Текст книги "Астронавты. Отвергнутые космосом"

Глава 10

Шли дни, и Электрий больше не мог сдерживаться. Он грубил и огрызался на самые добродушные замечания. Закрыв за собой дверь отсека, инспектор падал на койку и закрывал лицо руками. Когда он вспоминал, как дожидался в стыковочной камере прихода бота, ему хотелось извиваться и сучить ногами от стыда. Как же он плакал и унижался перед этой железной юродивой. И как же она должна была его за это презирать.

Инспектор сидел в буфете и ковырял завтрак. Что заставляет его примириться со смертью, так это одноразовые прозрачные миски с корабельной едой. На старых аналоговых суднах, на коротких маршрутах, кормили одной гуманитаркой с маркировкой «Помощь ООН», как голодающие народы Земли. Консервированная чечевица в жестянках, прогоркший шоколадный мусс и паштет, который, судя по вкусу, делали из отходов корма для собак.

Вошел этот второй железный сумасшедший. Как там его – Живых? Вот ведь пошлет бог фамилию! Еще и улыбается. Вечно он улыбается. Прошел, зачерпнул половником обрыдшей чечевицы. Инспектор сухо кивнул и уткнулся в тарелку. Мысли его приняли новое направление.

Это ничтожество, корабельный медик… Какую же силу надо иметь, чтобы насильно удерживать его в капсуле консервации. Электрий не разбирался в этих штуках, но совершенно очевидно, что медик сопротивлялся. Одному человеку было бы его не удержать – медик бы вырвался. Значит…

Электрий нахмурился, обдумывая. Ну конечно. Как он сразу не догадался!

– Ничего, если я с вами присяду?

Электрий машинально кивнул и только потом понял, что железный тип заговорил с ним по-русски. Этого еще не хватало! Он опустил голову, показывая, что не заинтересован вступать в разговор. А этот тип поставил свою пластиковую миску на столик, кинул рядом одноразовую ложку и уже усаживался, потрескивая искусственными суставами.

– Я смотрю, вы один сидите. Переживаете, наверно, из-за аварии. Выше голову, господин инспектор! Мы не пропадем, вот увидите.

Сел и принялся уминать чечевицу. Электрия чуть не стошнило. Он сидел молча и смотрел в тарелку, выбирая вилкой кукурузные зерна из консервированного салата. Наконец он не выдержал:

– Вы ее любите? – Электрий показал на его тарелку.

Железный кивнул:

– У нас бабушка в деревне ее варила. Иной раз в сельпо по нескольку месяцев ничего другого не было. Вкусная! Эта хоть и консервированная, но все равно похоже. Бабушку сразу вспоминаю… ребят… как мы там играли… в космонавтов.

Он прожевал, положил ложку и настроился на разговор.

– Как раз тогда на Марсе наши с американцами высадились, так мы все в высадку на Марс играли. И в Троянцев. У бабушки за домом баня была, так эта баня у нас была Троянец. Из нее просто так на улицу не выйти: там у нас было безвоздушное пространство! Только в скафандре. – Он мечтательно посмотрел вперед. – Это ностальгия, как по-вашему?

Электрий пожал плечами. Железный с интересом его оглядывал.

– А вот вы, – спросил он инспектора, – скучаете?

Тот смотрел вопросительно, не понимая.

– Ну, – объяснил железный, – по дому, где жили в детстве… которого уже нет… по потерянным книгам, которые прочли, а название забыли… по друзьям, с которыми разошлись без причины, а потом не смогли их найти?..

Электрий покачал головой:

– Адреса всех друзей у меня в записной книжке, – он указал на торчащую из нагрудного кармана планшетку. – Я всем посылаю открытки на Рождество. Если кто-то мне не отвечает, я удаляю его адрес.

Железный с улыбкой смотрел на него:

– И много у вас так друзей осталось?

Электрий пожал плечами:

– Друзей выбираю я сам. Так надежней.

Он не собирался ничего говорить, но язык развязался сам собой.

– Что касается дома… – инспектор помедлил, – нет, я вас не понимаю. Я сделал все, чтобы вырваться из той дыры, в которой жили мои отец с матерью. Мне было стыдно приводить туда друзей… – Он поднял на собеседника глаза. – Неужели у вас было не так?

