Электронная библиотека » Ричард Коэн » » онлайн чтение - страница 24

Текст книги "В погоне за Солнцем"


  • Текст добавлен: 25 апреля 2014, 16:30


Автор книги: Ричард Коэн


Жанр: Зарубежная эзотерическая и религиозная литература, Религия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

Шрифт:
- 100% +

На появление простого понятия часа как отрезка времени постоянной длины ушло более двух тысячелетий из известных нам пяти. Для египтян час в январе и час в августе или час в северной Александрии и час в южном Мемфисе обозначали разные отрезки времени. Самым естественным делением времени является деление на две части – день и ночь. Римляне до конца IV века до н. э. делили день на до полудня (ante meridiem) и после (post meridiem). Поскольку вся судебная деятельность заканчивалась в полдень, у римлян был специальный чиновник, который следил за движением солнца и в момент достижения им зенита объявлял об этом на форуме[619]619
  В судебных процедурах использовались специальные часы – клепсидры (от гр.  – красть и  – вода; “ворующие воду” сосуды с отверстием медленно тонули в ванне с водой), они отмеряли то время, в течение которого адвокат мог говорить: фраза aquam dare, “подарить воду”, означала выделение времени юристу, а aquam perdere, “терять воду”, – трату времени. Если выступающий в Сенате говорил слишком долго или без очереди, его коллеги кричали ему, что заберут его воду.


[Закрыть]
. Римляне также различали dies naturalis – естественный день, длящийся от восхода до заката, и dies civilis – гражданский день, равный одному обороту Земли, для них – от полуночи до полуночи. Слово “день” всегда допускало много толкований.

Появлялись и более тонкие различия: ночь делилась на четыре “стражи”, каждая называлась по своему последнему “часу” и провозглашалась стражниками. Там, где требовалась большая точность, вводились новые описательные слова: occasus soli (закат), crepusculum (сумерки), vesperum (появление вечерней звезды), conticinium (наступление тишины), concubium (время сна), пох intempesta (глухая ночь, когда все спит), gallicinium (крик петухов) и многие другие.

До индустриальной революции и появления хороших ламп и фонарей рабочие часы в европейском обиходе ограничивались восходом и закатом. Начиная примерно с XII века звон церковных колоколов отмечал начало и конец работы, возвещал начало комендантского часа и т. п.

В любую эпоху особое значение имел полуденный час. Полуденные демоны были безжалостными мучителями отшельников-пустынников ранней христианской церкви. И во Франции, и в Италии есть целые области, Midi и Mezzogiorno, названные в честь полуденного солнца. Древний Рим имел своих стражей времени, которые выкрикивали наступление полудня, а один парижский изобретатель приладил линзу к солнечным часам, которая действовала как поджигающее устройство, и ровно в полдень стреляла маленькая пушка: такие пушки до сих пор стреляют каждый день в столь отдаленных друг от друга местах, как Кейптаун и Сантьяго (Чили). Годами смотритель маяка в Броктон-Пойнте (Ванкувер) обозначал полдень, взрывая палку динамита. В XIX веке некоторые крупные порты запускали огромные воздушные шары в час пополудни, чтобы штурманы могли проверять свои хронометры по этому точному визуальному сигналу (это делалось не в полдень, потому что в полдень свои показания снимали обсерватории)[620]620
  Дуэли на американском Западе обычно проводились в полдень, чтобы солнце не слепило ни одного из дуэлянтов, – часть мифа о справедливости. Классический фильм Фреда Циннемана “Ровно в полдень” (1952) избегает изображения сокращающихся теней, пока солнце (а с ним и напряжение) поднимается, вместо этого мы видим неумолимые часовые стрелки, показывающие ход времени, – признак того, что эти устройства узурпировали древнюю роль Солнца.


[Закрыть]
.

Определить время, хотя бы приблизительно, в дневные часы (кроме полудня, восхода или заката) было сложной задачей, но и здесь солнце давало для этого средства. Гномоны (от греч. γνώμων – указатель) сначала использовались для измерения высоты, но в дальнейшем использовались как первые солнечные часы, длина отбрасываемой тени определяла час дня.

Функцию гномона мог выполнять любой вертикальный предмет, включая человеческую фигуру. Как писал Чосер,

 
И пятый час, наверное, пробило.
Сужу я по тому, что тень от нас
При росте шестифутовом в тот час
Равнялася одиннадцати футам
(Ее измерил я примерно прутом)[621]621
  Чосер Дж. Кентерберийские рассказы. М. Художественная литература, 1973 (пер. И. Кашкина, О. Румера. – Прим. перев.). См. также пролог к “Рассказу юриста”, где он определяет время тем же методом.


[Закрыть]
.
 

