Текст книги "В погоне за Солнцем"

4 февраля 1600 года 55-летний Тихо Браге и 28-летний Иоганн Кеплер наконец встретились “лицом к лицу, серебряным носом к чесоточной щеке”[245]245
  Koestler, The Sleepwalkers. Р. 302.


[Закрыть]. Они провели три беспокойных месяца в компании друг друга (датчанин был подозрителен и скрытен, молодой немец – упрям и придирчив), по окончании которых Тихо Браге настоял, что Кеплер должен дать письменное обязательство не разглашать ничего о работах датского ученого. Когда в том же году главный помощник Тихо Браге уехал в Данию, Кеплер был приглашен на постоянное место. Двое ученых почти не разговаривали друг с другом, за исключением трапез, но тем не менее после смерти Браге Кеплер оказался назначенным на должность императорского математика (Браге сам занял бы эту должность, если бы не был для нее слишком высокомерным аристократом). Кеплер немедленно принялся за работу, используя колоссальный корпус точных наблюдений Браге для разработки собственных теорий, часть которых (например, планетное движение) опровергали идеи его благодетеля.

К 1605 году все основные исследования Кеплера были закончены – эти годы он так упорно работал над своими вычислениями, что, по его собственным словам, “мог бы уже десять раз умереть”. Помехи со стороны наследников Тихо Браге замедлили публикацию, но в 1609 году вышла кеплеровская “Новая астрономия”. Она утверждала два основных принципа: планеты двигались не по окружностям, а по эллипсам, а их скорость варьировалась в зависимости от расстояния от Солнца.

Фронтиспис книги Кеплера “Тайна мира” (Mysterium Cosmographicum, 1596 год) изображает сферы планет, объединенные каждая с одним из пяти Платоновых тел, определяя таким образом размеры сфер и ограничивая их число шестью. По этой модели Кеплер расчитал расстояние от каждой планеты до Солнца (Mary Evans / Photo Researchers, Inc.)

Ватикан объявил, что только круговые орбиты являются совершенными; Кеплер на это отвечал, что небесное несовершенство служило Богу для создания лучшей музыки, поскольку Он использовал музыкальную схему для расположения планет и приведения их в движение[246]246
  В этом отношении Кеплер возвращался к пифагорейскому учению о небесной гармонии, согласно которому небесные сферы звучали во время своего вращения. Кеплер осознал, что предыдущая небесная схема, считавшаяся самой гармоничной из возможных – постоянное круговое вращение – может производить только однотонный звук для каждой сферы; небесные тела, движущиеся на разных скоростях, могли извлекать больше нот, которые в соединении с нотами прочих тел производили бы сложные полифонические гармонии – гораздо более полная система.


[Закрыть]. Также Кеплер смог усилить утверждения Коперника и Браге о том, что звезды находятся неизмеримо дальше, чем считали раньше. Масштаб вселенной, по Кеплеру, был за пределами возможностей воображения.

Великий философ Блез Паскаль (1623–1662), покинувший науку ради религии, отвечал на эти открытия словами атеиста-вольнодумца в своих “Мыслях”: “Меня ужасает вечное молчание этих безграничных пространств!”[247]247
  Пер. Э. Липецкой.


[Закрыть] Кеплера оно тоже ужасало – ему приписывают восклицание: “Бесконечность невозможно помыслить”. Однако эти открытия скорее усилили, чем ослабили его религиозные взгляды. “Но тому, кто слишком глуп, чтобы понять астрономическую науку, или слишком слаб, чтобы поверить Копернику, не задевая своей веры, я бы посоветовал покончить с изучением астрономии и, прокляв какие ему угодно философские мнения, заняться своими собственными делами, и, прекратив бродить по свету, отправиться домой ковыряться на своем участочке”[248]248
  Пер. О. Шейнина.