Железный внимательно слушал. Инспектору было легче от этого. Вдруг разом всплыло в памяти все, что он надеялся навсегда забыть: дорогие электронные игрушки обеспеченных одноклассников, их привезенные с Луны сувениры, их одежда… он как-то поклялся, что вырастет и никогда больше не будет носить синтетику. Но какой смысл рассказывать – этому? Что он понимает в удовольствии надеть отутюженную сорочку настоящего шелка, какие носят в Обществе главные менеджеры – не белоснежную, а натурального цвета, чуть желтоватую?

Электрий вертел ложку в руках. Молчал. Что-то было в этом железном типе: он развязывал языки. Хотелось ему открыться, довериться. А это самое опасное, что может сделать человек его статуса.

– Простите, – наконец выдавил из себя Электрий и посмотрел на железного виновато. – Но у меня принцип – никому не рассказывать о моем прошлом. Так безопаснее, знаете ли.

– Понимаю, – тихо ответил железный.

Электрий слабо улыбнулся.

– А отец с матерью? – негромко спросил Живых. – Вы с ними видитесь?

Электрий помедлил. Он не любил говорить об этом.

– Они живут все там же, – наконец сказал он. – Ухаживают за моей младшей сестрой. Она… – он бросил взгляд исподлобья, – она инвалид. Я хотел им помочь, но они отказались. Гордые.

– Вы их тоже вычеркнули из своей записной книжки? – тихо спросил железный.

Инспектор не ответил. Его занимала совсем иная мысль. К счастью, железный поднялся с миской в руках, похлопал Электрия по плечу и вышел, на ходу выкинув пустую миску в ящик мусоросборника.

* * *

На корабле уже затих шум и разговоры, все разошлись по отсекам, а инспектор все сидел, уставившись в стену напротив. Он перебирал варианты собственного спасения, но все они никуда не годились. Или же требовали, чтобы он поделился своей тайной – Рашидом – с остальными астронавтами. А этого Электрий сделать не мог. Это была его тайна, его билет в будущее.

Как он глуп! Электрий в очередной раз протянул руку к переговорнику. Он выпросил его перед взлетом у штурмана Йоса для радиосвязи с дирекцией. На что он надеется? На линии ничего нет, кроме треска и завываний помех.

Суточкин взвесил приборчик в руке. Раньше переговорник оживал голосами, и они приближали Электрия к Земле, к жизни. А теперь его молчание источало холод – как будто старые знакомые повернулись к нему спинами и ушли, не желая даже смотреть, как он корчится, словно заживо погребенный, умоляя их обернуться.

Голова пошла кругом. Электрий взял себя в руки. Не хватало только разнюниться! Он решительно перевернул переговорник и ввел поисковый номер, данный ему дирекцией. Специальный номер, по которому мог выходить на связь только он.

Инспектор послушал, как цифры и буквы номера отдавались эхом по радиоволнам. Усмехнулся. Бросил включенный переговорник на стол перед собой. Упал спиной на койку и затих, уставившись взглядом в потолок.

Так он лежал какое-то время.

Потом переговорник зазвонил – особенно пронзительно в тишине отсека.

Электрий повернул голову к машинке. На корабле ему никто никогда не звонил.

Переговорник продолжал дилинькать. Может быть, это кто-то с мостика? Но зачем он им понадобился?

Электрий недоверчиво поднес наушник к уху, прислушался к торопливо бубнящему что-то голосу.

На линии был секретарь дирекции!

Не веря своим ушам, Электрий заговорил – быстро, возбужденно, вбирая каждой клеточкой нежданную радость. Да, сказал секретарь, бот не смог выйти в назначенное время. Да, они понимают, как он должен был волноваться. Секретарь очень сожалеет. Но выход бота был перенесен, он будет запущен со следующего проходящего в регионе корабля. Капитан Майер уже сообщил в управление полетами траекторию дрейфа. Стыковка уже запланирована, бот в порядке исключения заберет господина инспектора, и только его одного. После этого придется некоторое время провести в карантине.

Когда Электрий отключился, ему – в первый раз в жизни – хотелось петь. Он развернулся, полутанцуя – и натолкнулся на стоящего в дверях Питера.