Туземцы с острова Борнео при помощи гномона измеряют тень от Солнца во время летнего солнцестояния. Джозеф Нидэм включил эту фотографию в свою книгу “Наука и цивилизация в Китае” (1953) (from Charles Hose and William McDougall, The Pagan Tribes of Borneo [London: Macmillan & Co., 1912])


Для отсчета времени после наступления темноты человек обратился к водяным часам, которые использовались в темное время суток в Египте с 1450 года до н. э., за тысячу лет до их появления в Риме. Однако они не могли похвастаться особой точностью вплоть до III века н. э., когда Ктесибий Александрийский (285–222 годы до н. э.) изобрел устройство, обеспечивающее равномерное течение. В Китае водяные часы появились в 30 году до н. э. и постепенно развились в целую серию небольших сосудов на вращающемся колесе. “Таким образом произошел большой прорыв в точном времяисчислении”, – писал Джозеф Нидэм[622]622
  Joseph Needham, Time and Knowledge in China and the West, в J. T. Fraser, ed., The Voices of Time. N. Y: George Braziller, 1966. Р. 106.


[Закрыть]
.

Помимо клепсидр, свечных часов (изобретенных, по легенде, самим Альфредом Великим), песочных часов (горлышко которых изнашивалось от частого использования и пропускало песчинки слишком быстро, сокращая отмеряемые ими часы), огненных часов, египетского мерхета (сделанного из отвесного шнурка и пальмового листа), благовонных часов с разными ароматами (можно было определить время по запаху) есть множество других методов для учета времени. Но самым распространенным оставались солнечные часы. Как правило, они делались из камня или дерева, посередине находился металлический прут, параллельный земной оси и установленный под правильным углом к кругу, поделенному на нужное число засечек. Когда солнце светило, тень от металлической стрелки двигалась по кругу соответственно движению солнца по небу.

Самые древние известные солнечные часы – египетские, датируемые 1500 годом до н. э. К VI веку до н. э. солнечные часы уже использовались в Греции, именно Анаксимандр ввел научную “гномоническую” дисциплину. Солнечные часы оставались самым точным устройством для отсчета времени в ближайшую тысячу лет[623]623
  См.: Albert E. Waugh, Sundials: Their Theory and Construction. N. Y.: Dover, 1973. Р. 4-5.


[Закрыть]
, но ушло много времени на их распространение, в том числе и по той причине, что ими не всегда правильно пользовались. Например, никто не понимал, почему часы, вывезенные в качестве трофея во время разграбления Сиракуз (широта около 37° N) в 212 году до н. э., перестали показывать правильное время, оказавшись в Риме (широта около 42°)[624]624
  J. V. Field, European Astronomy in the First Millennium: The Archaeological Record, в Christopher Walker, ed., Astronomy Before the Telescope. London: British Museum, 1996. Р. 121.


[Закрыть]
. Постепенно пришло понимание того, что часы должны делаться специально для своей широты, поскольку угловая высота Солнца уменьшается с приближением к полюсу, а тени удлиняются. “Чтобы отбрасываемая тень хотя бы приближалась к правильному времени, солнечные часы должны строиться с учетом широты к северу или югу от экватора в том месте, где они будут использоваться, принимая во внимание изменение высшей точки местонахождения Солнца в небе день ото дня в течение года, а также меняющуюся скорость движения Земли по своей орбите. В сооружении правильных солнечных часов нет ничего самоочевидного”[625]625
  Dava Sobel, The Shadow Knows, Smithsonian, январь 2007. Р. 91. Есть два разных типа солнечных часов: “игольные”, которые отбрасывают прямую тень на плоский диск, и она определяет направление на диске, и “узелковые”, где шарик или диск отбрасывает тень, обозначающую точку на циферблате. См.: Gerhard Dohrn van Rossum, History of the Hour: Clocks and Modern Temporal Orders. Chicago: University of Chicago Press, 1996. Сам гномон в целом функционирует как “игольные” часы, а его кончик – как “узелковые”.


[Закрыть]
. И разумеется, на протяжении веков люди не понимали, что все дело в этих взаимосвязях[626]626
  Даже с учетом этого бойскауты учились определять направление по своим часам, поднимая их к лицу и поворачивая часовой стрелкой в сторону Солнца. В северном полушарии направление на юг оказывалось в этом случае расположено на полпути между часовой стрелкой и двенадцатью часами: грубо, но работает.


[Закрыть]
.

Полярно ориентированные часы появились только около 1371 года н. э. в Большой мечети Дамаска, их гномон был склонен с учетом широты и, следовательно, как мы теперь понимаем, с учетом кривизны Земли. Таким образом, время измерялось не длиной отбрасываемой тени, а ее углом. Это было значительным прорывом, но, по сути, так и не востребованным до изобретения механических часов. До того практически все обходились неравными часами.

