Текст книги "Неандертальский параллакс. Гибриды"

Глава 19

Так что вполне объяснимо, что мы решили взять тайм-аут, чтобы насладиться первыми десятилетиями последовавшего за окончанием холодной войны процветания, что мы предались ещё одному занятию, сделавшему наше человечество великим: остановились и вдохнули запах роз…

Покинув ресторан, Мэри и Понтер встретились с Мегой и некоторое время поиграли с ней. Но детям уже было пора спать, и Мега ушла домой – в дом, где она жила со своим табантом, Даклар Болбай. В связи с чем Мэри пришла в голову блестящая идея – они с Понтером могли бы провести ночь в доме Понтера на Окраине. В конце концов, Адекора там не будет, и это позволило бы им не мешать Бандре и Гарбу. Понтер был поначалу озадачен предложением: такое было попросту не принято, чтобы женщина приходила в дом к мужчине – хотя Мэри, разумеется, была пару раз у Понтера дома, – но когда Мэри объяснила ему свою неуверенность по поводу занятий сексом, когда в доме ещё кто-то есть, он сразу же согласился; они вызвали транспортный куб и уехали на Окраину.

После нового раунда великолепного секса Мэри отмокала в круглом, утопленном в пол бассейне, а Понтер сидел рядом в кресле. Он делал вид, что читает что-то с планшета, но Мэри заметила, что его глаза не движутся слева направо – или в данном случае справа налево. Пабо тихо дремала у ног своего хозяина.

Поза Понтера несколько отличалась от той, что можно бы было ожидать от самца Homo sapiens: хотя нижняя челюсть у него выдавалась вперёд (пусть и была лишена подбородка), он не подпирал её кулаком. Должно быть, из-за того, что пропорции его руки отличались от нормы. Нет, чёрт: «норма» здесь ни при чём. И всё же, по-видимому, поза роденовского «Мыслителя» была для него неудобна. Или… как Мэри раньше этого не заметила? Затылочное вздутие на черепе Понтера утяжеляет заднюю часть его головы, уравновешивая тяжёлую лицевую часть. Возможно, он не подпирает голову в раздумьях просто потому, что ему этого не нужно.

Тем не менее Понтер, несомненно, находился именно в этом состоянии – в раздумьях.

Мэри вылезла из бассейна и вытерлась, потом, по-прежнему обнажённая, пересекла комнату и устроилась на широком подлокотнике его кресла.

– О чём думаешь? – спросила она.

Понтер вздрогнул.

– О ерунде всякой.

Мэри улыбнулась и погладила его по мускулистой руке.

– Ты чем-то расстроен?

– Расстроен? – повторил Понтер, словно вспоминая, что это слово значит. – Нет. Вовсе нет. Я просто… задумался кое о чём.

Мэри передвинула ладонь на его широкое плечо.

– Что-то, связанное со мной?

– Частично да.

– Понтер, – сказала она, – мы решили попробовать и посмотреть, как это… эти наши отношения пойдут дальше. Но это возможно только в том случае, если мы будем общаться.

Мэри видела, что Понтер был откровенно встревоженным; у него на лице словно написано: «Думаешь, я не знаю?»

– Итак? – сказала Мэри.

– Помнишь Веронику Шеннон?

– Конечно. Женщину из Лаврентийского. – Женщину, благодаря которой Мэри Воган увидела Деву Марию.

– Из её работы следует одна вещь, – сказал Понтер. – Она идентифицировала у Homo sapiens мозговые структуры, отвечающие за религиозные переживания.

Мэри глубоко вдохнула. Ей было неприятно об этом задумываться, но её разум учёного не мог игнорировать то, что, по-видимому, продемонстрировала Вероника.

– Полагаю, так, – сказала Мэри, выдыхая.

– Так вот, если мы знаем, что является причиной религии, – сказал Понтер, – то…

– То что? – спросила Мэри.

– То её, наверное, можно вылечить.

Сердце Мэри подпрыгнуло; ей показалось, что она сейчас свалится с подлокотника кресла.

– Вылечить, – повторила она, будто, произнесённые её собственным голосом, эти слова каким-то образом изменили бы смысл. – Понтер, нельзя вылечить религию. Это не болезнь.

