь блеклое пятно, в какое его лицо превратилось в ледяном сиянии, сочившемся сквозь стекло на входной двери. Она закрыла глаза, потому что в тусклом свечении его лицо как будто непрерывно кривилось. Щелкнул выключатель, и под веками вспыхнул оранжевый свет. Она заставила себя сразу же открыть глаза.

Бен стоял у основания лестницы, между ней и детьми, кто-то из которых включил свет. Его лицо было лишено всякого выражения, если не считать какого-то многозначительного огонька в глазах.

– Вот и вы, – произнес он.

Она не поняла, приветствует ли он их или же констатирует факт, что при свете их стало видно, однако она решила, что за этим монотонным бормотаньем кроется упрек.

– Я хотела вернуться домой пораньше, – пояснила она, – но никак не решалась выйти на улицу, не заправившись чем-нибудь горячительным. Дети, снимайте все мокрое и быстро в горячую ванну. Бен, а ты мог бы приготовить для нас горячие напитки, пока я попытаюсь оживить свои пальцы.

– Что угодно, лишь бы ты была счастлива, – сказал он и развернулся так быстро, что по прихожей пронесся порыв холодного ветра. Наверняка любой сюрприз, какой бы он ни готовил для своего семейства, может подождать еще немного – необязательно разыгрывать из себя обиженного ребенка только потому, что его заставили ждать. Она подойдет к нему через несколько минут, чтобы все уладить.

Дети скинули уличную одежду кучей у входной двери и ринулись наверх, когда чайник на плите засвистел, плюясь паром. Эллен присела на ступеньку и сняла один сапог о другой, оставшийся стянула неловкими руками, а потом сунула руки под мышки, чтобы снять перчатки. Она сгибала и разгибала пальцы, и когда в них началось болезненное покалывание, расстегнула «молнию» анорака, с трудом поднялась на ослабевшие ноги и прислонилась к батарее отопления в прихожей. В следующий миг она отпрянула от нее, потому что батарея была еще холоднее, чем она сама.

Она едва не расплакалась при мысли, что придется снова выходить, чтобы найти Стэна Элгина, или же ждать, пока его приведет Бен. Она захромала в сторону кухни, стараясь шевелить пальцами рук и ног. Когда она сошла с ковра на линолеум, то словно ступила босыми ногами на лед. Она быстро пробежала на цыпочках к бойлеру, едва не потеряв равновесие. Потом она покачнулась и пятки ударились о линолеум. Система отопления была в полном порядке – ее просто выключили.

Она покрутила колесико таймера и услышала, как тепло потекло по батареям, затем она пошатнулась, отступив на шаг назад, и опустилась на ближайшую скамеечку.

– Бен, когда ты выключил отопление? О чем ты вообще думал?

Он стоял у окна, распластав ладони по металлической раковине. Снежный силуэт, возвышавшийся за окном, похоже, был в процессе слияния с мелкими снеговиками, которые выстроились гораздо симметричнее, чем раньше.

– Мы и дети, – произнес он.

Неужели он настолько был расстроен их отсутствием, что выключил бойлер, даже не заметив?

– Мы уже здесь, – сказала она, чтобы успокоить его. Услышав, как в ванной наверху льется вода, она отважилась ступить на линолеум, чтобы вернуться в прихожую. – Вода горячая? – прокричала она.

– Да, – ответил сначала Джонни, затем Маргарет.

– Что будете пить? Подогретый сок или горячий шоколад?

– Черную смородину, – ответили они почти в унисон.

– Именно это я и собирался им приготовить, – пробурчал Бен. – Мы же не хотим, чтобы они заснули.

– А мне – кофе, – попросила Эллен и прошла в гостиную, чтобы отыскать тапочки. Она со вздохом облегчения сунула в них ноги и опустила руки на батарею, чтобы ощутить, как тепло протекает через радиатор и через нее тоже, а затем она развернулась и села, прижавшись к батарее спиной, пока жар не сделался восхитительно невыносимым. Она вытащила ключи из кармана и бросила в сумочку рядом со своим креслом, затем вернулась обратно в кухню, где Бен разливал кипяток по детским чашкам. – Я сама им отнесу, – сказала она.

– А я понесу за тобой твой кофе.

– Ты что, боишься выпустить нас из поля зрения? – с улыбкой поинтересовалась Эллен.

– Но ведь в этом нет ничего дурного?

– Я бы сказала, что нет.

Она осталась бы с ним и доказала, что у него нет причин держаться так настороженно, если бы дети не ждали свои напитки. Она мимоходом обняла его за талию и понесла чашки в ванную.