[Закрыть][249]249
  Подзаголовок книги “Небесная физика” подразумевает исследования, которые поражали своей парадоксальностью современников Кеплера. Первая публикация книги была практически полностью проигнорирована. См. также: Owen Gingerich, The Book Nobody Read. N. Y.: Walker, 2004.


[Закрыть].

Эти трое ученых – Коперник, Тихо Браге и Кеплер – заложили основания научной революции XVII века. Хотя к моменту смерти Тихо Браге практически ни один астроном не верил в гелиоцентрическую космологию, все они использовали техники Коперника. Как заметил Оуэн Джинджрич, профессор астрономии в Гарварде, Кеплер, “первый астрофизик”, стал “тем человеком, который в действительности создал систему Коперника в том виде, в котором мы ее знаем”[250]250
  Owen Gingerich, The Book Nobody Read. Р. 168, 47. В своем увлекательном изложении Джинджрич не только развеивает то, что называет “мифом об эпициклах к эпициклам”, но и пренебрежительно отзывается о кестлеровской теории научного прогресса: “Некоторые критики считают, что его книгу следовало бы назвать The Sleepwalker (“Лунатик”), поскольку у автора нашелся лишь один хороший пример ученого, бредущего на ощупь, – сам Кеплер. Некоторые же наиболее проницательные критики считают, что примеров и того меньше, что подтверждается современной наукой” (р 49). Возможно, некоторые ученые возмущаются сравнением с лунатиками, но факт остается фактом – многие важные открытия происходят в заброшенных областях, и Кестлер делал акцент именно на этом.


[Закрыть]. К моменту смерти Кеплера тридцать лет спустя вся дисциплина уже руководствовалась учением Коперника и приняла не только соображения Тихо Браге о движении звезд, но и теории Кеплера о движении планет. Космология полность преобразилась этими тремя учеными… и появлением телескопа. Но это уже другая история – история Галилея.

 
В году тысяча шестьсот девятом
Свет истинного знания
Излился на людей
Из города Падуи, из скромной хижины;
Исчислил Галилео Галилей,
Что движется Земля, а Солнце неподвижно[251]251
  Здесь и далее – пер. Л. Копелева.


[Закрыть].
 

Так начинается пьеса Бертольда Брехта “Жизнь Галилея”, изначально озаглавленная “Земля движется”. Людовико, молодой человек, ухаживающий за дочерью Галилея, приходит в дом ученого в Падуе (тогда – часть Венецианской республики). Он рассказывает хозяину, в то время профессору математики: “Возьмите, например, эту диковинную трубу, которую продают в Амстердаме… две линзы: одна такая [показывает жестами двоякую выпуклость], а другая – такая [показывает двоякую вогнутость]. Мне говорят: одна увеличивает, а другая уменьшает. Каждый разумный человек, конечно, поймет: они друг дружку должны уравнивать. Неверно! Сквозь эту штуку все видно увеличенным в пять раз. Вот вам и ваша наука”.

Галилей интересуется, давно ли изобрели это устройство.

Вверху слева: Николай Коперник (1473–1543) (Science Source / Photo Researchers, Inc.); вверху справа: Тихо Браге (1546–1601) (Hulton Archive / Getty Images), хорошо заметен его протез для носа; внизу слева: Иоганн Кеплер (1571–1630) (Science Source / Photo Researchers, Inc.); внизу справа: Галилео Галилей (1564–1642) (SPL / Photo Researchers, Inc.)

Людовико отвечает, “что она была не старше нескольких дней, когда я уезжал из Голландии. Во всяком случае, ее как раз только что начали продавать”.

