Текст книги "Неандертальский параллакс. Гибриды"

Глава 13

В пытливом духе, заставившем смельчаков вроде Юрия Гагарина, Валентины Терешковой и Джона Гленна, оседлав столбы пламени, достичь околоземной орбиты…

Каждую неделю Джок Кригер делал обзор публикаций, посвящённых неандертальцам, как напечатанных в ста сорока журналах, на которые была подписана «Синерджи», так и собранных и обработанных различными компаниями-агрегаторами печатных, теле– и радионовостей. В текущей груде материала оказались: препринт интервью с Лонвесом Тробом для «Популярной механики»; серия из пяти статей в «Сан-Франциско Кроникл» о том, как повлияют неандертальские технологии на фирмы Кремниевой долины; появление бегуна Жалска Лаплана в передаче «Мир спорта» на канале «Эй-Би-Си»; редакционная статья в «Миннеаполис Стар Трибьюн», в которой говорилось, что Тукана Прат должна получить Нобелевскую премию мира за то, что она нашла способ предотвратить разрыв контакта между двумя мирами; спецвыпуск CNN, в котором Карл Вентнер беседует с Борлом Кадасом, главой неандертальского аналога Проекта «Геном человека»; документальный фильм «Эн-Эйч-Кей» о фактах и вымыслах про неандертальцев; переиздание фильма на DVD «Борьба за огонь» с аудиокомментариями неандертальского палеоантрополога; новое исследование Министерства обороны о проблемах безопасности в связи с межмировыми порталами.

Луиза Бенуа также спустилась в бывшую гостиную старого особняка, служившего теперь штаб-квартирой «Синерджи Груп», чтобы ознакомиться с материалами за неделю. Она читала статью в «Нью-Сайентист», в которой рассматривался вопрос о том, почему неандертальцы одомашнили собаку, хотя их собственное обоняние ничем не уступает собачьему, из чего следует, что собаки практически ничего не добавляют к их охотничьим способностям. Она прервала чтение, когда Джок Кригер громко вздохнул.

– Что с вами? – спросила Луиза, глядя на него поверх журнала.

– Да тошнит уже от этого, – объяснил Джок, указывая на груду журналов, газетных вырезок, магнитофонных лент и видеокассет. – Надоело до смерти. «Неандертальцы – более мирный народ, чем мы». «Неандертальцы берегут природу, в отличие от нас». «Неандертальцы свободны от предрассудков и суеверий». Да почему, чёрт возьми, так?

– Вы правда хотите узнать? – улыбнувшись, спросила Луиза. Она порылась в стопке журналов и выудила из неё «Маклинз». – Читали гостевую передовицу?

– Нет ещё.

– Она о том, что неандертальцы ближе к канадцам, а глексены – к американцам.

– И что же это должно означать?

– Автор говорит, что неандертальцы верят в ценности, отстаиваемые Канадой: социализм, пацифизм, защита природы, гуманизм.

– О боже, – сказал Джок.

– Да ладно, – ответила Луиза, в её голосе слышалось веселье. – Я слышала, как вы говорили Кевину, что согласны с Патом Бьюкененом, называвшим мою страну «Советским Канакистаном».

– Канадцы – тоже глексены, доктор Бенуа.

– Не все, – ответила Луиза, всё ещё поддразнивая. – Понтер – гражданин Канады.

– Не думаю, что пресса из-за этого так хорошо их принимает. Это извечный журналистский левый уклон.

– Нет, я так не думаю, – ответила Луиза, откладывая журнал. – Настоящая причина того, что неандертальцы так хороши, в том, что их мозг больше нашего. Объём неандертальского черепа на десять процентов больше, чем у нас. Нашего мозга едва хватало на то, чтобы продумать ситуацию на один ход вперёд: если мы сделаем копья получше, то убьём больше животных. Но без по-настоящему серьёзного усилия мы не способны увидеть следующий ход: если мы убьём слишком много животных, то их не останется и мы умрём с голоду. Неандертальцы же, похоже, догадались об этом в самый первый день.

– Почему же это мы их победили здесь, на этой Земле?