Над белой горой торчала только голова Маргарет. На другом конце ванны Джонни потрясал беспалыми рулонами ваты, в какие превратились его руки.

– Необязательно наливать в ванну столько пены, – заметила Эллен, сдувая пену с его правой руки и целуя пальцы, прежде чем отдать ему и Маргарет чашки. – Осторожнее, горячо, – предупредила она.

По крайней мере, ванная комната прогрелась, но вот на лестничной площадке на это уйдет больше времени – стоило войти Бену с ее чашкой кофе, как в помещении мгновенно стало прохладнее. Он закрыл дверь и прислонился к ней спиной, сохраняя тепло, но в то же время неожиданно вызвав ощущение клаустрофобии.

– Мы никуда не уходим, – сказала Эллен, заставив его улыбнуться, хотя он всматривался в неузнаваемо размытое пятно своего лица в запотевшем зеркале, а не глядел на нее. Похоже, он был готов простоять так, пока детям не настанет пора вылезать из ванны. Она, не торопясь, выпила кофе и собрала чашки детей. – Отнесу вниз. Не сидите в воде слишком долго, а не то вас затрет льдами, – предупредила она.

Она подумала, ей придется просить Бена отодвинуться от двери. Только она сомневалась, услышит ли он ее – его взгляд был таким сияющим и таким пустым. Когда он протянул руку себе за спину и взялся за дверную ручку, ей пришлось сказать ему, чтобы не глупил: не собирался же он всерьез помешать ей выйти? Потом он сам открыл дверь и бочком выбрался на лестничную площадку, где снова было темно.

– Ты не хочешь зажечь мне свет? – спросила она.

– Разве нам нужен свет в такую ночь?

– Только если мы не хотим, чтобы я свалилась с лестницы.

– Нет, такого я тебе не желаю.

– Как и других несчастий, надеюсь.

– Ничего дурного, обещаю, – сказал он, включая свет в коридоре. – Только чудеса.

Она улыбнулась ему, но его взгляд блуждал где-то в другом месте. Когда она сошла вниз, он остался стоять под дверью ванной. Она поглядела на него из прихожей и увидела, что он наблюдает за ней поверх перил. Выглядел он издерганным и потерявшим терпение.

– Постарайся продержаться еще несколько минут, – попросила она.

Из любой точки прихожей Эллен видела снежную фигуру, возвышавшуюся за кухонным окном. Она постаралась побыстрее включить лампу дневного света. Во флуоресцентном свечении фигура словно шагнула вперед, и Эллен закрыла жалюзи. От этого кухня сделалась еще белее, чем была, белая, словно внутренности айсберга. Она не понимала, почему это так ее беспокоит, как и бульканье, начавшееся где-то за закрытыми жалюзи и становившееся все громче, – это всего лишь шум выливающейся из ванны воды.

– Никто еще не хочет ужинать, правда? – крикнула она в сторону прихожей. – Насколько я знаю Кейт и компанию, вы сегодня весь день объедались сладостями.

Она услышала, как открылась дверь ванной.

– Ваша мама говорит, вы не голодные, – произнес Бен. – Есть вещи поважнее еды.

– Закрой дверь, папа, – вознегодовала Маргарет. – Ты нас заморозишь.

– Так одевайтесь побыстрее. Не заставляйте нас ждать.

С чего бы ему намекать, будто Эллен разделяет его нетерпение, с другой стороны, кого еще он мог иметь в виду? Ладно, она хотя бы узнает, чего все они ждали и что положит конец этой отвратительной нервотрепке. Она услышала, как Джонни с грохотом ворвался к себе в комнату, изображая рев реактивного самолета, а потом наступила тишина, пока Маргарет не сказала:

– Папа, необязательно все время здесь стоять. Я спущусь сама, как только оденусь.

– Папа похож на тюремного охранника из того фильма, который мы смотрели.

– Только я здесь, чтобы выпустить вас на свободу, – произнес Бен, и Эллен не поняла, о чем это он.

– Не стой у них над душой, Бен, – крикнула она. – Не торопи бедную девочку.

– Я уже тапочки надеваю, – сообщила Маргарет, и спустя миг они с Джонни сбежали вниз.

Когда Эллен увидела их вымытые розовые мордашки, у нее защемило сердце – такими уязвимыми они показались, почти как новорожденные. Должно быть, они прибежали так быстро, потому что хотят послушать Бена, однако, когда Эллен увидела, как он, погасив наверху свет, торопливо и беззвучно спускается следом, она легко вообразила, что они убегают от него.

– Кто-нибудь будет еще что-нибудь пить? – спросила она.

Бен испустил вздох, похожий на дуновение ветра в далеком лесу.

