Текст книги "Астронавты. Отвергнутые космосом"

Глава 8

– Смерть наступила около часа назад.

Бортинженер лежал на полу, раскинув тощие ноги. Глаза закрыты, в темной щели раздвинутого в полуулыбке рта белеют зубы.

Тадефи стянула с койки желтое в бежевую полоску одеяло и накрыла им тело Кока с головой.

Бой-Баба замерла в проходе, зажав рот рукой. Остальные столпились в отсеке.

Тадефи повернулась к подбежавшему дяде Фиме:

– Нужно перенести его в медблок.

– Зачем? – еле слышно спросил Питер. Он сидел на полу возле трупа. Голова опущена, длинные жидкие волосенки закрыли лицо.

– Мы не знаем причин смерти, – твердо сказала Тадефи. Она в раздумье помедлила, подошла к тумбочке и распахнула дверцу. Пачки коробочек и батареи бутылочек с разнообразными медикаментами. В отсеке повис тяжелый лекарственный запах.

– А от диабета умирают? – спросил тихонько Живых.

Тадефи услышала и покачала головой:

– От самого диабета – нет, но он является сильнейшим фактором риска. Инфаркт, инсульт, остановка сердца… ведь он много нервничал в последнее время, как я понимаю. И он уже немолод. Сердце не выдержало, вот и все. Этого следовало ожидать.

Капитан Майер закрыл глаза рукой. Йос похлопал его по плечу, не отрывая взгляда от трупа.

Вся команда была тут. Не было только инспектора… и хорошо. Пусть сидит, как сыч, в одиночестве.

– Но почему? – повторял Питер. Оглядывал остальных, заглядывал в лица. – Почему Кокки? Почему не я?

– Давай, золотая, помоги, – охранник повернулся к Бой-Бабе. – Поднимешь?

Все как будто повторялось снова… Авария, трупы, коматозники на консервации… куда бы она ни повернулась – везде рядом смерть… Она приносит несчастье своим экипажам…

Бой-Баба приподняла обмякшее тело – и брезгливо отдернула руку. На полу под ним блестело влажное пятно.

– Он весь мокрый!

– Что ты говоришь? – дядя Фима быстро подошел к трупу. Он встал рядом с ней на колени и приподнял покойника за плечи. Пол под ним был покрыт конденсацией.

– Эка как пропотел, – пробормотал дядя Фима. Поднял голову. – Тадефи!

Та подошла.

– Тебе это о чем-то говорит? – охранник показал на потемневшую ткань футболки.

Тадефи опустилась на колени.

– Любопытно. Подержите-ка его. – задрав футболку на трупе, она пригляделась, понюхала. – Очень интересно.

Она задумалась. Взглядом задержалась на тумбочке с лекарствами. Наконец решительно тряхнула бритой головой:

– Это похоже на диабетическую кому. – Подняла голову на Питера. – Ты говоришь, что перед смертью он стал очень раздражительный? Плохо соображал?

Питер кивнул:

– Он выгнал меня… нас… – Закрыл лицо руками. – Если бы я знал….

– Гипогликемия, – подтвердила Тадефи. – Диабетическая кома.

Настала тишина. Питер держал труп за руку и смотрел в пространство.

Тадефи нахмурилась:

– Но это невозможно… для того и вводятся нанотестеры… – Она посмотрела на Бой-Бабу. – Ты сделала все по инструкции?

Та похолодела:

– Да.

Все смотрели на нее. Молчали.

– Давайте его в медотсек, – наконец сказала Тадефи. – Там посмотрим.

Вчетвером вынесли тело в коридор.

– Погодите, братцы, – Дядя Фима вернулся к двери отсека, запер ее и застучал пальцами по панели замка, меняя код. Вернулся, кивнул остальным. Медленно, толкаясь об стены и друг о друга, четверо понесли тело бортинженера по коридору жилого блока.