Строки, которые Брехт вкладывает в уста молодому поклоннику, отражают то, что действительно происходило в Голландии, и реакция Галилея в пьесе тоже соответствует историческим фактам. Никогда не занимавшийся ни ремеслом, ни собственным делом, Галилей научился шлифовать и полировать линзы и вскоре собрал превосходный инструмент. Венеция по природным условиям была лишена крепостных стен, что делало жизненно важным раннее предупреждение вражеских нападений. Восьмого августа 1609 года Галилей предстал перед дожем и его двором с приглашением явиться на колокольню собора Св. Марка, чтобы ознакомиться с применением его нового устройства. Как пишет Брайан Клегг, “престарелых сенаторов приходилось удерживать от стычек друг с другом за право взобраться следующим на крышу и обозреть горизонт в поисках кораблей. Они напоминали детей, получивших новую игрушку”[252]252
  Brian Clegg, Light Years: An Exploration of Mankind’s Enduring Fascination with Light. London: Piatkus, 2001. Р. 74.


[Закрыть]. Очень ловко представив изделие, Галилей удвоил свой академический оклад (с 520 флоринов в год до 1000 – эквивалент сегодняшних 300 тыс. долларов)[253]253
  См.: Dennis Overbye, A Telescope to the Past as Galileo Visits U. S., The New York Times. 2009. 28 марта. A8. Впрочем, коллега Галилея Чезаре Кремонини, профессор натурфилософии, получал 2 тыс. флоринов в год: математики все еще ценились ниже философов.


[Закрыть], а его профессорский контракт стал пожизненным.

Портреты молодого Галилея изображают его крепким, рыжеволосым, с короткой шеей и грубыми чертами лица: эти характеристики полностью передают его упрямую натуру и жесткую самоуверенность. “Самозабвенный карьерист с умением преподнести себя”[254]254
  Timothy Ferris, Coming of Age in the Milky Way. N. Y.: Anchor, 1989. Р. 84.


[Закрыть], он теперь претендовал на авторство изобретения (которое он предпочитал называть “тубусом”), а его уровень в шлифовке линз был столь высок, что до 1630 года никто не мог превзойти его. Однако в действительности до него было еще несколько изобретателей.

Роджер Бэкон в 1268 году был, вероятно, первым человеком на Западе, кто изобрел инструмент для наблюдения на далеком расстоянии, в Китае астрономы придумали что-то подобное еще раньше. Леонардо да Винчи в своих дневниках и записных книжках оставил заметки, которые потенциально могут означать, что он открыл телескоп еще до конца XV века: “Сделать зеркала, чтобы увеличить Луну”, и “для изучения природы планет нужно открыть крышу и направить изображение отдельной планеты на вогнутое зеркало. Отраженное изображение планеты будет показывать поверхность планеты, увеличенной многократно”[255]255
  Clegg, Light Years. Р. 54–55.


[Закрыть]. С годами, впрочем, голландский шлифовщик линз Ханс Липперсгей стал в общественном сознании главным изобретателем телескопа. В 1608 году он объявил о своем открытии: сочетание выпуклой и вогнутой линз приближает далекие объекты. В сентябре того же года он презентовал трубку с закрепленными в ней двумя небольшими линзами немецкому принцу Морицу Оранскому. К следующему апрелю подзорные трубы продавались в каждой лавке с очками на Понт-Неф в Париже. Голландский прототип давал трехкратное увеличение, очень скоро появились инструменты, способные на более чем двадцатикратное увеличение[256]256
  Увеличительные стекла распространились еще в XIII веке, но они были очень громоздкими и использовались в основном для письма. Венецианские мастера начали делать маленькие круглые линзы, выпуклые с обеих сторон, для ношения в рамке: так появились очки. По причине их сходства с чечевицей их стали называть “стеклянной чечевицей”, от латинского слова lens (“чечевица”) и само слово “линза”.


[Закрыть].

Но именно Галилею достались лавры за использование телескопа в исследованиях небес. “Трудно найти более удивительное открытие за всю историю науки, – утверждает Ноэль Свердлоу. – В течение двух месяцев, декабря и января [1609–1610], он сделал больше открытий, изменивших мир, чем кто-либо другой до него или после”[257]257
  N. M. Swerdlow, Galileo’s Discoveries with the Telescope and Their Evidence for the Copernican Theory, The Cambridge Companion to Galileo, ed. Peter Machame. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. Р. 244–45.