Тот стоял на пороге в мятом, неопрятном тренировочном костюме, босиком. Белесые волосенки как будто поредели и спутались колтунами над сгорбленной спиной. В глазах у Питера была тоска.

– Улетаете? – спросил Питер.

Электрий замялся. И надо же было этому извращенцу проходить мимо в самый неподходящий момент! Теперь он расскажет всем о прилете бота, и спокойно улететь ему не дадут. Все навяжутся.

Но у него тут же созрела мысль. Он взял Питера за руку и усадил его в привинченное к полу кресло.

– Да, – сказал инспектор. – Улетаю. Но это еще не все.

Он сделал паузу.

– Хотите лететь со мной?

Питер облизнул губы. Он сильно изменился с тех пор, как потерял своего партнера. Электрий брезгливо отстранился, но тут же взял себя в руки, положил руку ему на плечо и заговорил:

– Поймите, бот не может взять всех… кроме того, корабль официально изгнан из пределов обитаемого космоса. «Летучий Голландец» умирает, и с ним мы обречены на смерть.

Питер закивал:

– Да-да, я сам все время о том же думаю. Это ужасно. Если кому-то суждено спастись… то кому? И кто будет решать?

Электрий покровительственно улыбнулся:

– Я открою вам тайну. Дирекция разрешила мне пригласить одного из членов экипажа на мое усмотрение, и я…

Питер поднял голову и внимательно смотрел на него. В глазах у него посверкивала алчная искорка надежды.

– …и я сразу подумал о вас.

Подавляя брезгливость, Электрий взял Питера за локоть и сказал негромко, приблизив губы к его уху:

– Конечно, придется пройти карантин, но это небольшая задержка… месяц – это не вся жизнь… Вы согласны лететь?

Питер жадно сглотнул. Кивнул.

– Мне надо на Землю… – торопливо сказал он, – показаться врачу. Я неважно себя чувствую.

– Я это заметил, – мрачно кивнул Электрий. И добавил почти искренне:

– Очень скоро вы будете на Земле.

Он назвал Питеру время прибытия и координаты бота – на сутки позже часа, который сообщил ему секретарь. По крайней мере этот дурачок будет честно хранить тайну и не разболтает остальным. Так надежней.

Электрий наставил его ничего с собой не брать, во избежание подозрений.

– Но можно мне, – робко возразил Питер, – взять что-нибудь на память о Кокки?

Электрий мрачно покачал головой:

– У вас впереди вся жизнь, молодой человек. Не стоит ее обременять печальными воспоминаниями.

Сам Электрий Суточкин всю жизнь старался жить только так.

После ухода Питера инспектор бросился на койку, вытянул ноги, закинул руки за голову и принялся думать. Постепенно лицо его приняло злое выражение. Электрий поджал губы, размышляя.

Теперь, когда ему больше не грозила смерть со всеми на борту корабля, нужно оставить этим неудачникам что-нибудь забавное на память. Но что? Медленно инспектор перебрал в памяти все события на борту. Вспомнил, как потерял лицо перед этой железной бабой, и зажмурился от стыда. С каким сожалением она на него смотрела!

Инспектор открыл глаза и улыбнулся. Ну, что ж. Пожалуй, именно ее он и проучит напоследок. А заодно объяснит остальным свое исчезновение с борта «Голландца».

От возбуждения Электрий сел на койке, спустив ноги. Чем дальше, тем убедительней казалась ему его идея. Эта жестяная дура вполне могла справиться с Рашидом. А с Коком – и того проще! Ведь она и ввела бортинженеру лекарство, прямо у него на глазах. Никто не будет сомневаться, если Электрий обвинит ее в убийствах.

Но мотив, спросил он сам себя. У нее же должен быть мотив? И мотив тут же сочинился.

Она настаивала принести раненого на корабль, а медик противостоял этому. Ее гордость была ущемлена. А Кок, вероятно, стал свидетелем произошедшего. Поэтому и он расстался с жизнью.

Электрий воспрял духом. Он знал, что слухи были его стихией, и обычно он угадывал правду – или по крайней мере его версии были замечательно правдоподобны.