Понтер не ответил, но, глядя на него сверху вниз со своего насеста на подлокотнике, Мэри увидела, как его бровь вползла на надбровье, словно спрашивая: «Да неужели?»

Мэри решила заговорить первой и не дать Понтеру сказать ещё что-нибудь, чего она не желала слышать:

– Понтер, это часть меня. Часть того, кто я есть.

– Но она принесла в ваш мир столько зла.

– Но также и много пользы, – возразила Мэри.

Понтер склонил голову набок и повернул её так, чтобы видеть лицо Мэри.

– Ты сама попросила рассказать, о чём я думаю. Я хотел оставить эти мысли при себе.

Мэри задумалась. Если бы он действительно держал их при себе, ей бы и в голову не пришло спросить, что с ним не так.

– Наверняка можно выяснить, что за мутация привела к этому изменению у глексенов, – продолжал Понтер.

Мутация. Религия как результат мутации. О господи!

– Откуда ты знаешь, что мутировал именно мой вид? Может быть, мы-то как раз нормальные, как наши общие предки, а вы – мутанты.

Понтер лишь пожал плечами:

– Вполне возможно. Но если так, то это не…

Но Мэри закончила мысль за него; в её голосе звучала горечь:

– Это не было бы единственным улучшением со времени разделения неандерталенсисов и сапиенсов.

– Мэре… – мягко сказал Понтер.

Но Мэри не собиралась менять тему:

– Вот видишь! У вас вокальный репозиторий беднее. Это мы – следующий этап развития.

Понтер открыл было рот, чтобы возразить, но закрыл его, не высказав пришедшую в голову мысль. Однако Мэри догадывалась, что он, вероятно, хотел сказать: идеальное возражение на её замечание о вокальном репозитории – тот факт, что глексен во время еды может насмерть подавиться, тогда как неандерталец – нет.

– Прости, – сказала Мэри. Она съехала с подлокотника кресла к нему на колени, обхватив его руками за плечи. – Я такая вредная. Прости меня, пожалуйста.

– Конечно, – сказал Понтер.

– Это для меня тяжёлая тема, ты сам это понимаешь. Религия как случайная мутация. Религия как повреждение генома. Моя вера – как чисто биологическая реакция без какого-либо основания в высшей реальности.

– Не могу сказать, что понимаю тебя, потому что это не так. Я никогда не верил во что-либо вопреки свидетельствам противоположного. Но…

– Но?

Понтер опять погрузился в молчание, и Мэри сдвинулась у него на коленях, откинувшись назад так, чтобы видеть его заросшее бородой широкое круглое лицо. В золотистых глазах был такой ум, такая нежность.

– Понтер, прости. Я отреагировала так, как отреагировала. Последнее, чего бы я хотела, – это чтобы ты замыкался – начал бояться открыто говорить со мной. Прошу, скажи то, что ты собирался сказать.

Понтер глубоко вздохнул, и Мэри ощутила лицом его дыхание.

– Помнишь, я рассказывал, что посещал скульптора личности?

Мэри коротко кивнула:

– По поводу моего изнасилования. Да, я помню.

– Это непосредственная причина моего визита к нему, но другие… вещи… вопросы…

– В этом контексте мы обычно говорим о проблемах, – подсказала Мэри.

– Ага. Выяснилось, что у меня имеются другие проблемы, ожидающие решения.

– И?

Понтер поёрзал в кресле; сидящая на коленях Мэри практически не стесняла его движений.

– Скульптора личности звали Журард Селган, – сказал Понтер. Ненужная подробность, позволяющая выиграть время для приведения мыслей в порядок. – У Селгана была гипотеза насчёт…

– Насчёт?..

Понтер слегка пожал плечами:

– Насчёт моих чувств к тебе.

Мэри ощутила, как напряглась спина. То, что она оказалась причиной проблем Понтера, уже само по себе было плохо – но стать объектом теорий совершенно незнакомого человека! В её голосе прозвучал плейстоценовый холод:

– И что это была за гипотеза?

– Ты ведь знаешь, что моя партнёрша – Класт – умерла от рака крови?