– Нет, спасибо, – ответил Джонни, а Маргарет просто помотала головой.

Бен дошел до подножья лестницы и остался стоять между ней и входной дверью.

– Пойдемте к елке, – предложил он.

Но сам он не сдвинулся с места, пока Эллен не вошла вслед за детьми в гостиную, зато тогда он оказался в комнате раньше, чем она успела заметить, и прикрыл за собой дверь. Она с детьми уселась на диван, обнимая их за плечи, а он выключил верхний свет и прошел мимо сверкающей огнями елки к окну. Бен успел отодвинуть одну штору, прежде чем Эллен поняла, что он делает.

– Не открывай, Бен, я тебя умоляю. Ты выпустишь из комнаты все тепло.

Он замялся, всматриваясь в отражение своего лица, которое словно выступало из сугроба, – размытое пятно, размером с половину Старгрейва.

– Я подумал, вы сможете наблюдать, пока я рассказываю.

– Нам хватит и воображения. Задерни шторы, Бен, прошу тебя.

Когда он наконец сделал это, в комнате уже заметно похолодало. Эллен поднялась с дивана и включила газовый камин, который зашипел и затрещал, разгораясь, а Бен подошел к креслу, стоявшему напротив дивана. Он уселся, опустив руки на подлокотники, лицо его утонуло в тени, только глаза сверкали. Он молчал так долго, что Джонни начал хихикать.

– Ну, говори же, папа, – не выдержал он.

– Я просто думал, как лучше подвести вас к теме.

Джонни больше не хихикал, сраженный неожиданной серьезностью отца.

– Если я задам вопрос, Джонни, ты ответишь мне откровенно?

– Д-да, – ответил Джонни лишь с легким намеком на сомнение.

– Ты еще веришь в Санта-Клауса?

Джонни снова хихикнул. Но когда отец пристально поглядел на него сияющими глазами, он замямлил:

– Я не знаю.

– Но что ты думаешь?

Эллен почувствовала, как мальчик теснее прижался к ней, словно пытаясь спрятаться.

– Бен, – предостерегающим тоном произнесла она.

– Это же часть взросления. – Он устремил на нее глаза, похожие на ожившие осколки ночного неба. – А как насчет тебя, Маргарет? Что скажешь?

– Мне кажется, тебе лучше оставить его в покое.

– Слишком поздно уже. Но я имел в виду, ты веришь в Санта-Клауса?

– Ты же сам знаешь.

Разумеется, она выросла из этого мифа уже несколько лет назад, но продолжала притворяться, что верит, ради Джонни. И если Эллен сочувствует ей, не означает ли это, что она не желает, чтобы Джонни взрослел?

– Бен, если ты так себе представляешь рождественский сюрприз…

– Это просто вступление. Я стараюсь упростить все для всех.

Она взглядом указала на Джонни.

– В таком случае, что же случилось с твоим воображением, Бен?

Он подался вперед, и ей показалось, темнота тоже придвинулась к ней. Она недоумевала, отчего ее вопрос вызвал у него столь грозную реакцию, и тут Джонни заговорил:

– Мы болтаем на переменах, и кое-кто из моих друзей говорит, что Санта-Клаус – это родители, которые покупают подарки и прячут их.

То ли он собирался с духом для следующего вопроса, то ли Эллен так разволновалась, но ей показалось, он разделяет ее дурные предчувствия.

– И что ты на это ответил? – поинтересовался Бен.

– Я сказал, что, кажется, видел вас разок у моей кровати на прошлое Рождество.

– Мы с твоей мамой так и подумали, что, наверное, разбудили тебя, но потом все-таки решили, что ты спишь. – Бен восседал в кресле, слово король на троне. – Пора просыпаться, Джонни. Ты и сам будешь рад, когда это случится.

У Эллен было такое ощущение, будто она слышит его слова во сне – настолько они не вязались с ним. Она обняла Джонни и была готова вмешаться снова, когда Бен продолжил:

– Я помню, что я почувствовал, когда узнал. Я был, конечно, разочарован, но в то же самое время я понял, что знаю правду уже какое-то время, просто не позволял себе в этом признаться. Такие уж мы, люди.

Когда-нибудь Джонни придется узнать, а он не так уж сильно расстроился, насколько могла судить Эллен. Но следующие слова Бена показались настолько целенаправленными, настолько наводящими втихую на определенную мысль, что она невольно снова напряглась.

– А почему люди такие, как ты думаешь?

– Какие «такие»? – уточнила Маргарет. – Хотят думать о приятном?

– В смысле, хотят этого больше, чем знать правду? Как думаешь, надо нам бояться правды?