Сердце инспектора забилось чаще. Последние дни на корабле он намерен провести с пользой. Им всем это будет хороший урок перед смертью. Эта железная дылда пожалеет, что полезла в душу Электрию Суточкину.

Но с кем бы первым поделиться замечательной идеей? Инспектор перебрал в уме всех членов экипажа и понял, кто может помочь ему в его затее.

* * *

Электрий впервые был в этой части корабля. Из экономии свет здесь не горел, и только кошачьи глаза фотоэлементов, уловив его присутствие, посылали команду неярким лампам вдоль стен. Стоило ему пройти три шага, и за спиной его снова воцарялась гулкая тьма.

Инспектор старался не поднимать глаз на низкий ребристый потолок. Здесь, за пределами исхоженного жилого блока, незнакомые переходы норовили сомкнуться вокруг него. Клаустрофобия подступала, путалась в ногах, душила за горло.

Но стоило Электрию вспомнить, зачем он пришел сюда, – и сразу прибавлялось сил, и легче дышалось, и хотелось идти вперед, скорее. Штурман Йос объяснил ему, где можно найти ответственного за безопасность, этого дядю Фиму, но Электрию все коридоры казались похожими друг на друга.

Он нашел отсек безопасности прежде, чем его увидел, – по тяжелой музыке, кувалдой колотившей по ушам. Электрий поморщился и ускорил шаг к показавшейся вдали полосе света под приоткрытым люком.

Седая копна охранника виднелась за высокой спинкой вертящегося кресла. Дядя Фима сидел спиной к инспектору перед рядами видеокамер, отражавших каждый закоулок корабля, записывавших каждое движение астронавтов.

Сердце у инспектора упало. Охранник не поверит. Он, Электрий, придумал такую историю, потратил столько времени на сверку всех деталей, – но если этот тип вздумает сравнить рассказ с записями видеокамер и данными журнала бортового распорядка, он тут же поймает Суточкина на лжи.

Но отступать было поздно – одна из камер отражала внутренность отсека за спиной охранника, и на ее экране Электрий стоял, растопырив руки, прямо у него за спиной. Тот развернул кресло и поднял на инспектора свою багровую рожу с нежно-розовым шрамом от виска до горла.

Закрыв уши от визга электрогитар, Электрий попытался говорить, но не услышал собственного голоса. Замотал головой. Охранник ухмыльнулся, потянулся к пульту и вдавил кнопку.

Воцарилась тишина.

Еще какое-то время Электрий приходил в себя. Потом открыл рот и хрипло сказал:

– Я не помешаю?

* * *

Дядя Фима посмотрел на визитера с интересом.

– Это очень любопытно, – сказал он. – Вам кто-то сказал или вы сами догадались?

Электрий кивнул:

– Сам. Я понимаю, что с моей стороны это просто домыслы… и я не хотел бы разводить на борту сплетни. Просто мне показалось любопытным, что…э-э-э… Бой-Баба? – что она в обоих случаях была каким-либо образом причастна к смерти. В первый раз именно она обнаружила тело. А во второй сама ввела препарат. Причем в моей присутствии – какое хладнокровие! – Электрий возмущенно взмахнул руками.

Охранник нахмурился. Помолчал, не сводя взгляда с фасеточной мельтешни экранов.

– Оборудование у вас довольно устаревшее, – проговорил Электрий. – В наше время для слежения все пользуются эметтерами. Но ведь у вас эметтера нет, я так понимаю?

Охранник помотал головой, и его седые волосы распушились, как головка одуванчика. Электрий невольно улыбнулся.

– Чего нет, того нет, мой друг. Из принципа. Предпочитаю иметь собственные мысли в голове. И не делиться с ними никем. Такой вот я отсталый.

– А как же вы тогда выходите в сеть, без эметтера? – спросил Электрий.

– В сеть? Зачем?

Электрий поморгал озадаченно, пытаясь найти ответ. Охранник широко улыбнулся:

– Если совсем припрет, то есть планшетка. Не загромождает мозг. Никому не выдает его содержимое. Но я редко ею пользуюсь, да толком и не умею. Терпеть не могу сеть и прекрасно без нее живу.