Приближения, допускаемые при создании древних переносных часов, могли давать ошибки до четверти часа. О расхождениях в показаниях двух и более солнечных часов можно предположить из слов, которые Сенека (4–65) вложил в уста одного из своих персонажей, говорящего о смерти императора Клавдия: “Который был час, этого точно тебе не скажу: легче примирить друг с другом философов, чем часы”[627]627
  Horam non possum certam tibi dicere: facilis inter philosophos quam inter horologia convenient. Римская сатира. См.: Сенека Л. Отыквление божественного Клавдия. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957 (пер. Ф. Петровского. – Прим. перев.).


[Закрыть]
. Несмотря на неточность, солнечные часы поражали своей новизной и меняли отношение людей к времени, заставляя их с ностальгией вспоминать о счастливой жизни, когда за временем не следили. В одной пьесе, приписываемой Плавту (254–184), персонаж восклицает:

 
Пусть сгинет тот, кто первым изобрел часы,
Поставил первым измеритель солнечный!
День раздробил на части мне он, бедному!
В ребячестве часами было брюхо мне
Гораздо лучше и вернее всех:
Оно внушит тебе, бывало, – ты и ешь[628]628
  Авл Геллий. Аттические ночи. III. Кн. 3. СПб.: Гуманитарная академия, 2007 (пер. фрагмента Ф. Петровского. – Прим. перев.).


[Закрыть]
.
 

Очевидно, что солнечные часы были совершенно новым явлением. Но довольно скоро люди полюбили их и научились получать от них пользу.

В начале XV века были изобретены часы с боем, а к XVII веку их распространение достигло такого уровня, что театралы даже не замечали анахронизма в “Юлии Цезаре”, когда на реплику Брута: “…по теченью звезд / Я не могу узнать, как близок свет…”[629]629
  Здесь и далее – пер. П. Козлова.


[Закрыть]
Шекспир заставляет Кассия ответить: “Пробило три”. Аналогичная ошибка случается в “Цимбелине”, часы опять бьют трижды; но в “Ричарде II” это уже солнечные часы – по велению Шекспира король упоминает их в качестве образа проходящего времени:

 
Я долго время проводил без пользы,
Зато и время провело меня.
Часы растратив, стал я сам часами:
Минуты – мысли; ход их мерят вздохи;
Счет времени – на циферблате глаз,
Где указующая стрелка – палец,
Который наземь смахивает слезы[630]630
  Пер. М. Донского.


[Закрыть]
.
 

Растущее количество часов с гирями усилило роль времени в повседневной жизни и парадоксальным образом вызвало бум солнечных часов. Это стало настолько прибыльным делом, что методы изготовления таких часов тщательно оберегались. Искусство конструирования солнечных часов образовало целую важную ветвь математики, ему было посвящено множество учебников[631]631
  Frank W. Cousins, Sundials: A Simplified Approach by Means of the Equatorial Dial. London: John Baker, 1972. Р. 9.


[Закрыть]
. Изготовление солнечных часов оставалось скорее в ведении астрономов, а не часовщиков, поскольку там требовалось учитывать вращение Земли, эллиптическое движение, а также наклон земной оси.

Даже наступление эпохи точного учета времени с появлением маятниковых часов и часовой пружины не уменьшило популярности солнечных часов. Как пишет Дава Собел, “часы могут следить за временем, но только солнечные часы его выясняют [запрашивая окружающий мир] – отчетливо различающиеся функции[632]632
  Dava Sobel, The Shadow Knows. Р. 91.


[Закрыть]
”. Карл I (1600–1649) носил при себе серебряный солнечный циферблат, который доверил слуге накануне своей казни для передачи в качестве последнего дара сыну, герцогу Йоркскому (в его честь назван Нью-Йорк). Томас Джефферсон в старости находил отвлечение от хронического ревматизма в вычислении часовых отметок для солнечных часов. Джордж Вашингтон носил вместо часов серебряный карманный солнечный циферблат, подаренный ему Лафайетом.

В разные эпохи солнечные часы принимали разные обличья – они бывали Т-образной формы, карманными, перпендикулярными, заглубленными, кубическими и плоскими (обычная, садовая разновидность). Витрувий, теоретик архитектуры, современник Юлия Цезаря, насчитал по меньшей мере тринадцать стилей, бывших в ходу в Греции в 30 году до н. э., и заключил, что новые стили изобрести уже невозможно, все здесь сделано. Но это оказалось не тем случаем. В течение XVIII века появились универсальные солнечные часы, подстраиваемые под любую широту. По мере повышения стандартов в часовом деле к дизайну также предъявлялись все более высокие требования. Многие часы становились предметами искусства.

Место ностальгии по эпохе до солнечных часов теперь заняли сами солнечные часы, ассоциирующиеся с пасторальным и деревенским покоем прежних времен, что делало их привлекательными в наступившую эпоху часов обычных. Король Генрих VI у Шекспира восклицает: “О боже! Мнится мне, счастливый жребий – / Быть бедным деревенским пастухом, / Сидеть, как я сейчас, на бугорке / И наблюдать по солнечным часам, / Которые я сам же смастерил / Старательно, рукой неторопливой, / Как убегают тихие минуты…”[633]633
  Пер. Е. Бируковой.