Мэри кивнула:

– Так что её больше нет. Её существование закончилось необратимо и полностью.

– Как тех ветеранов Вьетнама, чьи имена написаны на мемориале, – сказала Мэри, вспоминая их поездку в Вашингтон, во время которой всё началось по-настоящему.

– Именно! – сказал Понтер. – Именно так!

Мэри кивнула: кусочки мозаики начали складываться в картинку у неё в голове.

– Тебя расстроило, что люди у вьетнамской стены могут утешиться мыслью, что их близкие каким-то образом продолжают существовать.

– Ка, – тихо ответил Понтер. Кристина уже не переводила неандертальское «да», если это было единственное сказанное слово.

Мэри кивнула:

– Ты… ты завидовал им, тому, что у них есть утешение, несмотря на их ужасную потерю. Утешение, которого ты лишён, потому что не веришь в рай на небе и загробную жизнь.

– Ка, – снова сказал Понтер. Однако, после долгой паузы, заговорил снова, и Кристина принялась переводить:

– Но мы с Селганом обсуждали не нашу поездку в Вашингтон.

– А что тогда? – спросила Мэри.

– Он предположил, что… что моё влечение к тебе…

– Да?

Понтер вскинул лицо к фрескам на потолке.

– Я только что сказал, что никогда не верил во что-либо вопреки свидетельствам противоположного. То же самое можно сказать про веру во что-либо в отсутствие свидетельств. Но Селган предположил, что, возможно, я поверил тебе, когда ты сказала, что у тебя есть душа, которая в той или иной форме продолжит существование даже после смерти.

Мэри нахмурила брови и склонила голову набок в полнейшем изумлении:

– И что?

– Он… он… – Понтер, казалось, был не в состоянии продолжать. Наконец, он просто поднял левую руку и сказал:

– Хак?

Хак заговорил по-английски собственным голосом.

– Мэре, пожалуйста, не чувствуйте себя ущербной, – сказал компаньон. – Сам Понтер также не смог этого увидеть, хотя для учёного Селгана всё было ясно как день… и для меня тоже.

– Что? – с внезапно заколотившимся сердцем спросила Мэри.

– Можно предположить, – продолжил компаньон, – что если вы умрёте, то Понтер не будет скорбеть по вам так же глубоко, как по Класт, – не потому, что вас он любит меньше, а потому, что сможет убедить себя в том, что вы в каком-то виде продолжаете существовать.

Мэри ощутила, как всё её тело расслабилось и осело. Если бы рука Понтера не охватывала её вокруг пояса, она бы свалилась с его колен.

– О мой… бог… – пробормотала она. Её голова шла кругом; она не знала, что и подумать.

– Я не считаю, что Селган прав, – сказал Понтер, – но…

Мэри слабо кивнула:

– Но ты учёный, и это… – Она замолчала, задумалась; вера в загробную жизнь и правда может дать такого рода утешение. – И это в самом деле интересная гипотеза.

– Ка, – ответил Понтер.

И правда, ка.

Глава 20

Но сейчас пришло время возобновить наше путешествие, ибо именно эта любовь к путешествиям возвеличивает нас…

– Угадай что! – сказал Понтер Меге. – Сегодня мы отправляемся в путешествие! Мы полетим на вертолёте!

Мега сияла от радости.

– Мэре мне сказала! Ура!

В дни, когда Двое становятся Одним, междугороднее движение довольно активно; вертолёт между Салдаком и Кралдаком летает в эти дни на регулярной основе. Понтер, Мэри и Мега отправились к месту его посадки. У Понтера была с собой кожаная сумка, и так как он нёс ещё и Мегу на плечах, Мэри предложила понести багаж.

Вертолёт был красновато-коричневого цвета с цилиндрическим корпусом; Мэри он напомнил гигантскую банку «Доктора Пеппера». Внутри оказалось неожиданно просторно, и Мэри с Понтером расселись на широченных мягких креслах лицом друг к другу. Мега устроилась на кресле рядом с Понтером и сразу прилипла к окну, глядя на уходящую вниз землю.

Салон был отлично звукоизолирован; Мэри редко летала на вертолётах, но каждый раз у неё от шума болела голова.