Джонни завозился на диване, и Эллен выпустила его из объятий.

– Нет, – громко ответил он.

– Вот именно, Джонни. Я тобой горжусь. Однако если даже мы боимся правды, нам придется взглянуть ей в глаза, потому что наши страхи не заставят ее исчезнуть. От страха лишь съеживается наш разум, и люди начинают придумывать мифы, достаточно мелкие, чтобы их принять.

Внутренний голос Эллен велел ей молчать, однако ей казалось, что темнота вынуждает ее говорить.

– Не понимаю, при чем здесь только Санта-Клаус.

– А речь и не о нем. – Бен снова качнулся вперед. – Я же предупредил, что это только первый шаг. Я говорю о Рождестве в целом.

Эллен подумала, может быть, она неправильно его поняла, вот только его неподвижный взгляд явно доказывал, что он действительно затеял то, чего она опасается.

– Давай обсудим твои идеи в другой раз, Бен. Дети не хотят это слушать.

– Я хочу, – возразил Джонни, и Маргарет прибавила:

– Ну, еще бы.

– Эллен, не останавливай меня, когда мы уже так близко. Я был как раз возраста Джонни, когда почти увидел правду своими глазами, и у меня ушли все эти годы на то, чтобы вернуться к ней. Я подавлял в себе то, что знал, потому что боялся убить правдой свою тетю, но ты же не такая, как она. Ты любишь риск и высоту.

– Не тот риск, который распространяется на детей.

– В таком случае, называй это приключением. И постарайся не перебивать меня без крайней необходимости, ладно? Настала пора заглянуть за границы мифов.

Он смотрел на Джонни, словно дожидаясь от него отклика, и тот откликнулся.

– О чем ты думал, когда был в моем возрасте?

– Я скажу тебе, о чем я подумал бы, если бы мне хватило храбрости: я подумал бы, что идея Бога, который сходит на землю в обличии человека, примерно так же правдоподобна, как и мысль о том, что некий престарелый толстяк влезает в дома по каминной трубе.

На этот раз в хихиканье Джонни угадывалась нервозность. Эллен уже раскрыла рот, чтобы прекратить этот разговор, но тут Маргарет вставила:

– Но не обязательно верить, что это происходит буквально. Так сказал священник по радио.

– Вот именно, – обрадовался Бен, хлопая в ладоши. – Это же символ. А символами маскируется все то, чего людям не хочется видеть в подробностях.

– Не сказала бы, что все настолько просто, – начала Эллен, но Маргарет перебила ее.

– И что же, в таком случае, маскирует Рождество?

– Мне кажется, это символ того, как Бог сошел на землю в образе всего, что на ней имеется.

– И почему же люди должны бояться так думать?

Бен ответил не сразу, и Эллен поймала себя на том, что сидит, затаив дыхание. Шипение камина казалось таким навязчивым, но он все равно не мог прогнать холод. Бен медленно повернул голову, по очереди оглядев всех троих, прежде чем заговорить.

– Как вы думаете, что есть Бог?

– Откуда же нам знать? – удивилась Маргарет. – Никто на самом деле не знает.

– Но как вам кажется, это старик с бородой, который может быть во всех местах сразу, как Санта-Клаус?

Дети засмеялись, и даже Эллен подмывало к ним присоединиться.

– Художники ведь таким его изображают, правда, Эллен? – продолжал он.

– Наверное, да.

– Но какой он, если он не такой? Может он хотя бы немного походить на личность, чей разум настолько превосходит наш, что нам не под силу даже примерно представить ход его мыслей?

– Очень может быть, – согласилась Маргарет.

– И еще он то, что было здесь до того, как зародилась вселенная?

– Да, – закричал Джонни, и Эллен почувствовала, как он начал поднимать руку, словно на уроке. – Так сказано в Библии.

– Именно. Только люди, кажется, никогда не задавались вопросом, о чем там не сказано.

– Бен, мне кажется, не время…

– Только послушайте, – произнес он с нажимом и умолк. Естественно, он не призывал их слушать шипение газового камина в наступившей тишине, и Эллен в ее взвинченном состоянии показалось, она слышит еще один звук, какой-то шепоток в подступавшей со всех сторон темноте. – Если что-то обитало в темноте до того, как появились звезды или миры, не говоря уже о живых существах, – сказал он, – оно даже в общих чертах не могло походить на нас.

– Я не имею в виду, что Бог должен выглядеть как человек, – сказала Маргарет.

– А вот десятки религий представляют себе Бога именно так. Как думаешь, зачем им это?

– А что думаешь ты?

Эллен показалось, Маргарет не столько задала вопрос, сколько упрекнула отца, однако Бен тотчас же ответил.