[Закрыть]

Самрат Янтра, гигантские солнечные часы в обсерватории Джайпура, один из элементов целого семейства массивных инструментов, построенных при магарадже Савай Джай Сингхе II (1686–1743). Среди этих инструментов не было телескопов, они полагались на наблюдение невооруженным глазом и крайне точную собственную конструкцию (Science Museum / SSPL)

“Из разных методов счета времени счет с помощью солнечных часов является, вероятно, самым уместным и замечательным, если не самым подходящим или понятным. Солнечные часы не выставляют напоказ результаты, хотя и содержат в себе “мораль о времени”, а своей неподвижной природой образуют контраст с наиболее мимолетной из всех сущностей”, – пишет Хезлитт[634]634
  Hazlitt, On a Sun-Dial. Р. 336.


[Закрыть]
.

“Мораль о времени” отсылает к обычаю украшать солнечные часы различными изречениями. Их существует огромное количество. Вот английский стишок XVIII века: “Кто загадку прочитает, / Тот ответ скорей мне молвь: / Новый путь кто выбирает, / Снова старый, вновь и вновь?” Ответ – тень. Два других распространенных изречения были такими: “Я показываю только солнечное время” и “Часы частенько могут подводить. / Я ж – нет, пока лучи готовы мне светить”, хотя последнее кроме восхваления точности солнечных часов подчеркивает их главный недостаток: они работают лишь в ясную погоду. Тем не менее, когда в январе 2004 года НАСА отправило космический аппарат на Марс, на его борту имелось соответствующее часовое устройство: два алюминиевых солнечных циферблата размером с человеческую ладонь каждый были встроены в два марсохода и несли на себе изречение: “Два мира, одно Солнце”[635]635
  См.: Tad Friend, The Sun on Mars, The New Yorker. 2004. 5 января. Р. 27–28.


[Закрыть]
.

В 1930-е киномагнат Сэм Голдвин явился с визитом к нью-йоркским банкирам и заметил солнечные часы. Повернувшись к своим собеседникам, он воскликнул: “Что еще они теперь придумают?”

Глава 21
Как проходит время

Где-нибудь на востоке, вот таким утром, пуститься в путь на заре. Будешь двигаться впереди солнца – выиграешь у него день. А если все время так, то в принципе никогда не постареешь ни на один день[636]636
  Пер. В. Хинкиса и С. Хоружего.


[Закрыть]
.

Леонард Блум, “Улисс”


Петруччо. Часы покажут сколько я сказал.

Гортензио. Он скоро управлять захочет солнцем![637]637
  Пер. П. Мелкова.


[Закрыть]

Уильям Шекспир, “Укрощение строптивой”

В начале 1960-х мой отец оставил работу в семейной компании и открыл паб в Корнуолле, на юго-западной оконечности Англии. Во время школьных каникул я помогал отцу. Дважды в сутки, в половину третьего дня и в одиннадцать вечера, в соответствии с лицензионными правилами (согласно которым пабы должны были закрываться на три часа днем и на ночь), он провозглашал своим глубоким басом: “Джентльмены, извините, время!” Это был необычный социальный ритуал, вежливая просьба прекратить пить, которая воспринималась как телеологическое высказывание. Завсегдатаи знали, что у них есть минута-другая на то, чтобы допить напитки. В противоположность тем шестидесяти секундам тишины, которыми мой учитель заканчивал каждый свой урок, а мы мечтали, чтобы они скорее прошли, эту минуту суровые местные жители растягивали до последнего глотка – объявление никого никогда не радовало. Оливер Сент-Джон Гогарти (1878–1957), ирландский поэт, ставший прообразом для Быка Маллигана из “Улисса”, писал:

 
Пусть звезд горит ухмылка,
Пусть небо ржет без слов
Над тем, кто сдал бутылку
Бухла из-за часов!
От думы в горле сухо,
Мне душу тянет бремя,
Чей крик – врага иль друга:
“Джентльмены, время!”[638]638
  Цит. в Kevin Jackson, The Book of Hours. London: Duckworth, 2007. Р. 164–65. Современная история графика работы пабов в Великобритании начинается с Акта DORA (Defence of the Realm Act), принятого во время Первой мировой войны для уменьшения похмелья работников оборонных фабрик.