– Потому что у нас было сознание – истинное самосознание, – которого у них не было. Помните мою теорию: вселенная расщепилась на две, когда впервые появилось сознание. В одной ветви его имели мы и только мы. В другой – они и только они. Разве удивительно, что, вопреки разнице в объёме мозга, в каждой временной линии одержали верх существа, обладающие сознанием? Но теперь мы сравниваем мыслящих существ с объёмом черепа в тысячу четыреста кубических сантиметров и таких же мыслящих существ, но с черепом в тысячу пятьсот кубических сантиметров. – Она улыбнулась. – Мы всё время ждали появления пришельцев с большими мозгами, и вот они появились. Только не с Альфы Центавра, а из мира по соседству.

Джок задумался.

– Большой мозг не обязательно означает более развитый интеллект.

– Нет, не обязательно. И всё же IQ[36]36
  Intellectual Quotient – «коэффициент интеллекта», одна из методик оценки умственных способностей. (Прим. пер.)


[Закрыть] среднего Homo sapiens равен 100 – в силу самого определения IQ. И его значения распределены по Гауссу: для каждого с IQ 130 обязательно найдётся кто-то с IQ 70. Но представьте себе, что у них средний IQ был 110 вместо наших 100 – ещё до того, как они начали чистить свой генетический пул. Эта разница может вылиться в огромные различия.

– Вы сказали «распределены по Гауссу». Я читал ту книгу[37]37
  The Bell Curve – книга американского психолога Ричарда Хернстейна, изданная в 1994 году, в которой он пытается показать наличие существенной разницы в умственных способностях представителей различных расовых групп. Bell Curve – «колоколообразная кривая» – разговорное англоязычное название нормального распределения Гаусса. (Прим. пер.)


[Закрыть], и…

– О, книга – полная чушь. Средний IQ расовых групп одинаков, если исключить фактор недостаточного питания. Вы же знакомы с моим другом Рубеном Монтего? Он доктор медицины, и он чёрный. Если бы «Кривая Гаусса» была права, он был бы невероятной редкостью, но это, разумеется, не так. В прошлом неравенство было вызвано экономическими и социальными барьерами на пути чёрных к образованию, а не врождённой отсталостью.

– Вы хотите сказать, что наша отсталость по сравнению с неандертальцами врождённая?

Луиза пожала плечами:

– В том, что физически мы от них отстаём, сомнений нет, я полагаю? Почему так трудно принять и умственную отсталость?

Джок скривился:

– Ну если это так сформулировать… – Но потом он покачал головой: – И всё-таки меня это бесит. Когда я работал в RAND, мы всё своё время тратили на то, чтобы перехитрить противника, равного нам по интеллекту. О, иногда у них было преимущество в материальной части, а иногда – у нас, но мы никогда не исходили из допущения, что одна сторона фундаментально сообразительнее другой. Но здесь…

– Мы не пытаемся перехитрить неандертальцев, – сказала Луиза. Потом добавила, вскинув бровь: – Или пытаемся?

– Что? Нет-нет. Конечно нет. Не говорите глупостей, юная леди.

* * *

– Ребёнок? – переспросила Лурт Фрадло, уперев руки в широкие бёдра. – Вы с Понтером хотите завести ребёнка?

Мэри скромно улыбнулась. Понтер остался дома, а она транспортным кубом добралась до дома Лурт в Центре Салдака.

– Ага.

Лурт развела руки и крепко обняла Мэри.

– Здорово! – воскликнула она. – Просто здорово!

Мэри почувствовала, как вдруг расслабилось всё её тело.

– Я думала, ты не одобришь.

– С чего бы это? – удивилась Лурт. – Понтер – замечательный человек, и ты – замечательный человек. Вы будете отличными родителями. – Она помолчала. – Прости, я не знаю твой возраст, а с глексенами у меня не получается определить на глаз.

– Мне тридцать девять лет, – сказала Мэри. – Где-то пятьсот двадцать месяцев.

Лурт посерьёзнела.

– Нам в таком возрасте обычно тяжело забеременеть.

– Нам тоже, хотя у нас есть лекарства и другие методы, которые могут помочь. Но есть одна небольшая проблемка…

– О?