* * *

Электрий слышал крики и суматоху. Из жилых коридоров доносилась беготня и завывание тревоги. Кажется, этому Коку опять плохо. Вполне возможно, усмехнулся инспектор. Его это уже не касалось.

Он стоял в стыковочной камере и держал переговорник наготове. Бот уже должен приближаться к кораблю. Связи еще не было, но инспектор не беспокоился. Три дня назад дирекция сообщила ему точную дату и время стыковки. С минуты на минуту они должны выйти на связь и забрать его отсюда.

Инспектор скривил губы. Конечно, он обязан был поставить в известность командный состав корабля. Только вот неизвестно, как бы они отреагировали на извещение, что покинуть корабль может только он, Электрий Суточкин. А им придется остаться и медленно задыхаться внутри этой консервной банки.

Но ему и тут повезло! Сейчас они заняты Коком и не сразу сообразят, что остались одни на корабле. Помощь пришла за ним, а не за этими неудачниками. Ведь по мнению Общества, Электрий – единственный, кто тут заслуживает спасения.

Гермокостюм плохо сидел на сутулых плечах – тяжелый, он сдавливал тело. Может, причина еще и в том, что инспектор поддел под гермокостюм свои пиджак и брюки? Помнутся, наверное. А ведь ему так хотелось с самого начала выглядеть респектабельно перед работниками Общества. Чтобы знали: он не какой-то низкооплачиваемый астронавт. Возможно – кто знает? – он их будущий начальник. Или даже директор.

Электрий улыбнулся своим мыслям. У его ног стоял шлем. Он наденет его в последний момент. Каких-то несколько минут… он, конечно же, выдержит столь недолгое пребывание в замкнутом пространстве.

Суточкин посмотрел на часы и покачал головой: бот опаздывал. Настанет время, когда он будет требовать пунктуальности от всех своих работников. Вот он – никогда никуда не опаздывает. А сейчас от их пунктуальности зависит его жизнь!

Он подождал еще немного. Никого.

В сердце закралось беспокойство. А вдруг с ними что-то случилось? Авария? Иллюминаторов в камере не было. Электрий поднял переговорник и принялся тыкать длинным ногтем в экран. Поднес к уху, послушал.

Треск и помехи.

Суточкин присел на узкую скамеечку вдоль стены. Собрался с мыслями. Набрал личный код представителя Общества, несмотря на его запрет. Ему приказали перед отправкой ни в коем случае не связываться с ними напрямую. Мало ли кто может прослушать разговор. Никто не должен знать, какие именно инструкции он получает от Общества Соцразвития.

Но и этот номер не отвечал.

Вся надежда на эметтер. Электрий сосредоточился, подключаясь к сети. Но подключиться не вышло. Перед глазами стояло «Ошибка 404». Суточкин потряс головой. «Ошибка 404».

Этого не может быть. Он заходил взад-вперед по камере. Где они? Где же они?

Пнул попавшийся под ноги шлем. Тот с бряканьем покатился в угол. Электрий развернулся. Лицо его перекосилось. Но он ждал.

Он продолжал ждать даже после того, как суматоха и голоса в жилых отсеках давно утихли. Шептал себе что-то и качал головой.

Бот так и не пришел.

* * *

Когда Бой-Баба наконец поднялась по трапу, на мостике стояла тишина. Ее руки все еще тряслись после суматохи с Коком.

Пока несли тело, никто ей ничего не сказал. Тело Кока поместили в холодильную камеру, которую первые трагические поколения астронавтов прозвали "труповозкой". Питер не хотел уходить, но его вызвал капитан: начинался сеанс связи с Землей, нужно запрашивать помощь. Остальные разошлись по отвескам. Только Бой-Бабу опять вызвали на мостик принести кофе. И как этот Йос от него не лопнет?

Свет на мостике не горел: мешает концентрироваться. Это Бой-Баба помнила по себе. Когда выходишь в сеть через эметтер, картинка сама вплывает в мозг, и текст тоже. Нужно сосредоточиться.

Она как можно тише взошла по ступенькам с подносом в руках. Стала расставлять в стороне стаканчики с кофе, а сама посматривала на членов экипажа. Ближе всех к ней сидел наполовину сползший из кресла штурман Йос. Длинные тощие ноги раскинуты в стороны, на глазах заслонки от света. Рот полуоткрыт, и на грудь футболки тянется ниточка слюны. Руки сцеплены на животе. Смотрит. Слушает.

– Дайте мне центр управления, – негромко сказал Майер. Он сидел в своем командирском кресле прямой, как палка, впившись пальцами в подлокотники. Голова чуть наклонена набок, заслонки подняты на лоб, невидящие глаза устремлены на темную стену.

В уголке, в кресле покойного Кока, скукожился Питер Маленький. Обычно его во время сеанса связи на мостик не пускали, но для хорошего приема требовалось как минимум три человека. Три мозга, настроенные на контакт с Землей. Питер облокотился на выдвижной столик, закрыл глаза и уши руками. Жидкие пряди свесились вперед, обнажив затылок. Питер кивал в такт тому, что видел и слышал только он один.

Бой-Баба поставила поднос на столик и на цыпочках спустилась в брехаловку. Закрыла дверь, включила видик. Хотелось забыть обо всем, что только что произошло. Да и отдохнуть надо, в конце-то концов.

Бой-Баба налила себе кофе и забралась с ногами на диван. Щелкнула пультом. Захваченные с Земли старые записи создавали иллюзию присутствия. Без эметтера она совсем от жизни отстала.

Как всегда, стоило ей наконец усесться перед видиком, как все интересные передачи сразу кончались. Запись открывалась давно устаревшим выпуском новостей. Шел нудный репортаж из фармакологических лабораторий Общества Социального Развития. Журналист в белом халате радостно рассказывал об успешных опытах по «неограниченному продлению жизни» на крысах и белых мышах. Оператор наводил камеру на мирно жующих зверьков в проволочных клетках.

– И все же, профессор, – обратился журналист к жилистому старику в расстегнутом стерильнике, – когда, по вашему мнению, испытания вступят в решающую стадию?

Журналист сунул старику микрофон под самый нос. Тот отстранился.

– К сожалению, до испытаний на добровольцах еще далеко, – сухо произнес он. – Люди – это не белые мыши. Кроме того, последние распоряжения инспекции по охране здоровья и безопасности значительно ограничивают нашу инициативу.

Профессор помедлил, подбирая слова, и завершил:

– Боюсь, что до успешных испытаний препарата на людях я уже не доживу.

Журналист повернулся на камеру и радостно произнес:

– Мы благодарим профессора за такое откровенное суждение! Очевидно, бессмертие человечества еще надолго останется мечтой научных фантастов!

Зажурчала тихая музыка. Пошел прогноз погоды.

Бой-Баба возмущенно цокнула языком. Проклятая охрана безопасности! Везде им нужно урвать свой кусок. Даже до белых мышей добрались.

На поясе у нее затренькал переговорник. Астронавтка вздохнула, выключила видик и потащилась на мостик.

* * *

Капитан сидел ссутулившись и смотрел перед собой.

– Соберите экипаж, – проговорил он. – Сейчас же. Всех.

Бой-Баба смотрела на него, не соображая.

– Исполняйте! – повысил голос капитан. Она кивнула, поспешно снимая с пояса переговорник. И, пока связывалась с каждым членом экипажа, Майер даже не шевельнулся.

– Инспектора позвать? – тронула Бой-Баба его за плечо.

Майер вздрогнул. Поднял на нее налитые кровью глаза.

– Эту гни… А впрочем, вызывайте. Мы теперь все в одной лодке.

– А?

Майер не ответил.

Она не выдержала:

– Ну как? Когда придет помощь? Что они сказали?

Капитан медленно повернул к ней голову.

– Что они сказали? – он усмехнулся. – А сказали они, что во избежание занесения инфекции на обитаемые планеты оказание помощи нашему экипажу они считают не… не-целе-сообраз… ным. – Он опустил голову.

– То есть? – не поняла Бой-Баба.

Майер повернулся к ней:

– То есть мы больше не существуем. Если попытаемся вернуться – нас уничтожат. Это решение инспекции охраны здоровья и безопасности.

Капитан поднялся и посмотрел вдаль, на звезды.

– Все-таки плохая примета – назвать корабль «Летучим Голландцем»…

* * *

Бой-Баба проснулась в темноте и не могла понять, где находится. Стук. Зовут. Авария.

Надо вскочить, бежать, но тело сковала неподвижность, а мозг спал и не подчинялся приказу воли. Как похороненная заживо. Бой-Баба изо всех сил пыталась проснуться – ведь там заживо горят люди, ее люди. Она одна знает, как их спасти. Надо бежать! Но бежать не получалось – она лежала пластом на койке, сердце бешено колотилось.

Астронавтка пыталась разлепить веки, но глаз не открывался. Хотела пошевелить рукой, но та лежала мертвым грузом. Стук повторялся: колотили отчаянно, громко, но тьма похоронила ее и не пускала.

Кто-то бил по щекам. Свет в лицо. Вода на губах, на груди… мокрая. Пыталась смотреть, но взгляд не фокусировался, ее затягивало обратно в покой… в смерть.

Резкая вонь под носом. А-ах! – она зашлась в кашле и пришла в себя.

В отсеке слабо горел свет. Перед койкой стоял дядя Фима и светил фонариком ей в глаза. Рядом с охранником – Тадефи. В руках у нее открытый пузырек и пустой стакан – вода из него растеклась у Бой-Бабы по футболке и одеялу.

– Что такое? – прохрипела она, отирая лицо и шею простыней. Голова шла кругом.

Тадефи села рядом с ней на койку:

– Тебе лучше? Мы испугались.

– Что случилось? – выговорила Бой-Баба. – Сколько времени? Где мы?

Они переглянулись. Тадефи погладила ее по руке.

– Тебе надо поспать. Это, наверно, нервы. Мы только пришли спросить.

– Спросить… о чем спросить? – в голове пустота.

– Послушай, золотая, – придвинулся дядя Фима. – Ты помнишь, как делала укол Коку?

Укол… Коку. Она делала укол?

– А что?

Тадефи показала ей коробочку.

– Ты помнишь, как именно ты делала укол? По инструкции? Или нет? Расскажи нам.

Бой-Баба оглядела отсек. Она на «Голландце». На пути к базе или уже летят оттуда?

Тадефи подала ей стакан с водой.

– Когда ты делала укол Коку, ты проверяла пенал с комплектом? Нанотестер – помнишь?

Пенал с комплектом. Она напряглась – и вспомнила:

– Тадефи, ведь ты же мне его и дала. Ведь вы же его и нашли, дядь Фим, в медблоке. Еще сказали, что это последний.

Охранник взял ее за плечо:

– Слушай, золотая. И слушай внимательно. Ты пришла к Коку. Как ты делала инъекцию?

Она нахмурилась, соображая:

– Ну, собрала инъектор… проткнула иголкой флакон, выпустила в него жидкость… взболтала…

Охранник наклонился к ней.

– А ты не помнишь, флакон лежал в пенале как обычно? Ничего особенного ты не заметила?

Она сосредоточилась и представила: вот она открывает пенал, инъектор тут, колпачок на иголке, рядом в кармашке флакончик… Она лезет пальцами внутрь пенала достать флакончик, он шероховатый под руками – странно, ведь обычно пластик гладкий, а этот…

Бой-Баба остановилась и уставилась на них с открытым ртом.

– Крышечка, – сказала она. – Край крышечки был на ощупь шероховатый. Неровный какой-то. Как будто его… – она внимательно посмотрела на них, – Как будто его уже снимали и потом надели снова, – закончила она.

Они переглянулись. Охранник кивнул:

– Все понятно, – сказал он. – Прости, что разбудили. – И повернувшись к Тадефи, – Всегда меня слушай. Когда ты в детском саду в доктора играла, я уже в нелегалах ходил и свою агентуру имел. Но я, – поднял он указательный палец, – я вам этого не говорил.

– А что? – спросила Бой-Баба.

Охранник промолчал.

– Состав, который ты ввела Коку, был не нанотестер, – сказала Тадефи. – В инъекторе были остатки глюкозы.

Она замерла, переводя взгляд с Тадефи на дядю Фиму и обратно.

– Ты понимаешь, что это значит? – дядя Фима наклонил голову и смотрел на нее с прищуром.

Бой-Баба задумалась.

– Нанотестер определяет уровень глюкозы в крови, – сказала она. Стало быть, если во введенном составе есть посторонняя глюкоза, то он будет врать. Как китайский будильник.

Тадефи кивнула.

– А если он будет врать, – продолжила Бой-Баба, – то искусственная поджелудочная получит его сигналы и подумает, что в крови слишком много глюкозы. И произведет слишком много инсулина.

Она замерла. Посмотрела на обоих.

– И что тогда – кома?

Тадефи вновь кивнула:

– Смерть. А повышенное содержание инсулина в крови после смерти обнаружить невозможно. И все чисто.

– Ты понимаешь, что это значит? – Дядя Фима не сводил с нее глаз.

Бой-Баба подумала. Помотала головой.

Охранник наклонился над ней и произнес очень тихо, в самое ухо:

– Значит, это был не несчастный случай.

Бой-Баба открыла рот от изумления. Сидела в кровати, переводя взгляд с одного на другого.

– И вы решили, что это я? – наконец сказала она. – Поэтому и пришли? Так?

Тадефи накрыла ее руку своей:

– Мы ни одной минуты не думали, что это ты.

– Почему? – буркнула Бой-Баба. – Я же ввела ему этот чертов препарат.

– Я знаю, – подтвердил охранник. – И все это знают.

– Ну так как же… – пробормотала она.

– И я подумал, – дядя Фима запустил лапищу в свою седую гриву и почесал затылок, – раз все это знают, значит, глупо было бы тебе его убивать.

– В этом убийца просчитался, – добавила Тадефи.

– Убийца?

От этого слова сами стены корабля похолодели и отстранились.

– Так что одну вещь я с твоей помощью уже о нем знаю, – продолжил дядя Фима. – И надеюсь, что узнаю что-нибудь еще.

Бой-Баба молчала. Сердце стучало.

– А Майер знает? – наконец спросила она.

Охранник замялся. Сел рядом с ней на койку и положил руку ей на плечо.

– А как по-твоему, – сказал он, – стоит нам говорить Майеру?

Она задумалась. Посмотрела на обоих.

– Вы потому спрашиваете, что подозрение на меня падает?

Охранник усмехнулся:

– Если бы я тебя подозревал, золотая, я б тебя не спросил бы… – Он поднялся. – Еще раз прости, что разбудили.

– Ничего, – буркнула она. – Мне все равно на вахту пора вставать.

Они попрощались и вышли. Бой-Баба помедлила, вылезла из постели и начала одеваться.

* * *

Выйдя из жилого блока, Бой-Баба замерла на углу коридора. Тут кто-то был. Ничего не видно, не слышно, но астронавтка чувствовала своей сгоревшей, клонированной кожей, что она не одна.

Рука собралась в кулак, напружинилась. Что на этот раз? Кто? Бой-Баба медленно поворачивала голову. Глаз вперился в полумрак.

Никого.

Шаг. Еще один. Она приникла к стене, стелилась по ней телом. Ладони скользили по ребристому пластику, задевали за клеммы разъемов. Темноватая арка между двумя блоками коридора. Еще шаг.

Она затылком чуяла, что тут кто-то есть. Мысленно перебрала всех. Пожалуй, что на убийство способен каждый. Кроме Живых. В нем она уверена больше, чем в себе. Да и мотива у него нет.

А у кого есть мотив? Ладони вспотели, спина взмокла. Противно.

Да кто ж ее так ненавидит? За что? Что она кому сделала?

Бой-Баба навострила искусственные уши, стоившие страховке диких денег. Что-то было, какой-то посторонний призвук, помехи… дыхание.

Впереди, через несколько метров, – обзорный павильон. Если ее кто-то поджидает, то именно там. Ящерицей юркнув вдоль стены, астронавтка остановилась под аркой, где коридор расширялся в просторную камеру с иллюминаторами вдоль стен.

И сразу услышала дыхание. Правее. Ближе.

– Кто это? – спросил глухой голос.

– Это я, – механически сказала она. Тень в углу возле иллюминатора шелохнулась.

Инспектор. Он сгорбился, упершись руками в стекло иллюминатора. Напомаженные волосы сбились и стояли на узенькой головенке колом. Налитые кровью глаза в темных впадинах. Мятый костюмчик – где он его так изжевал?

Пассажир наклонил голову, скрывая от нее лицо.

Может, он пьян? Или на таблетках? На этих… интенсификаторах?

– Я вам воды принесу, – предложила Бой-Баба.

– Нет! – он схватил ее за руку, – Нет! Пожалуйста. Это одна минута… сейчас пройдет. Я… давайте присядем.

Электорий с трудом произносил слова, делая между ними большие паузы, и до нее не сразу дошло, что инспектор – впервые за весь полет – заговорил по-русски, а не на своем ломаном английском. Впрочем, и по-русски у него с непривычки выходило неважно. Напротив иллюминатора стояла скамеечка, и она повела его к ней. Суточкин рухнул на сиденье, не выпуская ее руки. Некоторое время молчал, и наконец проговорил, глядя в сторону:

– Я не знаю, как мне теперь жить.

Бой-Баба усмехнулась:

– Не вы первый. Привыкнете.

Он поднял на нее глаза:

– Мы, безусловно, погибнем?

– Кто вам сказал такое? – нахмурилась Бой-Баба.

Электрий мотнул головой:

– Неважно…

Он сидел и пялился в пол. Бой-Баба ждала. Наконец инспектор зашептал:

– Они все врут! Все сплошная ложь! И я знал, что они лгут, понимаете? – Он поднял голову и посмотрел ей в лицо запавшими глазами. – Я думал, что вреда от этого нет. Мы врем поселенцам – но это для их же блага. – Он помедлил. – Я гордился тем, что помогаю устанавливать политику Общества Соцразвития в колониях. На базах.

Теперь Электрий смотрел мимо нее, в иллюминатор. Голос его окреп:

– Я просто не знал. Я вообще в первый раз в космосе. Теперь я понимаю, что в офисе имели в виду под «контролируемым течением процесса». – Он еще крепче вцепился в ее рукав. – Я не могу больше ничего вам говорить… – зашептал он, – понимаете? Не знаю, кто еще может нас слышать, но подозреваю, что кто-то непременно слушает. Но если вы вернетесь, – он умоляюще смотрел в ее лицо, – когда вы вернетесь, с этим нужно будет что-то делать! Это следует остановить!

– Что остановить? – спросила Бой-Баба.

Опустив голову, инспектор тяжело дышал, переводя дух. Подбирал слова. Потом все же осмелился поднять на нее глаза.

– Остановить… их. Вы меня понимаете?

– Нет, – честно ответила Бой-Баба.

Он усмехнулся:

– Тогда я сам их остановлю.

Бросив ее руку, Электрий поднялся и нетвердым шагом двинулся по коридору к жилым отсекам.