[Закрыть]. Это гипербола, но вполне допустимая. Через семь месяцев после торжественного представления трубы перед дожем Галилей сжато и сухо описывал свои открытия в Sidereus Nuncius (“Звездном вестнике”, хотя сам Галилей, кажется, подразумевал “Послание звезд”): “Я видел изобилие звезд, звезды, которых не видел никогда ранее и которые превосходят старые, уже известные, десятикратно. Но самое большое потрясение вызовет… то, что я открыл четыре планеты”.

Изобилием звезд, о котором писал Галилей, был Млечный Путь. Телескоп наводил на мысль (чего не могло случиться при наблюдении невооруженным глазом), что у неба есть глубина. Сама идея о том, что Млечный Путь – это не полоска на небе, а множество звезд, скопление бессчетного числа сияющих пятнышек света, поражала воображение.

Планеты, которые разглядел Галилей, были четырьмя главными спутниками Юпитера, сегодня известными как Галилеевы спутники[258]258
  Используемое в английском слово satellite (“сателлит”) происходит от лат. satelles (“сопровождающий”) и впервые было использовано в астрономическом значении в письме Кеплера Галилею летом 1610 года. Почти сразу вслед за этим без явных причин Галилей прервал все контакты. Галилей всю жизнь отказывался признавать кеплеровские законы эллиптических орбит; по его мнению, все в небесах вращалось по окружностям.


[Закрыть]. Открытие доказывало, что у других планет имеются объекты, вращающиеся вокруг них, и оказывало сильную поддержку коперниковской версии солнечной системы: если бы Юпитер был закреплен на хрустальной сфере, эти луны ее бы просто разбили. Телескоп позволил Галилею сделать первые систематические зарисовки Луны, обнаружить фазы Венеры, а также продемонстрировал то, что размер планет значительно больше, чем считалось ранее. Но произошло и еще одно огромное открытие: на Солнце были пятна. Оно было “пятнистым и нечистым” – Галилей смог рассмотреть солнечные пятна. Более того, он наблюдал их перемещение по солнечной поверхности, что означало вращение самого Солнца. Занятый определением периода обращения лун Юпитера (и защитой собственного положения при дворе), Галилей не придал большого значения этим меткам, признавшись, что “он не знал и не мог знать, каков материал этих солнечных пятен”, более всего они напоминали ему облака[259]259
  См.: Discoveries and Opinions of Galileo, ed. Stillman Drake. N. Y.: Doubleday, 1957. Р. 87–144.


[Закрыть].

И до Галилея люди могли наблюдать объекты, пересекающие солнечный диск, но именно сообщение Галилея поразило широкую аудиторию и принесло ему славу. В 1611 году он нанес триумфальный визит в Ватикан[260]260
  Во время торжественного приема один из гостей ввел в обращение слово “телескоп”, греческий перевод понятия “далековидящий”. В неопубликованном сценарии Стоппарда о Галилее ученый-иезуит Роберт Беллармин изящно подмечает: “Как жестоко было заставить греков дать имя инструменту, который вы обращаете против их космоса”. Телескоп Галилея сохранился в одном популярном визуальном устройстве – в театральном бинокле. В современной их форме они появились в Вене в 1823 году – два простейших галилеевских телескопа с перемычкой посередине.


[Закрыть], где папа Павел V даровал ему частную аудиенцию. Умение определить, будет Рим аплодировать или вынесет приговор, всегда было высшим искусством, но Галилей держался в стороне от этого, возможно, беря в расчет изречение одного кардинала о том, что Библия была “предназначена для того, чтоб научить нас, как устроиться на небе, а не тому, как устроено небо”.