[Закрыть]

 

Время продолжало волновать человечество с самого начала времен (простите за тавтологию, но этого слова не избегнуть). Его сложность укрепляется противоречиями между субъективным восприятием времени человеком и его объективными измерениями, а также невозможностью совмещения двух данных аспектов. Энтони Берджесс указывает на это в своем эссе “Мысли о времени”:

В возникшем водовороте мыслей от введения единого общественного времени [среднего времени по Гринвичу] встречались художественные произведения… которые вдохновлялись двойственной сутью времени. Оскар Уайльд написал “Портрет Дориана Грея”, где герой переносит тяготы общего времени (как и публичной морали) на свой портрет, а сам скрывается в бездвижном личном времени… Опыт военного времени (в Первой и Второй мировых войнах) был совершенно внове для среднего участника… Бой начинался по общему времени, но солдаты жили по внутреннему – воспринимаемое как вечность в действительности длилось минуту, скука простиралась бескрайней пустыней, ужас выходил за пределы времени[639]639
  Anthony Burgess, One Man’s Chorus. N. Y.: Carroll and Graf, 1998. Р. 120–23.


[Закрыть]
.

Время в субъективном восприятии и впрямь может быть таинственной сущностью: в “Илиаде” оно проявляет одни свойства для победителей и совсем другие для проигравших. Святой Августин кисло замечал, что знал, что такое время, пока его не попросили объяснить это. Но независимо от того, как его анализировать, именно солнце определяет время, и наше использование этого светила для слежения за проходящим временем – самый распространенный из всех способов, каким цивилизация ставит солнце себе на службу.

Для астрономов и штурманов всегда было критично измерять время с большой точностью, но на протяжении истории новой эры именно от Церкви исходил главный импульс в направлении учета времени. То же верно и для мусульман и иудеев: ислам требует от верующих молиться пять раз в день, иудаизм – три. Что касается христиан, то св. Бенедикт в своем Уставе (530 год н. э.) указал точное время для богослужений: утреня, лауды, первый час, третий час, шестой час, девятый час, вечерня, комплеторий (или повечерие). Лауды и вечерня, службы восхода и заката, относятся именно к движению солнца, остальные просто привязаны к определенным часам. Это расписание распространилось повсеместно настолько, что папа Сабиниан (605-606) объявил, что церковные колокола должны отбивать часы. В последующие годы многие области гражданской жизни стали регулироваться временем. “Пунктуальность, – пишет Кевин Джексон, – стала новым наваждением, постоянные исследования в области механизмов, отсчитывающих время, в конце концов привели к появлению часов”[640]640
  Jackson, Book of Hours. Р. 15.


[Закрыть]
.

В позднее Средневековье, примерно с 1270 по 1520 год, самой продающейся книгой в Европе стала вовсе не Библия, а “Часослов”, содержащий пояснения к бенедиктинскому Уставу. В эти годы поддерживалась практика определения часа как двенадцатой части дня или ночи, так что летом дневные часы были длиннее ночных, а зимой – наоборот; эта традиция завершилась лишь с появлением вновь изобретенных механических часов с их монотонным ходом, повторяющим движение небес, и эти часы постепенно приобщили людей к методике “среднего солнца”, используемой астрономами. Меха нические часы, приводимые в движением гирями и шестеренками, видимо, были изобретены в II веке неким арабским инженером и появились в Англии около 1270 года в качестве экспериментального образца. Первые часы в Европе, которыми стали пользоваться в постоянном режиме и о которых есть достоверные свидетельства, сделали Роджер Стоук для собора в Норвиче (1321-1325) и Джованни де Донди (Падуя). Де Донди сконструировал в 1364 году устройство высотой почти в метр, с астролябией, дисковыми календарями и указателями для Солнца, Луны и планет – оно обеспечивало постоянное представление всех основных элементов Солнечной системы (вращающейся вокруг Земли), а также правовой, религиозный и гражданский календари. Эти часовые устройства не показывали время, а озвучивали его. Слово clock в английском происходит от лат. Clocca – колокол, а отсчитывающие часы машины долго назывались хорологами (от греч. ὡρολόγιον – час + говорить), хотя средневековые часы с боем специально проектировались так, чтобы ночью не звонить. Как отмечает Дэниел Бурстин, это устройство было своего рода новой общественной службой, которая предлагала услуги тем горожанам, кто не мог себе этого позволить сам. Люди неосознанно отметили наступление новой эры, когда, обозначая время дня или ночи, стали говорить, например, nine o’clock – время “по часам”. Когда шекспировские персонажи упоминали время “по часам”, они вспоминали час, когда слышали последний бой часов[641]641
  Daniel Boorstin, The Discoverers. N. Y.: Random House, 1983. Р. 40.


[Закрыть]
.

Иллюминированная страница из “Великолепного часослова” герцога Беррийского (1412–1416) авторства трех братьев Лимбургов, изображающая месяц июнь, не самое подходящее время для сенокоса, с парижской резиденцией герцога Hôtel de Nesle на заднем плане. Книга представляет собой собрание религиозных текстов для каждого часа литургии (Réunion des Musées Nationaux / Art Resource, N. Y)


В 1504 году после уличной драки, в которой погиб человек, нюрнбергский часовых и замочных дел мастер Петер Хенляйн (1479–1542) нашел убежище в монастыре, где находился несколько лет. За это время он изобрел портативные часы – первые ручные часы в истории, – собранные, как гласит запись в нюрнбергских хрониках от 1511 года, “из множества колес, и эти часы в любом положении и без всякого груза показывали и били сорок часов подряд, даже если их носили на груди и в кошельке”[642]642
  History Magazine. 2008. Февраль – март. Р. 12.