– Помочь нам забыть, чего именно мы боимся, ради чего человечество изобрело целые религии, лишь бы отвергнуть существование этого. Все религии, они как сказки, которые люди рассказывали у костра в те времена, когда не было ничего, кроме костра и сказок, чтобы прогнать холод и темноту, потому что людям было невыносимо страшно узнать, что же там снаружи, за пределами света.

Дети испуганно прильнули к Эллен.

– Бен, хватит, – попросила она.

– Нет, не хватит. Нельзя сейчас останавливаться. – Он передвинулся на самый край кресла, отчего показалось, будто он сидит на корточках, и протянул к ним руки, словно предлагая своим слушателям темноту. – С тех пор мы успели поверить, что шагнули далеко вперед по сравнению с нашими предками, ведь они-то считали, темнота скрывает нечто до крайности чуждое, и поэтому населяли ее богами, чудовищами и демонами, но ведь они были правы, так думая, вам не кажется? То, что обитало в темноте само по себе, было слишком не похоже на нас и все, известное нам, и потому оно никак не смогло бы создать нас и остальную вселенную, во всяком случае, сознательно. Я считаю, мы все – его сон, мы и все вокруг нас, а вы ведь знаете, насколько непохожими на реальность бывают сновидения. Но рано или поздно оно должно проснуться, и тогда…

Эллен почувствовала, что Джонни рвется из ее объятий. Он высвободился и пробежал мимо елки, которая покачнулась и крякнула, и, кажется, сделала все, что в ее силах, чтобы поймать его в свои тени.

– Погоди, Джонни, – окликнул его отец голосом, похожим на рев зимней бури, когда мальчик распахнул дверь и помчался вверх по лестнице. – Я еще не закончил.

– Нет, ты закончил, – отрезала Эллен, когда Маргарет выскочила из комнаты вслед за Джонни. Должно быть, горло у Эллен сжалось от гнева, потому что она сама с трудом расслышала свои слова. – Что в тебя вселилось, Бен? Какого черта ты рассказываешь им такие истории в канун Рождества, да и в любой другой день, если на то пошло? Думаю, на будущее, тебе стоит сначала делиться своими идеями со мной, чтобы я была уверена, подходят ли они для детей.

Он так и сидел на краю кресла, скорчившись в свете камина. Выглядел он озадаченным той реакцией, какую вызвал, и эта его озадаченность тревожила ее даже больше того, что он наговорил. Она развернулась, дрожа от ярости, горя и невнятного страха. Она была уже в двери, когда он поднялся, как-то странно дернувшись всем телом, отчего ей представился мим, который изображает внезапный рост дерева.

– Оставь нас одних, Бен, – устало попросила она. – Дай мне шанс починить то, что ты сломал.

– Но мне надо…

– Неважно, это может подождать, – сказала Эллен, выходя из комнаты. Вид темной прихожей привел ее в смятение и бешенство. Что за игру он затеял, все время выключая свет и расстраивая всех? Когда она включила лампу над лестницей, свет как будто подчеркнул глубину тьмы за его пределами. Ее подмывало включить все лампы в доме, в особенности наверху, где, как она чувствовала, холод и тишина тяжким грузом давят на крышу, словно сама ночь опустила на их дом свои крылья. Нет, сейчас не время для подобных мыслей – воображение причинило достаточно ущерба семье для одного вечера. Она закрыла за собой дверь гостиной и побежала в спальню к Джонни.

Джонни сидел на кровати рядом с Маргарет, упираясь в матрас стиснутыми кулаками. Как только Эллен вошла, он вскочил и уставился на шеренги пластмассовых солдатиков, выстроенных на туалетном столике: развернувшись к матери спиной, он яростно тер глаза.

– Папа просто валял дурака, – снова повторила ему Маргарет.

– Совершенно верно, Джонни. Это была очередная из его сказок, которую ему не следовало рассказывать вам, – подхватила Эллен. – Вы верите в то, во что хотите верить, и это значит, что у вас будет чудесное Рождество.

Он громко фыркнул и развернулся, кривовато ухмыляясь.

– Я знал, что на самом деле это вы с папой покупаете нам подарки, – сообщил он.

На мгновение Эллен сумела поверить, что в остальном все в порядке, а последние полчаса стали просто нетипично трудным эпизодом в жизни семьи, столкновением того рода, после которого все начинают лишь лучше понимать друг друга. Но затем лицо Джонни окаменело, и он с такой неохотой перевел взгляд на дверь, что у нее дрогнуло сердце. И она услышала то, что слышал он: звук шагов, медленно поднимающихся по ступеням.