Инспектор оглядел охранника снисходительно.

– В наше время жизнь вне сети невозможна… все знания, все общение там…

Дядя Фима пожал плечами:

– Мне уже поздно себя переделывать.

Оба помолчали. Охранник продолжал наблюдать за экранами, как будто инспектора тут и не было.

– Вам бы лучше поговорить с капитаном, – наконец сказал он. – Ваша беседа со мной довольно бессмысленна.

Электрий положил собеседнику руку на плечо.

– Это не так. Ваше мнение для меня очень важно. Я не хотел бежать к капитану, не убедившись, что мои… э-э… подозрения не лишены оснований.

Охранник посмотрел на него:

– И чего же вы от меня хотите?

Суточкин растерялся, потеряв мысль:

– Я не знаю, но… Может, как-то последить за ней?

– Последить… – пробормотал охранник. – Последить, конечно, можно… – он покачал головой. – Нет, я не могу этого представить! Конечно, капитан меня предупреждал, когда взял ее в состав экипажа. Бой-Баба – особа импульсивная и неуравновешенная. У меня здесь, – охранник махнул рукой в сторону шкафа в глубине отсека, – копия ее дела. Специально из суда выписал. Очень интересно, что они там пишут. Но убийство…

Электрий опустил глаза. Вот сейчас. Говорить или нет? Все, что он сказал до этого – действительно домыслы, которые невозможно проверить. Но сейчас…

Инспектор облизнул губы. Голос его вдруг ослаб и задрожал:

– Я подозреваю, что эта Бой-Баба хочет разделаться и со мной.

Охранник вскинул на него удивленные, веселые глаза:

– Зачем?

– Я не знаю, – произнес Электрий.

Он действительно не знал. Кое-какие подозрения относительно железной бабы зародились у него с самого начала. Но теперь, в ожидании бота, инспектору пришел в голову остроумный план. Если перед бегством с корабля заставить членов экипажа засомневаться в ее невиновности… подкинуть парочку несерьезных улик… и затем инсценировать свое исчезновение с корабля как – Электрий подавил улыбку под внимательным взглядом охранника – собственную смерть, то… то даже тут, на умирающем призраке-«Голландце», последнее слово останется за ним. Будет что потом рассказать на корпоративных сабантуйчиках.

– А что там произошло такое? – не утерпел инспектор. – Вы сказали – неумышленное убийство?

Охранник усмехнулся. Прошелся по отсеку, уперев руки в бока мешковатых штанов с пузырями на коленях. Посмотрел на Электрия искоса.

– Да просто инспекция по охране здоровья и безопасности превысила полномочия. Но в суде их ударили по рукам. Наша Бой-Баба – квалифицированный специалист, капитан Троянца. Вы этого не знали?

Электрий помотал головой.

– Ну и вот, – охранник оседлал кресло спинкой вперед и уселся лицом к инспектору. – Ее корабль получил сигнал бедствия от старого аналогового судна, вроде нашего «Голландца». У тех пожар на борту. Подошли, приступили к спасательной операции. Ну, и… – Он вздохнул. Пристально посмотрел на Электрия из-под редких рыжих ресниц. – В общем, тот экипаж они спасли, а сами почти все погибли. Выжили только наши двое: Бой-Баба и ее железный приятель. Инспекция охраны здоровья требовала пожизненного для капитана. Потому что именно она отдала приказ спасать.

Электрий помедлил.

– Я этого не знал, – сказал он тихо. Охранник усмехнулся:

– Ну что, инспектор, – он потянулся, подняв дюжие лапищи в воздух, – вы все еще настаиваете, что в происшествиях на борту виновата именно Бой-Баба? И что она замышляет против вас?

На губах охранника играла улыбка. А Электрий Суточкин не выносил, когда над ним смеялись.

– Боюсь, что теперь я еще больше уверен в этом, – ответил он твердо.

Охранник кивнул:

– Вы очень интересный собеседник, инспектор.

Он протянул руку и снова включил свою ужасную музыку.

* * *

Лаборант по прозвищу Профессор сидел в медблоке базы рядом с кушеткой и держал жену за руку. В раковине дребезжала под капающим краном немытая посуда. Рифленый люк на задраенном иллюминаторе лаборатории базы чернел в желтоватом свете ламп.