– У меня для тебя подарок, – сказал Понтер Меге. Он открыл сумку и вытащил из неё сложную деревянную игрушку.

Мега завизжала от восторга:

– Спасибо, папа!

– Я и тебя не забыл, – сказал он, улыбаясь Мэри. Он снова запустил руку в сумку и выудил из неё экземпляр «Глоб энд Мейл», канадской центральной газеты.

– Где ты её раздобыл? – Мэри широко раскрыла глаза от удивления.

– В лаборатории квантовых вычислений. Попросил одного из глексенов принести мне её с той стороны.

Мэри была потрясена и польщена. Здесь она редко вспоминала о мире, в котором родилась, но будет неплохо наверстать – и она правда соскучилась по Дилберту[44]44
  Dilbert – серия комиксов американского художника Скотта Адамса об офисной жизни. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Мэри развернула газету. Первая страница сообщала о крушении поезда под Ванкувером; об очередном обострении конфликта между Индией и Пакистаном; о том, что министр финансов представил парламенту проект нового бюджета.

Она перевернула страницу – газета издала громкое шуршание – и…

– О господи, – сказала Мэри.

– Что случилось? – спросил Понтер.

Мэри порадовалась тому, что сидит.

– Папа Римский умер, – тихо сказала она. По-видимому, это произошло несколько дней назад, иначе новость была бы на первой странице.

– Кто?

– Лидер моей системы верований. Он умер.

– Мои соболезнования, – сказала Понтер. – И что теперь будет? Какой-то кризис или что?

Мэри покачала головой:

– Да нет… не в том смысле. Я тебе говорила, что нынешний Папа стар и дряхл. Уже довольно давно было понятно, что дни его сочтены. – Мэри разленилась и перестала избегать фразеологизмов в речи – ведь Бандра знала их так много, но сейчас она заметила недоумение на лице Понтера. – Что он скоро умрёт, – пояснила она.

– Ты с ним встречалась?

– С Папой? – удивилась Мэри. – Нет. Нет, с Папой встречаются лично только всякие знаменитости. – Она взглянула на Понтера. – У тебя бы было гораздо больше шансов.

– Я… я не знаю, что бы я мог сказать религиозному лидеру.

– Он был больше, чем просто лидер. В католицизме Папа считается посредником между человечеством и Богом.

Мега оторвалась от пейзажа за окном и решила взобраться к Понтеру на колени. Он помог ей.

– Ты хочешь сказать, что Папа общается с Богом?

– Якобы.

Понтер едва заметно качнул головой:

Мэри заставила себя улыбнуться.

– Я знаю, ты не веришь, что это возможно.

– Тогда не будем об этом говорить. Но… ты выглядишь искренне огорчённой. И при этом ты не была знакома с Папой, никогда не встречалась с ним, и, по твоим словам, его смерть не означает кризисной ситуации для твоей системы верований. – Понтер говорил тихо, так что Мега не обращала на его слова внимания. Однако перевод Кристины звучал в кохлеарных имплантах с нормальной громкостью.

– Это просто потрясение, – сказала Мэри. – И ещё… э-э…

– Да?

Мэри шумно выдохнула:

– Новый Папа может изменить политику Церкви по фундаментальным вопросам.

Понтер моргнул:

– Например?

– Римско-католическая церковь… В общем, многие люди считают, что она не идёт в ногу со временем. Ты в курсе, что она не разрешает аборты и разводы – расторжение брака. Но она также запрещает духовенству заниматься сексом.

– Почему? – Сидящая рядом с Понтером Мега увлечённо глядела в окно.

– Ну, предполагается, что половая жизнь мешает им выполнять свои духовные обязанности, – сказала Мэри. – Но большинство других религий не требуют целибата от своих служителей, и многие католики думают, что он приносит больше вреда, чем пользы.

– Вреда? Мы иногда говорим подросткам, чтобы не воздерживались, а то переполнятся и лопнут, но это, разумеется, просто шутка. Какой вред может нанести воздержание?

Мэри смотрела в сторону.

– Известно, что священники – члены духовенства – занимаются… – Она закрыла глаза и начала снова: – Понимаешь, это лишь очень малая часть духовенства. Большинство священников – люди честные и добрые. Однако среди них встречаются и такие, которые… в общем, которые делают это с детьми.