– Да. У барастов, как у тебя или Понтера, двадцать четыре пары хромосом. У глексенов вроде меня только двадцать три.

Лурт нахмурилась:

– Это сильно затруднит оплодотворение.

Мэри кивнула:

– О да. Я вообще не думаю, что это возможно в ходе полового акта.

– Но вы всё же продолжайте пытаться! – засмеявшись, сказала Лурт.

Мэри тоже улыбнулась:

– Никаких шансов. Но я надеялась найти способ как-то скомбинировать мою ДНК и ДНК Понтера. Одна из хромосом моего вида образовалась путём слияния двух хромосом нашего общего предка. Генетическое содержание последовательностей ДНК очень похоже, только у Homo sapiens оно всё собрано в одной длинной хромосоме, а у Homo neanderthalensis – в двух покороче.

Лурт медленно кивнула:

– И ты надеешься одолеть эту проблему?

– Такая была идея. Я думаю, это можно сделать даже с технологиями, которыми мой народ уже владеет, только это очень сложно. Но ваш народ продвинулся гораздо дальше моего во многих областях. Вот я и подумала: может быть, ты знаешь какого-нибудь эксперта в этой области?

– Мэри, ты мне очень нравишься, но как тебе удаётся всё время находить трудности?

– В каком смысле?

– Решение твоей проблемы существует – идеальное решение. Но…

– Но что?

– Но оно запрещено.

– Запрещено? Почему?

– Из-за опасности, которую оно несёт нашему образу жизни. Есть такая женщина-генетик по имени Вессан Леннет. До недавнего времени она жила в Кралдаке.

– Это что?

– Город в трехсот пятидесяти тысячах саженей к югу отсюда. Но четыре месяца назад она ушла.

– Ушла из Кралдака? – переспросила Мэри.

Но Лурт покачала головой:

– Ушла отовсюду.

Мэри вскинула брови:

– О боже, ты хочешь сказать, что она покончила с собой?

– Что? Нет, она жива. По крайней мере, скорее всего. С ней невозможно связаться.

Мэри указала на левое предплечье Лурт:

– Ей нельзя позвонить?

– Нет. Я про это и говорю. Вессан ушла из нашего общества. Выдрала из руки компаньона и ушла жить в безлюдную местность.

– Почему она это сделала?

– Вессан была талантливым генетиком, и она разработала прибор, который Верховный Серый совет не одобрил. Местный Верховный Серый даже звонил и спрашивал моего мнения. Я не хотела, чтобы её исследования запрещали, но Верховный Серый совет посчитал, что у него нет иного выбора, принимая во внимание, что сотворила Вессан.

– Господи, ты говоришь так, будто она изобрела какое-то генетическое оружие!

– Что? Нет, конечно нет. Она не сумасшедшая. Прибор, который изобрела Вессан, – это… это «кодонатор», думаю, так его можно назвать. Его можно запрограммировать на выдачу любой последовательности дезоксирибонуклеиновой или рибонуклеиновой кислоты, какую только можно вообразить, вместе с соответствующими им белками. Всё, что ты можешь придумать, кодонатор Вессан может произвести.

– Правда? Вау! Это звучит как жутко полезная штука.

– Слишком полезная, по мнению Верховного Серого совета. Видишь ли, помимо многих других вещей он позволяет производить… я не уверена, есть ли у вас термин: полукомплекты хромосом, существующие в половых клетках.

– Гаплоидный набор, – сказала Мэри. – Двадцать три – прости, двадцать четыре хромосомы, которые находятся в яйцеклетке.

– Точно.

– И в чём проблема? – спросила Мэри.

– В нашей системе правосудия, – ответила Лурт. – Не понимаешь? Когда мы стерилизуем преступника и его ближайших родственников, мы предотвращаем производство ими гаплоидных наборов хромосом; таким образом они становятся не способными к размножению. Но кодонатор Вессан может позволить стерилизованному преступнику обойти наложенное на него наказание и передать свои гены следующему поколению, просто запрограммировав прибор на производство хромосом, содержащих его собственную генетическую информацию.

– И из-за этого прибор был запрещён?