Профессор смотрел на лицо Мойры, вспухшее язвами, на страдальчески опущенные уголки рта. Лоб жены блестел от пота и сукровицы. Лаборант поминутно отирал ее лицо тряпкой и нагибался ополоснуть вонючий комок материи в подставленном к кровати тазике.

Мойра молчала. Только когда ей делалось совсем плохо, она открывала глаза и, не моргая, смотрела вверх, на проржавевший металлический потолок лаборатории.

Лаборант бросил взгляд на часы. Теперь он был обязан следить за временем: препарат следовало принимать по графику. Поднялся, осторожно выпустив костлявую и длинную, как грабли, руку жены, и направился к столу. Плеснул в кружку буроватой воды из чайника, сгреб со стола бумажку с порошком и вернулся к кровати.

– Вот, – буркнул он, опустив лекарство на стул, чтобы помочь Мойре привстать. Сплющенная подушка за ее спиной промокла. Он перевернул подушку обратной стороной – все равно скоро не нужна будет, мелькнула мысль, – и подтянул отяжелевшее тело повыше.

Дрожащей рукой она взяла кружку, послушно раскрыла рот, и он ссыпал с бумажки желтоватый порошок. Вчера он попробовал чуть видоизменить формулу. Неизвестно, что это даст, но хуже не будет. Хуже быть уже просто не может.

Жена закашлялась, прикрыв рот рукой – порошок попал не в то горло. Запила одним глотком и протянула ему кружку. Густые, с сильной проседью, кудри рассыпались по острым плечам. Она подняла на мужа глаза – заплывшие, уже затягивающиеся снежно-белой, застывающей на воздухе пленкой. Он поспешно подхватил тряпку и отер ей лицо. Не глядя пихнул кружку в полную раковину – «потом все вымою», давно решил он, но когда наступит это потом – старался не задумываться.

Он думал совсем о другом. И хотел поговорить об этом с женой, пока… пока с ней еще можно было о чем-то говорить. Профессор присел рядом, нагнулся ближе и погладил ее взмокшие, сальные волосы.

– Они должны прийти… сегодня, – он кашлянул. – Что мы им скажем?

Мойра смотрела на него темными, воспаленными глазами.

– А что они… хотят услышать? – прохрипела она и зашлась кашлем. Он похлопал ее по спине – несильно, неумело.

– Я понял из их разговора, – сказал он, обхватив ладонями колени, – что на Земле ждут результатов моих исследований. Почему именно на Земле и кто ждет – не знаю. – Он посмотрел на нее искоса. – Ты что думаешь?

Жена замахала рукой, пытаясь отдышаться. Помолчав и облизав губы, выдавила:

– Надо тянуть. Пока результа… тов нет, ты им нужен.

– А что потом? – непроизвольно вырвалось у лаборанта, потому что он не мог об этом не думать. Эгоизм, конечно: жена умирает, а он волнуется, не случится ли с ним чего. Но она поняла. Протянула иссохшую руку и погладила его колено.

– Потом может… быть много чего, – выхаркнула она. – Корабль может вернуться. Кто-то е… ще прилетит. – Она с усилием покачала головой на подушке. – Контролер может уме… реть или его убьют, бу… дет борьба за власть. Постарай… ся этим воспользоваться…

Она замолчала, махнув в его сторону рукой: дай отдохнуть. Лежала и дышала, выпирающие ребра ходили вверх-вниз. Он кивнул:

– Посмотрим. Будь что будет.

Мойра искоса посмотрела на мужа, и бледная улыбка осветила обезображенное лицо.

Они вломились через пару часов, когда Мойра спала, а Профессор вырубил весь свет и сидел, глядя невидящими глазами в черноту. Думал о препарате, который дал сегодня жене. Как поздно, как обидно… Даже если бы он и нашел средство против болезни, Мойре уже ничем не помочь. Пошли необратимые процессы.

Он не поднял голову на топот, на щелканье выключателей и внезапный яркий свет. Мойра лежала на спине, мелко и часто дыша и улыбаясь во сне.

– Ну что, Профессор? – Радист брякнул об пол коробку с едой. – Долго нам тебя тут обслуживать, как в ресторане?