[Закрыть]
.

Но еще довольно долго на протяжении XVI века людям приходилось ежедневно ставить свои часы по сдвигающемуся восходу и останавливать, чтобы скорректировать их слишком быстрый или слишком медленный ход. Ожидаемая точность не превышала четверти часа – часы Тихо Браге, что было довольно типично, имели только часовую стрелку. Кардинал Ришелье (1585–1642) однажды демонстрировал свою часовую коллекцию, и его гость случайно уронил два образца на пол. Ничуть не изменившись в лице, кардинал отметил, что “они за все время впервые прозвонили одновременно”.

К концу XVI века швейцарский часовщик Йост Бюрги сконструировал часы, которые могли отмерять не только минуты, но и секунды. “Но это был единичный экземпляр, не поддающийся воспроизведению, так что надежному измерению секунд пришлось подождать еще сто лет”[643]643
  Lisa Jardine, Ingenious Pursuits: Building the Scientific Revolution. N. Y.: Random House, 1999. Р. 133.


[Закрыть]
. Вероятно, это все-таки преувеличение: к 1670 году минутные стрелки уже вошли в широкое употребление, а средняя ошибка лучших образцов сократилась до десяти секунд в день (слово “минута”, как и англ. minute, произошло от лат. pars minuta prima – первая маленькая часть – и вошло в английский язык в 1660-х; “секунда”, а также англ. second происходят от лат. pars minuta secunda). К 1680 году в часовой стандарт уже входили и минутная, и секундная стрелки.

Пунктуальность и счет времени скоро вошли в моду, даже стали фетишем: у Людовика XIV было четыре часовщика, которые сопровождали короля в его выездах вместе с арсеналом часовых устройств. Придворным в Версале полагалось организовывать дни согласно почасовому расписанию Короля Солнце в зависимости от его пробуждения, его молитв, собраний совета, трапез, прогулок, охот и концертов. Одним из шести классов французской аристократии было “дворянство колокола” (noblesse de cloche), в основном состоящее из мэров больших городов, а колокол выступал символом муниципальной власти. Часы уже были достаточно точными, философы от Декарта до Пейли стали использовать их как метафору совершенства божественного творения. Представители лилипутов сообщают о часах Лемюэля Гулливера: “Мы полагаем, что это… почитаемое им божество. Но мы более склоняемся к последнему мнению, потому что, по его уверениям… он редко делает что-нибудь, не советуясь с ним”[644]644
  Пер. под ред. А. Франковского.


[Закрыть]
. Фридрих Великий (1712–1786) и адмирал Кодрингтон (1770–1851), герой Трафальгара и Наварина, оба потеряли свои карманные часы, разбитые вражеским огнем вдребезги, что стало признаком командиров выдающейся смелости.

Чтобы соответствовать новым требованиям к личным часам (не только карманным, но и просто небольшого размера, подходящим для скромного жилища или ремесленной мастерской), часовщикам пришлось стать первопроходцами в создании научного оборудования: например, их продукция требовала использования точных отверток, которые в свою очередь нуждались в улучшении токарного станка. Механическая революция XIX века была в значительной мере результатом желания обычных людей знать, который час. Но даже и в ХХ веке еще встречались те, кто хотел остаться в стороне: Вирджиния Вульф в “Миссис Деллоуэй” чуть не кричит от вездесущих часов:

На части и ломти, на доли, дольки, долечки делили июньский день, по крохам разбирали колокола на Харли-стрит, рекомендуя покорность, утверждая власть, хором славя чувство пропорции, покуда вал времени не осел до того, что магазинные часы на Оксфорд-стрит возвестили братски и дружески, словно бы господам Ригби и Лаундзу весьма даже лестно поставлять полезные сведения даром, – что сейчас половина второго[645]645
  Вулф В. Избранное. Миссис Деллоуэй. М.: Художественная литература, 1989 (пер. Е. Суриц. – Прим. перев.). Роман первоначально назывался “Часы”; в книге очень многие события точно атрибутированы географически и хронологически, но критики расходятся в оценках времени начала повествования – девять или десять утра, – в то время как интервал с одиннадцати утра до полудня занимает почти четверть всего романа.


[Закрыть]
.

Когда в 1834 году в рамках реконструкции уничтоженного огнем Вестминстерского дворца заказывали часы, правительство потребовало “благородные часы, настоящие королевские часы, самые большие в мире, чтобы их было видно и слышно в пульсирующем сердце Лондона”. Королевский астроном также настоял на том, чтобы их погрешность не превышала секунды. Результатом стал Биг-Бен (строго говоря, это название колокола, которое позже распространилось и на часы), окончательно законченный в 1859 году[646]646
  Valentine Low, The King of Clocks, The Week. 2009. 10 января. Р. 37.