– Делают что? – не понял Понтер.

– Занимаются сексом. У нас это называется «растление малолетних».

Понтер взглянул на Мегу; она, похоже, не обращала на разговор взрослых ни малейшего внимания.

– Кого у вас считают «малолетними»?

– Маленьких мальчиков и девочек, трёх-четырёх лет и больше.

– В таком случае хорошо, что священникам положен целибат. Генетическая предрасположенность к такому занятию должна быстро угаснуть.

– Хотелось бы верить, – сказала Мэри, потом пожала плечами: – Может быть, вы и правда правы, стерилизуя не только преступника, но и тех, у кого с ним по крайней мере половина общих генов. Потому что растление малолетних приобретает среди духовенства масштабы эпидемии. – Она подняла «Глоб». – По крайней мере, так кажется, когда читаешь газеты.

– Я не умею читать, – сказал Понтер, – хотя надеюсь научиться. Но я иногда смотрю ваши новости по телевизору и слушаю их по радио. И там периодически звучат вопросы типа: «Когда же мы узнаем о тёмных сторонах неандертальской цивилизации? Ведь наверняка и у них есть какие-то плохие качества». Но, Мэре, я тебе говорю, – Кристина могла бы заменять в переводе «Мэре» на «Мэри», но не делала этого, – у нас нет ничего подобного вашим «растлителям малолетних», вашим загрязнителям природы, вашим изготовителям и взрывателям бомб, вашему рабству и терроризму. Мы ничего не скрываем, и всё же ваш народ продолжает верить, что у нас должно быть что-то настолько же отвратительное. Я не знаю, связано ли это как-то с вашей религией, но эти явления очень схожи: ваши люди считают, что некоторое количество зла неизбежно. Но это не так. Если от контакта между нашими мирами будет какая-то польза, то по крайней мере в осознании этого факта.

– Может, ты и прав, – сказала Мэри. – Но знаешь, мы иногда всё же меняемся к лучшему. И в этом новый Папа может сильно помочь.

– Папа, смотри! – воскликнула Мега, показывая в окно. – Другой вертолёт!

Понтер наклонил голову к окну.

– Ага, – ответил он и погладил дочь по голове. – Ты же знаешь – многим людям приходится ехать далеко, чтобы встретиться со своими любимыми, когда Двое становятся Одним.

Мэри подождала, пока Мега снова уставится в окно.

– Очень многое, – продолжила она, – зависит от того, как Папа решит действовать – или, в соответствии с моими верованиями, что ему подскажет Бог. Последний Папа был не слишком эффективен в деле решения проблемы развращения малолетних служителями Церкви. Но новый Папа мог бы её решить. И он мог бы положить конец целибату священников. Мог бы смягчить политику в отношении абортов. Мог бы признать гомосексуалистов.

– Как это – признать? Они у вас выглядят по-другому?

– Нет, в том смысле, что Церковь считает однополые отношения грехом. Но новый Папа может что-то изменить в этом и многих других вопросах.

– А что ты сама о них думаешь?

– Я? – сказала Мэри. – Ну я за выбор – за то, чтобы женщина имела право решать, хочет она прервать беременность или нет. Я ничего не имею против гомосексуалистов. Я не думаю, что священников следует заставлять хранить целибат. И, уж конечно, я не считаю, что брак должно быть очень непросто расторгнуть. Понятное дело, этот вопрос сейчас для меня самый важный: мы с Кольмом согласились на аннуляцию – это, в сущности, означает заявить перед Церковью и Богом, что нашего брака никогда не было, так что его можно вымарать из регистрационных книг. Теперь же… – Она помолчала, затем продолжила: – Теперь же, я думаю, нам следует немного подождать и посмотреть, что будет делать новый Папа. Если он позволит католикам разводиться, оставаясь в лоне Церкви, я стану гораздо счастливее.

Незнакомый неандерталец склонился над ними:

– Мы начинаем снижение. Пожалуйста, пристегните вашу дочь.