Лаборант не ответил, глядя поверх его плеча. За спинами своих людей отщелкивал шлем Контролер.

Он нагнулся, поставил шлем на пол, отодвинул Радиста в сторону и ступил внутрь лаборатории. Лисья улыбочка приподнимала углы губ. Контролер брезгливо оглядывал помещение, словно боясь вляпаться в грязь дорогим сапогом.

Его взгляд задержался на больной. Холодный, оценивающий взгляд, высматривающий симптомы, знающий признаки болезни. Затем Контролер повернулся к лаборанту.

– Я смотрю, работа не двигается? – прошелестел он простреленным горлом. – Что скажешь, Профессор?

Он резким движением выволок из угла стул и оседлал его задом наперед, облокотившись на спинку. Ссутулился, оперся подбородком об руки.

– Земля-то ждать больше не хочет, – проговорил он, словно жалуясь самому себе. Поднял голову. – Так, Радист?

Тот шагнул вперед и проговорил торопливо:

– Они не совсем так сказали… Сказали, что если не дождутся от нас отчета – будут сами запускать в оборот, без отчета. Потому что ждать больше не могут, сказали… – его голос стих.

Контролер, наклонив голову, насмешливо смотрел на лаборанта.

– Ты видишь, Профессор? Какие люди тебя дожидаются!

Лаборант облизал губы, собрался:

– Мне кажется, я на верном пути, – и он в этом почти не врал, – если еще хотя бы несколько дней… – он подумал о формуле и глаза его блеснули. Увлекшись, он принялся объяснять Контролеру: – Понимаете, если попробовать заменить вот эту связь, – он подскочил к доске и, пачкая палец мелом, ткнул в заранее приготовленную для них схему. Контролер слушал его внимательно, не перебивая. – Я уверен, что в этом все и дело… но нужно еще дней десять, чтобы…

Он сказал «десять дней» наобум, зная, что больший срок покажется им подозрительным. Десяти дней, конечно, не хватит там, где ему не хватило нескольких лет, уже потраченных на поиски излечения от болезни. Да и зачем ему это излечение, если Мойра уже все равно что мертва.

Просто десять лишних дней жизни. Они думают, что он потратит их на воссоздание формулы наркотика, а он просто хотел провести их вместе с Мойрой… за все эти годы они не так часто бывали вместе целыми днями…

Контролер хмыкнул. Поднялся. В два шага пересек он лабораторию и наклонился к лаборанту, дыша ему в лицо химией:

– Не свисти, Профессор. Я тебе время дал? Дал. Все честно.

У лаборанта закружилась голова. Он плохо понимал, что происходит и чего они от него хотят – еще эти странные разговоры про Землю, которая «не хочет больше ждать». Он кинул взгляд на скукожившуюся под своим одеялом Мойру, посмотрел Контролеру в лицо и очень тихо – так, что тому пришлось наклониться ниже, – сказал:

– Не могу я… людей травить. Отпусти нас.

Тонкие красивые брови Контролера приподнялись. Не сводя глаз с лаборанта, он отступил, и уголки его улыбающихся губ опустились. Он смотрел на лаборанта так, как будто только что его заметил. Проснувшаяся, ничего не понимающая Мойра прижимала к себе одеяло и переводила горящий взгляд с одного на другого.

– Вот оно как, – просипел изуродованный голос Контролера.

Волосатый коротышка сделал было шаг вперед, но главарь остановил его резким движением руки. Он молчал, стиснув зубы и брезгливо оглядывая лаборанта с женой. На узком горле билась синяя жилка.

Лаборант смотрел на стол, на кучку лабораторных инструментов, в глубине которой лежал его обсидиановый скальпель. Удачный момент, они не ожидают… схватить, полоснуть Контролера по горлу… или себя… или Мойру…

Он представил – мокрая, липкая, теплая кровь; Контролер хрипит, зажимая горло тонкой рукой; полные безмолвной боли глаза жены… скальпель скользкий, трудно удержать в руке…

Профессор поморщился, тряхнул головой, отбрасывая наваждение. Будь что будет. Он исследователь, но не убийца.