Галилей, рыцарь науки, во время его триумфального визита в Ватикан в 1611 году (Louvre, Paris, France / Peter Willi / The Bridgeman Art Library)

Другие астрономы тоже заявили о том, что они наблюдали такие отметки на Солнце. Английский ученый Томас Хэрриот (1560–1621) и два немецких, Кристоф Шайнер (1573–1650) и Иоганн Голдсмид (1587–1616) – его обычно называли латинским именем Фабрициус, – выпустили памфлеты; первым был Фабрициус, который торжественно доставил свое сообщение на книжную ярмарку во Франкфурте осенью 1611 года. Хэрриот, преподаватель математики и помощник сэра Уолтера Рэли, произвел и записал сто девяносто девять наблюдений за солнечными пятнами между 3 декабря 1610-го и 18 января 1613-го, но не опубликовал их. Иезуит Шайнер вел наблюдения с 21 октября до 14 декабря 1610 года, но опубликовал свои результаты только в 1612-м. Первые зарисовки Галилея появились 3–11 мая 1612 года. По-видимому, в самом деле каждый из четырех ученых самостоятельно замечал это явление и не выдавал чужие находки за свои.

Кто бы ни заслуживал пальмы первенства, именно заявление Галилея инициировало последующие дебаты. Шайнеровские наблюдения были дезавуированы его коллегами по ордену, но он и не утверждал, что это пятна – скорее, силуэты не обнаруженных ранее небольших планет, проходящих близко от поверхности Солнца; в конце концов, говорил он, почтительно вторя Аристотелю, Солнце совершенно и на нем не может быть пятен. Через год Галилей ответил “Письмами о солнечных пятнах” – тремя публичными посланиями, в которых утверждал, что пятна действительно находились на солнечной поверхности. Доказательством служило то, что пятна показывали специфическое ускорение и замедление движения, когда пересекали солнечный диск, и удлинялись и укорачивались, когда достигали краев диска, – поведение, в точности соответствующее объектам, закрепленным на вращающемся шаре.

В последней эпистоле Галилей (возможно, ища поводов для полемики) впервые публично поддержал систему Коперника. Письмо привело Рим в ярость – в 1590 году он ясно обозначил свои позиции в деле неаполитанского философа Джордано Бруно. Когда Бруно провозгласил, что вращение Земли вокруг Солнца есть неоспоримый факт, инквизиция обвинила его в ереси и приверженности пантеизму, отрицающему сотворение мира Богом. В первый день Великого поста 1600 года философа привезли на муле на римскую площадь Кампо-де-Фиори, где его привязали вниз головой, раздели догола, а затем сожгли на костре, проткнув железной спицей язык, чтобы Бруно не мог богохульствовать. В течение многих лет католикам было запрещено читать труды Коперника, пока девять главных высказываний, утверждавших, что его идеи были не просто теорией, не были окончательно вымараны. Даже после этой цензуры Конгрегация списка запрещенных книг наложила запрет на работы Коперника (15 марта 1615 года) на основании того, что он защищал “ложное пифагорейское учение о том, что Земля движется, а Солнце неподвижно”.

Галилей оказался в безвыходном положении. Его обязали предстать перед Святейшим кабинетом, и 26 февраля 1616 года был составлен документ, подтверждающий, что астроному указано на необходимость отойти от учения Коперника и “воздерживаться от преподавания или защиты этого мнения и даже от его обсуждения”. Он избежал приговора, но был вынужден заняться другими исследованиями. Такое положение дел сохранялось в течение семи лет, пока Маффео Барберини, сам астроном, не был избран папой, став Урбаном VIII. Многолетний друг Галилея пригласил ученого в Рим, где они провели шесть встреч, прогуливаясь по ватиканским садам и обсуждая вопрос гелиоцентричности. Папа Урбан сообщил своему старому товарищу, что отозвать порицание 1616 года он не сможет, но тем не менее призывает его разработать формальное сравнение между системами Коперника и Птолемея при одном условии: никаких выводов в пользу одной или другой делаться не будет, одному только Богу известно устройство вселенной.