* * *

Для поездки к обнаруженному Хаком месту Понтер вызвал транспортный куб. Водитель-мужчина поначалу, похоже, ехать туда не хотел – хижина находилась довольно далеко от Окраины Кралдака, – но Понтер в конце концов его уговорил. Куб полетел над обнажениями коренных пород, лавируя между рощицами деревьев и срезая напрямик через небольшие озерца, к указанному месту.

Прибыв в пункт назначения, они выгрузились и приблизились к постройке. Это было нечто вроде бревенчатого сруба, только брёвна не лежали горизонтально, а были поставлены на попа. Понтер постучал в дверь – никакого ответа. Он повернул дверную ручку, по форме напоминавшую морскую звезду, открыл дверь, и…

И малышка Мега громко взвизгнула.

У Мэри кровь буквально застыла в жилах. На противоположной стене прямо перед ней, освещённый столбом падающего сквозь дверной проём света, висел гигантский череп…

Этого не могло быть, но…

Но выглядел он именно как череп циклопа. Деформированная черепная коробка с огромной глазницей посередине.

Понтер подхватил дочь на руки и принялся её успокаивать.

– Это просто череп мамонта, – сказал он. И Мэри поняла, что он прав. Бивни были удалены, а на месте отверстия в центре при жизни был хобот.

Понтер позвал Вессан по имени, но в хижине была лишь одна-единственная большая комната с обеденным столом посередине и единственным стулом, шкурами на полу, каменным очагом с охапкой дров и грудой одежды в углу: спрятаться внутри было попросту негде. Мэри развернулась и выглянула наружу, надеясь разглядеть Вессан, но она могла быть где угодно…

– Учёный Боддет! – Это был водитель транспортного куба.

Понтер вернулся к двери.

– Да? – крикнул он в ответ.

– Сколько вы здесь пробудете?

– Я не знаю, – ответил Понтер. – Думаю, не меньше одного деци.

Водитель немного подумал.

– Тогда я съезжу поохочусь, – объявил он наконец. – Давненько не выбирался так далеко от города.

– Удачи! – крикнул Понтер, махнув ему рукой. Вернувшись в хижину, он подошёл к лежащей в углу груде одежды, взял из неё рубашку и прижал к носу, глубоко вдохнув. То же самое он повторил с ещё несколькими предметами одежды, потом кивнул Мэри.

– Хорошо, – сказал он. – Теперь я знаю её запах.

Понтер взгромоздил Мегу на плечи и вышел в открытую дверь. Мэри последовала за ним, закрыв дверь за собой. Понтер раздул ноздри, втягивая в себя воздух, и пошёл вокруг дома. Немного не завершив полный круг, он остановился.

– В той стороне, – сказал он, показывая на восток.

– Здорово, – сказала Мэри. – Пошли.

Маленькие неандерталки знают всё о собирательстве, но редко видят охотника за работой; Мега была в восторге от нового приключения. Даже с дочерью на плечах Понтер шагал через лес по каменистым обнажениям на удивление резво, Мэри с трудом за ним поспевала. В одном месте они спугнули оленей, которые тут же убежали; в другом при их приближении в воздух поднялась стая странствующих голубей.

Мэри не слишком хорошо умела оценивать пройденное в лесу расстояние, но они, должно быть, одолели не меньше шести-семи километров, прежде чем Понтер, наконец, указал на видневшуюся в отдалении фигуру, склонившуюся над ручьём.

– Вот она, – тихо сказал он. – Вессан от нас с наветренной стороны, так что, я уверен, нас ещё не заметила.

– Хорошо, – сказала Мэри. – Давай подойдём ближе.

Понтер сказал Меге вести себя тихо, и они двинулись вперёд, подойдя к неандерталке метров на сорок. Но тут Мэри наступила на ветку, которая с громким треском переломилась, и женщина удивлённо вскинула голову. Немая сцена продолжалась несколько секунд – Понтер, Мэри и Мега смотрели на женщину, а женщина смотрела на них, – после чего неандерталка повернулась и бросилась прочь.

– Стойте! – закричала Мэри. – Не убегайте!