[Закрыть]
.

Но о каком именно времени люди говорили, научившись определять “точное” время? Было из чего выбирать. В 1848 году Соединенное Королевство стало первым в мире государством, которое стандартизовало время на всей территории, привязав его к сигналу Гринвичской обсерватории (дублинское среднее время было установлено со сдвигом в 25 мин). В том же году вышел роман “Домби и сын”, в котором безутешный мистер Домби жалуется: “Было даже железнодорожное время, соблюдаемое часами, словно само солнце сдалось”[647]647
  Пер. А. Кривцовой.


[Закрыть]
. Доктор Уотсон вспоминает, как они с Шерлоком Холмсом ездили на поезде расследовать одно дело в Западную Англию в 1890 году. Его впечатлило то, как Холмс измеряет малейшие колебания скорости поезда по проносящимся телеграфным столбам, установленным со стандартным шестидесятиярдовым интервалом; поезд в данном случае выступал как солнце, а столбы – как долготы. Яркий образ того, как идея стандартизации времени незаметно проникла в сознание людей.

Календарь, которым пользовался инуитский охотник в 1920-е годы, вскорости после проникновения христианста в восточную часть канадской Арктики. Дни недели отмечены прямыми палками, а воскресенья – крестиками. На календаре также велся учет добычи: карибу, рыба, тюлени, моржи и белые медведи (Revillon Frères Museum, Moosonee, Ontario)


Не всех, разумеется. Оскар Уайльд (1854–1900) однажды очень сильно опоздал к обеду. Хозяйка дома в негодовании указала на настенные часы и воскликнула: “Мистер Уайльд, знаете ли вы, который час?” – на что Уайльд ответил: “Дорогая сударыня, прошу, скажите мне, как эта противная маленькая машинка может проникнуть в замыслы нашего великого золотого светила?” Но она действительно могла[648]648
  См.: Peter James, Dead Simple. London: Macmillan, 2005. Р. 318.


[Закрыть]
.

Эйнштейн, конечно же, уверяет нас, что абсолютного времени не существует; здесь полезно вспомнить учреждение, где он так долго проработал, – Федеральное бюро патентования изобретений (в частности, связанных с синхронизацией часов). Он сам вспоминает: “В то время, пока я разбирался с устройством часов, меня ужасно раздражало присутствие часов в моей комнате”[649]649
  Так же и у Фолкнера в “Шуме и ярости” студент Гарварда Квентин, отчаявшийся уйти из-под опеки гражданского времени, разбивает свои карманные часы, потому что “отец говорит, что часы – убийцы времени. Что отщелкиваемое колесиками время мертво и оживает, лишь когда часы остановились” (пер. Ю. Палиевской. – Прим. перев.). См.: Clark Blaise, Time Lord: Sir Sandford Fleming and the Creation of Standard Time. N. Y.: Pantheon, 2000. Р. 170. Другие, напротив, находят умиротворяющим само тиканье часов: Т. Э. Лоуренс, связанный и подвергнутый жестокому побиванию кнутом, попав в плен к туркам во время Первой мировой войны, отмечает: “Где-то громко тикали дешевые часы, и меня раздражало то, что они били не вовремя”. См.: T. E. Lawrence, Seven Pillars of Wisdom: A Triumph. London: Cape, 1973. Р. 573.


[Закрыть]
.

Хотя и могло показаться, что солнце утратило свои позиции, в действительности оно продолжало оказывать чрезвычайное влияние на весь цивилизованный мир. Еще в середине XIX века в больших и малых городах большинства стран использовались свои солнечные системы отсчета времени. Например, каждый французский город имел собственное время, вычисляемое опять же по собственному солнечному зениту. Время подчинялось пространству, а в отсчете секунд, минут или часов не было ничего божественного. Перспектива объединенного телеграфом, быстрыми поездами и пароходами земного шара постоянно отодвигалась, потому что вращающаяся под углом Земля и видимым образом движущееся Солнце обессмысливали идею единого времени. Часы в доме сообщали время семье, часы на городской ратуше – всем горожанам, но за соседним холмом часов могли вовсе не знать, и в этой ситуации введение стандартов единого времени могло быть даже опасным. Фельдмаршал фон Мольтке (1800–1891), главнокомандующий прусской (а позднее и германской) армией, на протяжении почти тридцати лет выступал за единую временную систему для всей Германии, которая должна была способствовать движению поездов по расписанию, вследствие чего мобилизация войск могла происходить эффективнее. Но его противники опасались, что наличие единой железнодорожной сети спровоцирует вторжение России. Тем не менее становилось ясно, что введение некоторого единообразия невозможно откладывать без конца. “Общества развиваются быстрее, чем их способность к измерениям”, – сформулировал историк Кларк Блез[650]650
  См.: Blaise, Time Lord. Р. 69, 129, 135.