Галилей принялся за работу, которая заняла у него девять лет. Наконец после одобрения местного флорентийского цензора он опубликовал свой “Диалог о двух главнейших системах мира”, первое издание – на тосканском диалекте, второе – на ученой латыни[261]261
  Один из брехтовских персонажей говорил, что Галилей пишет на “на языке торговок рыбой и торговцев шерстью”. Возможно, и так, но он владел и другими языками и знал, когда их использовать.


[Закрыть]. “Господь был милостив даровать мне первому счастье наблюдать восхитительные вещи, скрытые от нас все эти годы”. Сила аргументов ученого была очевидна: гелиоцентрическая версия была вне обсуждений, Земля движется, потому что этого требует математика. “Широкое применение латыни, которая продолжала быть языком ученых вплоть до начала XVIII века, способствовало обмену идеями; все, что открывалось или предполагалось в одной стране, быстро получало хождение во всех других”, – писал Г. Л. Менкен[262]262
  H. L. Mencken, A Treatise on Right and Wrong. N. Y.: Knopf, 1934. Р. 279.


[Закрыть].

Папа Урбан, уже изрядно пострадавший в борьбе с контрреформацией, воспылал “гневом преданного любовника”[263]263
  Koestler, The Sleepwalkers. Р. 483.


[Закрыть]и спустил с цепи инквизицию. Через год на формальном судебном процессе Галилею вменялось “сильное подозрении в ереси”. Сам по себе гелиоцентризм никогда не провозглашался ересью, ни ex cathedra, ни на церковном соборе; дело было просто в том, что, как выразился один комментатор, “Галилей намеревался вколотить Коперника в глотку христианскому миру”. Кеплер, например, был возмущен поведением коллеги: “Некоторые своим безрассудным поведением довели дело до того, что труды Коперника, которые были совершенно доступны в течение восьмидесяти лет, теперь запрещены”[264]264
  Ludovico Geymonat, Galileo Galilei: A Biography and Enquiry into His Philosophy of Science, trans. Stillman Drake. N. Y.: McGraw-Hill, 1965. Р. 73.


[Закрыть]. По сути, Галилей вынудил Церковь заставить его замолчать, что та и сделала, повсеместно запретив продажу “Диалога…” и конфисковав все имевшиеся экземпляры. “Мы не можем познать, – говорит у Брехта кардинал, обращаясь к Галилею, – но вправе исследовать. Наука является законной и весьма любимой дочерью церкви”.

У Брехта ученому угрожали дыбой и другими пытками, но об этом у нас нет никаких свидетельств. Во всяком случае, чиновники курии предпринимали специальные усилия, чтобы избежать конфликтов. Во время процесса семидесятилетний Галилей был поселен в пятикомнатных покоях с видом на ватиканские сады, ему был выделен камердинер и человек для прислуживания за трапезой. Счастливым для Церкви образом 22 июня 1633 года Галилей пал на колени в большом зале доминиканского храма Св. Марии над Минервой и отрекся – возможно потому, что все-таки был ревностным католиком и увидел смысл в том, чего добивался святой престол: наука не может рассматриваться в качестве источника высшего авторитета. А возможно, просто потому, что, как он и признал в отречении, у него не было неопровержимых доказательств своей правоты.

По оглашенному приговору Галилею предстояло безвыездно проживать на своей вилле Альчетри под Флоренцией, где он и провел остаток жизни в исследованиях, в особенности в изучении динамики. К 1637 году он потерял зрение (хотя и не по причине наблюдений за Солнцем), а через год его посетили среди прочих Гоббс и Мильтон. Последний спустя шесть лет в “Ареопагитике” вспоминал космологическую дискуссию с Галилеем, “проводившим свою старость в тюрьме инквизиции за то, что держался в астрономии иных взглядов, чем францисканские и доминиканские цензоры”. Мильтон вернется к этой теме и в “Потерянном рае”:

 
…не томись
В разгадыванье сокровенных тайн,
Их Богу предоставь; Ему служи
Благоговейно…
…Слишком далеки
Просторы неба, дабы ведал ты,
Что там свершается. Итак, пребудь
Смиренномудрым…[265]265
  Пер. А. Штейнберга.