Контролер окинул взглядом задраенные люки. Усмехнулся и повернулся на каблуках лицом к своим людям.

– Радист, – прошипел он, напрягая голос. – Когда вернемся, вызовешь Землю опять. Скажешь, – он бросил взгляд на задыхающуюся Мойру, которая со своей кушетки смотрела на него огромными темными глазами, – скажешь им, что испытания прошли успешно. – Он задрал голову, осматривая потолок лаборатории. – Скажешь, что Контролер дает «добро». Все понял?

Радист помедлил. Недоуменно перевел взгляд с Контролера на лаборанта и обратно. Наморщил лоб, соображая.

– Ты все понял? – Контролер повернулся к нему, руки в карманах. Радист отвел глаза и торопливо кивнул.

– Ну и все тогда, – Контролер осмотрел лабораторию еще раз, задержался взглядом на Мойре, кивнул сам себе и сделал шаг к выходу.

Коротышка кашлянул.

– Контролер, – сипло сказал он. – А что с этими делать будем? Если опыты, типа, закончились или что ты там Земле сказал?

Контролер остановился. Нахмурился. Снова развернувшись на каблуках, медленным шагом начал обходить лабораторию, заглядывая в шкафы, пробуя ручки. Задержался у рифленых люков, загерметизировавших иллюминаторы. Попробовал, толкнул, покачал головой. Повернулся к лаборанту.

– Получается так, что исследования твои закончены, Профессор. И тебе меньше работы… – он помедлил. – И нам.

Он протянул руку к висевшему рядом распределительному щиту и, ухватив сколько попало в руку проводов, дернул. Гул нагнетателя изменился. В дальней половине лаборатории погас свет. Контролер кивнул замершим в дверях Радисту и волосатому коротышке:

– Заканчивайте тут.

Лаборант сел на край постели, прижал к себе Мойру, пытаясь загородить ее, а люди Контролера шаг за шагом продвигались по лаборатории. Выламывали приборные панели из дверных люков. Выкручивали краны. Били лампы аварийного освещения. Вырывали с мясом провода из аппаратов.

– Что вы делаете? – шевельнул губами лаборант. Загораживая от них Мойру, поднялся, сделал на бесчувственных ногах шаг к Контролеру. – У меня здесь больная жена, я…

Контролер, не сводя с него глаз, усмехнулся:

– Вот и лечи ее, Профессор, – Он сделал шаг назад и обвел рукой лабораторию. – Весь медблок в твоем распоряжении. Авось и изобретешь что-нибудь полезное… напоследок, – Главарь кивнул двоим: – Пошли, – и подобрал с пола шлем. Начал пристегивать, не попадая пальцами на застежки.

– Подождите минуточку! – лаборант сделал шаг, но они уже ступили в шлюзовую камеру. С лязгом задвинулся люк. Профессор растерянно повернулся к жене – и услышал, как клацнул аварийный запор входной двери. Снаружи громыхнуло – перед наружным люком упал свинцовый щит, отрезая медблок от внешнего мира. Лампочки на приборной панели шлюзовой камеры замигали красным. Лаборант ринулся к панели, застучал по кнопкам – они так и горели, бросая багровые отсветы на его одежду. Люк не открывался, задраенный снаружи наглухо.

Он беспомощно обернулся. Подбежал к люку иллюминатора и, еще не понимая, смотрел на вырванные с мясом провода, на выломанную панель. Бросился к запасному ходу, к другим люкам – отключены, обездвижены.

Из лаборатории раздался хрип. Профессор побежал на звук, неспособный соображать, теряя голову. Мойра сидела на постели боком, опираясь на локоть, и на губах ее пузырилась пена.

Он обхватил ее, прижал к себе.

– Ничего, мы сейчас… мы выберемся… ты только не волнуйся, – шептал он, безумными глазами оглядывая лабораторию. Прищурился на свет лампы. Тот на мгновение усилился, засиял – и сник до тускло-желтого. Слава богу, с облегчением подумал Профессор, хоть оставили аварийное освещение. Но тут же, помигав желтым, лампы глухо загудели и померкли. Секунду в полной тьме продолжали светиться контакты – и погасли, один за другим.

Контролер замуровал их заживо.