– Именно, – сказала Лурт. – Верховный Серый совет приказал остановить исследования – и Вессан взбесилась. Сказала, что не может быть частью общества, подавляющего знание, и ушла.

– То есть… то есть Вессан живёт на самообеспечении?

Лурт кивнула:

– Это не так сложно. В юности мы все проходим практику и приобретаем необходимые навыки.

– Но… но скоро ведь наступит глубокая зима.

– Ну она наверняка построила себе хижину или какое другое убежище. В любом случае кодонатор Вессан – это то, что тебе нужно. Был построен лишь один прототип, прежде чем Верховный Серый совет его запретил. Разумеется, обычно у нас ничего не пропадает – компаньоны всё видят и записывают. Однако Вессан забрала прибор уже после того, как удалила своего компаньона, и без свидетелей. Прототип, скорее всего, существует до сих пор, и это, без сомнения идеальный инструмент для того, чтобы произвести такого гибридного ребёнка, которого ты хочешь.

– Если только я его отыщу, – сказала Мэри.

– Именно, – согласилась Лурт. – Если только ты его отыщешь.

Глава 14

В пытливом духе, благодаря которому «Игл» и «Колумбия», «Интрепид» и «Янки Клипер», «Водолей» и «Одиссей», «Антарес» и «Кити-Хок», «Фэлкон» и «Индевор», «Орион» и «Каспер», «Челленджер» и «Америка»[38]38
  Позывные орбитального и посадочного модулей экспедиций программы «Аполлон». (Прим. пер.)


[Закрыть]брали курс на Луну…

Установку постоянного компаньона должен был произвести неандертальский доктор. Перед операцией Мэри вернулась в здание над Дебральской никелевой шахтой, где ей по прибытии пристегнули временный компаньон, потому что застёжки можно было открыть только здесь. После этого в сопровождении двоих плотных неандертальских принудителей Мэри отвезли в больницу в Центре Салдака.

Хирург, женщина по имени Корбонон, была из поколения 145, примерно одного с Мэри возраста. Корбонон обычно занималась лечением сложных переломов, таких, какие можно получить в результате чрезвычайно неудачной охоты; в знании мускулатуры и нервных тканей с ней не мог сравниться никто.

– Это будет довольно непросто, – предупредила Корбонон. Временный компаньон лежал рядом на маленьком столике, подключённый к внешнему источнику питания; он не был пристёгнут к Мэри, но выполнял для неё перевод через динамик. Корбонон, очевидно, не привыкла к тому, чтобы её речь переводилась; она говорила громко, как будто Мэри могла понимать неандертальскую речь. – Ваша рука не так мускулиста, как рука бараста, из-за чего фиксация компаньона может быть проблематичной. Однако я вижу, что всё, что я слышала о глексенских пропорциях, правда: предплечье и плечо у вас одинаковой длины, и это даёт нам большую площадь для закрепления.

У барастов предплечья были заметно короче плеч. То же самое касалось голеней по отношению к бедрам.

– Я считала, что это рутинная операция, – сказала Мэри.

Бровь Корбонон была светлого, слегка рыжеватого цвета. Она взмыла вверх.

– Рутинная? Нет, если речь идёт о вживлении первого компаньона взрослому человеку. Конечно, когда компаньоны только появились почти тысячу месяцев назад, в основном они вживлялись взрослым людям, однако хирурги, которые это делали, уже давно умерли. Нет, в наши дни такая операция выполняется очень редко – обычно когда человек теряет руку вместе с имплантом, установленным в детстве.

– Ах, – сказала Мэри. Она полулежала в чём-то, что отдалённо напоминало зубоврачебное кресло со стременами, – по-видимому, многоцелевая операционная платформа. Её левая рука лежала на маленьком столике, который высовывался из бока кресла. Внутренняя часть руки была протёрта чем-то, что явно не было спиртом, – это была розовая жидкость с кислым запахом, по-видимому, также служащая для дезинфекции. И всё же Мэри была неприятно удивлена тем, что Корбонон не надела маску.

– Наши хирурги обычно закрывают нос и рот специальной тканью, – обеспокоенно заметила Мэри.

– Зачем? – спросила Корбонон.

– Чтобы не заразить пациента и чтобы пациент не заразил их.

– С таким же успехом я могла бы работать вслепую! – заявила Корбонон.

Мэри уже собралась спросить, что она имеет в виду, но тут до неё дошло: острое обоняние неандертальцев составляло важную часть их восприятия.

– А что вы используете в качестве анестетика? – спросила Мэри. Впервые она порадовалась, что здесь не было Понтера. Зная его чувство юмора, она представляла, как бы он отреагировал. «Анестетик? А что это такое?», а потом, после некоторой паузы, конечно же: «Шучу». Она и без того достаточно нервничала.

– Мы используем нервный прерыватель, – ответила Корбонон.

– Правда? – переспросила Мэри; учёный в ней снова вышел на первый план, несмотря на беспокойство по поводу предстоящей операции. – Мы пользуемся химическими агентами.

Хирург кивнула:

– Раньше мы тоже их использовали, но им нужно время, чтобы подействовать, время, чтобы выветриться, и их действие трудно локализовать. Кроме того, разумеется, у некоторых людей на химические анестетики аллергия.

– Ещё одна технология, которую мой народ несомненно захочет купить, – сказала Мэри. Над ней склонилась вторая женщина – Мэри ничего не знала о барастовской медицинской иерархии, но она, должно быть, была медсестрой или ещё одним доктором или занимала положение, которому в глексенском мире не было аналога. Так или иначе, она обернула вокруг предплечья Мэри под самым локтем эластичную металлизированную ленту; другую такую же укрепила над самым запястьем. Потом, к удивлению Мэри, она взяла нечто, больше всего напоминающее толстый фломастер, и принялась рисовать сложную комбинацию линий, соединяющих две ленты. Вместо чернил фломастер испускал что-то вроде жидкого металла. Но он не был горяч и быстро высыхал, приобретая матовый блеск. Цвет был другой, но общее впечатление было как от шоколадного сиропа для мороженого, который быстро затвердевает коркой.

– Что вы делаете? – спросила Мэри.

Женщина с маркером не ответила. Однако хирург сказала:

– Она отмечает нервные стволы в вашем предплечье. Линии образуют электрические соединения между двумя деста-билизаторами.

Через несколько минут вторая женщина кивнула, по-видимому, самой себе, и отошла в сторону к небольшой консоли. Она вытянула несколько контрольных штырьков, и Мэри ощутила, как предплечье онемело.

– Вау! – воскликнула она.

– Всё в порядке, – сказала Корбонон. – Приступаем.

И прежде чем Мэри осознала, что происходит, она подошла ближе и сделала на руке генетика длинный надрез вдоль лучевой кости. Мэри чуть не вырвало, когда наружу хлынула кровь, залив маленький столик, который, как она отметила, имел по краям небольшое возвышение.

Мэри была шокирована – и испугалась того, что у неё случится шок. В её мире доктора предпринимают все меры для того, чтобы не дать больному увидеть, как над его собственным телом производится операция. Но здесь, казалось, об этом никто и не думал. Возможно, необходимости убивать для себя еду, пусть даже лишь время от времени, было достаточно для того, чтобы быстро излечиться от излишней брезгливости. Мэри проглотила подступивший к горлу комок и попыталась успокоиться; на самом деле крови было не так уж и много… ведь правда?

Интересно, как они делают полостные операции? Глексенские доктора работают с пациентом, лицо которого скрыто и обнажено лишь небольшое операционное поле. А как принято у барастов? Ведь главная цель всего этого состоит вовсе не в том, чтобы не заляпать пациента кровью. Как рассказывал Мэри один из её знакомых медиков, это своего рода психологическая помощь хирургу – чтобы помочь ему сосредоточиться на непосредственной проблеме и не думать о том, что вторгаешься со своим скальпелем во вместилище чьей-то души. Но барасты в отсутствие картезианского дуализма[39]39
  Дуализм души и тела – точка зрения, согласно которой сознание (дух – нематериальный ресурс) и материя (физическое тело – материальный ресурс) представляют собой две взаимодополняющие и равные по значению субстанции. (Прим. пер.)


[Закрыть] и с их безразличием к виду льющейся крови, возможно, в такой помощи не нуждались.

Корбонон поместила в разрез несколько похожих на пружины синих предметов, предназначенных, по-видимому, для той же цели, что и хирургические щипцы, – чтобы удерживать рану открытой. Другие маленькие прищепочки и штуковинки были прикреплены к артериям, венам и нервам. Мэри ясно видела внутренности своей руки сквозь разрез, рассёкший подкожный жир и мясо до лоснящейся сероватой поверхности лучевой кости.

Секунду спустя вторая женщина – та, что рисовала на руке Мэри отключающие нервы линии, – также подключилась к операции. Доктора у барастов носили жёлтые безрукавки и длинные синие перчатки, закрывавшие руку до локтя; Мэри подумала, что, возможно, они такие высокие, чтобы кровь не брызгала на покрытые волосами руки.

Вторая женщина взяла новый компаньон Мэри и освободила его от стерильной упаковки. Вид лицевой панели был Мэри уже хорошо знаком, но обратной стороны она никогда до сих пор не видела. Она была рельефной, как топографическая модель, с возвышенностями, углублениями и бороздками, в которые, по-видимому, укладывались кровеносные сосуды. Мэри с тревожным интересом следила за тем, как её лучевая артерия – любимый сосуд самоубийц – оказалась перерезана. Её тут же зажали с обеих сторон, но не раньше, чем столбик крови длиной по меньшей мере с ладонь оказался выплеснут наружу.

Мэри вздрогнула и подумала о том, каким образом Вессан Леннет, создательнице кодонатора, удалось самостоятельно удалить свой компаньон; это, похоже, невероятно трудно.

Корбонон теперь орудовала лазерным скальпелем, похожим на тот, которым Мэри самой пришлось воспользоваться, когда Понтера подстрелили возле здания ООН. Концы лучевой артерии оказались подсоединены к двум отверстиям на задней части корпуса импланта. Мэри знала, что у компаньона нет собственного источника питания: он получает энергию от идущих в теле носителя процессов. Что же, энергия артериального кровотока – источник энергии не хуже прочих. Должно быть, в компаньон была встроена миниатюрная гидроэлектростанция – или в данном случае следует говорить «сангвиноэлектростанция»?

Мэри собиралась отвернуться – она всегда торопилась переключиться на другую программу всякий раз, как натыкалась на сериал «Операция» на Учебном канале. Но всё это оказалось ужасно интересно. И она продолжала смотреть, как заканчивают установку компаньона, как прижигают кровеносные сосуды, как края разреза скрепляются микровспышками лазера. Наконец, края компаньона были обмазаны похожим на замазку герметиком, по-видимому ускоряющим заживление.

Оставшаяся часть операции – установка в уши двух кохлеарных имплантов – была совсем простой, или, возможно, Мэри так показалось из-за того, что она не могла наблюдать за процессом.

Наконец, всё закончилось. Руку Мэри отмыли от крови, с лицевой панели компаньона убрали защитную плёнку, а кохлеарные импланты отрегулировали и откалибровали.

– Готово, – сказала Корбонон, потянув за бусину контрольного штырька на панели компаньона. Всего таких бусин там было шесть, все разного цвета.

– Привет, Мэри, – произнёс синтезированный голос. Он звучал будто бы в самой середине её головы, в точности между ушами. Голос был неандертальского типа – глубокий, резонирующий, вероятно женский, – но звук «и» в её имени он произносил безупречно: очевидно, эту проблему уже успели решить.

– Привет, – ответила Мэри. – Э-э… как я тебя должна называть?

– Как пожелаешь.

Мэри задумалась.

– Как насчёт «Кристина»? – Кристиной звали Мэрину младшую сестру.

– Неплохо, – сказал голос у неё в голове. – Конечно, если передумаешь, то можешь переименовать меня когда угодно и так часто, как захочешь.

– Хорошо, – ответила Мэри. Потом добавила: – Я слышу, ты правильно произносишь все звуки?

– Да. Я также умею пользоваться аббревиатурами.

Мэри восхитилась:

– Надо же! Компаньон Понтера не умел.

– Это не особенно сложно запрограммировать, – ответила Кристина, – когда известна базовая концепция.

Мэри вздрогнула, ощутив, как кто-то тронул её за плечо. Разговаривая с компаньоном, она совершенно перестала обращать внимание на внешний мир: интересно, наклонила ли она голову так, как обычно делает Понтер; приходит это само собой или этому надо учиться – как форме вежливости, способу дать окружающим знать, что ты в данный момент занят другим.

– Итак, – сказала Корбонон, улыбаясь Мэри, по-прежнему сидящей в операционном кресле. – Я так понимаю, ваш компаньон заработал?

В первый раз Мэри услышала перевод так, как слышит его Понтер – не через внешнее ухо, а когда слова словно бы распускаются прямо внутри головы. Компаньон оказался прекрасным имитатором; хотя английские слова несли на себе печать какого-то едва уловимого акцента – как будто в исполнении Уильяма Шетнера[40]40
  Уильям Шетнер – канадский актёр и писатель, больше всего известен благодаря роли Джеймса Кирка, капитана звездолёта «Энтерпрайз» в сериалах «Звёздный путь». Родился в провинции Квебек, поэтому обладает соответствующим акцентом.


[Закрыть], но произносились они голосом, очень похожим на голос самой Корбонон.

– Ага, точно, – ответила Мэри – и как только она замолчала, внешний динамик компаньона издал звуки, которые Мэри опознала как перевод её реплики на неандертальский: – Ка пан ка.

– Значит, всё в порядке, – сказала Корбонон, улыбаясь. – Мы закончили.

– Мой компаньон уже ведёт передачу в архив алиби?

– Да, – ответила Корбонон, и Кристина, переведя сказанное ей «Ка», добавила от себя: «Передача ведётся».

Мэри встала с кресла, поблагодарила хирурга и её коллегу и удалилась. Выйдя в вестибюль этого медицинского учреждения, она обнаружила там четверых мужчин-неандертальцев, у каждого из которых, по всей видимости, была сломана рука или нога. Один из них был облачён в серебристые одежды эксгибициониста. Мэри, рассудив, что уж он-то не станет обижаться на расспросы, подошла к нему и спросила:

– Что случилось?

– С нами? – уточнил эксгибиционист. – Как обычно: охотничьи травмы.

Мэри вспомнила Эрика Тринкауса и его наблюдение о том, что древние неандертальцы имели следы травм, схожих с теми, что ковбои получают на родео.

– На кого вы охотились? – спросила она.

– На лося, – ответил эксгибиционист.

Мэри была разочарована тем, что это оказался не какой-нибудь зверь поэкзотичнее.

– И он того стоил? – спросила она. – В смысле, переломов?

Эксгибиционист пожал плечами:

– Лосятина того стоила. Не будешь же есть одних только голубей и бизонов.

– В таком случае, – сказала Мэри, – надеюсь, вас быстро залатают.

– О, не сомневайтесь, – с улыбкой ответил эксгибиционист.

Мэри попрощалась и вышла из больницы под предвечернее солнце; возможно, её разговор с эксгибиционистом станет гвоздём его программы.

И вдруг она осознала: она только что находилась в одном помещении с четырьмя незнакомыми мужчинами, и вместо того чтобы терять голову от ужаса, как в своём мире, даже после установления личности её насильника, она не почувствовала ни малейшего беспокойства. Наоборот, она подошла к одному из мужчин и мило с ним побеседовала.

Она изумлённо уставилась на своё левое предплечье, на компаньона – на Кристину. То, что каждое твоё движение записывается, казалось абстрактным знанием до того, как ей установили постоянный компаньон. Но теперь она осознала, насколько он освободил её. Здесь она была в безопасности. О, вокруг неё по-прежнему могло быть много злонамеренных людей, но они даже пытаться не станут как-то ей навредить… потому что это никогда не сойдёт им с рук.

Мэри могла попросить Кристину вызвать ей транспортный куб, который отвёз бы её к Лурт, но стоял такой прекрасный осенний день, что она решила пройтись пешком. И снова, впервые в этом мире, она обнаружила, что запросто встречается взглядом с другими неандертальцами, словно они были её добрыми соседями, словно она была на своём месте, словно она оказалась дома.