[Закрыть]
 

В той же поэме Мильтон описывает спуск Сатаны на Солнце, при котором образуется пятно, подобное тем, что видны в телескоп. Жест поддержки? В любом случае запоздалый. По крайней мере Галилей, вопреки легендам, не провел в тюремной камере и одного дня. Он написал две комедии, читал лекции о Данте и продолжал свои академические занятия до самой смерти в 1642 году в возрасте семидесяти восьми лет. “В поколении, заставшем Тридцатилетнюю войну, самое большое несчастье, которое случилось с ученым, – история Галилея, мягкое порицание и почетное домашнее содержание вплоть до мирной смерти в своей постели”, – писал Альфред Норт Уайтхед[266]266
  См.: George Sim Johnston, The Galileo Affair, www.catholiceducation.org/articles/ history/world/wh0005.html. Роджер Бэкон, Джордано Бруно и другие ученые, заключенные или казненные за свои взгляды, вряд ли согласились бы с Уайтхедом, но в одном он прав: Галилей легко отделался легко.


[Закрыть].

Почти столетие спустя папа Бенедикт XIV даровал имприматур (официальное разрешение Рима на публикацию) первому изданию “Полных трудов” Галилео Галилея (хотя парадоксальным образом запрет на сочинения Коперника продолжался до 1828 года). И еще двести тридцать лет пройдет, прежде чем в 1979 году папа Иоанн Павел II распорядится пересмотреть дело Галилея. Понадобилось двенадцать лет либерализации, чтобы в 1992 году Ватикан наконец признал, что Галилей и его теория оправданы. В марте 2008 года папа Бенедикт X V I объявил, что памятник великому ученому будет воздвигнут в Ватикане. Глава Папской академии наук (сам ядерный физик) сообщил: “Церковь желает закрыть дело Галилея и достичь четкого понимания не только наследия Галилея, но и отношений между наукой и верой”[267]267
  См.: Richard S. Westfall, Essays on the Trial of Galileo (Vatican Observatory Foundation, 1989. Р. V; и Richard Owen, Sarah Delaney, Vatican Recants with a Statue of Galileo, London. Times. 2008. 4 марта. Р. 11, где цитируется папа, который, будучи кардиналом, в одной речи в 1990 году отозвался о процессе Галилея как о справедливом. Позднее Ватикан сообщил, что его неверно процитировали.


[Закрыть]. Даже по стандартам великой институции это было чересчур долго.

В действительности, разумеется, причины для столь долгого неприятия новых теорий были. Появление новых технологий серьезно затрагивает системы верований, и только с изобретением печатного пресса идеи смогли получить по-настоящему широкое распространение. Но даже тогда революционные повороты мышления непременно встречали серьезное сопротивление. Зигмунд Фрейд (1856–1939) распространял мнение, согласно которому Коперник вызвал особенное отторжение, потому что вывел человечество из его исключительного положения в центре вселенной. На самом деле удар, нанесенный галилеевым открытием пятен на Солнце, был гораздо сильнее. Было нечто ужасное в несовершенстве Солнца, как будто недостатки человеческого лица перенеслись на всемогущий диск в небе, многократно увеличенные. До Галилея Солнце было безупречной, идеальной сферой. И вдруг в одночасье оно стало грязным, испещренным пятнами.

С появлением телескопа человеку XVII века пришлось заново выстраивать мир, уже не путем интерпретации воображаемого – солнечных богов, небесных колесниц, пожирающих солнечный диск драконов, – а путем постоянной квалификации и фильтрации наблюдаемых данных. И вероятно, мысль о том, что великая звезда пусть и центр солнечной системы, но лишь малая часть Божьего замысла, да и та в пятнах, переворачивала все мировоззрение.