Мэри не ожидала, что её слова возымеют какой-то эффект, но женщина тут же остановилась и обернулась к ней. Только тут Мэри сообразила: ведь она кричала по-английски, и хотя Кристина послушно перевела её слова мгновением спустя, женщина, должно быть, никогда в жизни не слышала настолько высокого голоса или настолько странного языка. Если она с начала лета живёт сама по себе, без компаньона и визора, то вряд ли она знает о том, что открылся портал в иную вселенную.

Понтер, Мэри и Мега подошли поближе, метров на двадцать. На лице женщины было написано выражение полного, абсолютного изумления.

– Что… кто вы такая? – спросила она по-неандертальски.

– Меня зовут Мэри Воган! – крикнула Мэри. – Пожалуйста, не убегайте! Вы Вессан Леннет?

Широкая челюсть женщины упала – Мэри сообразила, что она впервые в жизни услышала звук «и».

– Да, – ответила Вессан Леннет по-неандертальски. – Я Вессан. Пожалуйста, не трогайте меня.

Мэри удивлённо посмотрела на Понтера, а затем крикнула в ответ:

– Разумеется! Мы вам ничего не сделаем! – Потом спросила Понтера: – Почему она нас боится?

– У неё нет компаньона, – тихо ответил Понтер. – С её стороны не останется записи этой встречи, и с точки зрения наших законов у неё нет никаких прав – она не сможет потребовать просмотра записей наших архивов.

– Не бойтесь! – закричала Мега. – Мы хорошие!

Понтер, Мэри и Мега приблизились к Вессан ещё метров на пять – она оставалась на месте.

– Кто вы такая? – снова спросила она.

– Она глексен! – крикнула Мега. – Разве вы не видите?

Вессан уставилась на Мэри:

– Нет, не вижу. Кто вы?

– Мега права. Я тот, кого вы называете глексеном.

– Изумление! – перевела Кристина восклицание Вессан. – Но… но вы же взрослая. Если бы кому-то удалось получить глексенский генетический материал настолько давно, уж я-то бы знала.

Мэри понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, о чём говорит Вессан: она подумала, что Мэри – клон, выращенный из древней ДНК.

– Нет, всё не так. Я…

– Позволь мне, – сказал Понтер. – Вессан, вы знаете, кто я?

Вессан прищурилась, потом покачала головой:

– Нет.

– Это мой папа! – крикнула Мега. – Его зовут Понтер Боддет. Он 145-й. А я 148-я.

– Вы знаете химика по имени Лурт Фрадло? – спросил Понтер, глядя на Вессан.

– Фрадло? Из Салдака? Знакома с её работами.

– Она партнёрша Адекора, – объяснила Мега. – А Адекор – партнёр моего папы.

Понтер положил ладонь Меге на плечо:

– Правильно. Мы с Адекором квантовые физики. Нам удалось открыть доступ в параллельную вселенную, в которой глексены дожили до сегодняшнего дня, а барасты – нет.

– Вы хотите рассмешить мою шерсть на спине? – спросила Вессан.

– Да нет же! – воскликнула Мега. – Это правда! Папа провалился в другой мир под землёй, в Дебральской никелевой шахте. Никто не знал, что с ним стало. Даклар думала, что это Адекор что-то сделал с папой, но Адекор хороший – он бы никогда такого не сделал. Жасмель – это моя сестра – помогала Адекору, и они смогли вернуть папу назад! Но потом они сделали так, чтобы портал всё время был открыт, и Мэре пришла через него с другой стороны.

– Нет, – сказала Вессан, глянув вниз. – Она из нашего мира. У неё компаньон.

Мэри тоже взглянула вниз; уголок лицевой панели компаньона высовывался из-под рукава куртки. Она сняла её, оголила предплечье и вытянула руку вперёд.

– Мне его только недавно установили, – сказала она. – Рана ещё не зажила.

Вессан сделала шаг навстречу Мэри; потом ещё один и ещё.

– Действительно, – сказала она наконец.

– Всё, что мы сказали, – правда, – сказал Понтер. Он указал на Мэри: – Вы сами можете видеть, что это правда.

Вессан упёрлась широкими ладонями в бёдра и изучающим взглядом уставилась в лицо Мэри: крохотный нос, высокий лоб, костный выступ на нижней челюсти. Наконец, голосом, полным изумления, она произнесла:

– Да, я вижу.