[Закрыть]
. Берджесс писал о Первой мировой войне, когда наручные часы стали широко использоваться (особенно их ценили часовые):

Эта война была войной железнодорожных расписаний. Транспортировка двух миллионов солдат на линию фронта для первых военных действий в августе 1914-го потребовала 4278 поездов, из них только девятнадцать пришли не вовремя. Наручные часы, которые до войны считались женским аксессуаром, стали признаком мужчины-командира. “Сверьте часы!” И затем – в атаку[651]651
  Burgess, One Man’s Chorus. Р. 123.


[Закрыть]
.

В Соединенных Штатах проблема с временем, мучившая весь мир, касалась отдельных штатов. После Гражданской войны железные дороги стали стремительно развиваться. За следующие после 1860 года сорок лет (а в том году Соединенные Штаты уже имели самую большую в мире железнодорожную сеть) совокупная длина проложенных железнодорожных путей выросла в шесть раз. К концу века практически каждый город независимо от его размера имел свою железнодорожную станцию, а то и несколько. Однако, как в большей части Европы, отсчет времени был местным делом и устанавливался по местному полудню, который на широте Нью-Йорка отстает на одну минуту каждые 11 миль при движении на запад. Полдень в Нью-Йорке приходился на 11:55 по Филадельфии, 11:47 по Вашингтону, 11:35 по Питтсбургу. Штат Иллинойс имел двадцать семь различных часовых областей, Висконсин – тридцать восемь. Всего в Северной Америке было сто сорок четыре официальных “времени”, а путешественник, собравшийся в 1870-е проехать от округа Колумбия до Сан-Франциско и переставляющий часы на каждой промежуточной станции, вынужден был сделать это более двухсот раз. Если же пассажир пожелал бы узнать, во сколько он прибудет в конечный пункт, ему нужно было бы взять стандартное время своей железной дороги и произвести необходимые вычисления с местным временем на станциях посадки и высадки. Между двумя городами на расстоянии в 100 миль имелась временная разница в 10 мин, хотя поезд покрывал эту дистанцию менее чем за два часа. Время какого города было “официальным”? Сам поезд при этом мог направляться из третьего города в 500 милях от этих, так кому “принадлежало” время – городам по дороге, пассажирам или железнодорожной компании? Ничего удивительного, что Уайльд отметил главное занятие среднего американца – “ловлю поездов”. Он был в Америке в 1882 году, и можно только догадываться, сколько ему довелось пропустить пересадок.

Пока люди путешествовали со скоростью, не превышающей конский галоп, все эти соображения не играли никакой роли, но в экономике железнодорожного сообщения расписание было сущим кошмаром. Как пишет Блез, “именно постепенное наращивание скорости и мощности, соединение рельсов и пара подорвало нормы конного и парусного транспорта и в конечном итоге самого солнца в измерении времени”. Эта цитата из биографии Сэндфорда Флеминга, канадского предпринимателя, принадлежащей перу Блеза. В июне 1876 года Флеминг пропустил свой поезд на станции Бандоран (находящейся на главной ирландской железнодорожной ветке, соединяющей Лондондерри и Слайго), потому что в расписании была опечатка – 5:35 p. m. вместо 5:35 a. m.; следующего поезда ему пришлось ждать 16 ч[652]652
  Blaise, Time Lord. Р. 142ff.


[Закрыть]
. Флеминг, кроме прочего, был главным инженером Канадской тихоокеанской железной дороги, и его колоссальное раздражение от этой задержки вызвало желание пронумеровать все часы от единицы до двадцати четырех. “Зачем современному обществу придерживаться этого деления на ante meridiem и post meridiem, зачем считать все часы от одного до двенадцати дважды за сутки? [Часы] не следует считать часами в обычном смысле, а просто одной двадцать четвертой долей среднего времени, за которое Земля делает полный оборот”. Его миссией станет введение двадцатичетырехчасовой системы, в которой 5:35 p. m. станет 17:35. Позже он поставил перед собой более великую задачу – расположить мировые временные зоны согласно их долготе и ввести “земное время вместо местного”[653]653
  Первая строчка романа Оруэлла “1984”, написанного до того, как двадцатичетырехчасовое время вошло в широкий обиход, звучит так: “Был холодный ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать” (пер. В. Голышева. – Прим. перев.), и это намеренно предназначалось для создания отстранения, некоторого неудобства в восприятии британского читателя, непривычного к континентальным мерам. Классический итальянский перевод (а часы, отбивающие все двадцать четыре часа, были в ходу в Италии еще в XIV веке), для сравнения, звучит так: Era una bella e fredda mattina d’aprile e gli orologi batterono l’una, то есть “часы пробили час”.


[Закрыть]
.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации