Текст книги "Астронавты. Отвергнутые космосом"

Глава 7

Лаборант по прозвищу Профессор проснулся в медблоке базы, в кромешной тьме. Он уже не помнил, когда его сюда притащили. Он даже не знал теперь, ночь это была или день: на иллюминаторы были надвинуты светонепроницаемые заслонки. Сначала лаборант замечал время по лабораторным часам, но потом потерял интерес к этому занятию. Сегодня, завтра – какая разница? Как только он выполнит приказ Контролера, тот собственноручно спустит его в багровую воронку утилизации Троянца.

Первую ночь он проворочался без сна на узкой больничной кушетке – что без него станет с женой? – но потом заставил себя успокоиться. Мойра сама о себе позаботится. Пристроится ухаживать за какой-нибудь умирающей, кормить и обмывать за долю ее супа – из одной с ней миски, – а если повезет, то и… Он хмыкнул. Обычно на базе расплачивались за услуги таблетками, но теперь их ни у кого не осталось. А корабль улетел, и вряд ли стоит ждать следующего. Еще хорошо, что ни он, ни Мойра к ним не пристрастились. Хоть таблетки и помогают перенести болезнь, временно облегчая симптомы, но все-таки польза эта сомнительная.

Профессор протянул руку к выключателю, и лаборатория осветилась желтоватым аварийным светом. Свет подключили люди Контролера после того, как доставили его сюда. Принесли сырье и даже пару уцелевших таблеток, которые, как они выразились, Контролер «оторвал от собственной матери».

Лаборант поднялся, обтер лицо вонючей футболкой и пошел к лабораторному роботу. По экрану ползли цифры. Он сощурился, читая… вроде, почти то, что нужно. Как ни старался он работать помедленнее, но очень скоро он сможет изготовить копию поставлявшихся с Земли интенсификаторов. А там…

Открыв лабораторный шкафчик, Профессор сыпнул в немытый стакан с почерневшим дном вонючих кофейных гранул и залил желтоватой водой из-под крана. Затем, обмотав тряпкой сверхострое лезвие, размешал воду рукояткой своего обсидианового скальпеля – того самого, чудом сохранившегося в кармане после всех передряг, – задержал дыхание и выпил залпом, чтобы не чувствовать вкуса. Легче не стало, но в голове чуть прояснилось. Предположим, что сегодня он окончательно определит формулу… а что потом? Потом ее нужно испытать. Лаборант кивнул сам себе и поставил немытую чашку обратно в шкафчик. Вот вам и способ потянуть время.

Когда загремел входной люк и двое из людей Контролера ввалились в лабораторию без шлемов, роняя на пол коробки с химикатами и едой, он поставил их перед фактом. Формулу таблеток, оторванных от Контролерской матери, он уже определил и запомнил намертво, хотя она и странно отличалась в деталях от известной ему еще с Земли стандартной формулы интенсификатора. Но этого он им, конечно, не сказал. Просто потребовал лабораторных животных для проведения опытов.

Один из двоих, коротышка с нечесаными засаленными волосами, падавшими на плечи гермокостюма, сплюнул на пол:

– А настоящие профессора, небось, на себе опыты проводят, а, Радист?

Второй гоготнул:

– Ты тут много из себя не ставь, крыса лабораторная! Щас тебе Контролер пойдет своими ручками подопытных мышей ловить!

Волосатый коротышка потянул товарища за рукав в сторону. Они зашушукались, перебивая друг друга и оглядываясь на него. Лаборант как мог навострил уши, но различил только: «Контролеру самому отчитываться!» И что-то там еще про связь с Землей.

Он решился и брякнул наудачу:

– Если на Земле узнают, какие Контролер тут порядки наводит, ему самому не поздоровится.

Радист наклонил голову, как будто не верил собственным ушам, толкнул первого в плечо и засмеялся – не спеша, равнодушным смехом. Повернулся и посмотрел на лаборанта в упор:

– Не тебе, Профессор, про связь с Землей тут рассуждать… Ты же поня-атия не име-ешь, – потянул он слова, – с какими людьми наш Контролер работает! Ты предста-авить себе своей головешечкой не можешь, каких известий они от нас дожидаются!

Не дождутся, ответил было лаборант, но придержал язык. Они смотрели на него с улыбочкой, ожидая, что он скажет, наконец выругались, забрали пустые коробки и ушли. Какое-то время он сидел, опершись руками о колени и слушая, как колотится сердце.

Вот так же оно колотилось несколько дней назад, в день отлета корабля, когда Троянец наконец ослабил хватку и выпустил его из слизистого кокона. Лаборант тогда взмолился из последних сил, чувствуя, как пот заливает глаза, как дрожат, сопротивляясь неумолимому сокращению кокона, мускулы ног, рук, спины. Он затрепетал, умоляя, наконец, подумал о жене – и медленно, словно колеблясь, корабль разжал свое усыпляющее объятие.

Иногда ему казалось, что Троянец с Контролером заодно.

До вечера он мерил шагами лабораторию. При ходьбе штаны сваливались с задницы – он все эти дни не ел и толком не пил, – он их подтягивал и опять ходил. Какая-то мысль не отпускала, что-то в этой формуле… и если он собирается повести игру против самого Контролера и его людей, ему нужно выяснить, что это.

К вечеру лаборант воспрянул духом. Да, именно так он и сделает. Будет тянуть время и говорить им, что работает над наркотиком, а сам, с помощью подопытных животных, попробует довести свою старую работу до конца. Он найдет способ излечить снежную чуму.

Когда ноги совсем уже отказались носить его по лаборатории, Профессор опустился на стул и задумался, постукивая по поверхности лабораторного стола рукояткой обсидианового скальпеля. Формула не давала ему покоя. Он крутил ее в голове так и этак, примеривался, анализировал и, наконец, задремал.

Лаборант вздрогнул и проснулся от грохота входного люка. Быстро же они вернулись. Контролеру-то не терпится. Щурясь со сна на блеклые аварийные лампы, он торопливо кинул свой скальпель в груду лабораторных инструментов и поднялся навстречу людям Контролера.

Один из них, Радист, вошел сразу, по-хозяйски оглядывая лабораторию. Второй медлил в коридоре – лаборанту послышались шаги не одного, а двоих человек, но мало ли кто из людей Контролера мог заглянуть из любопытства? Профессор нарочно оставил им исписанную маркерами доску и заваленный старой бумажной литературой стол; в стеклянном заграждении лабораторный робот крутился туда-сюда, тестируя образцы. Пусть видят, что он работает.

Радист осмотрел помещение и одобрительно гукнул:

– Контролер говорит, скоро сам зайдет… подопытным кроликом! – он заржал, брызжа слюной в провалы выбитых зубов. – А пока вот тебе зверюшка. Млекопитающая!

Он хохотнул, и в комнату ступил волосатый коротышка, таща что-то двумя руками. Оно отбивалось, и прежде чем лаборант осознал, что ему привели для опытов человека – поселенца, – коротышка выволок жертву за локоть на середину комнаты. Стащил закрывающий смотровое стекло шлема черный пакет для мусора.

Лаборант вгляделся в лицо за стеклом – и рванулся к фигуре. Та осела ему на руки.

Двое гыкнули еще раз и полезли обратно в шлюзовую камеру.

Профессор бережно перенес бесчувственное тело на кушетку, отстегнул шлем. Сивые с сединой волосы рассыпались по плечам.

Они привели ему для опытов Мойру. Его жену.

* * *

Внутри защитного костюма воняло пластиком и изолентой. Бой-Баба пристегнула шлем и всунула руки в отверстия автомата. Защелкнулись перчатки. Шлем отбросил на стену синеватый зайчик – включилась камера видеонаблюдения. Дядя Фима, спиной к ней, возился с контрольным пультом.

– Закончишь ремонт, и сразу обратно, – буркнул он. – Вы жизнью рискуете, а я рабочим местом.

– Уж как-нибудь, – негнущейся перчаткой Бой-Баба подхватила чемоданчик с инструментом, другой подцепила фонарь и прошагала к люку камеры очистки. Дядя Фима над пультом считал, кивая в такт.

Заслонка камеры поехала вниз и со скрежетом замкнулась. Зашумел вентилятор, по настенной панели забегали огоньки. Чемоданчик стоял на рифленом полу неровно и грозился опрокинуться. Бой-Баба подперла его ногой.

Через пару минут огоньки набегались и погасли. Замолчал вентилятор, и Бой-Баба нагнулась подхватить чемоданчик.

Люк заскрежетал, отодвигаясь. Астронавтка включила фонарь. Мощный луч прорезал длину прохода. Широкие связки кабелей тянулись вдоль стен.

В наушнике прокашлялся охранник:

– Все у тебя нормально?

– Нормально, – ответила она. – Иду, повреждений пока нет. Вам все видно? Камеру повернуть?

– Фонарь повыше подними, – приказал дядя Фима.

Коридор расширился в гулкий зальчик. Бой-Баба медленно пошла вдоль стены, осматривая кабели.

– Дядь Фим, слышите? В камере «А» все нормально. Идти дальше?

– Я смотрю, – откликнулся тот. – Посвети-ка на вон тот узел. Слева который.

Она направила луч фонаря влево, наводя свет так и этак, под разными углами. Дядя Фима хмыкал в наушник, просил то приблизить, то удалить.

– Нормально, – наконец сказал он. – Теперь только дойди до отражателя, посмотрим, что там и как. И обратно.

– Ага. – Тяжело переступая, она направилась в глубину прохода, где отсвечивали полосы рельс. Дядя Фима в наушнике с кем-то разговаривал и смеялся.

– Кто это там с вами?

– Все уже, – ответил тот. – Мне на минуту на мостик надо, вызывают. Посмотри там сама, и сразу обратно.

Возле отражателя стало ясно, что дел тут надолго. Пластиковое покрытие висело сплавленными клочьями над обгоревшей проводкой. Снаружи, наверное, повреждения еще хуже. Придется, видно, выходить наружу, чинить.

Бой-Баба составила список повреждений и пошла обратно. Впереди темнел открытый люк камеры очистки.

Она шагнула через край и нажала кнопку. Люк поехал вниз.

– Дядь Фим, вы там? – окликнула она. В наушнике затрещало – не то помехи, не то искаженный ими голос. Бой-Баба прислонилась к стене и съехала по ней вниз на корточки. Последнее время она что-то стала быстро уставать. Все-таки рано после больницы она вернулась на работу.

В голове шумело. Бой-Баба прислонилась головой к стене. Сейчас вернется к себе в отсек и завалится спать. Все эти полуночные посиделки начинают сказываться.

Астронавтка смотрела перед собой, на металлические разводы стены. Красиво… извивами вверх и вниз… серебрится, поблескивает… тянется и уходит в темноту…

Она вздрогнула – надо же, задремала! Взглянула на датчики – они мигали ровно. Что-то долго идет очистка.

Держась за стену, она поставила себя на ноги. Протезы держали, но свои ослабевшие мышцы подрагивали, тряслись. Внутри защитного костюма белье промокло от невесть откуда выступившего холодного клейкого пота.

Да что это с ней!

Последним усилием сознания она сфокусировала взгляд на панели. Все в порядке. Нет. Все не в порядке. Но что? Мозги не соображали. Она тупо таращилась на показатели датчиков.

Бой-Баба приказала руке подняться и нажать кнопку тревоги. Своя рука – живая – не слушалась, но протез подчинился электрическому сигналу мозга и послушно потянулся к панели. Стальной палец нажал выключатель.

Тишина.

Бой-Баба ударила кулаком по выключателю.

– Дядь Фим? – пробормотала она в микрофон. – Эй! Какого черта…

Треск помех. Никого.

Голова пустая. Лечь и спать.

Повинуясь новому электрическому импульсу, рука рванула панель пульта: закоротить, открыть люк. Панель не поддалась.

Инструмент!

Она дернула чемоданчик, и содержимое с лязгом рассыпалось по полу. Взяла что-то в руку. Что? Длинное, железное. Как называется – не помнила. Ткнула в край панели. Не то.

Полезла опять искать. Инструменты рассыпались между слабеющими пальцами. Вот… кажется… похоже… Может, подойдет.

Но черный мягкий туман уже заволакивал. Черт с ним со всем, сейчас она ляжет на пол и заснет. И будет спать долго…

– Дя-ядь Фи-и-им! – рыкнула она в микрофон. В ушах трещало помехами. Она хватила пальцами по стеклу шлема – сорвать наушник. Схватилась, не соображая, за застежки шлема. Отщелкнула замки. Руки уже не двигались, но охватившие их протезы сняли шлем и зашвырнули в противоположный угол камеры. Бой-Баба вздохнула – и подавилась чистым воздухом.

Захлебнулась. Закашлялась.

Диафрагму свело, и она чуть не задохнулась. Стояла и дышала рывками, захлебами, широко открытым ртом. Желудок замутило, схватило живот, прямую кишку свело судорогой, и астронавтку вырвало остатками обеда на прорезиненный пол.

Тебе же потом и убирать, мелькнула мысль.

Тяжело дыша, она еще несколько раз нажала кнопку аварийного открывания. Молчание. Уже спокойнее нагнулась, нашла инструмент, сняла крышку панели и направила луч фонаря внутрь.

Два проводочка, аккуратно разъединенные и замотанные обрывком изоляции, чтоб не закоротило.

Понятненько…

Голова разламывалась. Она сорвала изоляцию, соединила проводки. Люк вздрогнул и со скрежетом двинулся вверх.

Бой-Баба нагнулась, поддела железными пальцами щель. Не поддается. Даже силы ее стального панциря были на исходе.

Но уже с другой стороны толстые, как сардельки, красные пальцы с ободранными почерневшими ногтями ухватили люк и с кряхтеньем потянули.

– Дядь Фим! – прохрипела она. – Вы там? Я застряла.

Он выволок ее за подмышки.

– Ты! Дура! Что у тебя со связью? Десять минут ни звука! Я чуть не взорвал камеру к чертям собачьим! Тебя пожалел!

Она смотрела на него, не понимая слов.

* * *

– Вы сами не понимаете, что говорите. – Капитан Майер поднял голову и устремил на охранника и Бой-Бабу тяжелый взгляд.

Все трое сидели в дядь-Фимином «кабинете» на ящиках. Тусклые лампы еле освещали полки с оборудованием и бардак на рабочем столе: рулоны пластика, пригоршни разрозненных винтиков и шурупчиков, скомканные грязные тряпки и раскрытые справочники с выдранными страницами. Бой-Баба подавляла щекочущий кашель в горле. Майер смотрел на нее с сомнением.

– Тео, – начал охранник, – я никого не обвиняю. Я привожу факты.

Майер потряс головой:

– Какие факты? Износ изоляции? А ты видел, на чем мы вышли в космос? Я молюсь всякий раз, когда вхожу на мостик. О спасении ваших жизней молюсь!

Он встал и прошелся от стены к стене. Открыл дверь, за которой поблескивал десятками экранов слежения отсек безопасности. Каждый закоулок корабля и каждое движение астронавтов записывалось видеокамерами и передавалось сюда на экраны. Здесь было дядь-Фимино рабочее место, и работа его заключалась в том, чтобы сидеть перед экранами в крутящемся кресле и под громыхание классического рока – иначе этой скукоты никто не выдержит – таращиться на экраны.

Капитан повернулся к охраннику:

– Ты, конечно, проверил видеозаписи? Сравнил с журналом бортового распорядка?

Дядя Фима помедлил:

– На видео нет ничего необычного. К камере очистки никто и близко не подходил. Кроме нас двоих.

– А баллоны с дыхательной смесью заправлялись где? Когда?

Охранник вздохнул:

– Перед отлетом. И пломба нетронутая.

– Ну вот видишь. – Майер повернулся к Бой-Бабе. – Я подпишу протокол, по возвращении можете обращаться в страховку. Несчастный случай на рабочем месте. У них вопросов не будет.

– Хорошо, – выдавила она.

– И пусть они вас направят в санаторий, что ли… нервы подлечить. Вы слишком рано вернулись в космос после аварии, такое мое мнение.

Бой-Баба не стала спорить.

– А ты, – капитан положил руку на дядь-Фимино плечо, – я понимаю, ты свое не дослужил. Тебе еще долго будут диверсанты везде мерещиться. По себе помню. Но когда-то надо отпустить.

Охранник промычал что-то, но капитан уже уставился прозрачными голубыми глазами в пространство впереди себя. Молча.

– Положение сложное, друзья мои, – наконец сказал он. – Никто не знает, сколько нам теперь дрейфовать черт-те куда. И я не знаю. Будем запрашивать помощь с Земли, но когда она придет – одному богу известно.

– Я понимаю, – пробурчал дядя Фима. Бой-Баба ничего не сказала.

Майер оглядел их и кивнул:

– Так давайте не будем усложнять ситуацию взаимными подозрениями. Я занесу несчастный случай в бортжурнал. Что-то, как только снялись с этой треклятой планеты, так косяком пошли неудачи, вам не кажется?

– Нет, – дядя Фима сжал кулак и легонько стукнул по раскрытому справочнику на столе. Стол качнулся. – Мне не кажется.

И мне не кажется, подумала Бой-Баба.

* * *

Электрий сидел в брехаловке. Теперь он часто заходил сюда. Его человек в экипаже просил не встречаться с ним наедине во избежание подозрений. Но это было уже неважно. Инспектору оставались считанные дни на борту: как заверил его директор, спасательный бот уже вышел за ним и со дня на день состыкуется с кораблем. Суточкин не отважился спросить, заберет ли бот весь экипаж или его одного. Начальству виднее. Главное – что через несколько дней он покинет этот треклятый «Голландец» навсегда.

Электрий заверил своего человека на борту, что бот заберет и его тоже. Больше инспектору нечего было предложить в обмен на его услуги. Но жить хочется всем… и один из членов команды «Голландца» сломался после того, как Электрий ему расписал то, от чего сам давно уже просыпался в холодном поту по ночам: долгую мучительную смерть на борту обездвиженного корабля.

Беспокойство точило грудь инспектора. Корабль удалось остановить, но надолго ли? Капитан собирается запрашивать помощь с Земли. Ох, вряд ли владельцы Общества остались довольны его работой! Надо бы еще прощупать этого Питера. Малый, похоже, знает гораздо больше, чем сам сознает. А если так…

Инспектор откинулся в кресле и забросил ноги на столик. Если будет на то его воля, он больше никогда в жизни не покинет пределы земной атмосферы.

В коридоре раздались поспешные шаги, приглушенные ковровой дорожкой. Через секунду в брехаловку влетел Питер Маленький. Лицо у него было красное.

На ловца и зверь бежит. Электрий приподнялся:

– А где ваш… э-э-э… господин Кок?

У Питера задрожали губы. Он повернулся к инспектору:

– Я не знаю, что с ним делать. Он сидит в отсеке и твердит, что он никому не нужен. Что его смерти никто не заметит!

Питер тщательно вытер глаза платочком. Пальцы руки были у него замотаны пластырем. Электрий нахмурился. Нет, это невозможно. Неужели…

– Он твердит, что от стресса у него поднимается сахар, – жаловался Питер. – Что из этого рейса он не вернется. Я просто в отчаянии, – всплеснул он руками.

– Я считаю, – произнес Электрий, – что нам безусловно следует обсудить эту проблему с вашим другом.

Он покровительственно похлопал Питера по плечу и сразу же убрал руку.

* * *

Кок открыл им дверь и сразу вернулся назад в кресло. В отсеке стоял густой запах лекарств. На столе образцовый порядок. Нигде ни пылинки.

Электрий покровительственно улыбнулся бортинженеру:

– Не следует так волноваться, мой друг. Как мне сообщили в Обществе Соцразвития, спасательный бот уже на подходе. Нам нужно продержаться несколько дней, не более того.

Кок отмел его аргументы взмахом руки.

– Мне некуда возвращаться… – проговорил он. – Благодаря вот этому… – он поднял тяжелый взгляд на Питера, – молодому дурню.

Питер судорожно вздохнул.

– Вы представляете, что он сделал? – полуобернулся инженер к Электрию. – Он оставил нашу кредитную карту на глазах у Рашида! И тот, – Кок презрительно скривился, – не смог устоять перед искушением. И я его не виню!

Он поднял сердитые глаза на Питера и приказал:

– Подай мне воды!

Тот повиновался. Кок выхлебал содержимое стакана и продолжал:

– Я только что говорил с работниками банка. Они не могут опротестовать транзакции. Наши банковские счета выкачаны. На эти деньги сейчас где-нибудь в горах Ливана закупают наркотики! – Кок приложил платочек ко лбу и картинно вздохнул. Скосил один глаз на Питера. – Но это еще не все! – добавил он.

– Кокки, не надо! – умоляюще произнес Питер. Инженер сердито отмахнулся и продолжил:

– Этот мошенник в белом халате успел продать наш дом с риэлтерского сайта! Мы потеряли – я потерял – все.

Бортинженер прикрыл глаза рукой и замер в страдальческой позе.

– Я так надеялся хотя бы на старости лет не беспокоиться о будущем, – проговорил он. – Но видимо, я хотел слишком многого. – Голос его задрожал.

– Но Кокки, – тихо сказал Питер, – у тебя же есть… я. Разве не так? Я буду работать. Как-нибудь проживем.

Бортинженер поднял голову. Лицо его заливали слезы.

– Да, Питер… у меня есть ты. Наверное, это и есть… – он вопросительно посмотрел на Электрия, – счастье?

Суточкин не нашелся, что на это ответить. В дверь постучали. Позвякивая железными конечностями, вошла эта юродивая из техперсонала, с медицинским чемоданчиком.

– Инъекция, – сказала она. – Нанотестер. Поднимайтесь, Кок, надо ввести.

– Нам выйти? – повернулся к бортинженеру Питер. Тот покачал головой:

– Давайте скорее, – бросил он железной бабе. – А заодно расскажите, как обстоят дела. Что с кораблем? Есть ли у нас, – его голос снова дрогнул, – есть ли у нас надежда?

Она полезла в чемоданчик, вскрыла упаковку и принялась звякать ампулами и бутылочками:

– Отражатель не работает.

Затем она замешкалась, растерянно щупая членистыми стальными пальцами крышечку флакона с белым порошком. Что-то ей там не понравилось. Пожав плечами, она проткнула крышечку длинной иглой и выпустила в нее содержимое инъектора. Затрясла, перемешивая содержимое флакона.

– Придется выходить из корабля, изучать повреждения. Сейчас от вас вернусь и пойдем надевать скафандры. Я и Живых.

Электрий содрогнулся при мысли о выходе в открытый космос. В гермокостюме должно быть так душно и одиноко! Потолок отсека навалился на него, стало трудно дышать. Но инспектор преодолел себя. Через несколько дней все это будет позади. Из последнего рейса «Голландца» живым вернется он один.

Кок поморщился, когда инъектор проник под кожу. Железная баба кинула пустую ампулу в чемоданчик и повернулась уходить.

– Вы сейчас к капитану? – хрипло спросил бортинженер.

– Кокки, – предупреждающе сказал Питер. – Кокки, не надо! Я прошу тебя!

Тот отмахнулся. Железная баба остановилась в дверях и ждала, что он скажет.

– Скажите капитану, что я прошу его немедленно прийти ко мне, – произнес Кок, тяжело дыша.

– Кокки, ты же обещал! – обернулся к нему Питер. – Ты же еще не знаешь…

Бортинженер даже не посмотрел в его сторону.

– Пусть Майер приходит, – повторил он. Это очень срочно и очень… впрочем, неважно.

Он слегка побледнел. Рука на подлокотнике дрожала. На лбу выступили капли пота.

– Что уставились?! – рявкнул он на Питера и инспектора. – Оставьте меня одного! Уходите… все уходите!

Питер Маленький вылетел за дверь первым.

И я еще предложил ему место на борту моего бота, подумал Электрий и неспешно вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

* * *

– Капитан, – сказала Бой-Баба. Майер поднял голову от чертежей.

– Вы еще не готовы, астронавт? Идите, одевайтесь.

– Капитан, вас Кок зовет, – сказала она. – У него что-то срочное.

Йос подошел к ним с дымящимся стаканчиком кофе в руках. Поставил перед Майером. Тот кивнул, потянулся к стаканчику, отхлебнул. Поморщился: горячий.

– Подождет, – ответил за капитана Йос. – Кок сейчас должен находиться на мостике и помогать нам. Если он счел за нужное…

– Он, по-моему, нездоров, – нерешительно сказала Бой-Баба. – Какой-то он бледный и раздражительный. Не такой, как всегда.

Майер не посмотрел на нее:

– Лекарство ему ввели?

– Так точно.

– Ну так идите, надевайте скафандр.

Бой-Баба отсалютовала и скатилась по трапу с мостика. На сердце у нее остался осадок.

* * *

Бой-Баба и Живых в скафандрах, но еще без шлемов, сидели на скамье возле шлюза, ведущего в декомпрессионную камеру. За ней лежал Космос.

Бой-Баба старалась не шевелиться. Даже для ее модифицированного, напоенного стальной мощью тела скафандр был почти неподъемен. Все баллоны, все защитные слои – экранирующие, вентилирующие, охлаждающие, впитывающие выделения – через два часа полегчают, давление внутри опустится до трети атмосферного, и в скафандре можно будет худо-бедно двигаться. А пока придется потерпеть.

Пассажир, инспектор с модным именем Электрий, вертелся возле них, трогал экипировку Живых, крутил в руках шлем, задавал разнообразные вопросы.

– А вот это что такое? – он подергал притороченный к поясу Живых фал. Поднес к глазам, рассмотрел карабин. – Для чего это?

Живых забрал крюк у него из рук.

– Это чтобы от корабля далеко не улететь, – ответил он. – Фал крепится к поручню, другой конец к поясу. И поплыли.

Инспектор недоверчиво покачал головой:

– Как это рискованно! Ведь карабин может отстегнуться. И что тогда?

В глазах у него застыло беспокойство. С чего бы, ведь не ему наружу выходить? Бой-Баба показала пальцем перчатки себе за спину, на личную реактивную установку.

– На этот случай у нас есть устройства маневрирования. Неужели вы не знаете? Фантастику-то в детстве читали или как?

Электрий презрительно поджал губы:

– У меня нет времени на ерунду. Надо заниматься серьезными вещами, а не книжечки почитывать.

Тем не менее он не ушел, а продолжал стоять рядом: рассматривал вход в шлюз, царапал длинным ногтем крышку люка, даже рычаг двери попробовал.

– И сколько же времени занимает надева… упаков… облачение в это устройство? – спросил он Живых.

– Ну… – подавив улыбку, Живых переглянулся с Бой-Бабой, – минут пятнадцать.

Электрий нахмурился. Походил вокруг, рассматривая отсек. Еще раз с сомнением оглядел их громоздкие фигуры.

– А в простом гермокостюме в открытый космос нельзя?

– Отчего ж нельзя, – сказал Живых, – можно. Даже вообще без скафандра можно.

Электрий округлил глаза.

– Без скафандра! Кто вам сказал такое? Это – смерть! Мне рассказывали…

Вот пристал как банный лист. Тихо, чтобы экономить силы, Бой-Баба произнесла:

– В космос без скафандра можно. Максимум на полторы минуты. И только первые десять секунд в сознании, потом мозг вырубается. Но если за эти полторы минуты втащить человека внутрь и оказать первую помощь – он выживет. Даже насморка не схватит.

Электрий с ужасом посмотрел на люк, ведущий в шлюз. Отступил на шаг.

– А вы что, в космос хотите выйти? – хитро прищурился Живых и сделал движение, как будто хотел поймать инспектора и выкинуть в люк наружу.

Суточкин попятился и замотал головой:

– Я… мне… нельзя. Я… болен, вот. – И торопливо прибавил: – Я так, из интереса спрашиваю. Я же вернусь, на работе будут спрашивать… – и осекся. Посмотрел на них. Опустил голову.

– Если я вернусь к себе не работу, конечно, – поспешно проговорил он. – Если мы вообще вернемся.

Живых протянул раздутую руку в перчатке и похлопал инспектора по плечу.

– Нечего горевать! Выберемся мы отсюда. Все выберемся. Правда, мать? – обернулся он к Бой-Бабе.

Та не ответила. Уж очень сконфуженное лицо было у инспектора.

* * *

Люк шлюзовой камеры отъехал в сторону. За ним была бездна.

– Пошла, – скомандовал в наушниках дядь-Фимин голос.

Бой-Баба шагнула вперед, в пустоту. Последние молекулы кислорода из шлюзовой камеры подхватили ее и вынесли наружу. Рука крепко сжимала поручень.

Под ногами белел полумесяц оставленной планеты. Ее нежаркое солнце краснело над головой, согревая неизолированные перчатки.

– Как на пляже! – улыбнулась Бой-Баба в микрофон. Зацепила карабин фала за поручень и осторожно, переставляя руки, поплыла вдоль обшивки по направлению к отражателю. Сзади шел Живых.

Черная громада корабля нависала над ними, закрывая блистающую Вселенную. Солнечные зайчики били в глаза и улетали к разноцветным звездам.

Передвигаться было тяжело: давление в скафандре сопротивлялось движениям. Хорошо, что ремонт не сегодня! Бой-Баба остановилась отдохнуть и подставила лицо солнцу.

– Ты тут? – осторожно перебирая перчатками по поручню, развернулась она к Живых. – Здорово, да?

Напарник осторожно отнял руку от поручня, показал большой палец. Лица его почти не было видно за шлемом. Только улыбку.

– На борту не наговорились? – добродушно встрял дядя Фима. – У меня работа стоит!

Бой-Баба двинулась дальше. Живых сопел, перемещаясь за ней следом. До отражателя добрались без приключений.

Бой-Баба включила камеру на шлеме:

– Дядь Фим, вам видно?

– Ничего, – прохрипел тот в микрофон, оценивая повреждения. – Могло быть хуже.

Они закрепились на обшивке и принялись за работу.

– Эй! – окликнул Бой-Бабу голос Живых. – Смотри, как я умею!

Перебирая руками, она медленно развернулась. Напарник парил в нескольких метрах от корабля, непривязанный. Его любимый трюк.

– Не валяй дурака, – сказала она. – Включи реактивку сейчас же. Смотри, доиграешься: откажет, и спасти будет некому.

– Не доиграюсь! – Живых включил установку реактивного маневрирования и медленно поплыл к обшивке. Ухватился одной рукой за фал, другой – за поручень.

Она покачала головой. Ругать Живых было бесполезно. А тем более – им командовать. Он слушался только ее – почему, Бой-Баба не знала. Слушался скорее из простого уважения, чем из субординации.

Уважения! Бой-Баба посмотрела на Живых, который парил у поврежденного участка отражателя. Хотелось улыбаться, глядя на него. С самого училища, бывало: войдет в комнату – и словно солнце входит с ним вместе. Замечательный он человек. Очень хороший человек.

Она вспомнила Тадефи, и почему-то ей стало грустно. Солнце ушло, и их сторона корабля погрузилась во тьму. Руки пробрало холодом.

– Живых! – сказала она неожиданно резко. – Ты закончил там? Собирайся, пошли. – Тот послушался и двинулся за ней следом, насвистывая.

До самого возвращения она не сказала ему ни слова.

Когда вернулись на корабль, дядя Фима составлял список повреждений. Дела были не так уж плохи, главное – дождаться помощи с Земли. Тогда можно будет починить отражатель и своим ходом двинуться домой.

Или вернуться на планету, подумала Бой-Баба. У нее уже созрел план. Но сначала нужно убедить Майера. А это, понимала она теперь, вовсе не так просто.

Выйдя из дока, Бой-Баба сразу отправилась на мостик к капитану. Тот за пультом управления вводил в бортовой компьютер результаты осмотра отражателя. Рядом с ним листал распечатки инструкций штурман Йос.

– Господин капитан, – напомнила Бой-Баба, ощущая во всем теле легкость после борьбы со скафандром, – вас Кок звал. Вы его видели?

Майер обернулся к ней, посмотрел непонимающе. Хлопнул себя по лбу.

– Ну конечно! – он быстро встал, отстранил ее и пошел по коридору к жилым отсекам. Йос посмотрел ему вслед. Перевел взгляд на Бой-Бабу.

– Что-то важное?

Та пожала плечами. Йос задумался.

– Жаль Кока. Пропадает ни за грош с этим Питером. – Потянулся, встал, прошел к кофеварке. Терпеливо стоял, пока автомат наливал полный стаканчик. – А ведь у Кока на Земле семья.

– Неужели? – вежливо сказала Бой-Баба. Йос вернулся в кресло, отхлебнул из стаканчика.

– Жена, двое детей. Родственников до черта. Вот он и сбежал от них в космос, – хмыкнул штурман. – Хоть здесь они его не пытаются переделать… – Он закинул тощие ноги на пульт управления. – Хорошо прошла прогулка? – В его голосе не было интереса.

– Ага, – поняла намек Бой-Баба. – Пошла я к себе. Если кто спросит, то…

Она не закончила. Из жилого блока донесся вопль капитана Майера.